Лэртхин

      Дэйран, дабы пленник не помышлял более о побеге, велел запереть его на замок. Мысль о славной сырой темнице на верхнем ярусе сторожевой башни он отверг.       Слуги привели Галиона в роскошную алую комнату, ту самую, где и происходили выше описанные события, и заперли на ключ. Притом, обходились они с пленником вежливо, видно, по приказу хозяина.       Галион огляделся. Прямо перед ним, на крошечном деревянном столике с изящной резьбой стоял граненый кувшин с терпко-алым вином, на блюде подле - груши и яблоки. Фруктам в качестве угощения Галион не доверял, а вот вином не побрезговал, хотя и не понимал, к чему все это ведет. Если почтенный сэр желает подкупить его роскошью и всяческими усладами, то все его попытки определенно не увенчаются успехом, - так решил он.       Постепенно Галиона стало клонить в сон. Он, отставив в сторону вероятно виновный в том напиток, выпрямился и попытался взбодриться, но тщетно; и тут же, откинув голову, провалился в забытье.       Спал он тревожно, и, просыпаясь порою, слышал внизу громкие голоса и шаги, но все они сливались в такой отвратительный и неблагозвучный шум, что он снова и снова забывался сном.       За окном уже брезжил рассвет, когда Галион вздрогнул от внезапного звука и проснулся окончательно. Он поднялся с постели и подошел к разбитому окну (а окно было из прекрасного витражного стекла!) и посмотрел вниз. У основания башни в сени роскошных кленов стоял какой-то человек в темно-зеленом плаще. Галион пригляделся. Это был никто иной, как Лэртхин.        - И на что было разбивать такое прекрасное окно? - тихо возмутился Галион, проведя пальцем по красочному стеклу.       Лэртхин наконец дождался, когда мессер снова обратит на него внимание. Галион снова выглянул в окно и кивнул головой в знак своей покорности. Затем Лэртхин попытался жестами изобразить веревку, переставляя руки в воздухе. Галион снова согласно кивнул. Лэртхин несколько тревожно улыбнулся и преклонил голову набок, сложив ладони за щекою. Тогда Галион поднял указательный палец, велев тем Лэртхину подождать, и тотчас же исчез в окне.       Кровать тяжелого тисового дерева с грохотом отодвинулась, и Галион руками принялся искать желанный предмет спасения. Уже через несколько мгновений он обнаружил там хорошую, крепкую веревку.        - Очень славно! – с улыбкой прошептал Галион.       Тут же он вернулся к окну и помахал Лэртхину найденной веревкой. Тот в ответ радостно закивал и указал на окошко. Галион, повозившись немного, снял витражное стекло, и в лицо ему дохнул свежий ветерок.       Видно было, как далекий восток окрасился нежным розовым цветом. То вставал рассвет, такой трепетный и беззащитный, вставал перед всепоглощающим мраком ночи.       Галион проверил стену, сложенную из отесанного камня, и сумел отыскать небольшой выступ. Тогда он сделал крепкую петлю и определил веревку на выступе, затем другой ее конец обвязал вокруг пояса, проверил, будет ли она держаться, и принялся за дело. Спускаться было боязно, но несложно: выступы в стене служили ступенями; одной рукой Галион крепко держался за веревку, другой — за выступающие камни. Благо окно находилось невысоко, и Галион вскоре добрался до земли. Лэртхин помог ему отвязать веревку, которую так и пришлось оставить спущенной из окна, как свидетельство недавнего побега.        - Дэйран ни за что не догадается, что сейчас происходит. Впрочем, он уверен, что вы до сих пор... спите. Но все же советую вам уходить как можно скорее: утро близится!        - Лэртхин, ведь то... ты все устроил, верно?        - Так.        - Но... – Галион улыбнулся. – Я тебе необычайно благодарен. Но это ведь... жертва?        - Жертва, не жертва. Мне все равно: Дэйран и так не особо чтит меня. По крайней мере, вы оказались здесь по моей вине, а это — единственное, что я могу для вас сделать.       Галион положил руку на плечо Лэртхина.        - Послушай: я тебя не могу бросить здесь. Придется вернуться!        - С отрядом в триста вооруженных рыцарей? – с насмешливой улыбкой спросил Лэртхин. – Здесь навряд ли поможет что-то иное.        - Боюсь, трёхсот рыцарей у меня не найдется, но только лишь двое веселых господ.        - Веселых господ?!        - Вот видишь: при встрече нам будет что обсудить. До скорого свидания!        - Постой: расскажи...        - А если Дэйран услышит? Что тогда мы будем делать? – с улыбкой отвечал Галион.       Радость мгновенно исчезла с лица Лэртхина. Он молча кивнул головой, отвесил прощальный поклон и направился в обход замка. Галион поднял руку в прощальном жесте, также поклонился, почтительно сняв шляпу, и направился через густую кленовую рощу прямо к большой дороге.       Путь Галиона был окутан постепенно рассеивающимся предрассветным сумраком. Кроны деревьев купали свои ветви в белесой дымке, точно в молоке. Видно было недалеко, да и смотреть-то, впрочем, было нечего: впереди одна лишь пустынная дорога, ни селения, ни деревни.       Он, торопливо шагая по дороге, размышлял о произошедшем. Быть может, ему и вправду легко удалось избежать беды, но Галион-то точно знал: самое главное еще впереди. От этой мысли становилось и страшно, и весело: кровь в нем вскипела от волнения и ожидания грядущего.       Он решил вернуться в город, к Элданиру, который, вероятно, бросился искать его, но поняв, что это бесполезно, остался на ночлег. Ах, как здесь было промозгло и сыро! Об уютном тепле и покое оставалось только мечтать. Стоит только ему вернуться, размышлял Галион, как он тотчас расскажет обо всем Элданиру, а уж вместе-то они непременно решат, что делать и как помочь несчастному Лэртхину.       Итак, светать только начинало, однако Галион все еще лелеял надежду встретить кого-нибудь по дороге – сколько еще идти до города, он даже не догадывался, а потому нуждался в добром проводнике. К тому же, мессер сильно продрог – его плечи прикрывал лишь простой короткий плащ из черного сукна. Так и шел Галион: поспешно и торопливо, сжавшись от холода. Вскоре за лесистым холмом показалось небольшое селение. Дымок едва потягивался из труб, а домики были до того маленькими и опрятными, что казались сказочными. Круглые бревна, из которых дома были сложены, казались совсем новыми, – до того они были аккуратно обтесаны – а на оконных рамах – свежая бурая краска. Редко где встретишь нынче такую деревню – любо-дорого было смотреть! Вероятно, лорд, владевший ею, имел доброе сердце. Или, конечно, славный повод для выгоды.       Галиону невмочь было долее мерить шагами бесконечную дорогу, и он завернул к селению. В конце концов, отчего бы и не спросить о помощи у добрых людей?       Хотя время и было раннее, но крестьяне-то поднимались ни свет ни заря, а потому видение сельской жизни тут же открылось взору Галиона. Две дородные кумушки наполняли деревянные ведра водою из колодца, а несмазанная ручка издавала ужасно неблагозвучный скрип, вкупе с трескотливой болтовней деревенских женщин. Мальчик усердно подметал свой двор, а два крестьянина с задором переругивались у опрокинутой телеги с мешками. Галион незаметно подкрался поближе, чтобы послушать: а вдруг, чего доброго, и найдется, чем помочь.        - Я же говорил тебе Ройн! – озлобленно жестикулируя, стенал высокий крестьянин в широкополой соломенной шляпе, между прочим, весьма добротной. – Надеяться на пройдоху кузнеца – последнее дело! Мне с утра в город, а лошадь-то, лошадь не подкована! А где кузнец? Где твой дружок?        - Ты так говоришь, будто бы я в этом виноват, – почесывая затылок, отвечал ему полноватый собеседник в коричневой мешковатой одежде.        - А кто еще? – продолжал нападение первый. – Кто ввечеру споил этого мужика? И на что я тебе растолковывал о своем поручении?        - Да разве его остановит кто?        - Что, думаешь, меня хоть сколько-то это колышет? Лошадь-то, лошаденка моя, не подкована, кузнец в пьяном угаре, а ты мне о чепухе какой-то толкуешь!        - Позвольте узнать, что такое здесь у вас случилось? – неожиданно встрял в разговор Галион.       Первый крестьянин, верно, хотел уж послать незваного собеседника куда подальше, но, услышав его непривычную для простого человека речь, оторопел. Он неуклюже повернулся и тут же отвесил ему поклон, почтительно сняв шляпу.        - Да вот, милостивый, кузнец наш опохмелиться изволил, а у меня лошадь не подкована, да вот в город ехать нужно! Добрый вы человек, знайте: господин-то меня прибьет. – В лице его читалось великое горе.        - Тебе, малый, повезло, – усмехнулся Галион. – Я как раз владею кузнечным ремеслом и подкую твою лошадь.       Малый от удивления и вовсе изменился в лице и дрожащими руками принялся сминать шляпу.        - Но вы же... это... благородный... или... – Он замялся. Приятель его с настырным любопытством наблюдал эту сцену.        - Смотри как сделаем. Если ты едешь в город, то думаю, что не откажешься от сопровождающего. В конце концов если что случится, смогу защитить... и оружие найдется. А то на дорогах нынче неспокойно, верно?        - Ну... не сказать... или... Как вам угодно, господин, конечно... Только лошадей-то подкованных и вовсе нет. Какие-то подковы остались, но... не хватит, в общем.        - Отчего же не хватит? Я сумею на двоих сделать.        - И подковать также? Нет, но...        - Ничего-ничего. Но не но, веди меня в кузницу.       Крестьянин с лошадью еще простоял так с несколько мгновений, ошарашенный и сбитый с толку, но все же, поклонившись и пролепетав что-то, помчался к деревенской кузнице, находящейся на самом дальнем краю деревни. Он скоро велел позвать помощника кузнеца, молодого рябого парнишку с невероятно сильными руками, чтобы тот развел огонь и приготовил формы. Затем он выскочил из дверей и так же прытко бросился навстречу господину.       Галион тем временем неспешным шагом приближался к кузнице. Расторопный детина успел развести огонь, так что дым уже вовсю валил из трубы.        - Ступайте за мной, господин, – проговорил крестьянин в соломенной шляпе. – Может быть...        - Принеси мне лучше холщовую рубаху и штаны, – прервал его Галион. Конечно же, где это видано – работать в таком славном господском костюме!       Крестьянин испросил у Галиона разрешения провести его в свое «убогое жилище», дабы сменить одеяние. Надо сказать, всему его обращению и невероятному подобострастию наш сударь был весьма удивлен. Феодал здесь был хоть и щедр, но, вероятно, крутого нрава, и умел держать своих крестьян в ежовых руковицах.       Галион наскоро накинул на себя простую одежду, а сверху – предложенный и, кстати сказать, слегка замаранный фартук. Крестьянин (имя которого было Фейхальт) в очередной раз раскрыл рот от удивления, увидев прежде гордого и красивого господина в просторной крестьянской рубахе, когда тот вышел к нему в сени. Оторопевший Фейхальт, нагнувшись под низкой притолокой, вышел во двор первым.       Галион, конечно, как и следовало, прежде ознакомился и с копытом лошади, и с ее старой подковой, которую еще можно было подточить.       Кузница эта, небольшой домик, сложенный из обтесанного камня, являла собой образец для всех деревенских кузниц. Посередине стояла славная печь, сложенная из белого камня, с левой ее стороны – красный мех, подле которого уже ожидал помощник кузнеца. Тот отвесил почтительный поклон вошедшему господину.       Податливый металл, раскаленный почти добела посередине, в умелых руках ударами молотка приобретал по краям форму подковы. Пока Галион проделывал желобки для подковных гвоздей, подмастерье продолжал бить по ней молотком. То же самое мессер проделал и с другой стороны подковы, затем снова накалил металл и сделал специальную засечку, чтобы подкова легче удерживалась на копыте. А между тем подмастерье принялся накалять сталь для следующей. Галион обхватил изделие щипцами и опустил в стоящее рядом ведро с водой. Сталь принялась шипеть и свистеть, из бочки повалил пар. Фейхальт только стоял подле и дивился ловкости и умению этого странного господина. В конце концов, где же это видано – чтобы благородный изнеженный человек так умело справлялся с ремесленной работой? Уж чего-чего и можно ожидать от нынешних господ, но только не помощи простым людям. А Галион между тем успел сделать три необходимые подковы, но предложил еще одну. Голос его сквозь шипение, треск и стук показался необыкновенно веселым. То есть, выходит, господин еще и с задором... нет, странные они, господа эти, ничего не скажешь. Все, конечно же, от праздности и светских удовольствий. Но нельзя не согласиться, что самое благое дело – вернуться наконец к любимому ремеслу, а руки Галиона давно уже отвыкли от работы, со всеми этими высокими идеями. Хотя и высоких идей наш господин вовсе не чуждался.       Накалив подкову послабее, Галион приставил ее к поверхности копыта лошади, оставив там белый отпечаток. Затем он подточил ее напильником как следует, дабы лошадь не повредилась, и, вставив свинцовые гвозди начал приколачивать к копыту. То же самое было и с прочими подковами.       Восхищенные крестьяне даже не знали, как бы им получше отблагодарить высокородного странника. Насчет какого-нибудь славного подарка они решили и не думать, а вот отвезти его к феодалу было бы неплохо: у них, говорят, в замке по вечерам случаются то пиры, то танцеванье, то еще черт знает что такое, а господа бывают обыкновенно от этого всего в восторге.        - Мы вам много благодарны, – с запинкой проговорил Фейхальт, протягивая Галиону его желтые шоссы. – Только так, чтобы... ну... это...        - Я знаю, чем вам меня отблагодарить, – весело подхватил Галион, принимая одеяние. – Вы мне дадите лошадь.        - Но она уже ваша, господин.        - Вот как раз того мне и надо. Заодно и укажешь мне путь до улицы Умелых Рук. Известна тебе такая?        - Да, но... – Фейхальт снова смутился. Господин, живущий на улице бедняков и жуликов (благодаря которым, кстати говоря, улица и носит это имя), – это уже слишком. – Конечно, будет по-вашему, сударь. – И он снова отвесил почтительный поклон.       Фейхальт заодно с Ройном быстро нагрузили телегу мешками с семенами для посевов на продажу в городе. Рынок был на центральной городской площади, в двадцати минутах езды от улицы Умелых Рук. И, надо сказать, в этот день Галиону необыкновенно повезло: он вполне убедился в том, что даже верхом до города путь немалый.       Когда они отправились в путь, день был в самом что ни на есть разгаре, да выдался он пасмурным; солнце, только лишь проснувшись, поспешило спрятаться в тучках, и небо было белое и безграничное, тоскливое и спокойное. Галион всю дорогу так и ехал, глядя в холку коню: в такую погоду недосуг радоваться красотой пейзажа – слишком уж много набегает мыслей невеселых, о чем-то далеком, недостигнутом или давно потерянном... И что-то очень странное и необычайно грустное было в истории Лэртхина, а Галион ехал да размышлял, почему так сложилось, да и кто мог позволить, чтобы все сложилось именно так? Зачем благородство и честь осуждают столь невинные поступки, которые способна вызвать лишь игра юных чувств? И нечто страшное и неведомое убеждало Галиона в том, что не будет боле ничего светлого и хорошего в жизни молодого рыцаря.       Скучная и длинная дорога вскоре повернула направо, будто бы уворачиваясь от зиявшего внизу оврага, прямо к каштановой роще. Зеленый цвет пышной и по-весеннему праздничной листвы казался таким ярким и в то же время необычно мягким и приятным для глаз, оттененный белым полотном небес. Галион протянул руку к свисавшей ветви, легко коснувшись нежного листочка, и лицо его озарилось. Что-то вспомнилось ему, такое далекое и незыблемое в воспоминаниях, как встреча с милым другом или слова забытой любимой песни... Все-то вечно в этих песнях: они неизвестно почему вдруг становятся такими сладкими. А звуки их имеют невероятную способность оживлять воспоминания, пропитывать их чувством, когда по телу пробегает та же дрожь, что и когда-то, давным-давно... Эх, хорошо же все-таки сидеть, да вспоминать, да размышлять себе тихонько о счастливых временах!..       Когда вдалеке показались городские шпили, небо необычным образом насупилось, готовясь разразиться свежим весенним ливнем. Оно постепенно становилось все серее и мутнее, его чистая, непроницаемая белизна помрачнела. Дурное предзнаменование – дождь посреди пути, но город был уже совсем близко: полчаса езды, не более. Нагруженная крестьянская телега нещадно скрипела, но Галиону до этого было мало дела. Что-то страшное витало вокруг, пробирало до дрожи... Что-то страшное внушало ему грозившее бурею небо, такое величественное и... гневное. Так, бывает, сама природа предвещает грядущую беду.

...ее как будто мучает удушье И тенью грозною грядущая беда...

      Поскорее бы город! Поскорее бы увидеть человеческие лица, услышать звук голосов... уличный шум и крики... кажется, сейчас это единственное, что способно отвлечь мысли от нежданных картин предвидения. Где-то в роще неподалеку бросила свой клич птица, такой пронзительный, будто бы отчаянный крик безнадежного скитальца, обреченного на смерть... и в то же время будто бы ответом раздался громовой раскат, еще тихий, но сухой и суровый. Конь под Галионом испуганно метнулся в сторону; кузнец мгновенно натянул поводья, пытаясь удержать его. Галиону и самому было совсем не лучше; какое-то неведомое доселе чувство охватило все его существо. И это был не страх, нет.        - Давайте-ка поспешим, господин, – проговорил Фейхальт. Он не успел разглядеть в благородном попутчике заносчивого и чванливого гордеца, а потому говорить с ним стал попроще.        - А что же? – Галион будто бы очнулся от небытия.        - Гроза собирается. Плохо будет попасть в грозу. Эх, вот беда! Придется остаться в городе – не торговать же под проливным дождем! – Он взмахнул поводьями, и лошаденка пошла быстрее. – Но, но!       Но... эта история, она же должна, просто обязана кончиться хорошо – иначе и быть не может! Или... как тогда объяснить, почему судьба какого-то безвестного рыцаря Лэртхина стала теперь главной мыслью, главной идеей, овладевшей всем его существом? И почему в его образе вдруг отразилось это удивительное предчувствие? Как будто бы все вокруг старалось напомнить Галиону о нем. Нет, что-то здесь не так.       Давно уже минул седьмой час пополудни, а сумерки еще и не думали опускаться на город – рановато все-таки для весны-то! Телега с унылым скрипом подкатила вплотную к городским воротам. Невеселый привратник стоял, с укоризной глядя на взбухшие от влаги тучи, будто бы они были в чем-то непомерно виноваты. Мужчина без малейшего интереса, лениво скользнул взглядом по приезжим. Его даже не удивил спутник крестьянина: настолько он оставался равнодушным.       Без лишних слов Фейхальт достал из сумы денег, пока стражник в унынии небрежно ворочал мешки в телеге и пересчитывал на пальцах привезенные товары.       Улицы заметно обезлюдели, и стук подков по неровным камням мостовой отдавался заблудшим и безответным эхом. А каково же оно – часами вышагивать по такой мостовой в кожаных пуленах! Стопчешь ноги до синяков, а потом сидишь и размышляешь: надо же, какой путь проделал, сколько дел... не перечесть. А к чему это, впрочем?       Убогие домишки жалобно прижимались друг к другу, стараясь сохранить себе удобное местечко, между ними – ни малейшего просвета. Беленые стены давно обзавелись добротными дырами и облупились так, что видно было куски каркаса, а окна в них – желтые-желтые, в пятнах, у кого побогаче, конечно, были и слюдяные. А стекло, тончайшее стеклышко, где-то там, далеко, у зажиточных горожан, беднякам же оставалось, как и всегда, довольствоваться малым. Как бы было славно оживить эту убогую улочку цветными витражами! Когда и на душе тяжко, и в жизни не все ладиться – такая незатейливая, простая красота как бальзам на сердце. Солнечные лучи в них играют и пляшут, забавляются, одним словом, и оживляют нарисованные фигурки, как будто бы посреди серой и постылой жизни вдруг оказывается маленький островок, крошечный просвет... очаровательное окошко, одним словом!       Созерцание безлюдных бедняцких улиц никогда еще, надо сказать, никому не шло в пользу. Хотя, быть может, для кого-то оно должно стать наглядным уроком или даже прямым укором. Но Галиону незачем было задумываться обо всем этом. Тоска, она тоской, но его тревожили совсем другие мысли, и бередили воображение иные переживания. Вот и начал накрапывать дождь. Тучи сгустились, и мгновенно потемнело, как будто явился непрошенный вечер раньше назначенного срока. В окнах зажглись огоньки, тускло-желтые, приглушенные, с белым ореолом... Да, осталось только доехать до поворота, и вот она, улица Умелых Рук, бедных ремесленников и друга Элданира.       Люди, конечно, как и всегда не прочь были поинтересоваться, кому охота в такую погоду разъезжать по городу, а потому, как только под окнами раздавался скрип телеги, любопытные лица выглядывали, в надежде, вероятно, увидеть что-то необычное. А что же интересного случается на таких городских окраинах? Да и ничего. И разочароваться было не из-за чего... но зато посмотреть интересно, а может, бродячие артисты приехали, или фокусники? Нет, даже если так, то уж точно не к нам. А богато разодетый господин – ну чему же тут удивляться?       Вот показалось знакомое окно, выраставшее как будто из-под самой земли. Коморка у них была самая что ни на есть дешевая, а потому и находилась очень низко, отчего там бывало порой необычайно промозгло и сыро. Где-то около ярда было выкопано под землей. Деревянная дверь, однако, с железными скобами, находилась чуть повыше, поэтому сразу при входе нужно было спуститься по деревянному помосту, с перекладинами вместо ступеней, вниз, а там уже зайти в правую дверь. В окошке горел свет, но что там происходило из-за капель дождя и мутного пузыря разглядеть было сложно, да и зачем, если стоит только открыть дверь – и ты уже будешь там, в тепле и покое?..       Галион сердечно отблагодарил крестьянина (прежде удивлявшийся Фейхальт вполне ожидал этого), сказал пару приятных пожеланий на прощание, как и следует поступать с человеком, сделавшим тебе добро.       Галион учтиво постучал в дверь. Послышался звук шагов по деревянному помосту и светлый голосок:        - Кто там?       Галион улыбнулся и призадумался, как бы ему ответить.        - Галион, ты?       Дверь тотчас отворилась, и в проеме показался Элданир с устало-вдохновенным лицом в белой сорочке, с накидкой на плечах и изрядно подтекшей восковой свечой в руке. Подсвечник был до того изящно выполнен, что можно было подивиться.       Лицо его сразу преобразилось, а глаза засверкали.        - Где же ты был? Я два дня тебя искал по всему городу... расспрашивал каждого встречного...        - …не видели ли они господина в желтых чулках? – лицо Галиона все больше расплывалось в благодушной улыбке.        - Да, так я им и говорил, – хмыкнул Элданир. – А господина в желтых чулках все нет и нет! Если уж ты решил совершить увеселительную прогулку за городом, можно было меня и предупредить?        - Дело в том, что...        - Заходи.       Галион вытер мокрые пулены о половичок, лежавший у входа, и прошел по деревянному настилу в каморку, таинственно мерцавшую в полумраке. Стоило ему только переступить порог, как Элданир, оставив свечу на надкроватной полочке, бросился ему навстречу и со всей душой и трепетом прижался к груди.        - Ах, ну да, что мы там говорили о причинении страшных беспокойств, верно, дитя мое?       Элданир отшатнулся и смерил его взглядом, в котором были прекрасно смешаны обида и презрение. А затем небрежной и раздраженной походкой возвратился за письменный стол, заваленный толстенными книгами и нотными листами.        - Хватит уже разводить свои хохмы! – пробурчал он.        - Хватит уже изображать свою непомерную гордость, – ответил ему Галион, но ответ его, конечно, был по-дружески теплым.       Элданир повернул голову, прикусив перо, взглянул на Галиона и снова отвел теперь уже смущенный взгляд в сторону. Затем он молча указал рукой на горящий очаг.       Из котелка над очагом тянулся наиприятнейший и теплый аромат мясного рагу. Галиону, не евшему с самого раннего утра, этот восхитительный запах казался самой страшной пыткой. Он взял со стола деревянную ложку и попробовал зачерпнуть из котелка.        - Погоди, сейчас будет готово. Пока хозяин в отсутствии, я решил разобрать наши старые запасы – между прочим, как раз тебя дожидался! – Так он сказал и снова принялся поскрипывать пером.        - Ну и славно. На дворе льет дождь: я промок почти что насквозь. Пойду переоденусь.       Через некоторое время он вернулся в свежей рубашке и широких холщовых штанах.        - Чем это ты там занят? – полюбопытствовал Галион. – Неужто опять новая опера, снизошедшее озарение?        - Новой опере не бывать, покуда я не перепишу все это. – Он хлопнул ладонью по толстой стопке желтой бумаги в углу стола. – Печать нынче дорога, как видишь!        - И что же это такое? К чему заниматься переписыванием, когда тебе впору...       Элданир оборотился и смерил его изумленным взглядом.        - Нет, даже не думай. Ни за что в жизни не соглашусь служить кому-то и лизать пыль у ног. У меня некогда был один знакомый придворный менестрель: уверяю тебя, он дурно кончил.        - Но... они же не все такие, в конце концов?        - Во всяком случае, они все мало причастны к высокому искусству! Мы слишком долго жили в затворничестве, а посему то, что видим теперь...        - Да уж, не радует глаз, – вздохнул Галион, вспомнив о вчерашнем происшествии.        - Ты, вероятно, даже и не знаешь, чем занимаются менестрели при знатных дворах, и до каких они сходят унижений ради развлечения своих господ... Уж лучше было тогда присоединиться к бродячей братии!        - Нет, я, кажется, даже сам был свидетелем таких низких удовольствий...        - Каких именно?        - Не стану рассказывать, а то ночь спать не будешь, – загадочно улыбнулся Галион. – Вот кому-кому, а тебе лучше этого не знать!        - Я и так лучше твоего знаю... Нет, погоди! Да ладно?        - Да-да! А теперь садись за стол: в конце концов, рагу уже готово...        - Это называется «Галион приглашает к столу»? Давай выкладывай, и немедленно! – Юный менестрель с нетерпением отложил перо в сторону и бросил вызывающий взгляд. Он был весьма склонен к скорым переменам настроения.        - Какой божественный аромат...        - Сейчас же!