OPIUM

Джонхен молча продержал Кибома в своих объятиях, пока тот не перестал плакать, и пока другие заключенные не вернулись в свои камеры. Старший вытер слезы Ки и, поколебавшись на несколько секунд, оставил поцелуй на его щеке, после чего поднялся на ноги. Оба знали, что не время было для нежностей. Не тогда, когда дни освобождения обоих были так близки. Трахать кого-то было в порядке вещей, иметь личную шлюху в своей камере — тоже, но влюбляться... Нет. Ни в своего сокамерника, ни в любого другого заключенного. Словно в тюрьме не было позволено испытать другие чувства, кроме страха, боли и повиновения. Поэтому они разошлись по своим обычным уголкам, стараясь не выдать себя и не бросать друг на друга слишком частые взгляды. Ужин был завершен, наступил комендантский час; отправив всех обратно в свои камеры, надзиратели заперли за ними двери. И только после того, как свет везде выключили, Джонхен молча спустился со второго яруса койки вниз, а Ки отодвинулся к стене, чтобы дать ему место. Стараясь шуметь как можно меньше, они начали ласкаться, Кибом положил голову на грудь старшего и провел рукой по кубикам его пресса, от желания прикоснуться к которым он чуть с ума не сходил с самого первого дня их встречи. Где-то между прикосновениями он скользнул рукой ниже, подсовывая ее между ног Джонхена и зарабатывая приглушенный стон, заставивший его тихо хихикнуть. Но нельзя было шуметь. И не важно, как сильно Кибом хотел подразнить старшего, он знал, что сейчас не мог. Не в этот раз. Таким образом, вместо этого он взобрался на Джонхена, приложившись своей грудью к его, чтобы никто стал подозревать, что там что-то происходило, решись они проверить. Кибом умело помог Джонхену освободиться от штанов, после чего проделал то же самое и со своими. - У тебя тридцать минут до обхода патруля, - прошептал он и, слегка отстранившись, чтобы посмотреть Джонхену в лицо, потерся своей эрекцией об его. Мысль о том, чтобы спросить Ки, откуда он точно знал про тридцать минут, даже не пришла Джонхену в голову: они настолько привыкли к установленному графику тюрьмы, что знали такие вещи по привычке. - Что ты собираешься сделать за эти тридцать минут? - чувственным стоном спросил он, нетерпеливо выгибая свое тело навстречу Джонхену. Кибом был не прочь объездить старшего, но в данный момент, все о чем он мечтал, так это, чтобы его грубо оттрахали, да так, чтобы заставить его забыть собственное имя. И не успел он понять, что происходит, как оказался в ловушке, пригвожденный к матрасу телом Джонхена, который, низко прорычав, вызвал у него на лице ухмылку. Это было именно то, чего он и хотел. - Если бы у нас было время, я бы попросил сначала отсосать мне, - сказал Джонхен в сожалеющем тоне, в то время как его руки были заняты ласканием тела Кибома в поисках чувствительных зон. Младший промурлыкал в ответ, когда мужчина начал поглаживать внутреннюю часть его бедер, и шире развел ноги в сторону, молча призывая того к действиям. Наверно, ему не должно было быть страшно, но он не смог подавить легкую дрожь при слове «отсосать», потому что это слишком ярко напомнило ему случай с Минхо. Но Кибом не боялся. Он знал, что Джонхен никогда не причинит ему боли. - А потом я бы начал подготавливать тебя до тех пор, пока бы ты весь не стонал и не извивался подо мной, умоляя, чтобы я дал тебе больше, - дразня колечко мышц отверстия Кибома пальцами, прошептал он и усмехнулся, когда младший попытался насадиться на его пальцы, но не смог получить желаемое. - И... что бы ты сделал после этого? - спросил Ки, обхватывая талию Джонхена, чтобы притянуть того к себе, и, почувствовав головку его члена у своего входа, удовлетворенно хмыкнул. - А давай, я покажу тебе? Ки нетерпеливо закивал, и Джонхен, навалившись на него, зажал его рот одной рукой, чтобы приглушить любой последующий звук. Их взгляды встретились, и не было необходимости в каких-то знаках, чтобы понять, что Кибом готов. Войдя в него, Джонхен низко зарычал от ощущения того, как стенки Ки, растягиваясь, заглотили его внутрь. - Блять... - выругались они одновременно. Кибом чуть не задохнулся от боли, вызванной вторжением всухую. Он почувствовал, как разошлась кожа, и пошла кровь, но не стал сосредотачиваться на этом. Вместо этого, он думал о том, как это хорошо иметь член внутри себя и находиться в объятиях мускулистых рук, но даже больше того — быть с партнером, который так заботился о нем, что, будучи глубоко внутри него, остановился и начал покрывать его шею поцелуями, от чего он чувствовал себя любимым и в полной безопасности. Приспособиться к толщине Джонхена заняло немало времени, после чего Ки мягко качнул бедрами, давая понять, что хотел действий. И к счастью, Джонхен знал, что если младшему нужно было время, чтобы привыкнуть к его члену, то это не означало, что тот хотел, чтобы его трахали медленно. Поэтому, когда накачанный парень начал вбиваться в Ки, тот всеми силами схватился за руки, расположенные по обе стороны своей головы, и испустил хрип удовольствия. Все ощущалось так болезненно, но в то же время так приятно, что он скулил и просил еще. А когда Джонхен, наконец, нашел его простату, ощущения были такие, словно мир взорвался вокруг него, а он корчился под старшим, тяжело дышал и дергал того за волосы в отчаянной попытке получить больше фрикций. Где-то на подсознательном уровне ему хотелось доставлять и Джонхену большее удовольствие, поэтому Ки сжимал мышцы своего ануса вокруг его члена, ухмыляясь на полученные в ответ еле приглушенные стоны. А ему все хотелось большего; выгнув спину, он чуть не закричал от нового угла фрикций, который оказался намного более эффективным. Джонхен сразу же накрыл его губы своими, заглушая его стоны довольно грубым поцелуем: их языки сплелись друг с другом, зубы слегка застучали. У них оставалось не так уж много времени, но сейчас это их не волновало. Ки приподнял бедра, навстречу толчкам Джонхена, двигая ими в идеальной синхронизации с бедрами старшего. Наслаждение рвало его разум на части, накрывая его ощущениями, о которых он мечтал, чтобы они длились вечно. Но конец уже был близок, их тела напряглись от того, как они пытались сдержаться. Поцелуй пришлось разорвать от нехватки воздуха, но они и не возражали, поскольку это только делало их воссоединение лучше; оба тяжело дышали. В слабом свете, падающем внутрь камеры из коридора, их тела сверкали от пота, и если бы они так не жаждали прикоснуться к друг другу как можно больше и утопать вместе в наслаждении, то остановились бы, чтобы восхититься красотой лица своего возлюбленного и запечатлеть каждую черту в своей памяти. Но сейчас они стремились к релизу, их движения превратились в более безумные, более животные, а стоны уже не сдерживались. И в этот момент густая сперма брызнула не только между их телами, но и внутрь Кибома. Поцелуй превратился в томный ласкательный процесс, пока их тела мягко продолжали двигаться друг против друга чуть дольше. Все еще тяжело и загнанно дыша, они медленно остановились, плоть скользнула по плоти, и Джонхен, выйдя из него, лег рядом. Молча они снова обнялись и начали ласкаться, сдерживая смешки, когда ночной патруль прошел мимо их камеры. Никаких слов не было произнесено, в них не было необходимости. Может, это было всего лишь на одну ночь, а может, и нет — в данный момент им было не до этого. Завтра казалось таким далеким, а мрак ночи позволял им помечтать о жизни, где не было бы тюрьмы, и где им можно было бы ничего не скрывать. Вскоре они заснули, со сплетенными конечностями, с головой Кибома на груди Джонхена, прямо над его сердцем. Ночь прошла, и пока другие заключенные еще не проснулись, Джонхен покинул постель младшего и беззвучно оделся; не то, чтобы это что-то поменяло: вся тюрьма, вероятно, уже знала, что у них был секс, несмотря на все их попытки остаться незамеченными. Наступило утро, и прежде чем Ки смог пойти в столовую для завтрака, пришел надзиратель и приказал ему собрать все свои вещи. Взяв несколько вещей, которые действительно принадлежали ему, Кибом позволил мужчине одеть на него наручники и вывести из камеры. Он хотел попрощаться с Джонхеном, сказать хоть что-то. Но слова не шли, они просто посмотрели друг на друга несколько секунд, после чего его увели. Без слез или рыданий, это не было душераздирающе. Но было горько, оба жаждали остаться вместе, и в то же время не были в состоянии произнести что-то. Только тишина сказала вместо них, как им не будет хватать друг друга. Как только Ки добрался до выхода, ему вернули одежду, которая была на нем, когда его арестовали, и сказали переодеться. Ки улыбнулся и скользнул в свои рваные скинни, успев заметить на себе голодный взгляд надзирателя, когда вышел из кабины и сдал тюремную форму. Он, наконец, был свободен. Еще несколько минут ожидания, и двери тюрьмы распахнулись, открывая ему вид на слепящее солнце, которое Кибом видел впервые с момента прибытия в тюрьму. Он еще раз улыбнулся, пусть и в душе оставалась горечь. Если бы не дело Джонхена, то он вынужден был просидеть внутри все десять лет, к которым был приговорен. Этот человек дал ему не только свободу, но и любовь. А теперь он покидал его. Но Ки знал, что это к лучшему. Каждый день в тюрьме был рискованным для него, в то время, как Джонхена такое не касалось. Ему нечего было терять, да и заключенные не нападали на него. С его-то мускулами. Кибом с восторгом вспомнил все мышцы его тела, к которым ему посчастливилось прикоснуться и почувствовать прошлой ночью. Кое-кто откашлялся, и Ки перевел взгляд с неба вниз, заметив Онью возле автомобиля, который, по-видимому, ждал его. Сунув руки в карманы и зашагав к машине, он сел в нее, чтобы никто не смог услышать их разговор. - Хотел поблагодарить тебя за помощь, которую ты оказал нам, - сказал прокурор, как только закрыл за собой дверь. Ки не посмотрел на него, только выдал глухое «мм» в знак того, что слушает. - В течении нескольких дней станет известно, Джонхен убил Тэмина или нет, и в зависимости от результатов, это займет пару недель, чтобы либо снять обвинения, либо наоборот. Онью снова остановился, ожидая реакции от Ки. - Я могу подбросить тебя, куда нужно. Твои родители... Он не закончил свое предложение, ибо Кибом закатил глаза при упоминании о его родителях, потом вышел из машины и, подойдя к уличному фонарю, встал возле него. Прокурор собирался тоже выйти и извиниться, когда к экс-заключенному подъехал грузовик, водитель которого спрыгнул вниз и обнял Кибома. Удивленными глазами Онью проследил, как двое парней, запрыгнули в тот самый в грузовик и отъехали. Он помнил, что видел лицо того парня в деле Кибома, указанного, как одного из его ближайших друзей. Тогда он считал, что они были парой. Но, понаблюдав за ними сейчас, прокурор поменял свое мнение. Будь они любовниками, то не стали бы вести себя так непринужденно друг с другом, особенно когда было видно, что прошлой ночью Ки развлекался как мог, если судить по тому, как он хромал. А то, что Кибома могли изнасиловать и в голову ему не пришло. Для Онью, скорее всего, это не могло быть ничем иным, кроме регулярного секса. Откуда прокурору знать, о настоящей тюремной жизни. Ему были не понятны неистовое стремление заключенных к свободе... Но некому было изменить его образ мышления. Внутри тюрьмы никто даже иск об изнасиловании подать не мог. Всем было плевать. Люди думали, что заключенные заслужили это. Не зря же они находились в тюрьме, в конце концов. Они не понимали, что нахождение в тюрьме не меняло того факта, что ты был человеком. Говоря о Ки, сейчас он рассказывал Ухену — лучшему другу детства, о своем пребывании в тюрьме. Конечно же, он опустил моменты со своей миссией, связанной с Джонхеном, и объяснил, что родители заплатили за него залог, как и до этого рассказывал Джонхену. Кибом был рад, что смог связаться с Ухеном, поскольку тот был единственным, кто не стал бы требовать что-то взамен за то, что он погостит у него на несколько дней или чуть больше. Ки и не планировал оставаться у друга надолго. Он слишком сильно любил свободу и независимость. ____________