Испорченный производитель

*** Закрыв ворота, Сашка вернулся в пустую и притихшую конюшню. Относительно, конечно, пустую и притихшую – кони никуда не делись. Побродил по проходу, повтыкал в телевизор, даже не поняв на что именно. Прошелся еще раз. Подкинул кобылам с жеребятами сена, зачем-то завел и прогрел «Москвич». Абсолютно бездумно. В голове мелькали какие-то обрывки, картинки – онуфриевские танцульки до армейских времен, Женька выскакивающий из душа – в одних брюках и с мокрыми, пляшущими по неожиданно широким плечам, волосами, сплетни про украденный в Погребке мобильник… «Нет, надо съездить! Мало ли, что? Ребята напьются, Машке все по барабану, а мне что потом месяц слушать нытье, что они без денег остались?!» - решение принялось само собой, и Сашка нырнул в преданно прикорнувший у крыльца «Москвич». Запереть ворота, заныкать ключ, чтобы никто без него не забрался на территорию, десять минут – и он возле нового бара. Услышав про десять гривен за вход, Сашка болезненно поморщился, но заплатил. Спустился вниз. Присвистнул: - Ничего себе отгрохали, - и тут заметил в толпе танцующих Женьку. Остолбенел с открытым ртом: таких танцоров он видел только по телевизору – змеиная гибкость, грация и сила пантеры… А уж сексуальность перла за километр и девки пускали слюни в таких количествах, что было заметно даже в пляшущих бликах неоновой светомузыки. Завороженный Сашка шагнул вперед, к танцполу и тут сзади его окликнули: - Сань, а ты че тут? Пашка вышел? – пронзительный голос прорезал гул музыки, стирая наваждение. - Нет, просто решил проведать как вы тут, - Машка фыркнула, подвигая ему стул. - Скажи уж лучше, что муж вернулся из командировки. Хоть ворота закрыл? - Закрыл, - ответил Сашка, а глаза сами нашли тонкую изящную фигурку. Это было не слишком сложно – народ расступился, дав Женьке место, и тот выделывался там в одиночестве под аплодисменты и восторженные охи зрителей. Бедному бригадиру хотелось вскочить, разогнать всех, схватить это безобразие в охапку и уволочь куда подальше… А нельзя. Сидим, болтаем с девчонками («Как же тяжело следить за пустым разговором!»). Даже когда к Женьке начинает клеится поблядушка и динамщица Алька. Даже когда Серега подъебывавший Альку начинает гнуть пальцы… А когда они пошли «поговорить» Санька не выдержал. Пробормотал: «Мне пора», выхватил у гардеробщика куртку, выскочил наверх. Падал мокрый лапатый снег, долетали отголоски музыки из «Багиры» и не одной живой души. Только куча следов, расчертившие снег во всех направлениях. Сашка метнулся направо. Никого. Налево. Пусто. Прислушался. Только пьяный вой под караоке. Хотя. Звук глухого удара он скорее угадал, чем услышал и, не задумываясь, перемахнул через забор. Увидел как падает Женька, как в свете фонаря вспышкой мелькнули разлетающиеся светлые волосы и крышу снесло. У Сашки была веская причина, чтобы не пить. Сочетание пудовых кулаков и мгновенной реакции помноженной на вспыльчивость и отсутствие тормозов в гневе доставляло ему немало проблем и трезвому, но если проблемы с выбитой челюстью или сломанной рукой еще можно уладить полюбовно, то пьяный – мог и убить со всеми вытекающими. Соображать, что к чему он стал когда Серега с подвизгивающими всхлипами перелетел через забор и, судя по звукам, резво пополз прочь. Сашка сломал в руках черенок и запустил вслед прежнему владельцу. А потом обернулся к Женьке. Он успел подняться и уже стоял, прислонившись к стене. Одной рукой мальчишка держался за бок и выпрямиться толком не мог. - И какого черта ты один сюда поперся? - Думал, справлюсь… - Справлюсь… - передразнил Сашка. Он стоял совсем рядом, глядя сверху вниз в запрокинутое лицо. Беззащитное, нежное… Совсем не мужское. Губы пересохли и вдруг все вокруг стало казаться необычно-важным. Ярким. И лапатый снег кружащий вокруг в ритме далеких отзвуков вальса, и шорох обледеневших ветвей, и зимнее звездно-хрусткое небо, отражающееся в широко распахнутых темно-синих глазах. Тени от длиннющих ресниц на белой гладкой коже. Разбитые, припухшие губы соблазнительно приоткрытого рта. Капелька крови, выступившая из лопнувшей кожи. Алое на алом… Это был даже не поцелуй. Просто прикосновение губ к губам. Прижатый к стене мальчишка вздрогнул, но удрать не попробовал. И тогда Сашка поцеловал его уверенее – слизнул томящее-соленую капельку крови, попробовал на вкус губы, тронул языком язык. Малый попытался ответить, но нерешительно. Неумело. А потом дернулся – приложили его от души. - Поехали на конюшню, - хрипло пробормотал Сашка, с трудом оторвавшись от сладкого рта. А вот взглядом от лица оторваться – невозможно, нереально – жаль только что синие глаза опущены и спрятались за неожиданно темными ресницами. - Поехали… - даже не шепот. Выдох. Санька выпрямился, отодвигаясь от забора. - Жека! Эй, Жека! Ты где? – судя по выговору Дима свою норму выполнил и перевыполнил. - Женька! Вот… - выматерился более трезвый Ванька. – Говорил же нельзя его одного отпускать! - Фи, - икнул совсем рядом Димка – фигня! Не убили же его… Счас найдем, домой поедем… - последние слова сопроводило характерное журчание. Похоже пьянчуга устроился прямо возле забора. Сашка посмотрел на мальчишку. Он глаз не поднимал, а щеки горели видимым даже в свете фонаря румянцем. С одной стороны… хочется. Очень. Очень-очень. А с другой – поднимется паника, суета, скандал… Ну и так далее. Эх… - Давай помогу через забор перелезть. - Там калитка чуть дальше… - почти беззвучно, одними губами. Сашка захохотал. А что ему оставалось? *** - Совсем распустились! – разорялся Сашка на конюхов, а Женька, с трудом пытался утихомирить выпрыгивающее из груди сердце. – Ни на минуту нельзя с конюшни выпустить, без приключений не обойдесь! Чего вы эту шалаву сразу не отшили?! Димка попытался было возразить, но тут же получил по шапке: - Я тебя знаю! Специально подсуетился?! Делать не хрен? Приедет Валоконь и спросит кто ездить будет, я что ему скажу? Димка натанцевался, а теперь будет за спортсмена? - Я сам виноват, - попытался вступиться Женька, но Сашка отмахнулся и от него. - А ты вообще молчи, супермен, бля! Герой! Нет с кем-то выйти – сам разобраться решил?! Женька открыл было рот, но тут из подвала вышла подгулявшая толпа, кто-то хлопнул по плечу Сашку, кто-то заговорил с Димкой. Потом откуда-то вынырнула Машка и деловито спросила: - Ну, что поехали? Сань, ты на конюшню или за тебя подежурить? Ой, какой ты красивый, Женечка! Отлично, как я смотрю, погуляли! - Нормально, - буркнул Женя. И понеслось. Вернулись на конюшню. Машка безжалостно облапала его с головы до ног: «Ребро не сломал, но трещину я тебе гарантирую…Не болит? Посмотрим, что ты через неделю запоешь… Тут ссадины, ерунда, щас синькой запшикаю и через два дня и следа не останется… Ну, и что, что лошадиная? Я им столько народу обработала, проверенно не боись. Она пекучая. Но не смертельно… Ну сильно пекучая, чего верещать-то как резаному?» Вырвавшись из ее рук, Женька чувствовал себя хуже, чем когда его били. Еще и таблетку выпить заставила и отправила спать. Уже свернувшись под одеялом, он подумал, что лучше бы… и заснул. Утром всем было плохо. По-разному, но плохо. Непьющая Машка бесилась с недосыпа и грозилась загрызть любого попавшегося под руки. Таскающаяся за ней собака была готова выполнить это обещание и все шарахались от нее, как тараканы от веника. Перепившему Димке было, пожалуй, хуже всех – бело-зеленого цвета, он то и дело выскакивал в туалет, возвращался, жадно хлебал воду прямо из крана и приговаривал: - Какая гадость. Ванька тер лоб (видать голова болела) и ругался матом, потому что пользы от Димки в работе было ноль без палочки. А лошади хоть в день зарплаты, хоть в Новый год, хотят пить и есть, а следовательно какают и писают и все это убирать надо. Помощи ждать ему было не откуда – из какого-то давнего конфликта в отбивке денников ни Сашка, ни Машка не помогали принципиально и Женьке запретили. Сам Женька похмельем не страдал, но стычка с местными не прошла даром – болели разбитые руки, ныли ребра, а подбитый глаз не желал открываться, а работу за него никто делать не будет… Вздохнул, вывел Трентона, стал чистить. Больно, конечно, но бывало и хуже. Нагнулся поднять ногу и занывший живот тут же напомнил про вчерашнее – как его пинали упавшего. Про Сашку он старался и не вспоминать, да и не было того на конюшне. Пробу Женька проспал и куда делся бригадир потом, он не знал. Не спрашивать же? Раскрючковать копыта далось не просто, надеть ногавки (наматывать бинты не был сил) – чуть легче, а, сняв седло с «козла», чуть не выронил его на землю. Неподъемное просто. Закинуть на коня – почти пытка, но Женька справился, хотя поднимать руки было очень больно. Взялся за оголовье, со вздохом покосился на высоченного Трентона, но конь добровольно опустил голову вниз, облегчая надевание амуниции. Конечно, серьезно отработать жереба он не сможет, ну да ладно, разомнется чуток, вспомнит как под седлом ходить, а завтра уже будем работать. И так неделю то на корде, то в деннике. Женька застегнул ремешок на мундштуке, и поднял глаза. В воротах стоял Сашка и нахмурившись с непонятным выражением смотрел на него. Уши запылали так, что аж больно стало, но взгляда Женька не отвел. Только чуть прищурился и сжал зубы. Может и показалось, но от упрямого мальчишечьего взгляда Сашка тоже чуть покраснел. А вот что он улыбнулся, не показалось. Потом обернулся к чему-то сзади и ушел. А Женька повел коня работать. Вернулся часа через два. И откуда силы взялись? Трентон толи соскучившись, то ли поумнев, работал легко и охотно, послушно делал переходы, даже подъемы с левой ноги получались безукоризненно. Отшагав коня по полям, Женька чуть не заблудился и заметив наконец-то конюшню, обрадовался от души. А когда заметил рядом с выходящими на поля воротами мужскую фигуру… обрадовался еще больше? Или испугался? Сам не понял. Подъехал к шлангу, спрыгнул, закусив губу, чтобы не горбиться, наклонился было к ногавкам, всем своим видом подчеркивая, что бригадира он не видит, не слышит, но Сашка положил ему руку на плечо. - Подержи коня, я сам замою, - и присел у ног. Смотреть на него сверху вниз было неожиданно приятно, и Женька отвернулся, чувствуя, что его заливает краска. - А ты, я смотрю, герой, бля, - Сашка старательно поливал ноги Трентона, не глядя на парня. – Чего верхом выперся? Ребра не болят? На корде бы погонял или вообще в леваду выпустил. - Соревнования скоро. - И что? Себя не жалко? Сколько этих еще соревнований будет? - Если хорошо на Челлендже выступлю, в сборную возьмут. А осенью молодежные во Франции. - Во Францию хочешь? – догадался Сашка. Но не засмеялся как другие. Равнодушно так сказал, как будто про поездку в соседний городок. - Хочу. А кто не хочет? – про свои планы и желания Женька никому не говорил. Может потому что некому было. - Не знаю. Я в Ирландии на скакашах работал. Не понравилось. Хотя, может, во Франции лучше. Язык хоть чуть-чуть знаешь? - Знаю, - с вызовом сказал Женька, готовый, что ему не поверят. - Тогда проще, - спокойно ответил Сашка, бросая шланг и подходя к крупу – развязать хвост. – Ну, все, иди. Будто ничего такого вчера и не случилось. И где это он все утро лазил? *** Безумный вечер плавно перетек в такую же безумную ночь. Приехали на конюшню, и пока Машка мучила Женьку, перетащил отрубившегося Димку на сено. Поругался с Ванькой, который настаивал на размещении товарища в комнате и почти настоял на своем, но тут Димку начало тошнить и Ванька заткнулся. Вернулся в офис и услышал в коридоре, как за дверью охнул Женька. И добавил: - Печет… Голос у него был такой… Такой… Точно не женский, но довольно высокий, с легкой хрипотцой… Будто током прошило все тело и Сашка еле сглотнул подкативший к горлу комок. Протянул руку к двери и замер: - «Войду вот… И что?», - сердце бухало в висках и планы строится не желали. Просто зайти и увидеть это лицо, глаза, губы... Дверь распахнулась так внезапно, что едва не выбила ему зубы. - Санька? Извини. Я к тебе. Маринка названивает, там с малой твоей чего-то. Где мобильник дел? Мобильник валялся в комнате. Еще с вечера. Звонить ему было некому (точнее никто, кого он хотел бы услышать, ночью не звонил), поэтому он и бросил игрушку. Ну, и Маринку позлить, а то у нее была дурная привычка проверять берет ли он трубку, т.е. не завалил ли очередную телку. Но малая… Эх. - Что там, Марин? Температура? Задыхается? Да, я щас приеду… - Сами попробуем, не волнуйся, - успокоила Машка, не дожидаясь просьб. У малой были слабые легкие, болела она частенько, особенно зимой, но все равно каждый раз становилось страшно – неужто его единственная дочь, кровь и плоть, умрет? Сашка психовал, каялся, обещал себе, что если она выздоровеет, будет проводить больше времени дома, с ней, даже баб бросит. Правда, когда болезнь проходила, все быстро возвращалось на круги своя – малая была чересчур капризная, а Маринка – нудная, чтобы сидеть дома сверх необходимого. Малой, и правда, было совсем плохо. Отвез ее в больницу, раздал всем кому надо деньги, забрал список покупок, затарился, вернулся, отдал Маринке, с облегчением услышал, что ребенку легче. Надо на конюшню съездить, забрать деньги из заначки, да глянуть как там дела. Надо – значит поехал. Бегом – бегом прополоскал мозги конюхам, навтыкал Машке, что надо делать после обеда и совсем собрался лететь обратно в город, когда заметил привязанного на проходе Трентона. И Женьку. Сгорбившегося под весом седла, но упрямо закинувшего его на коня. А на вид – неженка-неженкой, после полученных синяков, должен валяться в постели и страдать. Пока Сашка размышлял над этим, мелкий надел на коня оголовье и посмотрел на него. Залился румянцем и это, в сочетании с синяками и ссадинами на припухшем лице, выглядело диковато, но при этом жутко соблазнительно. Как и вызывающий взгляд глаза в глаза, от которого по телу растекались горячие волны и сивый требовал немедленного удовлетворения. «А там малая болеет», - подумал Сашка, непроизвольно улыбаясь Женьке – такой смеси вызова и страха нельзя было не улыбнуться, и словно отозвавшись на эти мысли затрезвонил мобильник – Маринка: - Да, на конюшне все в порядке, да, деньги достал, нет, сейчас не смогу – карбюратор забился, завестись не могу. Прочищу и приеду. Выключил телефон и удивленно посмотрел на него. С «Москвичем» было все в порядке, и чего сбрехал – не понятно… Просто не хотелось ехать к Маринке, малой стало получше, все нужное он купил, чего там сидеть? Хотя малая… Блин. Подумал и решил: раз уж сказал, что машина барахлит, то надо хотя бы впрыскивание подкрутить, давно собирался. Ну и глянуть, как Женька работает… Сначала он думал, что малый пошагает минут десять и вернется. Где там! Сашка успел разобрать и собрать карбюратор, долить масло, закрыть капот, отмыться, а Женька только начал переходы работать. Тогда бригадир выпил чаю, сходил в склад, а когда вернулся -Трентон вообще из виду пропал. Остановился у ворот, испытывая смутную тревогу: ездил малый, конечно, здорово, но мало ли… подбитый все-таки, конь где свечканул или споткнулся неудачно и готово – упал. Потоптался и уже почти решился съездить поискать, когда на горизонте появился всадник… Сашка замывал коня, почти не вслушиваясь в разговор, а украдкой разглядывал Женьку. Днем он выглядел смешным и жалким – синяк успел расплыться и позеленеть, лицо опухло и даже нос, казалось, съехал на бок. На что тут заводиться? Ан нет, так бы и завалил прямо тут, не обращая внимание на грязь и сырость. «Тьфу, ты о чем думаю? Там малая в больнице!» Почти две недели Сашка на конюшне появлялся пролетом – провел пробу, если надо вечером заскочил на случку и назад: в город, в больницу, а позже когда малую выписали – домой. Пока не позвонил Малыч и не сказал, что купил сено в Любимовке. Сашка угукнул в телефон и выматерился в окно. Сено – это хорошо, но разгружать его некому. Обычно весной-летом для разгрузки нанимали разнорабочих, но после празднования 8го марта никого и золотыми горами не заманишь. Еще и в Любимовке управлял Петрович, который терпеть его не мог (и за что? Не жену же трахнул, а только любовницу!) и встреча ничего хорошего не сулила. Более того Сашка бы поставил ведро навоза против мешка денег, что он сделает все возможное и невозможное, чтобы затянуть погрузку и обвесить/обсчитать. - Сань! Дрыхнешь? Тут машина за сеном пришла, - Машкин визг в телефоне был еще противнее, чем живьем. – Давай, я в Любимовку съезжу, а? У меня там дела, деньги по пути прихвачу. Я тебе звякну, когда вернемся. Разгружать? Да ладно, у нас пять человек с тобой, управимся как-нибудь… Сено приехало к обеду – часа на два позже, чем предполагалось: Женский день праздновали и в Любимовке тоже, грузить было некому. Впрочем, как заметил Сашка, пока они ехали на конюшню (его забрали из дома – чего лишний бензин тратить?), глазки у Машки блестели подозрительно довольно, скорее всего, задержка была вызвана не только отсутствием рабочих. Заехали на конюшню, открыли сенник и давай не скучай – заноси. Водитель фуры скидывал тюки, Машка укладывала, а остальные (Сашка, конюхи и Женька) носили. И встречаясь с мальчишкой лицом к лицу в пыльных проходах Сашка едва не останавливался, чтобы рассмотреть его получше. Он и забыл почти какая у него фигурка, грация, привычка смешно, будто лошадь, взмахивать головой, перекидывая хвостик на спину, так что на миг показывается из свитера тонкая шея с синей венкой под нежной кожей. Следы общения с местными сошли, только напряженная поза, когда он брал сено, напоминала о произошедшем. Но работал малый без заминок, держа скорость наравне с остальными и таская по два тюка. Кстати, когда он за этими тюками наклонялся, а Сашка оказывался сзади, зрелище открывалось такое, что бригадиру хотелось запретить бриджи во всем мире, а их изобретателя расстрелять. Растягивающаяся стрейчевая ткань обтягивала стройные ноги подобно второй коже, не оставляя места для фантазии – все было доступно взору: каждый бугорок, выпуклость, любое движение мышцы… Говорят, физические нагрузки отвлекают от таких желаний. Врут. Врут безбожно, - убеждался с каждой минутой Сашка и стал на всякий случай брать по три тюка: неудобно, но вдруг поможет. Сено закончилось неожиданно быстро, последние поднесенные тюки свалили грудой. - Потом разложим, - сказал Сашка, - Машка, слазь – езжай в Любимовку. Ванька, Димка – вы с ней – загрузить поможете. Мы тут с Жекой сами управимся. Конюхи слаженно кивнули и хихикнули. А потом заржали. Сашка, присевший завязать шнурок на кроссовке, поднял голову и тоже засмеялся: Машка спрыгнула с пирамиды тюков неудачно и растянулась носом в сенную россыпь на полу, еще и из бесчисленных карманов охотничьей жилетки повылетала всякая ерунда – одноразовые шприцы, стетоскоп, какие-то баночки и флакончики, термометр, зеркальце, пакеты… Димка подобрал подкатившуюся к его ногам внушительную пластиковую емкость: - Вазелин, - прочитал он надпись. – На фига тебе-то вазелин? Что такой крупный попался? - Иди ты, - рявкнула Машка, поднимаясь. – Я кобылу ректалила, понял? - Да, ладно, не прибедняйся, тут все свои – продолжил Димка, на всякий случай отступая назад. – Так и скажи, что открывала для себя новые грани секса. - Я их щас для тебя открою. Ручкой от метлы, - Машка засунула в карманы термометр со стетоскопом, остальное сгребла в кучку, и забросила на подоконник. – Сань, закинь мне в комнату, я потом разберу, а то водитель орет… Водитель и правда нетерпеливо сигналил – хитрый Малыч платил ему с каждой ходки, а поэтому фура летала с бешеной скоростью и помогать при погрузке/разгрузке водитель не брезговал. - А вазелинчик я прихвачу, - Димка демонстративно спрятал внушительную емкость за пазуху. – Мало ли кто тебе встретиться… - Тебе он раньше понадобиться, - перепалка переместилась в грузовик, тот взревел и выехал со двора. Сашка почему-то вздохнул ему вслед и вернулся к сену. Женька отвернулся и полез наверх – укладывать сено. Молча докидали последние тюки, малый начал слазить и споткнулся в том же месте, что и Машка – веревка, что ли, отошла? Но уж ему-то Сашка упасть не позволил. Подхватил, прижимая спиной к стенке из сена. Заглянул (чисто случайно, без всякой задней мысли) в омут темно-синих глаз и поплыл. Остатки самообладания и осторожности утонули там без остатка, и, не обращая внимания (даже не заметив!) попытки мальчишки увернуться, впился в горьковатые от полынной пыли губы. Целоваться Женька то ли не умел, то ли не решался ответить – чуть подрагивал, позволяя Сашке ласкать податливый рот. И жадно шарить по телу руками. И покусывать изящное аккуратное ушко, отплевываясь от налипающих травинок, он тоже позволял. Только закрыл глаза и дышал часто-часто, как остановленный после галопа конь. Впрочем, Сашке было уже все равно, главное, что не вырывался. Стащить через голову свитер с жилеткой, полуспутав мальчишке руки над головой и можно изучить это манящее так давно желанное тело. Пройтись поцелуями от горла до пупка, подразнить языком малюсенькие горошинки сосков (они такие маленькие и в этом такая приятная новизна), прикусить ключицу, попробовать на вкус трепко-соленую кожу…Женька запрокинул голову, открывая восхительно-беззащитное горло, Сашка навалился на него всем телом, так что захрустели, ломаясь, стебли люцерны и принялся то целовать, то кусать подставленное местечко, позабыв обо всем. Пока не почувствовал, как мелко дрожит придавленный мальчишка. Чуть отодвинулся и прошептал: - Не бойся… - Я и не боюсь, - Женька сказал это тихо, но твердо. – Только без смазки не надо… - Ага, - Сашка выпрямился, а мысли в голове закрутились с бешенной скоростью: «Вот сука Димка, умудрился уволочь вазелин в самый ответственный момент!», но тут на глаза попалась кучка Машкиных прибамбасов. Тюбики и баночки с содержимым подходящей консистенции там имелись в изобилии. Сашка рванул туда, на ходу срывая куртку, свитер, футболку. Выхватил непрозрачную емкость с надписью «ДЕ» - эту мазь, он знал: ею Машка смазывала ссадины у коней и давала людям, чтобы лечить трещины на пятках. Сделал два шага обратно, расстегивая ремень штанов, одной рукой, и заметил, что по краям крышки что-то подозрительно темное. Остановился, вскрывая баночку и рыча от злости кинулся обратно – внутри обнаружилась ихтиолка – черная, жидкая и жутко вонючая. В следующей банке с такой же надписью был камфорный спирт, который легко опознался по запаху, еще в одной – что-то желтое и слишком твердое. «Твою мать, - мысленно матерился Сашка, торопливо перебирая подписанные и неподписанные баночки, - что ж, ты, сука, не можешь все нормально подписывать?! Так и потравить кого-то недолго!» ДЕ нашелся чуть ли не в последней баклажке, безо всяких опознавательных знаков. Внимательно обнюхав и рассмотрев содержимое (блин, параноиком станешь с такими розысками), повернулся к Женьке и чуть не зарылся носом – без ремня и присмотра, штаны съехали, спутав ноги. Выпутался из штанин и в три прыжка вернулся-таки к мальчишке. Тот снял бриджи и стоял уткнувшись головой в сложенные на сене руки и чуть расставив ноги. От этого зрелища кровь вскипела. «Пар из ушей – это не выдумка!», - мелькнула последняя связная мысль и Сашка оказался сзади. Возле нежных молочно-белых ягодиц, с отличным видом на изящно-изогнутую спину, покрытую смесью «гусиной кожи» и царапинок от жестких стеблей люцерны. Облизнуться, хоть это почти бесполезно – во рту пересохло и неясно, что суше язык или губы, провести неуклюже рукой по боку мимолетно удивившись нежности кожи, особенно по сравнению с его жесткой ладонью и сосредоточиться на том месте, куда он так давно хотел попасть. Зацепил от души мази, ляпнул между округлыми половинками. Женька вздрогнул (на сеновале было холодно, не май месяц на улице), а Сашка решительно растер беловатую субстанцию, посомневался мимолетно (все-таки с бабами проще и привычнее) и осторожно смазал там и изнутри тоже. Женька от прикосновения изогнул спину, перекатив волны мышц, довольно внушительных для такого хрупкого тела. «Боится» - подумал Сашка и на всякий случай добавил еще мази. И снаружи, и внутри, и на себя. Взялся обоеми руками за бедра и одним резким движением вошел. Замер, прислушиваясь к ощущениям. Было не так ярко, как в давнишнем сне, ощущения были как бы смазаны, приглушены, но все равно – здорово. Не так как с бабой. Двинулся. Сначала медленно и плавно, потом быстрее и сильнее, наслаждаясь тугой упругой норкой, гибким сильным телом, запрокинутой ему на плечо головой, хрипловатыми стонами наслаждения…Он ласкал языком и губами шею и плечи, гладил плоскую грудь, мускулистый живот, опустился чуть ниже и наткнулся на довольно большой и уверенно стоящий член, который очень логично лег в руку. А что делать в такой ситуации знает любой мужчина… Женька кончил очень быстро, чуть ли ни от первого движения Сашкиной ладони. «Мальчишка», - фыркнул про себя, с наслаждением толкаясь внутрь – до конца, до упора, в жаркое плотное нутро. – «Быстро упало, но и встало быстро»… «Финальный счет три-один» - подвел итог Сашка получасом позже. Последний раз Женька кончил каким-то десятком секунд раньше и от этого, наверное, Сашкин оргазм получился совершенно необычным – не взрыв, не вспышка, а мягкая волна, поднявшаяся и опавшая, увлекая в полет, в невесомость… Какое-то время Сашка лежал тяжело навалившись на мальчишку, не желая его отпускать, но время не ждет и так все было неожиданно долго. Честно говоря, он побаивался, что спустит как последний сопляк едва прикоснувшись к Женьке – так сильно его колбасило, а с бабами досадные инциденты случались раньше. Поцеловал последний раз в шею, отошел, подбирая разбросанную одежду: - Иди в душ, я пока кобыл напою. Женька какое-то время не шевелился, потом молча натянул штаны и пошел к выходу, на ходу надевая свитер. Когда приехала вторая ходка сена, на конюшне был идеальный порядок. Коней напоили (Сашка начал сам, но Женька довольно быстро присоединился, даже волосы не высохли), овес раздали, проход размели. - Эй, - чуть ли не от ворот завелась Машка, тыкая в забытые на подоконнике «запасы»- я же просила занести в комнату! - Ну, забыл. Сама занеси. - Уколы от склероза пропишу. Не о чем попросить нельзя! - шипела она, распихивая по карманам свои сокровища. – Как дышать-то не забываете… - А где баночка такая желтенькая? – «Блин, вот же зараза памятливая!», - Сашка воровато оглянулся – никого ли нет поблизости. Никого не было – устроили перекур снаружи. - Это же ДЕ? Я взял – руки веревками натер. - Отдай, я тебе другую банку дам. - Да ладно, какая разница? - Я то специально намешала, от ожогов. Отдавай, - судя по голосу, шутить Машка не собиралась, вон и собака уже порыкивает. Делать нечего – и Сашка покорно протянул баночку владелице. В которой содержимого осталось едва-едва на донышке. Изо всех сил надеясь, что она не заглянет внутрь сразу. Как же. - ААААААААААА!!!! Ах, ты! Ты что им умывался?! Придурок! Скотина! Эозинофил сегментоядерный! Я ж туда весь прокаин* вылила, а его с Бельгии привезла! Такого тут не купишь! * прокаин – ветеринарный препарат для местной анестезии. Быстро всасывается через слизистые и действует почти мгновенно.