Испорченный производитель

*** Женьку мелко трясло под одеялом. Стоило всего раз, на какое-то мгновение даже не обняться, а столкнуться с Сашкой и все… Какие там девчонки, дискотеки и убеждения в своей нормальности... Он был прав и от этого становилось жутко и холодно в натопленной до капель влаги на пластике стен комнаты. Хотя… Это просто потому, что некуда выйти, а он молодой, здоровый, физиология прет, уговаривал он себя, пытаясь стереть, спугнуть воспоминание о сильном мужском теле, тяжелой руке на спине, о коленях на которых так уютно лежать. «Нее…,» - ехидно возражал внутренний голос, «была бы физиология - не представлял бы себя снизу»… «А что?», - нежелание признаваться в собственном падении было сильнее очевидных фактов –«на кого тут еще заводиться? Ванька с Димкой так очевидно вдвоем, что просто странно, как этого Сашка не замечает, а Машка такая своя, что скорее на бабку встанет, чем на нее…» - Отмазки,.. – Знаю, что отмазки… Женька засунул голову под подушку. – Спи… - Как же.. Даже и самому себя поласкать не решишься! И на фига он согласился спать в Машкиной комнате?! Вопрос был по большому счету риторический – спально-посадочных мест, как пошутил Валоконь, по дороге на конюшню, было катастрофически мало – офис, открывавшийся только для приезда хозяина и кресло-кровать в Машкиной комнате. У Сашки в «апартаментах» стояла только узкая односпалка и стол, свободного места не было даже на для стула, так что выбор был – или ездить каждый день в город (от одной мысли об этом его начинало подташнивать) или спать у Машки. Впрочем в последнем были свои плюсы – она спала как убитая, не реагируя ни на музыку, ни на свет, можно было хоть до посинения гонять монстров в опять же Машкином компе, только вот она тут же просыпалась от человеческих голосов или подозрительных звуков на конюшне. Женька в этом убедился неоднократно – он еще толком не сообразил: то ли конь гребется, то ли бьется в судорогах свежеубиенное компьютерное чудовище, а она уже ворча, закутывается в одеяло, чтобы выглянуть на проход. Кто ее знает, как она отреагирует на специфические, пусть и тихие звуки? У Женьки прямо перед глазами встала картинка: Машка шарит рукой в поисках очков, цепляет их на нос и поднимается на локте, заглядывая в его постель – примерно так, как заглядывает на часы на неотключаемом компе…Возбуждение схлынуло, будто смытое ледяной водой и уснуть оказалось совсем легко. Утром он проснулся неожиданно рано и неожиданно бодрый. В комнате не сиделось и он выполз поглядеть на пробу, что собирался сделать уже давно, но в виду раннего времени процедуры и сильного мороза по утрам, как-то не получалось. На конюшне уже вовсю кипела жизнь – Димка рылся в недоуздках, Ванька, дергая пытающуюся выскочить вперед него кобылу, орал: - Ну вы там долго?! В ответ летел Сашкин мат и Машкино шипение – возбужденный предвкушением Бродя, приплясывал в деннике, не давая застегнуть корды на уздечке… Женька вышел на улицу и устроился в закутке, где не было ветра. Начальство наконец-то совладало с пробником и вывело его на улицу. Конь красовался: привставал на задние ноги, орал, мотал головой и бил задом, так что того гляди через голову перевернется, но при всем этом не забывался и шел рядом с людьми, не доставляя особых хлопот. Женьке всегда было его чуточку жаль: такая судьба – нюхать кобыл, определяя в охоте они или нет, получать от несогласных (а кобыла не в охоте обычно лупила по приставучему нахалу с всех сил), а тех что были готовы – тут же уводили, едва они эту готовность демонстрировали. И вот, орет-орет Бродя, а все вхолостую – только кобыла говорит «да», как люди с кордами говорят «нет». Конечно, Жека умом понимал, что для Броди жизнь могла сложиться куда хуже – коня с поврежденным еще в отъеме сухожилием могли и запросто сдать на мясо, но все равно было жалко. Бродю развернули носом к конюшне, а Ванька привел первую кобылу – 12 летнюю Забаву. Так как и полагается даме с опытом, шла степенно, послушно повернулась крупом к жеребцу (почему-то притихшему) и замерла, философски глядя на стену, оказавшуюся перед ее носом. Пробник негромко и как-то неуверенно заржал, перебрав ногами на месте. - Не в охоте, - сказал Сашка, прикуривая сигарету. Машка с другой стороны коня тут же забухтела про технику безопасности («Какой придурок с кордой в руках курит?!») и про то, что не фиг лениться, а надо жеребца подвести поближе на всякий случай. Сашка пожал плечами, соглашаясь со второй половиной, и шевельнул кордой, заставляя Бродю двинуться к кобыле. Женька с удивлением увидел, как монстр только, что оравший из конюшни, что выебет все что шевелиться, только дайте, сделал два маленьких шажочка и очень осторожно протянул шею к, казалось, вздремнувшей кобыле. Забава тут же проснулась и с демоническим визгом прицельно выбросила обе задних ноги в морду Броде. Тот шарахнулся назад и замер на исходной позиции. - Я ж говорю, не в охоте, - довольно констатировал Сашка и похлопал коня по шее. – Профессор, ты у нас Бродя, еще с прохода их, сучек, чуешь. Две следующие кобылы тоже были не в охоте: Бродя орал-жеребцевал на них пока их подводили, но стоило развернуть их к нему крупом, тут же затихал и особого желания подойти не высказывал, так разве что гыкнуть пару раз на расстоянии. Но люди расслабиться ему не давали и заставляя подходить к строптивым красоткам пока те не показывали свое несогласие четко и ясно – со всех сил. К третьей Бродя пошел сам, долго сосредоточенно внюхивался, нежно покусывал за круп и скакалки, терся головой об круп. Кобыла стояла как вкопанная и драться не пыталась. - Вот, тихушница, - выругался Санька, бросая окурок, - сажать надо. - Она в охоте?, - тихонько спросил Женька. - Не понятно, - ответила Машка, вдумчиво вглядываясь в кобылий хвост, - пока не семафорит. - А… - Увидишь, - отрезала она и повернулась к Сашке – Ну, что? Сажаем? Тот кивнул и попустил корду, дав жеребцу больше свободы. Бродя еще раз гыгыкнул, проведя мордой по спине и запрыгнул передними ногами на кобылу. Дама расставила пошире ноги, подняла хвост и буквально «подмигнула» приближающемуся орудию, демонстрируя свою полную готовность. - Димка, уводи!, - заорал Сашка вместе с Машкой, стягивая жеребца кордой, Димка потянул кобылу в бок, но она уперлась, не желая сходить с места, Бродя тоже уперся – еще бы прерывают на самом интересном моменте, но с трензелем не сильно поспоришь: люди сдернули его с кобылы и оттащили назад, как раз в тот момент когда конюх сумел сдвинуть девушку с места. Бродя недовольно заржал, приплясывая, а Машка буркнула: - Димка, шевелиться быстрее надо, а то будешь потом байстрючат нянчить. - Вот папаша пусть и нянчит, а я-то причем? - А ты свечку держал! - А ты ему презерватив надень! - Иди ты! Все заржали, даже конь, а Ванька привел следующую кобылу. А потом еще одну и еще, а потом проба закончилась. И начался рабочий день: со случкой, работой на корде, чисткой и прочими хлопотами. Похожий и непохожий на все предыдущие – Сашка не придирался к каждому вздоху конюхов, самолично помог замести проход, рассказал на перекуре парочку баек из скакашески-ипподромной жизни. Все как обычно, но что-то изменилось. Потеплело. Оттепель что ли? *** Ночная гимнастика здорово прочищает мозги, - понял Сашка, проснувшись утром. Спал он крепко и без снов, мороз поутих, конюха наконец-то застроились и перестали его раздражать. На душе покой и уют и больше не бесит неутоленное желание при взгляде на Женьку. Нет, оно не прошло, но и с ума своей нереальностью сводить перестало. Будет мой, никуда не денется! Главное не спугнуть раньше времени и другим на глаза не попасться. Всю следующую неделю Сашка шаг за шажком наводил мосты – старательно смешил мальчишку на перекурах-посиделках, помог расчистить Трентона и дал ему попрактиковаться на матках (а то коваль-самоучка постоянно слишком зарезал пятку) и даже стал учиться играть на компьютере, хотя до этого утверждал, что к этой адской технике не подойдет и под угрозой расстрела. Стрелялки оказались штукой увлекательной сами по себе, Сашка даже пожалел, что не научился этому раньше, когда Машка предлагала, но без Женьки было бы не то. Табуретка в комнате была одна, а поэтому когда Сашка играл малому приходилось стоять. Обычно он устраивался за спиной, наклонялся через голову заглянуть в монитор и тогда хвостик щекотал Сашкину макушку; сначала редко, а потом все чаще и чаще опирался узкой ладошкой на плечо, чтобы ткнуть куда бежать и этого прикосновения все тело пронзала сладкая дрожь. А уж когда Женька прикоснулся к его спине грудью, доставая срочно понадобившуюся ручку из-за принтера, понадобились бешеные усилия, чтобы не выскочить прочь… Или чего похуже. Ни раз и ни два Сашке жутко хотелось поймать хвостик и притянуть мальчишку к себе, чтобы хотя бы поцеловать. Но комната была Машкина и она там торчала тюремной наблюдательницей, черти б ее побрали. Да и вообще какие-то откровенные действия предпринимать было стремно… В любом месте торчат глаза и уши и попробуй найди уголок, куда никто не влезет. С бабами это Сашку волновало мало – и конюха, и Машка от жены бы в случае чего прикрыли, а тут… Думать надо, спешить нельзя… Как бы не хотелось – до тумана в глазах, до жжения во всем теле, до дрожи в руках… В четверг привезли зарплату и Димка начал ныть, что хочет на дискач. Сашка на него вызверился в том духе, чтобы один он никуда ходить не смел, а то потом фиг найдешь. Женька сказал: - А я тоже сходил бы… - Сходил бы он…, - передразнил Сашка. Почему-то при мысли о том, что Женька пойдет в бар и там на него все будут пялится (а будут – новый ведь человек в селе), его трусить начало. - По морозу семь километров туда и обратно. - Ерунда! Мы вон в Елизаветовку ходили на гульки, - воодушевился Димка, почувствовав поддержку. – А туда – все 15. Димкин пример Женьку не подбодрил, он явно поскучнел и Сашка уже было обрадовался, что никуда они не пойдут, как влезла Машка: - Почему бы и нет… Давайте я вас свожу, заодно и «Погребок» гляну, уже месяц как открылся, а я там еще не была. - Погребок только по пятницам работает и столики по записи, - это уже был жест отчаянья, Сашка понял, что дискотека состоится, как бы он не упирался. - Вот завтра и поедем. *** Чем дальше, тем больше Женьке нравилось на этой конюшне. Ну и что, что тесно, что некуда выйти, что круглыми сутками одни и те же лица и морды. Зато спокойно и уютно. Так уютно, как нигде и никогда не было. И весело. Можно болтать с конюхами, слушать бесконечные конные истории, гонять бесконечных монстров на пару с Сашкой, смотреть дружной компанией фильмы. Глупые (очень-очень глупые) мысли о Сашке Женька загнал очень далеко, да и для воспоминаний времени не осталось, особенно когда перестал стесняться мучить комп, пока спит его хозяйка. Встаешь рано – ложишься поздно, и бегаешь без остановки целый день, чтобы никакие странные чувства не догнали… Но разнообразие всегда радует и, услышав, что Димка собрался погулять, Женька едва не запрыгал от восторга. Известие о необходимости пешей прогулки восторг здорово поубавило, но Машка все уладила и теперь тщательно собирался на свой первый выход в люди. Ну, не совсем первый, конечно – он и в школе ходил на танцы, и пару раз на дискотеку в своем районе в городе, но в чужое абсолютно новое место – это было впервые. Дождаться, чтобы освободился душ, подсушить феном волосы (чего только нет в хозяйстве, даже утюг, но ни одной одежки, которую надо было бы гладить), влезть в чересчур узкие, но зато новенькие джинсы, натянуть свитер, курточку и готово. Машка уже сидела за рулем недовольно ворчащей девятки и злилась: - Еще говорят, что бабы долго собираются… Никогда не ждали, чтобы писюлетки на танцульки соберутся! Женька виновато улыбнулся, но промолчал: последним в машину нырнул наряженный в кожаную «ковбойскую» куртку Димка. Смотреть по сторонам было любопытно – старинные хатки под соломенными крышами, а между ними стильные многоэтажные особняки, пятиэтажная высотка, древний еще советских времен дом культуры с традиционными колонами и Лениным, жалобно протягивающим руку. Машка завернула в какой-то глухой закоулок: с одной стороны, заборы и выглядывающие из-за них какие-то промышленные здания, с другой – дом торговли с разбитыми и заложенными фанерой витринами. Женька не сразу углядел невзрачный крытый спуск в подвальный этаж, рядом с которым горела тусклая лампочка. Ни вывески, ни рекламы, только мнется у дверей амбал в дико выглядящем здесь дорогом костюме. Горожанин оглядывался по сторонам, пока конюха выкурили по традиционной сигаретке, а Машка закрыла машину. - Ну, что пошли? – спросила она, пряча ключи в рюкзачок. Парни слаженно кивнули, выкидывая курево, Женька подотстал, чтобы понять куда идти. Оказалось – мимо амбала, а последний – фейс-контроль. Подозрений их компания не вызвала, и спустившись по коротенькой лестнице они оказались в помещении. Автоматически отдав деньги за вход, Женька замер, осматриваясь. Контраст с потрепанным зданием снаружи казался разительным: небольшой уютно обставленный диванчиками холл с гардеробной, сделанная под хай-тек барная стойка, танцпол с неоновыми огнями и зеркальными стенами. Столиков и правда оказалось мало – штуки четыре, естественно, занятые, но конюха быстро обнаружили знакомых и потащили Женьку за собой, Машку позвали с другого стола... Гулянка началась. Не даром говорят, что алкоголь расслабляет – всего два стопарика загадочного напитка с надписью «Клюква» на этикетке и все вокруг стало родным и знакомым. И ничего не страшно – ни танцевать как бог на душу положит, ни крутить сальто на скользком кафеле, когда народ освободил ему кружок, ни, шалея от собственной крутизны, болтать с подошедшей большегрудой блондинкой, вроде бы двоюродной Ванькиной сестрой. И когда подошедший непонятно откуда темноволосый жлоб, начал наезды, как он посмел приставать к его, жлоба, девушке, тоже было не страшно. И вышел из погребка «поговорить» Женька преспокойно – выпитое уверяло, что уж с одним придурком, пусть даже выше его на голову и в три раза тяжелее он справиться одной левой, так же как с обнаглевшим жеребцом. Страшно стало позже, когда оказалось, что за углом к жлобу присоединилось трое товарищей, довольно помахивающих национальным сельским оружием – черенками от лопат. Упал он не сразу, а после третьего пропущенного удара по ногам, да и носы двоим расквасить успел. И подумать, что зря он сам сюда пошел тоже успел, еще до того как его первый раз пнули в живот, а вот прикрыться руками не успел и от боли в голове помутилось. Но второго пинка не последовало.