Драбблы по «Плоскому миру»

Отношения Ваймса с богами всегда были, мягко говоря, сложносочинёнными. Но в То Утро, глядя на преисполненное вопросительной надеждой лицо своей жены, он про себя вознёс им на удивление горячую и искреннюю молитву: «Пожалуйста, сделайте так, чтобы я ослышался». Осторожное уточнение окончательно убедило его в том, что чихать боги хотели на какие-то там молитвы. — Милая… Спроси-ка ты сначала у него, — выдавил из себя Ваймс, радостно думая, что нашёл совершенно надёжный и дипломатичный выход из положения. Широкая улыбка Сибиллы деликатно поставила перед этим выходом непреодолимую баррикаду. — Хэвлок уже согласился, дорогой. Но окончательное решение, конечно же, за тобой. И только за тобой. Ваймс знал, что был бы глупцом и сволочью, если бы усомнился. Знал, что его жена согласится со всем и последует за ним по любой выбранной дороге. Убервальд был оставлен позади пять с половиной лет назад, но Ваймс помнил слова «Куда Сэм, туда и я» и заляпанную кровью сигару так отчётливо, словно это было вчера. Он согласился, потому что не хотел отступать. Он согласился, потому что сказать: «Нет, эта идея абсолютно меня не привлекает» — было бы лицемерием. И почти выпрыгнул из этой метафорической, несущейся со скоростью света кареты, когда понял, какой именно расклад ему предлагают. — Лично я считаю эту идею крайне символичной, — с ироничной улыбкой сказал Ветинари. — Если бы Анк не разделял анкские холмы и морпоркские трущобы, масштаб социального конфликта был бы поистине катастрофичным. — Подожди, — тут же взвился Ваймс. — Ты только что сравнил мою жену с Анком? С грязным, полным дерьма Анком?! Сибилла прикрыла рот рукой и деликатно отвернулась, но это не скрыло мелкого подрагивания её плеч. Ветинари устало провёл рукой по лбу и попросил хоть когда-нибудь научиться не воспринимать слова столь буквально. Потом, впрочем, всё равно извинился. И теперь, после всех причинно-следственных связей, Ваймс напряжённо всматривался в лицо Сибиллы, зная, что Ветинари здесь, прямо за ней, но практически не видя его. Для хоть какой-то иллюзии нормальности этого — пока что — было достаточно. — Ты в порядке? — Да. Да. Но, дорогие мои, никто из вас не двинется, пока я не скажу. Ваймс рвано выдохнул и подумал, что если Ветинари сейчас по какой-либо — психологической, физиологической, случайной — причине ослушается, он убьёт его. Наплюёт на всё, что было и будет, и убьёт. Но Ветинари только крепко, до боли сжал его обхватывающую талию Сибиллы руку и тоже выдохнул — громко, хрипло, практически отчаянно. Сейчас слово «власть» имело один-единственный, глубоко первобытный смысл. — Давайте, — прошептала её обладательница. — Только медленно. Ваймс подчинился, чувствуя, совершенно буквально чувствуя равномерные, спокойные движения Ветинари, и где-то на отрицаемой грани разума мелькнула зависть к этому поистине незаурядному терпению. Мелькнула и тут же исчезла вместе с самим разумом, потому что Сибилла застонала, развела бёдра шире и выгнулась. Ваймс инстинктивно подался вперёд быстрее и резче, и стон перешёл в крик, заставивший его — теперь уже его — до побелевших костяшек сжать руку Ветинари и прохрипеть: «Остановись». «Плохая идея, очень плохая идея, с самого начала плохая идея», — но Сибилла, словно услышав эти мысли, запрокинула голову и прошлась по самым высоким нотам словами: «Даже не думай! Вы оба, даже не думайте!» — и это было началом конца. Просто потому, что нет приказа сильнее и ощутимее, чем тот, которому искренне, больше всего на Диске хочешь подчиниться. Движения перед глазами Ваймса начали сливаться, утрачивая и логику, и последовательность. Пальцы Ветинари сталкивались с его собственными, перекрывали ключицы Сибиллы, и ритм пространственных колебаний становился всё более и более общим. Как и крик. Когда всё смолкло и вместе со всеми улеглось, Ваймс, не удержавшись, всё-таки сказал своё глубокомысленное и веское слово: — Мы все сумасшедшие. Показавшийся из-за плеча Сибиллы Ветинари серьёзно ответил: — Браво, Сэмюель. Поздравляю с очередным своевременным осознанием истинного положения вещей. Об «истинном положении вещей» могло быть сказано очень и очень многое, но ладони Сибиллы мягко накрыли рты обоих собеседников. — Дорогие мои, нам всем сейчас не помешает хотя бы пара часов спокойного сна. И не было приказа сильнее и ощутимее.