Когда небеса упали

Часть 7. Прошло какое-то время прежде, чем Эовин снова стала разговаривать с Гримой. Ее злость на него тлела у нее внутри, но не разгоралась. Она с неохотой призналась себе в том, что привыкла к нему. Он не пытался нападать на нее каким-нибудь другим способом, кроме их словесных баталий. Если он и испытывал к ней страстное желание, то особо этого не показывал. Теперь, когда она узнала, что не была наградой, данной Саруманом Гриме за хорошую службу, она почти без ненависти думала о недавно происшедшем. А иногда она думала о нем как о втором узнике, заключенном вместе с ней в эту странную тюрьму. Тюрьма, как ей однажды рассказал Грима, была старым, заброшенным маяком. Снаружи было еще несколько других зданий, в том числе, и то, в котором жил Грима. Саруман снабжал их всем необходимым, включая обильное количество золота. Из этого Эовин сделала вывод, что поблизости обитает какое-то население, но Грима не хотел отвечать ей на этот вопрос, когда она об этом спрашивала. Он никогда не оставлял ее дольше, чем на один день. Каждое утро и каждый вечер, но всякий раз в разные часы, он входил в дверь. Он приносил ей еду, развлекал ее беседами, придумывал для нее различные занятия, чтобы она «снова не почувствовала уныние», как он это объяснял. Он научил ее читать. Иногда она думала, что если бы не их прошлое, их настоящее и, вероятно, их будущее, то может быть, они даже смогли бы стать друзьями. Однажды вечером она спросила его, почему он стал злым. Грима думал некоторое время, прежде чем ответить: - Чем больше я узнаю о жизни, моя леди, тем больше понимаю, что нет добра и нет зла. «Добро» и «зло» были придуманы людьми, которым нужно было как-то классифицировать свои поступки. У этих понятий нет абсолютной ценности, а потому они не имеют значения. Видя ее замешательство, он сказал: - Позволь привести пример. Рохирримы прогнали Дунлендингов с равнин на куда менее плодородные холмы. Это было добро или зло? - Это зависит от того, кто ты есть, - Эовин кивнула в знак того, что поняла его вопрос. - Точно! Потому, что это не добро и не зло. Люди поступают правильно…то есть так, как они считают, им необходимо поступать. - И у тебя не было другого выбора?.. - Нет. У меня был выбор. Всегда есть выбор, как мне кажется, но также он часто оказывается подделкой. Также часто невозможно сделать правильный выбор, потому что его нет. Ты просто делаешь то, что должен. Иногда тебе жаль, что ты так поступаешь, иногда нет. Может быть, мне будет жаль, что я влил любовное зелье в твою еду сегодня вечером. Может быть, нет. Поначалу до нее не дошел смысл его последних слов. - Извини? - Это я должен был просить у тебя прощения, Эовин, - сказал Грима, а затем встал перед ней на колени. – Я подмешал наркотик тебе в пищу сегодня вечером, потому что я не хотел больше ждать. Я не могу больше ждать. Не могу больше выносить этой пытки – находиться так близко к тебе – к той, которую я желаю так сильно – и по-прежнему сохранять эту дистанцию. Я хочу тебя, Эовин, хочу чувствовать твое тело в своих руках. Хочу сделать тебя моей женщиной, моей женой. И я не хочу сейчас думать о Сарумане и его планах. Позволь ему гореть в его кровавых кузницах. Не плачь, Эовин…, - он обнял своими руками ее талию и положил свою голову к ней на колени. – Все будет замечательно, я тебе обещаю… - Ты предал меня, - прошептала она, - ты уже не раз предавал меня… - Разве? - Если бы ты только подождал…подождал еще немного… - Но я не мог, - сказал он, поднимаясь на ноги и заставляя ее тоже подняться. Держа ее лицо в своих руках, он продолжил: - Прости, Эовин, но это мой выбор. - Но ты не оставил выбора мне, - всхлипнула она. - Да, я сделал твой выбор за тебя. Итак, я теперь в долгу перед тобой. Я должен тебе один выбор. Не забывай об этом. Я знаю, что у тебя будет возможность стребовать с меня этот долг... Вот так уже гораздо лучше, - сказал он, увидев легкую улыбку, появившуюся у нее на губах. А затем он наклонился вперед и поймал эту улыбку своими губами. Не прерывая поцелуя, он взял ее руки и положил их к себе на плечи. Эовин в отчаянии сжала их, чувствуя, как она тонет. Руки Гримы сомкнулись вокруг нее, и весь ее мир сомкнулся в этих объятиях. - Ты дрожишь…Я сильно тебе отвратителен? - Н-нет…Я…просто напугана. - Не надо. Ты всегда говорила, что ты не боишься боли. Не бойся и наслаждения. - Я не могу сопротивляться… - Нет, ты не можешь. - Это заклятье. - Да, это заклятье. Он хотел быть медленным, очень медленным. Теперь, когда Эовин была вся его, беззащитная перед его прикосновениями, тающая от его ласк, Грима запретил себе какую-либо поспешность. Это была их первая ночь, и он намеревался оставить отпечаток каждой ее минуты в своей памяти. Эовин сильно испугалась, когда он начал расшнуровывать ее платье, и тогда он прекратил это делать. Вместо этого, он прошептал ей на ухо: - Я хочу, чтобы ты раздела меня. Он видел, как страх и любопытство мешались в ее глазах, когда она протянула руки и начала расстегивать его рубашку. Она выглядела очаровательно, завораживающе, и ее руки дрожали, когда она приступила к действию. Наконец, ее дрожащие пальцы завершили свою работу, и Эовин сняла с него рубашку, слегка касаясь своими ладонями бледной кожи его плеч и груди. Не желая прерывать их соприкосновения, Грима все же сел на кровать и снял свою обувь, после чего снова встал, чтобы позволить своей леди снять с него всю одежду. Стоя перед ней, Грима искал в глазах Эовин недовольство от взгляда на его непривлекательную наготу. Хотя у него и отсутствовали какие-либо виды физического уродства, но все же его тело было очень далеким от канонов мужской красоты. Особенно, если сравнивать его с мощными торсами всадников Рохана. Но Эовин смотрела на его худую, бледную, как лунный свет, фигуру только с легким беспокойством. Он понял, что она слишком неопытна и сбита с толку тем, что с ней сейчас происходит, чтобы заострять свое внимание на его недостатках. Волна нежности захлестнула его, когда он подумал о том, как, должно быть, напугана сейчас его возлюбленная, и напугана сама собой тоже: этим любопытным взглядом, который она мельком бросила на его член, бесстыдными мыслями, бьющимися у нее в голове, своим возбуждением, которое очень быстро стало таким сильным, что он уже мог чувствовать его запах. Он лег на кровать и похлопал ладонью рядом с собой. - Иди сюда, - шепотом поманил он ее и, видя ее страх, не смог удержаться, чтобы не добавить, - это не будет больно, я клянусь. Эовин сняла свое платье и скользнула под шкуры. Руки Гримы тотчас же обвились вокруг нее, его тело прижалось к ее телу, и у нее не было другого выбора, кроме как тоже обнять его и вдыхать его запах. Его запах не был запахом мужчины. По крайней мере, он был не таким, как запах роханского мужчины. Те пахли потом, металлом, кожей, вином, ветром и больше всего – лошадьми. Грима пах соленым воздухом и какими-то сладкими духами. Его кожа была мягкой и нежной. Его тело было худым, и он казался таким маленьким в ее руках, таким хрупким…Как ребенок. Она улыбнулась, прижавшись губами к его плечу, и он это почувствовал. Легонько толкнув ее на подушки, он склонился над ней. Огоньки свечей отражались в его голубых глазах, и от этого они сверкали. Его долгий взгляд на нее был таким же страстным и ласковым, как его руки, скитающиеся по всему ее телу. И снова она ощущала полную беспомощность перед ним. А затем он принялся целовать ее везде, и это было так же, как в ее снах, только лучше. Зелье, которым он напоил ее этим вечером, должно быть, было очень сильнодействующим, так как оно сделало ее тело более чувственным, более отзывчивым, чем Эовин когда-либо его себе представляла. Ее сердце колотилось с бешеной скоростью, она стонала и изгибалась в руках мужчины и под его губами. Она хотела умолять, чтобы он освободил ее, и в то же время она до конца нуждалась в этой изысканной пытке. И ее мучитель поднимал ее все выше и выше по призрачной винтовой лестнице, которая вела на верхушку маяка. А когда пик был достигнут, она вскрикнула и почувствовала себя так, будто проснулась, потому что было что-то, чего ей отчаянно не хватало и чего она не могла достигнуть прежде, что-то, что разрушило стену ее беспомощности и заставило ее почувствовать могущество и силу, гнев и мстительность. Она издала новый крик и, вцепившись в его плечи, стала кусаться и царапаться. А когда он в ответ просто засмеялся над ней, она стала безумной, толкнула его и после того, как он упал на спину, прижала его худое тело к кровати своим собственным. Держа его руки над его головой, она бормотала неразборчивые ругательства в его адрес и оставляла следы своих зубов на его горле и его плечах, заранее наслаждаясь зрелищем кровавых ран на его бледной плоти, которое она увидит завтра. Он пытался бороться, но это было бесполезно. Теперь настало ее время выместить на нем всю свою злость. Это была ее месть за каждый из его взглядов, заставлявших ее дрожать, за его ядовитые слова, лишившие ее спокойного сна. Месть за то, что он похитил ее, за то, что держал ее в плену и, конечно же, за то, что рылся в ее гардеробе. Месть за то, что он насмехался над ней, за то, что дразнил ее и за то, что научил ее противостоять этому. Месть за то, что он был самым худшим ее ночным кошмаром и за то, что он спас ее от него. Ей хотелось, чтобы этот человек униженно просил у нее пощады, и он это сделал. Он плакал и стонал под ее безумными ласками. Она заставила плакать его – этого темноволосого мужчину с худым телом подростка, этого влиятельного манипулятора, который ухитрился околдовать и обмануть Королевский дом Рохана. Того, кто преследовал ее по пятам. Того, кто подмешал ей в пищу наркотик этим вечером. И теперь он был беззащитен в ее руках, он рыдал в наслаждении под ее прикосновениями, и она могла делать с ним все что угодно. Это было то, о чем она всегда мечтала: иметь над ним власть, сделать эту черную гадюку своим слугой, которым он, как сам утверждал в насмешку, всегда являлся. Сейчас Господин Советник, действительно, был ее. Эовин знала, что ночной кошмар никогда больше не вернется в ее сны, и она чувствовала победу. Осознания всего этого было достаточно для того, чтобы она снова оказалась над острием, и она, часто и тяжело дыша, в изнеможении упала рядом с ним. А затем Грима прошептал ей на ухо: - Могу ли я сообщить тебе, что ты воспользовалась своим шансом? И, не дав ей опомниться, он накрыл ее рот поцелуем, жарким и глубоким, и вошел в нее одним быстрым толчком. Эовин не успела даже ахнуть, когда он начал движение внутри ее, и она быстро вцепилась своими руками в его плечи. А затем казалось, что море пробило стены старого маяка и, подхватив двух любовников, подняло их на своих мощных ладонях прямо к блаженству.