Казус "Перестрелки"

      Светило яркое низкое солнце на кристально чистом голубом морозном небе. Снег на бескрайнем поле блестел. И по этому сверкающему великолепию несся стремительным галопом вороной конь, будто летел над белоснежным покровом. Всадник, едва различимый, пригнулся к холке. Даже издалека зрелище выходило завораживающим.       Эндрю поежился. С утра ударил морозец, и даже в добротной шинели просто стоять, не двигаясь, стало неуютно. Сейчас он немного жалел, что отказался разделить радость от верховой прогулки. Удовольствия скорее всего не получил бы, но хотя бы не замерз до того, что не чувствовал ног. Грегор, получив отказ, конечно, обиделся, так, наверное, за десять лет и не уяснив, что неустрашимый полковник Саймонс ни разу не ездил верхом и — более того — даже не хочет начинать.       Позади располагались конюшни. Откуда пахло душно, тепло, парно. Уютно.       — Этот юноша любит лошадей, хотя ни за что не признается в этом, — старая графиня подошла незаметно, и Эндрю только по какой-то счастливой случайности не дернулся при первых звуках ее тихого голоса. Женщина в теплом пальто с меховой опушкой смотрела на него так, будто решала, как же к нему относиться: как к проезжему гостю, которому нельзя было отказывать в крове и столе, или же к неугодному любовнику внука. Эндрю знал, что свое мнение графиня Натали, впрочем, о нем давно сложила, с тех пор как узнала об их с Грегором отношениях. И оно было явно не в его пользу. Но, так или иначе, пожилая женщина это мнение держала при себе.       Официально он тут был проездом, когда направлялся в расположение части. Виконт Гизи предложил ему составить компанию в путешествии до родового поместья. И так как непогодилось и дороги оказались занесены, не было возможности проследовать в расположение части, он с радостью принял предложение переждать ненастье от графини (суховатое и вынужденно-вежливое) и виконта Гизи (искреннее и радостное). Два абсолютно счастливых дня, за которые он встречался с хозяйкой поместья исключительно за обеденным столом и проводил все время с ее внуком, на которого легла обязанность развлекать гостя (Грегор, конечно же, был совершенно не против, его как мальчишку прельщало чувство запретного). А графиня ни одним словом ни на что не намекала и будто бы даже не замечала, что выделенная гостевая спальня пустовала две ночи. Конечно, комнаты наследника устраивали Эндрю, но он чувствовал, что сегодня, когда с утра буря улеглась, ему непременно укажут — как можно изысканнее и замысловатее — на дверь. Всем спасибо, пора и честь знать.       — Доброе утро, ваша светлость, — как можно доброжелательнее — нейтральнее — ответил ей Саймонс. — Виконт никогда не выказывал такую любовь к лошадям, когда служил под моим началом.       Грегор вообще неохотно признавался в любви к чему-либо (или, к расстройству Эндрю, кому-либо), а о конном заводе, которым владела семья Гизи, говорил исключительно что-то типа «нас с Еленой на лето отправляли за город, и единственным развлечением там была верховая езда, ничего такого». Как есть — не по злому умыслу — врал. При виде грациозных животных у него загорелись глаза так же, как при испытании новинок вооружения, которые он страстно обожал. Грегор с нетерпением ждал, когда распогодится, чтобы оседлать жеребца. Увидев за окном, что буря улеглась, он даже пропустил завтрак. И Эндрю подбил на дезертирство.       — Вы не вышли к столу, — с укором сказала графиня Натали. — Мне передали, что вы оба на конюшне.       — Приношу свои извинения, ваша светлость, — чуть склонил голову Эндрю.       — Увольте, полковник, мне ли не знать, что виноват скорее всего этот ребенок. Вам накроют, когда он наиграется.       Наверное, для пожилой леди старший внук, ставший давно взрослым, всегда останется неразумным дитем, решил Эндрю. Впрочем, Грегор сам по себе редко производил впечатление взрослого и разумного человека. Если уж ему самому пришлось приложить немало усилий, чтобы увидеть в юном любовнике…       — Премного благодарю…       — Или мы можем поговорить внутри дома за завтраком и чашкой кофе, пока мой внук наслаждается обществом Цезаря. К сожалению, нам не удалось выделить время для разговора ранее.       То предложение, от которого невозможно отказаться. Выбор, когда выбора, по сути, нет. Эндрю кивнул.       В прихожей слуга принял от них верхнюю одежду, вешая ее в гардеробную под массивной деревянной лестницей с резными столбиками, по которой графиня предложила Эндрю проследовать в столовую. Там уже стоял накрытый на двоих стол. Хозяйка дома заранее знала, что разделит завтрак исключительно с гостем, что тот согласится на разговор. Проницательность старшего поколения Гизи, даже в маленьких, незначительных деталях, поражала Эндрю. Когда-то она выводила его из себя, а сейчас он решил, что это ему даже на руку. Не нужно лишних слов, чтобы все всё поняли правильно. Это еще предавало нотку предсказуемости, а противник, чьи действия можно предсказать, почти союзник.       Графиня пока его не разочаровала.       — Как Вы нашли конюшни? — спросила хозяйка, внимательно смотря на Саймонса, пока слуги под бдительным присмотром дворецкого четко, отработано трудились около стола.       Ответ Эндрю был краток. И строго по существу.       — Они замечательны.       И когда все условности были соблюдены, на столе возникли хрустящие тосты, пудинг и горячий кофейник, а дворецкий вышколено замер за стулом графини, чуть в отдалении, готовый в любой момент услужить, хозяйка дома решила, что со светскими разговорами можно и обождать.       — Признаюсь, я весьма удивлена, что вы приехали вместе… — и, заметив, что гость хочет что-то сказать, властно добавила, — не надо показной вежливости ради приличий. Я не слепая старуха, какой видимо вы может с моим внуком считаете, хотя, наверное, все же в этом больше убежден он, и прекрасно вижу — вам это все чуждо. Вежливость, манеры, наш быт и наш образ жизни. Не так ли, полковник?       Она тихо рассмеялась. Эндрю сдержанно кивнул, подтверждая ее слова. Графиня была излишне проницательна, раз смогла заглянуть за тщательно нацепленную маску. Хотя, так ли он хорошо выстроил из себя лояльного к существующему положению вещей человека. В конце концов, память о днях его бурной молодости и ненависти ко всем, кто выше, все еще жива в том поколении. Все об этом знали, но предпочли молчать. Да и со временем и весьма тесным и близким знакомством с Грегором и его семьей, Эндрю частично поменял свое отношение. Но сам Грегор нет да нет, но выбивался из стройного ряда тех, которых смело мог называть «мы».       Графиня Натали первая за много лет, кто бросил это обвинение ему в лицо.       — Так что будем друг с другом откровенны.       — С удовольствием, ваша светлость.       Графиня бросила быстрый взгляд на дворецкого и легким жестом приказала своему человеку выйти.       — Не то чтобы Тео не был в курсе всего, что тут сейчас прозвучит, — веско сказала она. — Он же дворецкий, а значит в курсе всего происходящего в поместье. В том числе, что двери спальни наследника открыты для вас в любое время суток.       — В гостевой спальне из окна дует, — ответил на это Эндрю. Отрицать очевидное смысла он не видел, тем более что в выделенных комнатах действительно тянуло холодом из окон.       — Правда? — удивилась женщина. Она ждала, что он все будет отрицать. — Спасибо за информацию, полковник. Налейте мне и себе кофе.       Эндрю подчинился. Напиток пах ванильной сладостью. Графиня Натали сама добавила в собственную чашку сливки. Облегчить жизнь гостю она не планировала, сообщив как бы между делом действительную тему разговора.       За все пять лет, что она была в курсе, ее светлость считала полковника Саймонса мимолетной дуростью и позором внука. Почему-то Саймонс думал, что читать нотации о недопустимости тех отношений, что сложились у него с ее внуком, она посчитает ниже собственного достоинства. Ведь так не должно быть и не стоит даже обсуждения, а если кто-то не понимает столь очевидной истины, это его проблемы.       Говорило ли то, что она сама инициировала сегодня разговор, о признании наличия в жизни виконта Грегора Гизи человека по имени Эндрю Саймонс?       Эндрю не знал. И не был уверен, что хочет знать.       — О чем конкретно вы хотели поговорить? — сдался первым он спустя пару минут молчания.       Пожилая женщина с готовностью ответила.       — Конечно о Грегоре, напомню вам, виконте Гизи. И… безусловно о том влиянии, которое вы на него оказываете.       Заминку ее светлость умело замаскировала тем, что отпила кофе. Эндрю заставил себя попробовать пудинг — овсяный, на вкус выше всяких похвал — прежде, чем ответил:       — Боюсь, вы переоцениваете это мое мифическое влияние.       — Конечно, — с пугающей легкостью согласилась женщина. От тона, каким было это сказано, Эндрю почувствовал себя мальчиком, пойманным на воровстве из чужого сада яблок, но упрямо это отрицающим. Он припомнил сразу, сколько всего перенял у него Грегор: привычки, фразы, жесты, в чем этот мальчишка искал у него поддержки и в чем просил (не всегда словами) совета… Поступал, впрочем, иногда совсем наоборот. — Но к вашим словам он прислушается гораздо охотнее, чем к моим или к словам его отца. Не надо отрицать, что только благодаря вам он все же пошел дальше и принял повышение.       И чуть не ушел сам, а Эндрю — отпустил. Он вспомнил первые месяцы их своеобразных отношений на расстоянии, когда к социальному разному статусу прибавились километры. Разбросанные по всей квартире присланные графиней Натали альбомы с фотопортретами дебютанток, которые Грегор и не трудился убирать, когда все же командира пятого стрелкового заносило в столицу. Заголовки газет, журналисты, гадающие кого же выберет виконт Гизи и преследующие его, многочисленные фотографии с балов…       Проныра с друзьями-соратниками так увлекательно и изощренно пытались спрятать любой журнал или лишали газету соответствующих страниц, чтобы только Эндрю не видел.       Теперь большая часть этих девушек думали о своих детях, а не о том, что наследник Гизи не обзавелся обручальным кольцом. Да и обозревателям светской прессы надоело мусолить одно и то же, новость потеряла остроту. Присланные альбомы нашли место на нижней полке книжного шкафа, дразня воображение стилизованными под кожу корешками. И Эндрю не знал, как спросить, почему Грегор все еще их не выбросил. Боялся услышать честный ответ.       — Грегор достаточно рассудительный, чтобы прислушаться к доводами его светлости. И ему не нужно было дополнительных аргументов.       — Не важно.       Если графиня и уличила его в небольшой лжи, то не стала заострять на этом внимание.       — Тогда я спрошу прямо, сможете ли вы оставить в покое этого упрямого ребенка? — спросила она и допила свой кофе.       Отлично, можно принять навязанный бой. Но Эндрю знал, как вести перестрелку на незнакомой местности и свести ожидаемые потери к минимуму, утерев нос штабным аналитикам, видевшим войну лишь безликими числами.       — А вы как думаете?       Кофе потерял все свое магическое очарование, но Саймонс налил еще одну чашку. Графиня обдумывала его ответ. На сухом, испещренном морщинами лице проступило явно фамильное выражение легкой задумчивости, которое всегда выдавало оговариваемого Грегора с головой.       — Вы можете, — твердо заявила графиня Натали. Сжала губы, прежде чем добавить:       — Но не проявляете желания.       — Но не хочу, — одновременно с ней закончил эту фразу Эндрю.       — Даже если я буду вынуждена повторить свою просьбу?       Его было сложно провести, ее сбить с намеченного курса.       — Вы ни о чем не просили.       В доброжелательной улыбке ее светлости и в том, как задорно блеснули ее глаза, Эндрю умудрился разглядеть и укор, и одобрение.       — Я не должна вам это говорить, но фамилия Гизи, — после недолгого молчания продолжила разговор пожилая женщина, а в голосе звучала сталь, — в будущем планирует заключить удачный союз. И ничто не должно помешать планам, никакая иная тень неблагонадежной семьи не должна снова пасть на нашу фамилию. Брак Елены стал скандальным событием, несмотря на все уверения, что времена меняются. Если сейчас выйдет наружу то, что мы с вами, полковник, так дипломатично не называем своим именем, то никакая королевская протекция не спасет.       По окончанию речи графиня едва заметно выдохнула. Эндрю дождался, пока она отопьет кофе, прежде чем ответил, понимая, что сейчас вступает на очень зыбкую почву, любой неосторожный шаг мог привести к катастрофе. Но у него было ни много ни мало десять лет оттачивать навыки прогулки под непрерывным огнем с закрытыми глазами в беседах с графом. Тот ценил его за прямоту и упрямство, за честность, за… Стоило лишь уповать на семейное постоянство в ценностях, что имели вес.       — Смею ответить вам так же, как одно племя древности на письмо с предложением сложить оружие: «Если».       — Вы смелый человек, — будто бы совсем не в тему сказала на это пожилая леди, отставив чашку в сторону.       Конечно, у него даже за смелость было четыре медали. Или пять. И точно один орден.       Сейчас Эндрю не был уверен, что ему полагается медаль и что предыдущие регалии хоть как-то ему помогут, но отступить уже не имел никакого права. Он рассчитывал на другую награду.       — И, как полагаю, вы вполне даете отчет своим словам.       — Абсолютно точно, ваша светлость.       Еще не хватало козырнуть.       — Вольно, полковник, — графиня внезапно рассмеялась. Смех заметно украсил ее, вернул на мгновения молодость и красоту, Эндрю представил, как легко она могла вскружить голову. — Вы так напряжены.       Саймонс заставил себя расслабиться, понимая, что пожилая леди права. Он и не заметил, как сжал ручку кофейной чашки из хрупкого фарфора, удивительно, что не сломал чашечку, удивительно тонко расписанную нежно-розовыми вишневыми лепестками. Он аккуратно поставил ее на стол.       Может, проблема была не в том, что он ненавидел образ жизни людей с голубой кровью, а лишь в том, что он совершенно не вписывался в их мир. Грегор даже в растянутой футболке и драных на коленках штанах производил впечатление золотого мальчика, как бы не стремился показать обратное. А он, Эндрю Саймонс, даже в сшитом на заказ костюме чувствовал себя так, будто за его спиной все тычут на него пальцами и смеются, дескать не по зубам вы, сударь, отломили кусок.       В конечном итоге не одежда делала их теми, кто они есть. И если Грегор прекрасно знал (хоть и порывался это отрицать), что все должно упасть к его ногам только за имя, потому что впитал это знание с молоком матери, то Эндрю не покидало стойкое ощущение, что все достигнутые блага временны и за все надо платить. Особенно за то, чтобы об этом не задумываться.       — Попробуйте молочный десерт, полковник, — добавила графиня, подвигая к нему креманку с шедевром кондитерского искусства. — Ваш полк будет вечно вдали от столицы и…       — И виконта Гизи, вы хотели это сказать? — они обещали друг другу, что будут честны, и Эндрю собирался воспользоваться этим. — Не в ваших силах, ваша светлость, влиять на расположение частей.       — Вы будете удивлены. Одно письмо давнему другу. Всего пара строчек…       — Вы не думали, что эти пара строчек, — позволил себе окончательно расслабиться Эндрю, понимая, что сейчас удача на его стороне и что пора идти ва-банк, когда, если не сейчас, — ставят фамилию Гизи в более опасное положение? Весьма трудно облечь подобную просьбу в такую форму, которая не повлекла за собой закономерный вопрос: «Зачем им это надо?»       Главное оружие ее светлости обернулось против нее. И это привело графиню в замешательство.       — Если вы общаетесь с генеральным штабом так же, то удивительно, что вы все еще не в военной тюрьме.       Эндрю хотел ответить, что у него были все шансы там оказаться еще за много лет до близкого знакомства с семейством Гизи и до того, когда полученное высокое звание хоть как-то стало его защищать, и что именно граф нашел все возможные и невозможные способы его оттуда вытащить, действуя по каким-то своим соображениям, которыми конечно никогда не делился. Но именно в этот момент в комнату вошел раскрасневшийся с морозца Грегор, который не потрудился даже переодеться и как был в плотных, облегающих штанах и кофте с воротником под горло.       — Доброе утро, молодой человек, — строго, даже несколько холодно поприветствовала его графиня. Взгляд, которым она наградила внука, любящий, заботливый в какой-то мере ревностный, что кто-то еще видит его таким, до ужаса напоминал тот, что Эндрю бросил на Грегора. От графини несомненно не укрылось подобное сходство.       Вслед за виконтом в комнате появился и дворецкий Тео.       — Вы пропустили завтрак, — закончила графиня.       — Доброе утро, — бодро и счастливо отозвался Грегор. — Если позволите, то я приведу себя в порядок и присоединюсь к вам.       Верховая прогулка благостно сказалось на его настроении. Он буквально светился.       — Мальчишка, — едва слышно, но тепло пробормотал Эндрю, когда Грегор скрылся. Его слова также не остались без внимания.       Графиня сама налила себе кофе — полная чашка сливок и капелька терпкого напитка — пригубила, но пить не стала, поставив чашку.       Тихий вопрос прозвучал неожиданно, и Эндрю сперва подумал, что ослышался:       — И он того стоит, полковник?       Молочный десерт, украшенный свежими сочными сладкими ягодами (посреди зимы!), на вкус оказался выше всяких похвал.       — Ваша светлость, — сказал все же Эндрю, попробовав лакомство, хотя женщина не ждала от него ответа. — Вы прекрасно знаете, что стоит.       Иначе бы не спросили.       — Спасибо… — графиня промокнула уголки губ кружевной салфеткой. Эндрю ей легко кивнул, принимая и понимая благодарность. — Спасибо за беседу, полковник Саймонс. Приношу свои извинения, но я вас покину, сами понимаете — возраст.       Оставшись один, Эндрю доел остатки десерта, терпеливо дождался, когда к столу выйдет Грегор и Тео, дворецкий, накроет и на него.       — Бабушка не стала меня ждать? — по-простому спросил Грегор. — Впрочем, это хорошо. Я бы не выдержал нравоучений, они отбивают аппетит. Поди меня обсуждали?       Эндрю мог бы сказать правду, и Грегор бы ее принял, но вместо этого просто заметил, что погода стала лучше, а, значит, пора ему уехать.       — Бабушка тебе что-то наговорила? — сразу подумал на самое (для него) плохое Грегор. Он замер с куском тоста в руках. И вид имел донельзя смешной.       Интересно, подозревал ли Грегор, насколько ее светлость его любила. Он мог до бесконечности ворчать на графиню, но всегда чутко ловил любые проявления родственной заботы. Искал доказательства, что он действительно любим несмотря ни на что.       Саймонс внезапно понял, почему Грегор не выбрасывал фотоальбомы. Что ж, горько признал сам себе он, семья будет у Грегора всегда на первом месте, не стоило и пытаться выиграть в этой борьбе.       Впрочем, кто как не он славился победами в заведомо проигрышных ситуациях.       — Нет, мы обсуждали ваши конюшни, — впервые намеренно солгал любовнику Эндрю. — И ты прекрасно знаешь, что до конца недели мне нужно прибыть в расположение части.       — Я надеялся, что ты останешься до празднования нового года.       Сейчас Грегор напоминал обиженного ребенка, у которого отобрали конфету. Когда-то столь показательное и даже напускное желание кого-либо выглядеть в чужих глазах глупее, чем есть, вызывало у Эндрю лишь раздражение. Взрослые люди не должны вести себя как малые дети. Но в исполнении Грегора подобное поведение приобрело новые оттенки. Он не боялся озвучить свои желания, прекрасно зная, что они неисполнимы. Грегор надеялся, но действительно понимал — таковому не быть. И, что главное, таким Грегор был исключительно с ним.       И может быть с семьей. Эндрю слышал от знакомых из генерального штаба, что по его, Саймонса, вине к ним запустили в тихое болото неожиданно цепкую акулу. Мол, что вот ему не держать, если уж так хорошо спелись, у себя и дальше сынка графа Гизи, на которого, как и на отца его проклятого, и не повлияешь особо-то…       Эндрю, глядя на любовника, с аппетитом уминающего тосты так, что на гладко выбритой щеке остались следы джема, не без труда мог представить, что наделал Грегор, чтобы заслужить подобную репутацию.       — Так что завтра с утра я уеду.       — Понимаю. Ну раз так, — Грегор очаровательно улыбнулся, — значит надо провести этот день как можно продуктивнее.       «Мало ли когда нам еще выпадет случай», — не прозвучало. Но Эндрю не позволил себе обмануться легким радостным тоном, который выбрал виконт.       Позже, вечером, Эндрю чинно восседал на раскуроченной двуспальной кровати и наблюдал, как одетый лишь в одну сорочку Грегор, стоя у окна и вглядываясь в заснеженную темноту, сладко потягивается, при этом белоснежная ткань (безжалостно измятая на спине) едва прикрывала соблазнительные ягодицы, это смотрелось донельзя обыденно-пошло, но Эндрю не мог оторвать взгляда и не думать о чем-то ином. Грегор полуобернулся и внезапно спросил:       — Так все же о чем с бабушкой разговаривали?       — Я просил твоей руки, — ответил на это Эндрю, стараясь удержать на лице серьезное выражение, но подозревал, что его с головой выдают губы, стремившиеся растянуться в улыбке. — Но ее светлость отметила, что это нечестно и я должен взять тебя всего.       — Вариант про конюшни был более жизнеспособен, — вздохнул Грегор и тряхнул распущенными волосами, одной рукой потом выравнивая спутанные пряди. — Я думал, что после рождения второго правнука она хоть немного, но перестанет беспокоиться о моем личном досуге.       — Она твоя бабушка. И мы действительно говорили о тебе.       — Неужели она наконец-то одобрила тебя?       Правильнее было бы сказать «смирилась», но Грегору совершенно не обязательно об этом знать.       — Конечно, — Эндрю выдержал паузу, и когда глаза Грегора распахнулись в недоумении, он еще не верил в услышанное, но воспылал неуместной надеждой, добавил: — нет.       И чего уж точно Саймонс не ожидал, что в него запустят расшитой шелком тяжелой подушкой, до этого мирно возлежавшей на кресле. Прицельно, метко и со всей силы. Но даже застигнутый врасплох столь подлым нападением и растянувшийся от удара на кровати спиной, Эндрю ухватился за импровизированный снаряд, чтобы кинуть обратно в хихикающего, будто малый ребенок, обидчика.       — Ваши лекарства, — Тео поставил на туалетный столик серебряный поднос. Графиня Натали благодарно кивнула, жестом приказывая горничной, что расчесывала ее волосы, прекратить. Девушка присела в поклоне и понятливо исчезла. Только после этого дворецкий сказал: — Полковник Саймонс снова остался в спальне его светлости.       — Этого следовало ожидать, — пожала плечами женщина, с ненавистью и отвращением рассматривая разноцветные капсулы на специальном блюдечке. Подхватила одну из них и прежде, чем проглотить и запить водой, спросила: — Надеюсь, у них хватило осторожности хотя бы не шуметь…       Хватит осторожности и дальше делать вид, что между ними ничего нет. В одно время, узнав о безобразной и возмутительной связи, графиня просмотрела выборку из прессы, но ничего такого журналисты не вынюхали.       Натали знала, что рано или поздно, все равно правда всплывет, как глубоко ее не держи. Даже если ее топит королевская служба безопасности.       — Они дерутся подушками, — скупо заметил дворецкий, дождавшись, чтобы графиня выпила все лекарства. — Я нашел в себе смелость предупредить прислугу не ходить в это крыло дома, сославшись на то, что у его светлости болит голова, и он просил никого себя не беспокоить.       Графиня понимающе хмыкнула, пробормотала под нос похожее на «мальчишки, ни стыда ни совести». Дворецкий, подхватив поднос, кивнул, будто бы соглашаясь.       — Спокойной ночи, Тео. И, — вдруг вспомнила женщина слова полковника Саймонса, — проверь окна в гостевой спальне. Никаких щелей!       — Обязательно. Спокойной ночи, ваша светлость.       Он ушел, оставив графиню одну.       — Подушками… Натуральный набивной шелк… и как рука-то поднялась? — пробормотала сама себе женщина, улыбнулась и потушила свет.