Казус "Перестрелки"

      Родовое гнездо графов Гизи выстроил еще прадед нынешнего главы семейства, и с тех пор оно мало изменилось — пристроили разве что лет пятьдесят назад еще один флигель и время от времени проводили косметический ремонт. Трехэтажное здание, окруженное садом, которому умелые садовники придавали вид естественного, выглядело величественно.       Грегор попросил остановить машину поближе к черному входу для прислуги. Водитель такси смерил его нечитаемым взглядом, будто сам для себя решал, что этот молодой человек в чуть растянутой дурацкой футболке с цветным принтом, в выцветших форменных студенческих брюках мог делать около столь значимого дома, но спросить так и не решился, мало ли какие дела ведет хозяин этого места. Грегор расплатился и подождал, пока машина скроется за углом, и только тогда повернулся к дому.       Он стоял и смотрел на кирпичный фасад и чугунную решетку сада. Все здесь было знакомо: любой скол на стенах, каждые куст и дерево в саду и даже камешки на грунтовых дорожках. Это был его дом, в котором он вырос и из которого пять лет назад сбежал, отбросил родовое имя, чтобы поступить вопреки воле родителей в Королевскую военную Академию. Несмотря на то, что ему было, где жить в столице, Грегор выпросил у администрации место в общежитии, будто был он иногородним, его запрос на удивление был удовлетворен, и парень больше здесь не появлялся, только изредка связываясь с матерью с целью уведомить, что он жив, здоров и обратно не собирается.       Сперва, окрыленный успехом и легкостью, с которой он сбежал из дома, Грегор думал, что избавился от влияния родственников, но потом после радостного опьянения внезапной свободой пришло горькое разочарование от понимания, что его просто-напросто отпустили на более длинный поводок. Иначе как объяснить, что в Академии к его наспех сделанным поддельным документам (под настоящей фамилией и пытаться даже не стоило! Конечно, приняли бы, но заслужено ли?) никаких вопросов не было. Поэтому однажды Грегор позвонил домой, выслушал целый поток претензий от матери, но настоял на своем: он будет учиться на общих основаниях несмотря ни на что. Родители, казалось, смирились. Они выдвинули ряд условий, при которых Грегор мог продолжить учебу. И, соблюдая их, парень обнаружил, что родители верны своему слову и не думали вмешиваться более в дела отпрыска сверх оговоренного. Впрочем, Грегор всегда думал, что отец махнул на него рукой еще, когда он был маленьким несмышленым мальчиком.       И вот, спустя пять лет кончилось все тем, что он, выпускник, имеющий на руках диплом с отличием, по собственной глупости и с подачи собственной же гордости, поддавшись мимолетному желанию, опустил все открывшиеся перспективы в карьере на дно самой глубокой океанской впадины. Можно было наступить на горло своей песне, и таки принять щедрое предложение армии, но вынести разговоров за спиной (в том, что они будут, Грегор не сомневался) о том, что он получил престижное место через одно место и благодаря родственным связям, он, наверное, не смог. Что-то одно — возможно, тем более что Грегор никогда не думал, что ему удалось бы долго скрывать, кто он есть на самом деле…       Грегор коснулся калитки, не решаясь толкнуть тяжелую дверцу. Казалось, что сделай он шаг по направлению к дому, он убьет того, кем стал за эти пять лет. Не станет больше Грегора Эванса, простого парня из провинции, как будто никогда и не было.       Впрочем, не такая уж это и ложь.       Без всякого сомнения охрана уже его заметила, и больше тянуть не стоило. Грегор тряхнул головой, поудобнее перехватил рюкзак — остальные вещи он отправил домой гораздо ранее — и отворил калитку. Гравий под ногами зашуршал, когда он бодрым шагом прошелся по дорожке. У черного входа его встретил Брэд Уолш, добродушный старикан-дворецкий с вышколенными манерами, служащий семье Гизи уже много лет. Он улыбнулся Грегору как родному сыну.       — С возвращением, ваша светлость. Ваши вещи прибыли еще вчера, и графиня приказала подготовить вашу детскую комнату.       — Спасибо, Брэд, — кивнул ему Грегор. Против воли на лице у парня все же расцвела улыбка.       — Ее светлость графиня просила передать, что они с его светлостью будут только вечером.       Что ж, разговор, который Грегор не хотел даже и начинать, перенесся на вечер или вообще на следующее утро. Было время продумать причины, по которым он вернулся и которые выглядели бы не так жалко. Не говорить же родителям: «Мама, папа, я на одной вечеринке подцепил мужика и переспал с ним, а тот оказался — внезапно — моим возможным командиром, а меня это решительно не устраивает». Даже звучит глупо! Не говоря уж то, что это было до ужаса пошло.       Уолш провел Грегора по знакомым с детства коридорам и лестницам на второй этаж — обстановка в доме не изменилась ни капельки. Он шел за дворецким, и каждый шаг давался, надо признать, с трудом. Как просто было не думать о возможной реакции семьи тогда, в чужой спальне, разглядывая ночной город и дрожа от предвкушения. Сейчас, казалось, даже стены дома, каждая из картин в золоченых рамах, фарфоровые искусно расписанные мастерами вазы, затянутая в синего сукна ливрею спина Уолша, идущего на пару шагов впереди, — все не давало забыть, что он, Грегор, сын фамилии Гизи, должен был быть осмотрительнее и умнее.       — Ваша комната, ваша светлость.       Дворецкий Уолш достал из кармана связку ключей, отпер резную дверь, чинно ее открыл перед Грегором, пропуская того вперед. Потом прошелся к журнальному столику, оставил там комплект ключей и, пожелав хорошего дня, предоставил парня самому себе в его комнате, светлой (два высоких окна выходили на солнечную сторону) и почему-то неуютной. Грегор остановился посреди, оглядываясь. Возможно, не хватало мелких детских безделушек, и комната выглядела несколько пустой: аккуратно заправленная кровать, большой блистающий неестественной пустотой стол у одного окна, шкаф с приоткрытыми дверцами и тумба с видеоигровой системой, морально устаревшей за пять лет. Подобного порядка здесь никогда не было.       Агитационные плакаты с призывом вступить в армию остались висеть над кроватью, как и подробные схемы разбора новинок оружейного дела. Впрочем, Грегор посмотрел на схему малошумной штурмовой винтовки со своими юношескими комментариями на полях, сейчас это оружие разбирали на практических занятиях в Академии, и эта винтовка была на вооружении действующей армии. А тогда это было только разработкой, о которой никто не слышал.       Грегор забросил рюкзак, с которым был, на покрывало. Рядом с кроватью слуги оставили его сумку с вещами, но никто не удосужился ее разобрать. И Грегор был за это благодарен.       Он глубоко вдохнул, еще раз оглядел комнату. Что ж стоило принять душ с дороги и начать разбирать вещи.       Двери в комнату распахнулись.       — Брат! Какого черта ты вернулся? — вместо приветствия заявила его младшая сестра прямо с порога. — Неудачная интрижка?       Грегор даже замер над своим чемоданом, который он затащил на кровать и только раскрыл, и посмотрел на девушку с плохо скрываемым ужасом. За то время, что он не видел Елену, та умудрилась вырасти в самое прелестнейшее создание их тех, что он когда-либо видел. Девушка казалась белокурым ангелом. Но ровно до того момента, как открыла рот. И «привет» сказать уж могла бы, все-таки не виделись черт знает сколько.       — Что, прости? — он даже подумал, что ослышался. Мокрые непослушные пряди волос легли ему на щеки, и он одним раздраженным движением убрал их за ухо.       — У тебя был секс, — сказала Елена, и глаз у Грегора дернулся, все было хуже, чем казалось на первый взгляд. — И ты мне сильно сэкономишь время и силы, если сразу скажешь, кто это был, этот… А я, уверяю тебя, узнаю. Должна же я узнать, кому говорить спасибо, что мой глупый старший братец вернулся домой.       Грегор с трудом подавил желание закрыть лицо руками. И почему-то он не сомневался, что сестра рано или поздно все вызнает, особенно если она преследует какие-то свои, непонятные ему, цели. Но решил — он в этом деле ей не помощник.       — Боже! Тебе всего пятнадцать! Ты слов-то таких знать не должна… — кое-как выдавил Грегор из себя.       — С мужчиной… — Елена даже его не слушала. — Странный ты братик. Без тебя было скучно.       А без нее ему было спокойнее.       — Я не ради этого поступил в Академию.       Воевать с сестренкой всегда было бесполезно, даже лет в десять она умудрялась выводить его из себя. Вот и сейчас проще было пропустить ее измышления мимо ушей и только недоумевать с ее осведомленности. Впрочем, то, что он уходил и, главное, с кем уходил — видела половина студентов, пропустить такое зрелище они никак не могли. Грегор понадеялся, что об этой почти что несущественной детали знает только не в меру любопытная Елена, но никак не родители. Иначе все могло бы быть намного печальнее, чем ему представлялось.       Это была очень слабая надежда.       — Впрочем, ничуть не удивлена, что ты у нас по мальчикам… — продолжала девушка, жеманно поправляя складки простого платья голубого цвета, которое невероятно ей шло.       — Елена, — постарался как можно спокойнее ответить ей Грегор, желая всеми фибрами души прекратить этот разговор, — это совершенно не твое дело.       Девушка осеклась на полуслове, хмыкнула, закусила нижнюю пухлую губку. Грегор продолжил разбирать вещи, точнее просто вытаскивать из чемодана тряпье, сваливая его в кучу.       — Ты прав, не мое. Скажи… — она подцепила одну футболку, как по наитию выбрала именно ту, в которой Грегор был, когда его заприметил Эндрю. — Скажи, ты собираешься это носить?..       Она сморщила весьма симпатичный носик и отбросила неугодную ей тряпку подальше.       — Предлагаешь мне ходить голым?       — Если тебе так удобно, но подобным эпатажем ты ничего не добьешься, кроме того, что все, что при тебе, начнут сравнивать. Не самый лучший способ искать любовников.       — Елена!       — Грегор! — в тон ему ответила девушка, показала брату язык и выскочила из комнаты. Дверь она за собой не закрыла.       Разговор с родителями, с которыми он встретился за ужином, прошел все же проще, чем с сестрой. То ли они были не в курсе его похождений и позора, то ли решили закрыть по неизвестной причине на это глаза. У Грегора возникло странное чувство, что не было этих пяти лет. Он под обеспокоенный взгляд матери занял обычное место за столом, перекинулся парой двусмысленных фраз с сестрой, сдержанно поздоровался с отцом. Тот, моложавый еще мужчина, даже не спросил у него, почему блудный сын надумал вернуться. Было видно, что граф устал, а Грегор предпочел не знать, что же так могло вымотать отца. И так ясно, что только работа. Он знал, что отец — один из особо приближенных к королю придворных, занимающий непомерно высокую должность и вызывающий одним только своим именем какой-то трепет у любого в Академии, с кем Грегору доводилось по случаю обсуждать знатные фамилии, в том числе и Его светлость графа Гизи. В Академии курсанты живо интересовались политикой и светской жизнью, а многообразие социальных статусов и деланное их сглаживание позволяло многим удовлетворять свое любопытство. По легенде он был провинциальным пареньком, аристократическая мишура должна была быть от него далека, как только это возможно, поэтому Грегор предпочитал избегать подобных разговоров, чтобы не выдать себя лишним словом. И так что конкретикой он никогда не интересовался. Да и, надо признать, обо всем этом парень еще в детстве сложил мнение «меньше знаешь — лучше спишь» и старательно такой позиции придерживался.       Грегор ковырял в тарелке, гоняя зеленый горошек по соусу, когда мать спросила, чем хочет теперь заниматься сын, смутив того до безобразия. И он не нашел ничего лучше, чем сказать, что совершенно не знает. Но нет, жениться не собирается. На этих словах Елена коротко хихикнула, закрыв рот салфеткой. Ей сделали замечание.       — В любом случае, мой дорогой, мы рады, что ты вернулся, — улыбнулась ему графиня. — Что эта Академия могла тебе дать?       — Все, — горячо выпалил Грегор и тут же об этом пожалел.       Отец поднял брови, но никак это не прокомментировал. В отличие от матери:       — Ничего такого, что не могли дать тебе мы.       Да, графиня была права. Например, с оружием Грегор познакомился задолго до своего бегства и поступления в Академию. Свой первый настоящий пистолет разобрал, почистил и собрал на время лет в шесть. У него, кажется, и не было никогда игрушечных пистолетиков. Но помимо муштры и оружия, Академия дала ему чувство свободы и веру в то, что он значим не только как необходимое приложение к отцу. Многие его знатные сверстники, записанные по обыкновению, в воинские ряды с рождения, уже получали свои первые офицерские звания только за то, что обладали высокими титулами. Им не надо было для этого сидеть на студенческой скамье, общаясь со всяким сбродом, который грезил армейской карьерой и тщетными надеждами вскарабкаться на самый верх. Удавалось это считанным единицам.       — Благодаря вашим стараниям, матушка.       Графиня сладко улыбнулась и дала знак, чтобы принесли десерт.       Тема была замята, но Грегор чувствовал, что рано или поздно к ней вернутся. Отец, да и мать, не были теми, кто легко забывал о своих детях.       Спустя месяц полного ничегонеделания — Грегор даже на всякие мероприятия отказывался ездить, — он заметил за собой, что его уже почти ничего не волнует. День проходил у него одинаково: завтрак в полном одиночестве (Грегор вставал позже всех), потом он тренировался и тренировался, пропуская порою и обед. Его, впрочем, и не трогали особо. Особняк жил своей жизнью, в которой места ему было мало. Но все же здесь Грегор был дома, и это не могло не радовать.       В одно утро Грегор спустился вниз, думая пройти на кухню за завтраком и с удовольствием его съесть в малой гостиной, в расхристанной рубашке, с всклокоченными со сна волосами, и с удивлением наткнулся на разодетого с иголочки отца. Тот посмотрел на единственного, а похоже только поэтому всячески избалованного, сына с плохо скрываемым неудовольствием, и Грегор подумал, что можно было и попытаться хотя бы пригладить волосы рукой и застегнуть рубашку.       — Доброе утро, пап, — бодро поприветствовал отца парень и мило улыбнулся. В прошлом на графа всегда действовала эта улыбка, и он сердился не так сильно. Не подвела она и сейчас.       Взгляд у графа заметно смягчился, он покачал головой, видимо думая, за что его наказали таким отпрыском. И несколько манерно ответил:       — Приведи себя в порядок, сын. У нас гости.       О, это объясняло, почему его отец в такое время еще дома, а не во дворце, куда ездил почти каждый день. «Гостями» отец называл обычно коллег или вообще каких-то непонятных личностей, с которыми имел дело по работе, но по какой-то причине не мог принять их в кабинете. И они, «гости» и причины, у отца всегда были самые разнообразные.       — Хоро-ошо, — зевнув, сказал Грегор. Позавтракать он всегда мог или на кухне, или у себя, чтобы не мозолить отцовским «гостям» глаза. — Ну, я пойду…       — Я бы хотел познакомить тебя с нашим гостем, Грегор, — отец похлопал его по плечу.       Очередное «нужное» знакомство. Грегор даже не возмутился — для отца он всегда был чем-то вроде сына-лоботряса, из которого ничего путного не вырастет и которого следовало бы направлять. И, казалось, граф возлагал больше надежд на дочь, которая, в свою очередь, его не разочаровывала. Но и время от времени он пытался наставить сына на путь истинный. Тем более, что сейчас для этого было самое благодатное время. Даже удивительно, что больше месяца отец не давил на него.       Грегор хотел ответить, что папа может не беспокоиться, что сейчас он поднимется к себе и примет более-менее пристойный вид, но не смог: раздался чей-то до неприличия знакомый голос, который Грегор предпочел бы никогда больше не услышать:       — Ваша светлость, спасибо за приглашение, мне сказали, что я могу вас здесь увидеть.       Мироздание над ним издевается, решил Грегор. Ему и видеть не надо было, чтобы понять, кто вошел в гостиную. Тот, ночь с которым, стоила Грегору всего.       — Полковник Саймонс, рад вас видеть, — отец отстранился от него на шаг, развернулся к своему гостю, буквально светясь от счастья и удовольствия. И, видимо, открыл тому прекрасный вид на Грегора, потому что Эндрю Саймонс замер памятником самому себе и уставился на парня во все глаза.       Грегор даже боялся представить, что мог он подумать. Эндрю знал его только как студента Эванса, и, кажется, понятия не имел, что Эванс — фамилия поддельная. С учетом, с какой легкостью Грегор провел с ним ночь, и что сейчас парень выглядел так, будто только-только проснулся (что, впрочем, самая правдивая правда!), Саймонс мог себе напридумывать, что Грегор вместо блестящей военной карьеры (и возможно постели непосредственного командира) выбрал судьбу альфонса, найдя приют под крылышком влиятельного графа Гизи, примерного семьянина, которого и упрекнуть было не в чем. Печальная история. Грегор даже машинально пригладил вихры на голове и одернул рубашку. Лучше вид, конечно, не стал.       Губы Эндрю изогнулись в усмешке.       — Я не помешал? Вы не одни.       Граф издал притворный вздох — Грегор знал, когда отец так делает, собеседнику лучше помолчать и ретироваться с поля боя. Так и есть, он полуобернулся к сыну и одними губами, но так чтобы Грегор понял, проговорил, отбросив всякие приличия:       — Марш наверх и притворись, что ты у нас родной, а не найденный в чужом огороде. Жду.       В отличие от удачи сообразительности Грегору было не занимать, он кивнул и стремительно исчез в коридоре, даже дверь за собой прикрыл. И уж там развесил уши — интересно же, что Эндрю тут забыл.       Граф снова обратил внимание на гостя.       — Присаживайтесь, Саймонс. Не обращайте внимания… — он снова вздохнул, Грегору даже видеть не надо было, чтоб понять, что отец достал свой батистовый платочек и промокнул им несуществующие слезы. — Это, к моему вящему сожалению, мой сын. Он недавно вернулся с учебы, и совершенно не знает, чем себя занять. Молодежь! Но об этом я хотел поговорить, когда он изволит спуститься в более приличном виде, а пока…       Дальше Грегор слушать не стал. Он бочком, придерживаясь за стенку, пробрался в свою комнату, мечтая утопиться в садовом пруду. Или вообще утопить там Эндрю, который, казалось, его буквально преследовал. Но, увы, ни первый вариант, ни второй не спас бы его от разговора с отцом.       Одевался Грегор с особой тщательностью, оттягивая момент, когда нужно было вернуться обратно в малую гостиную. Свежую рубашку застегнул под самый подбородок, даже вспомнил, как повязывать платок. Он старательно закрыл почти все свое тело под одеждой, не желая, чтобы Эндрю видел его сейчас. Конечно, Саймонс наверняка прекрасно помнил, как он выглядит не то, что в расхристанной рубашке, но и вообще без нее, но сейчас Грегор думал, что так он будет чувствовать себя спокойнее, менее скованно. Черт, он вообще не думал, что его будет когда-либо волновать Эндрю. Почему же дрожат руки?       В гостиную Грегор вернулся, твердо решив, что ничего худшего, чем в кабинете директора, когда он плюнул на всю свою карьеру, не произойдет. Отец, прихлебывая маленькими глотками чай, говорил с полковником о террористических угрозах. Милая тема для утренней беседы. Самое то под душистый чай и булочки с пряными травами, которыми пахло на всю комнату.       — Приятно снова тебя видеть, Грегор, — заметил его граф. — Знакомься, это полковник Эндрю Саймонс.       — Доброе утро, — тот был сама любезность, даже привстал. И никакого смущения при виде случайного любовника, который внезапно оказался совсем не тем, за кого себя выдавал.       — Доброе, — кивком поприветствовал его Грегор. Под насмешливым взглядом Эндрю у него задрожали колени, поэтому он поспешил занять свободное кресло, Саймонс тоже сел. — Простите за неподобающий вид, полковник.       — Не стоит. Виконт Грегор-р, ведь так?       Парень моргнул, пытаясь проигнорировать тот факт, что от своего имени, произнесенного глубоким завораживающим голосом Эндрю, по спине прошлись табуном мурашки, а на щеках расцвел румянец. Он выпрямился, поерзал, устраиваясь в кресле.       — Правильно.       — Я рад, что вы познакомились, — весело сказал граф. — Саймонс, мой сын недавно окончил нашу прелестную Академию, но места, увы, себе не нашел. Какое невезение! Эндрю улыбнулся. Так, что у него на щеках появились очаровательные ямочки. И Грегор опять подумал, что зря тогда, в клубе, решил, что Эндрю некрасивый. Было что-то притягательное в этом грубом лице.       — Отец! — возмутился Грегор, только прицелившийся, чтобы взять булочку. Война войной, но без завтрака грустно. Грегор все же завладел ароматной выпечкой (с пряными травами и сыром — все, как он любил), но отщипнуть хотя бы кусочек не решился, шестым чувством понимая, к чему клонит отец. И это ему совсем не нравилось.       «А, черт с ними обоими!» — махнул на это парень и принялся за булочку.       — Я слышал, — совершенно не обратил на него внимания граф, — вы подавали прошение на увеличение вашего подразделения.       — Да, милорд. Генеральный штаб удовлетворил его.       Граф выглядел расстроенным. Он выпил половину чашки чая, прежде чем сказал:       — Жаль-жаль, мне думалось, что я смогу устроить своего непутевого сына к вам. Мне слышалось, что в Академии он показал себя толковым молодым человеком, а вам нужны подобные люди.       Эндрю неопределенно хмыкнул, скосил глаза на Грегора, который и вида не подал, что разговор его хоть как-то интересует. Хотя внутри него все клокотало от злости: да как отец смеет распоряжаться его судьбой, — он приступил ко второй булочке, надеясь на благоразумие Эндрю Саймонса и на его понимание, что Грегор не из тех, кто меняет единожды принятое решение. Удостоверившись, что отец не смотрит в его сторону, Грегор улыбнулся полковнику, вроде: «Что смотришь, я завтракаю».       Эндрю покрутил в руках чашку, которую держал. За всю беседу он так и не отпил ни глотка. По мнению Грегора, абсолютно зря — чай их кухарка заваривала просто божественный. И за время обучения в Академии этот чай был одним из того немногого, по чему парень действительно скучал.       — Я бы с радостью рассмотрел ваше предложение, у меня даже есть одно свободное место, — Саймонс выдавил из себя поистине виноватую улыбку, как будто искренне расстраивался, что не может помочь графу. — Но на него уже есть назначение. Выпускник этого года Академии. Перспективный молодой человек, у меня даже приказ на него есть. Но, увы, он не явился в часть. И если до конца месяца он не поступит на службу, у штаба будут все основания считать его дезертиром. Наверное, вы его знаете, он тоже выпускник этого года, — обратился он к Грегору. И сомнений не было, кого имел в виду Эндрю.       Парень стойко проигнорировал издевку, занятый исключительно завтраком.       — Понятия не имею, о ком вы говорите, — сказал Грегор.       — Каждый кузнец своего счастья, — довольно философски ответил граф. — Этого молодого человека объявят дезертиром, и когда его найдут — а скорее всего его найдут, его ждет позорная казнь.       Кузнец-неудачник закашлялся: кусок вкусной булочки застрял у него в горле. Отец наградил его осуждающим взглядом, но промолчал.       Грегор и подумать не мог, что все обернется так. Он же твердо сказал «нет», не подписывал никаких бумаг, и без проблем получил документы о завершении курсов. Он даже своего имени на листках с распределением по частям не видел, полагая, что попал в список «счастливчиков», которые после Академии оказались настолько никчемны, что стали не нужны своей стране как солдаты (или которые по своей воле, как он, растоптали без сожалений радужные перспективы). Одно время он ждал выставленного за обучение счета, но потом подумал, что этот вопрос решился сам собой. Скорее всего, деньги за обучение, как и все денежные расчеты курсанта, Академия получила из специально заведенного отцом счета. Это было одним из условий мнимой свободы Грегора, и парню приходилось с этим мириться, хотя изначально он был полон мечтами и идеями, как будет обеспечивать себя сам.       И вот тут как гром среди ясного неба — дезертир!       Оставалась надежда, что отец никогда ни при каких обстоятельствах не узнает, о ком, собственно, сейчас шла речь. Но Грегор понимал, что это слишком оптимистично.       — Вам ли не знать, граф, что в мирное время за дезертирство не казнят. Но о карьере он, конечно, может забыть, — Эндрю отсалютовал изрядно побледневшему Грегору чашкой. — Может, это ваш шанс, виконт.       — Возможно, — отозвался тот, когда понял, что, наверное, уже может совладать со своим голосом. В горле все равно стоял комок.       — Я готов пренебречь своими правилами, когда за офицера просит сам граф Гизи. Ваша светлость, — Саймонс кивнул графу. — Возможно, мне не стоит дожидаться несомненно недальновидного молодого человека, и принять ваше предложения, не раздумывая.       — Как интересно, — протянул совершенно не к месту граф. Он допил, наконец, чай, отставил фарфоровую чашку на столик и только потом добавил: — Я всего лишь закинул вам информацию для размышления, полковник. Вернемся к нашему первоначальному разговору.       Остаток этого специфического завтрака Грегор сидел неестественно прямой, как палка, и мечтал только о том, чтобы провалиться сквозь землю. Уйти он не мог, пока отец специально бы об этом его не попросил, в противном случае это было бы проявлением вопиющей бестактности. Но ни Эндрю, ни отец не обращали на него никакого внимания, обсуждая деятельность одной террористической группировки, которая взяла на себя ответственность за пару громких недавних случаев, и теперь министерство внутренних дел хотело заручиться поддержкой военных — ресурсов не хватало. Все, конечно, было мило и замечательно, но Грегор никак не мог уразуметь, как с этим связана деятельность отца, обычно далекого, как ему всегда казалось, от организации общественного порядка, и как, черт возьми, вышло, что сейчас он сидит и завтракает в одной комнате с Эндрю Саймоносом, а отец прервал серьезный разговор на пару минут, чтобы «посватать» тому сына.       Мироздание не то, чтобы его не любило, оно его ненавидело. И Грегор совершенно не знал, что с этим делать.       Когда полковник, наконец, раскланялся с графом, Грегор, погрузившийся в свои тягостные думы и потому пропустивший большую часть разговора, на автомате согласился проводить гостя, когда отец попросил об этом, мягко, но не приемля никаких возражений.       — На тебе лица нет, Грегор, — сказал Саймонс, когда они вышли из дома.       Утреннее солнце слепило так, что Грегор прикрыл глаза рукой. Хороший повод не смотреть на Эндрю.       — Какое ваше дело, полковник? — огрызнулся парень, отворачиваясь вообще от мужчины.       — Как невежливо, Эванс, — сказал Эндрю и поцокал языком. — Или мне стоит называть вас виконт Гизи?       — Хоть как зовите, не в моих силах вам что-либо запрещать. Надеюсь, дорогу обратно найдете сами.       — Вот как, — бросил Саймонс.       И видеть не надо было, чтобы понять — над ним издеваются.       — Еще не поздно передумать, Грегор-р, — мягко добавил он и положил Грегору руку на плечо, хватка у него была что надо, потому сбросить столь неуютную помеху парень не мог. — Не будь настолько глупым, чтобы позволить себе испортить жизнь, отказываясь от заслуженного.       От прикосновения мысли путались. «Не я себе испортил жизнь!» — хотел сказать парень, отчаянно не признавая правоты случайного (ой ли?) любовника на одну ночь, но получилось выдавить из себя насупленное, по-детски глупое:       — Я уже не мальчишка, и сам знаю, что мне надо.       Он обернулся, сощурился от яркого солнца, рассматривая лицо Эндрю. Полковник имел вид что ни на есть снисходительный. Наверное, в его глазах он действительно выглядел глупым мальчишкой.       — Что бы ни предложил вам мой отец, я…       — Мечтал о блестящей военной карьере, — закончил за него Саймонс. — В моих силах вам, виконт, это предложить.       Грегор оказался сбитым с толку сменами обращений: то заставляющее дрожать коленки имя, произнесенное чуть ли не с придыханием и растянутой «р-р», то это сухое по титулу, хозяином которого Грегор себя никогда не ощущал. Он с неясными чувствами тряхнул плечами, таки сбрасывая чужую горячую руку.       — Боюсь, полковник, вы больше хотите предложить мне повторение того, о чем я не хочу даже говорить, а не… — Грегор замялся, не зная, что больше сказать, и повторил сказанное ранее: — Надеюсь, дорогу обратно найдете сами.       Казалось, Эндрю Саймонс наконец-то смутился. Он внимательно посмотрел на парня, будто вообще его впервые видел. И, несмотря на рубашку, жилет, а сверху еще и накинутый камзол, Грегор почувствовал себя голым. Беззащитным и уязвленным. Потом Эндрю медленно кивнул.       — Террористическая группировка, о которой мы говорили с вашим отцом, специализируется на похищениях и требованиях выкупа. Их жертвы — молодые люди и леди вашего круга. Будьте предельно осторожны, виконт, — предупредил он и протянул Грегору руку, тот машинально ее пожал.       — До встречи, полковник, — сказал Грегор, не понимая, зачем ему было это сказано.       — Буду рад вас снова увидеть, — попрощался Эндрю.       Грегор смотрел, как полковник садится в свою машину (скорее всего служебную, на дверцах ее был нарисован символ полка, служить в котором еще пару месяцев назад так хотелось Грегору: жезл с орлиными крыльями и украшенный ветвями падуба) и как автомобиль покидает территорию поместья. Только когда ворота закрылись, он вздохнул, развернулся и вошел в дом, думая, что единственное, что он сейчас хочет — это разнести тренировочную мишень в тире, выстроенном специально для графини, на щепки.       Жаль только, мишени были сплошь голографическими.       Из окна кабинета открывался чудесный вид на сад. А также на парадные ворота, двор и крыльцо. Граф отодвинул тяжелую портьеру непонятного лилово-синего цвета — вот уж не стоило доверять любимой супруге обставлять особняк, Алисия была во многом хороша, но обладала совершенно чуждым прекрасному вкусом, — и, оставаясь невидимым, смотрел, как непутевый отпрыск, порою одним только своим видом — о, эти ужасные футболки и драные на коленках штаны, — позоривший данную при рождении фамилию, провожал гостя. Не надо было быть гением или мастером чтения лиц, чтобы понять — утренняя встреча для этих двоих совсем не первая, но весьма неожиданная. И многое, смутившее его за завтраком, встало вдруг на свои места.       И это было крайне интересно. И копать даже глубоко, подозревал граф, не надо было — все на поверхности, только протяни руку и получи нужное. Только данное немыслимо давно дражайшей супруге обещание не вмешиваться по мере сил в жизнь детей останавливало Грэхема Гизи от того, чтобы выяснить более подробно, что, как, когда и почему. Сразу после рождения наследника Алисия выбила из него клятву, и он не смог отказать, хотя порою лезть в дела отпрысков не то, чтобы хотелось, но следовало.       — Не хочу, чтобы наши дети попали в такую же ситуацию, как мы с тобой, мой милый, — сказала графиня, склоняясь над завернутым в целую кучу пеленок-одеял маленьким Грегором, тот посапывал, не подозревая, что его судьба кардинально меняется. — Нам повезло, но…       Им действительно повезло.       С самого детства отец Грэхема распоряжался им будто собственностью, но так было принято. И у тогда еще виконта и в мыслях не было, что что-то идет не так. Грэхем возненавидел незнакомую ему девочку Алисию, о помолвке с которой объявил ему однажды старый граф, но никогда даже не возникало мысли ослушаться отцовского решения. Тот старался только для блага фамилии. А брачный союз с другим знатным семейством приносил только пользу.       При встрече спустя пару лет после объявления помолвки он обсмеял миловидную девушку, которая украдкой поправляла на балу нижнюю юбку, думая, что ее никто не видит. Впрочем, и сама девушка не была в восторге от навязанной партии с напыщенным, как она его назвала, павлином. Она вытащила на том самом балу Грэхема на балкон и с милой улыбкой пообещала нареченному хорошую жизнь. Он бы не воспринял ее слова всерьез, если бы она не угрожала ему пистолетом, кобуру, спрятанную под тяжелой юбкой, которого она весь вечер и поправляла. Встреча вышла, признавал Грэхем, так себе…       Он пытался — впервые, наверное, в жизни, отговорить отца, да и невеста скорее всего тоже устраивала безобразные истерики — он никогда уже об этом не узнает, но родители с обеих сторон были непоколебимы, и свадьбу сыграли согласно плану. Они друг на друга дулись всю церемонию, и даже спустя многие годы Грэхем недоумевал, как в брачную ночь они не убили друг друга.       Возможно, подумал граф, глядя на то, как полковник сжимает плечо Грегора, до драки дело не дошло только потому, что в спальне им оставили целый кувшин молодого вина, а у милой Алисии отобрали ее зауер. Рукоприкладство они оба посчитали ниже своего достоинства. Полночи они сидели друг напротив друга, играя в гляделки — проигрывать никто не хотел. И неизвестно, чем бы все кончилось, не предложи Грэхем хотя бы выпить. Под утро они играли в дурака сперва на желание, и Грэхем, осторожно переступая через спящих родичей, карауливших под дверью в надежде засвидетельствовать свершение таинства брака, сбегал на кухню еще за одним кувшином; а потом на раздевание… Мухлевала новоиспеченная супруга просто божественно, и Грэхему не пришлось даже поддаваться, как он планировал, чтобы оказаться разбитым в пух и прах.       Брак, навязанный родителями, оказался удачным. Грэхем постепенно влюбился в Алисию, так отличавшуюся от остальных девушек, и влюблялся в нее с каждым совместно прожитым годом все больше. И поэтому решил, что сдержит любое данное ей обещание.       Без этого бы Грегор давно уже вместо того, чтобы страдать никому не нужными вещами, был занят важным и полезным делом. Но отпрыск пользовался такой свободой, которой сам Грэхем был лишен. И парень при этом был вечно недоволен!       Сын, наконец, сбросил чужую руку с плеча. И обменялись они с полковником такими взглядами, что никаких сомнений у графа Гизи не осталось. Грэхем отошел от окна, не в силах больше наблюдать за творившимся на крыльце безобразием. Подавив вполне закономерное желание уничтожить посмевшего покуситься на сына-лоботряса, он по привычке разложил всю новую информацию по закромам памяти, гадая, как использовать полученные знания и какую выгоду можно из всего этого извлечь. Полковник был важной ключевой фигурой в давно затеянной игре, и сбрасывать со счетов Саймонса, уважаемого командира одной из элитных частей, почти героя, не стоило ни в коем случае. Никогда нельзя было это делать. Да и, — Грэхем отказывался об этом даже думать, — в чем-то он был виноват перед полковником, и непонятное сосущее где-то под ложечкой чувство правильности сложившейся ситуации лишь добавляло уверенности, что пока не стоит вмешиваться.       Да и не так все плохо на деле, если его догадки верны.       Но как же всегда интересно дают о себе знать события прошлого.       Граф постучал по огромному монстру из красного дерева, которого по какой-то случайности назвали столом, пальцем, выбивая марш.       — Милый? — в кабинет ворвалась графиня, нисколько не заботясь об имидже степенной знатной дамы. Она даже не озадачила себя тем, чтобы постучать. Любому другому Грэхем ни за что не позволил бы так грубо прервать его уединение и уйти безнаказанным, но супруге он искренне улыбнулся.       — Да, дорогая?       Он поймал ладонь Алисии, прекрасно зная, что ей до жути не нравятся подобные проявления внимания, и поцеловал каждый ее пальчик. Графиня нахмурилась, но руку вызволять из плена не спешила.       — Ты просил перед полковником Саймонсом за Грегора, — прямо сказала она, не спрашивая, а именно утверждая.       В целом Грэхем прекрасно понимал: все, что сказано вслух или же написано — известно если не всем, то многим. На этом основывалась его работа. Поэтому посчитал бессмысленным утверждать иное и спрашивать, откуда, черт возьми, Алисия это так быстро узнала?..       Наверное, Уолш в своей ненавязчивой манере как всегда доложил хозяйке, что Его Светлость встречался в гостиной для особых гостей. А также сообщил ненароком, с кем именно и о чем была беседа. Брэд был, казалось, везде и знал все. Совершенно неисправимый тип.       — Это не идет вразрез с его желаниями. Но если он не захочет, я не стану настаивать.       О, если бы он настаивал!       — Я беспокоюсь о нем, — Алисия высвободила, наконец, свою руку. — Мальчик не планировал возвращаться, это ясно даже самому тупому придворному лизобл…       — Дорогая! — притворно возмутился Грэхем. Он и сам порою обзывал обывателей королевского двора словами и похуже. Но исключительно про себя. Граф привык следить за речью супруги.       — Дорогой! — тон в тон ответила ему жена. Сбить ее с намеченного курса было почти что невозможно. — Я говорю с тобой о нашем сыне!       «Наверное, — весело подумал Грэхем, — можно и сказать про этого самого сына и вероятные причины, которые вернули его под эту крышу». Реакцию жены даже он бы не рискнул предсказать: Алисия могла с одинаковой вероятностью пристрелить виновника злоключений Грегора или же кинуться тому на шею с выкриками «спаситель вы наш!», — знать бы наверняка! Да и сам он не знал, какая же реакция на все это самого его.       Но руки сковывало данное ей обещание, черт его дери.       — Наш сын уже взрослый, моя дорогая, — со всей серьезностью сказал граф Гизи, стараясь не думать, что этот разговор почти зеркален тому, что произошел пять лет назад, когда графиня уговаривала его не останавливать Грегора и не мешать ему.       Алисия смерила его совершенно нечитаемым взглядом, потом выдохнула и кивнула:       — Может, действительно, не стоило?..       Что именно «не стоило» она не пояснила, но Грэхем прекрасно ее понял. Он обнял жену за плечи и прижал ее к себе, утыкаясь носом куда-то за ухо. Подбородок защекотала выбившаяся из искусной прически прядка светлых волос. Стоять так, обнявшись, ощущая биение чужого, но такого родного сердца, граф был готов целую вечность.       — Даже если он вдруг заподозрит, что именно мы приложили руку к его зачислению в эту часть, куда он так хотел попасть… Ты ведь знал, что он туда хотел, даже подал прошение?       Отрицать очевидное было глупо, поэтому Грэхем кивнул. Копию прошения ему принесли чуть ли не через пару часов, как сын отправил бумагу в нужную часть. В ином случае он бы гордился ребенком — список заслуг и достигнутых успехов в учебе был достойным.       — …Он назло всему и нам откажется. И загубит свою жизнь!       «Уже отказался», — улыбнулся граф, понимая, что супруга, содравшая с него обещание не вмешиваться, сама никогда не спускала глаз ни с дочери, ни с сына. Но Алисии было свойственно упускать важное. Порою это было весьма кстати.       — Я знаю, милая, Грегор слишком похож на тебя.       Графиня тихо засмеялась. И от Грэхема не укрылось, что смех ее вышел несколько нервным.       Грегор был слишком похож на него самого, и они оба это отлично знали.       — Сделай все, что в твоих силах, милый, — Алисия отстранилась, оглядела кабинет, и лицо ее приобрело недовольное выражение. — И, ради Бога, не сиди в темноте!       Она оказалась у окна одним текучим движением, что Грэхем невольно залюбовался затянутой в легкое домашнее платье фигурой, резко дернула портьеры в стороны, пуская в комнату яркий свет утреннего солнца. Алисия замерла, и граф понадеялся, что сцена на крыльце получила свое завершение, и полковник уже уехал. Не место и не время открывать карты — даже жене.       — Грегор опять пошел в тир, — сказала графиня. — Надо его сегодня вытащить на конную прогулку в парке. Мы с Еленой собираемся.       Одной из достопримечательностей столицы был разбитый у реки парк. Вход на главную аллею располагался прямо напротив королевского дворца, от нее уходили в сторону, как притоки большой реки, небольшие посыпанные мелкими песочного цвета камушками дорожки. Парк был большой, он сливался с густым нетронутым лесом, и пользовался популярностью среди горожан и туристов.       Конюшни располагались в «дикой» части парка, куда обычно никто из посетителей не доходил. Семья Гизи держала в них своих лошадок, предпочитая отдавать неплохие деньги наемным конюхам, чтобы получать удовольствие от конных прогулок и в городе. В летний сезон, когда графиня собиралась на пару месяцев в загородную резиденцию, она, влюбленная в верховую езду, увозила животных с собой, чтобы «бедняжки» не простаивали все лето. В этом году Алисия Гизи изменила своим привычкам, решив остаться в столице. Вместе с дочерью каждую неделю ездила на конюшни, а с момента возвращения Грегора, она приглашала и его, но он с поразительным упрямством отказывался, хотя не меньше матери любил этих благородных животных.       Граф Гизи снова оказался около жены, обнял ее со спины, и проследил, как и она, за сыном, медленно бредущим в сторону вытянутой пристройки в глубине сада. В его силах было сделать так, чтобы все остались довольны: Алисия — тем, что непутевый, но такой любимый ребенок, оказался пристроен; Грегор — тем, что нашел свое место под солнышком, как ему будет думаться, без участия — прямого — родителей. Теоретически даже полковник Саймонс, неволей втянутый — о, немыслимо давно втянутый, — в их семейные дела, должен остаться довольным. А самое главное, довольным должен был остаться он сам.       — Прекрасная идея, дорогая, — сказал граф, улыбнулся супруге в местечко за аккуратным ухом и еще крепче прижал ее к себе.