Казус "Перестрелки"

      Грегор с ненавистью пнул ни в чем не повинный рюкзак. Тот завалился на бок, и на пол вывалились скомканные абы как вещи, которые виконт сам туда и побросал чуть ранее. В целом-то не сложенной оставалась только свежая, с иголочки форма, разложенная на кровати. Она занимала почти все место. На серой ткани, при определенном угле отливающей даже серебром, призывно сверкали новенькие лейтенантские лычки. Хмуро уставившись на вывалившиеся вещи, Грегор тоскливо подумал, что он совершенно зря пихал их в рюкзак, нисколько не заботясь о том, что вещи можно было бы аккуратно сложить. Потом посмотрел на форму и в новом приступе злости снова пнул рюкзак, промахнулся, и нога со всей дури встретилась с ножкой кровати.       Мебель в поместье была добротной, по большей части дубовой, и умела за себя постоять. Из глаз брызнули обидные слезы, и боль была настолько сильной, что Грегор, превратившись в одночасье из агрессора в жертву, прикусил губу, даже кажется до крови, и невнятно выругался.       — Даже мебель и та против меня… — заключил парень, когда боль немножко утихла.       Он попробовал ступить на больную ногу. Пострадавший палец пульсировал, но сгибался и вовсе не выглядел сломанным, как сперва подумал Грегор. Обошлось. Он осторожно присел на краешек кровати, стараясь не задеть форму. От одной только мысли, что вскоре ему предстоит в нее облачиться, становилось тошно. Конечно, Грегор и не думал, что отец пошутил, когда говорил о приказе-назначении, но и не подозревал, насколько серьезно граф подойдет к этому вопросу. Потому и был удивлен, что вместе с формой ему принесли пакет документов на имя Грегора Эванса.       Судя по этой бумажке он значился лейтенантом пятого королевского стрелкового полка. Помимо диплома, заслуженного потом и протертыми до дыр от сидения за учебниками штанами, там были пресловутое назначение и идентификационная карточка, сделанная настолько мастерски, что и мысли не возникло, что она — поддельная, не знай Грегор об этом точно. В Академию он поступал с куда более топорными бумажками и с легендой, шитой белыми нитками. А эти документы были подлинными, как будто Эванс действительно родился — виконт глянул на карточку — в провинциальном городке в семье отставного военного, вырос в мечтах о доблестной службе во имя Его Величества и заслужил носить мундир стрелковых войск своими талантами.       Выдумка Грегора с легкой руки графа Гизи стала былью. Удивительно, что отец не настоял на том, чтобы Грегор служил под своим настоящим именем.       Страшно было даже представить, насколько глубоко граф изучил жизнь и секреты студента Эванса. Но Грегор подозревал, хотя и надеялся на обратное, что папа знал все. Абсолютно все, даже про злополучную вечеринку, пари и ночь с Эндрю. Знал и почему-то до сих пор не высказал сыну все, что об этом думал.       Виконт отложил пакет, лег на кровать, раскинувшись звездочкой, — черт бы с ней, с формой, пусть мнется! — и уставился в выбеленный потолок.       — Дурак ты, Грегор, — сказал парень вслух. Ему, конечно, никто не ответил.       Из отведенной отцом недели оставалось всего ничего, но виконт все никак не мог смириться с тем, что за него все уже решили. Грегора мутило еще и от мысли, что его в первую очередь заботит своя судьба, а не то, что Елена, его маленькая взбалмошная сестренка, пропала, и никто не знает, что с ней, жива ли она… Честно говоря, он вообще сочувствовал тем недалеким ублюдкам, которые решили, что похищение дочери графа Гизи — это разумное деяние. Грегор всегда жалел тех, кто был глуп и не обзавелся такой мелочью, как мозги. Но лучше ему от этого почему-то не становилось.       На следующее после происшествия утро Грегор попытался поговорить с отцом, но на подходе к рабочему кабинету графа услышал, как мама разве что не шипела на отца, что тот заигрался, что ни во что не ставит ни ее интересы, ни детей, что… Грегор предпочел остаться незамеченным и, ничем не выдав, что подслушивал, вернулся в свою комнату. В запале графиня бы не ограничилась своим супругом, а Грегор и так чувствовал себя кругом виноватым, чтобы выслушивать материнские причитания-наставления.       И потом все никак не представилось случая обсудить ни дурацкое назначение и степень отцовской осведомленности, ни то, как идут поиски Елены. Граф почти не появлялся дома, а если и приходил, то запирался в кабинете, не желая никого видеть, а графиня, растеряв свою природную жизнерадостность, целыми днями просиживала в беседке в саду у небольшого прудика, либо читая, либо разбирая и собирая на время свою коллекцию огнестрельного оружия. Лезть им под руку, по мнению Грегора, когда они в таком состоянии, мог только окончательный идиот.       Виконт понимал, что завтра — последний его день дома, и потом придется все же подчиниться отцовскому желанию. Грегор задержал воздух в груди, потом со свистом выдохнул и рывком поднялся с кровати. Если он хочет все же обсудить с родителями два этих волнующих вопроса, то сделать это надо сегодня.       И как был, в футболке и коротеньких свободных штанишках, похромал — пострадавший палец все еще отзывался ноющей болью — к лестнице.       Алисия Гизи была в облюбованной ею беседке. Графиня сидела на резной скамеечке и читала, но, заметив сына, она тут же встала, отложив книжицу в зеленой сафьяновой обложке, и протянула Грегору руку.       Он благодарно поцеловал тонкую кисть, не обремененную никакими украшениями, кроме обручального кольца. Ладонь графини пахла каким-то неуловимым ароматом, будто бы оружейная смазка, но с тонкими цветочными нотками. Чуть скосив глаза в сторону, Грегор обнаружил на столике посреди беседки разложенный на белом куске ткани разобранный автомат и улыбнулся.       — Доброе утро, мама.       На измученном от переживаний лице женщины мелькнуло облачко неудовольствия: она явно не считала утро, как и все дни после исчезновения дочери, добрым. Графиня оглядела домашний костюм сына.       — Грегор, мой дорогой, ты уже взрослый для своих детских штанишек, — мягко заметила она и поправила ему сбившийся на бок ворот футболки.       — Про эту модель, — Грегор недовольно повел плечами, предпочитая увести разговор в сторону от темы своего гардероба, — в Академии говорили, что она еще не запущена в производство. И на вооружение армии поступит не ранее следующего года.       Его манили эти блестящие от смазки черные детали, руки прямо чесались собрать из них единое целое, и Грегор этого не скрывал.       Графиня безразлично глянула на стол, кивнула.       — Это образец из пробной партии. Твой отец прислал мне вчера в подарок.       Грегор хмыкнул: у родителей было свое собственное представление о романтике, — и прицепился к словам.       — Папа вчера даже дома не появлялся.       Это он знал точно; парень прокараулил целый день у окна, надеясь все же поговорить с графом. К ним заезжала, конечно, машина службы безопасности; давешний офицер, встреченный на приеме у Коули, появлялся в поместье каждый день, отчитывался перед графиней или графом, видимо, о состоянии дел и почти сразу откланивался. Грегор вообще слабо представлял, как граф мог передать с этим парнем новинку оружейного промысла, не распространяясь, что в подарочной коробке, вытянутой и пахнущей машинной смазкой, поэтому решил, что отец вернулся за полночь, когда утомленный ожиданием Грегор уже спал.       Алисия Гизи впервые за утро тепло улыбнулась и потрепала сына по взъерошенной голове, изрядно этим того смутив. Для этого ей пришлось встать на цыпочки — Грегор за пять лет заметно вытянулся и был выше матери больше чем на голову.       — Мой дорогой мальчик, — выдохнула она. — Я так рада, что ты решил немного погостить у нас перед службой. Я бы даже не знала, что было бы со мной, если бы ты не вернулся.       — Э?.. — выдавил из себя Грегор. — В смысле?       Его начали мучить неясные предчувствия. Если в том, что отец в курсе его злоключений, он уже как-то и не сомневался, и единственное, что вызывало удивление: почему же в таком случае именно граф настоял на том, чтобы Грегор стал служить под началом Саймонса? По мнению Грегора, любой нормальный отец, прознай, что сын спутался с каким-то мужиком, как минимум ограничил бы общение ребенка с этим самым мужиком…       Хотя, возможно, граф действительно не был в курсе.       — Я, конечно, удивлена, что ты молчал о своем назначении, что твое прошение удовлетворили. Да, Грегор, — графиня уперла руки в бока, — почему я узнала об этом от твоего отца? Или ты…       — Я не хотел! — Грегор все же понадеялся, что папа не стал копать глубоко и все же не узнал истинных причин. Или хотя бы не рассказал все маме.       Графиня Алисия вернулась на скамейку, похлопала ладошкой на место рядом с собой, предлагая сыну сесть рядом, и когда он ее послушал, заставила его лечь и уложить свою голову ей на колени. Она начала гладить его по волосам, совсем как когда он был маленьким.       — Я знаю, что полковник Саймонс работает со службой безопасности и полицией. Почти первая совместная операция военных и гражданских.       Грегор прикрыл глаза.       — Папа сказал? Я хотел с ним поговорить, но все никак не получалось.       — У твоего отца много работы. А теперь еще и Елена, — графиня тихо всхлипнула. — Я знала, что ей еще рано появляться в свете.       — С ней все будет хорошо, — слова, столь неуклюжие, давались с трудом. — Ты же знаешь нашу Елену, мама, она себя никогда не даст в обиду.       — Она обычная пятнадцатилетняя девочка, Грегор. И она, и ты — мои любимые дети, за которых я очень волнуюсь.       Она замолчала, и Грегору не хотелось прерывать этой спокойной тишины. Он слушал с закрытыми глазами, как в саду щебетали птицы, где-то вдали доносился приглушенный шум дороги. Несмотря на все, он чувствовал себя спокойным и даже в какой-то мере счастливым, впервые за долгое время.       Стоило попробовать. В конце концов, он действительно хотел служить, и он добился того, чтобы с ним считались не только из-за данной при рождении фамилии. То, что он позволил гордости затмить разум, было ошибкой, на исправление которой отец приложил все силы, давая непутевому отпрыску второй шанс. Грегор это понимал, и все его существо вопило, что это неприемлемо. Но некая разумная часть, в наличии которой он периодически себе отказывал, говорила — принимай.       И сейчас, чувствуя ласковую руку матери в волосах, Грегор был уверен, что все будет просто замечательно, даже несмотря на то, что он совершенно не знал, как вести себя с полковником.       Ничего — разберется.       — Что бы ты не говорил, — сказала графиня, будто читая его мысли, — ты в действительности благодарен отцу, не так ли, Грегор?       Ее рука ласково перебирала отросшие прядки. Когда Грегор говорил с матерью, он чувствовал себя невыразимо глупым ребенком. Он знал, что несмотря ни на что, графиня всегда будет на его стороне, но порою она была слишком прямолинейна, озвучивая вслух то, что он боялся говорить даже про себя. Конечно, он был благодарен, он хотел этого назначения, даже при всех имеющихся «но»; служба в элитной стрелковой части полковника Саймонса — это было то, к чему он шел целых пять лет. И он так вот бездарно упустил мечту.       Графиня, посчитав, что дитя достаточно получило родительских наставлений и, главное, прониклось ими, улыбнулась. Она наклонилась и поцеловала сына в лоб. Грегор поморщился.       — Завтра ты снова уедешь… Но, наверное, полковнику Саймонсу я могу тебя доверить.       Последние слова матери Грегор, несмотря на свои все измышления, предпочел пропустить мимо ушей.