Казус "Перестрелки"

      — Миленько, — только и сказала Елена.       На ее красивом лице мелькнула тень то ли досады, то ли смущения, что ей, девушке, привыкшей к мягким перинам и прочим атрибутам сладкой богатой жизни, пришлось переступить порог этого жилища, но было решено, что возвращаться домой девушке опасно, как и объявлять, что виконтесса Гизи была освобождена из грязных лап злоумышленников. Грегор осмотрел комнату и пожал плечами, на его взгляд, ничего такого вот особенно страшного тут не было. Комната как комната, даже больше, чем ему выделили в ставке пятого стрелкового. Если, конечно, не считать того, что они сейчас в квартире отцовского адъютанта — Томаса Вульфа, которому поручили присматривать за Еленой. И даже легенду придумали — будто девушка приехала в гости к своему жениху в столицу и остановилась в его городской квартире.       Грегор узнал о плане в вечер того же дня, как Елену спасли, и тут же вызвался проводить сестру, больше упирая на то, что волнуется за нее, а не на то, что просто не хочет отпускать ее одну к какому-то непонятному мужчине. Пусть отец и доверяет своему адъютанту, соглашаясь (если не сам придумывая) на этот безумный план, но Грегор видел, какими взглядами провожал Томас каждое движение Елены.       Прямо как Эндрю порою смотрел на него… Возможно, Елене приятно ловить подобные взгляды (как и ему чувствовать, что внимание Саймонса сосредоточено на нем одном), но Грегор мириться с этим не собирался.       — Не придирайся, — сказал он сестре. И поставил ее сумку рядом с заправленной вязаным пледом кроватью.       Елена скривила губы.       — Когда я говорю «миленько», я действительно так думаю. Томми сказал, что это была его комната, когда он был маленький.       — Томми?! — ужаснулся Грегор то ли тому факту, что эта комната с выцветшими обоями в мелкий цветочек когда-то принадлежала парню, он-то думал, что эта комната либо его сестры, либо матери, то ли подобной фамильярности. Одно дело было слышать это имя и представлять лохматого смешного щенка, злостно отобранного у маленькой девочки отцом, совершенно другое — точно знать, что это лейтенант Вульф. Печальнее всего было то, что сейчас Грегор прекрасно понимал, что Елена никогда не подразумевала собаку, когда говорила о «Томми».       Сестрица глянула на него с плохо скрываемым весельем. Весьма неплохо для вчерашней жертвы похитителей, которая провела непонятно где пару недель, в одиночку сбежала от негодяев, потом целый день беседовала со следователями, а ночь провела в управлении по вопросам безопасности, которое никак не тянуло на гостиницу высшего класса. Если бы не ссадина на щеке и царапины, густо покрывавшие ее руки и ноги (слава всем известным силам, сейчас прикрытые рубахой с длинным рукавом и широкими штанами), можно было подумать, что девушка выглядит такой измотанной из-за долгих танцев на торжественном приеме, после которых порою хотелось спать сутками. Елена посчитала, что одного взгляда для брата будет недостаточно, и тонко, с ехидцей в голосе, протянула:       — Томми, Томми, Томми!..       — Елена! — прервал ее Грегор, закрывая свое лицо одной ладонью. Придуманная отцом легенда ему нравилась все меньше и меньше. Точнее сказать, совсем — категорически — не нравилась.       «И кому в здравом уме захотелось включить это в королевский список?!» — спросил он сам себя. Вопрос, впрочем, был риторическим.       — Вы звали, миледи? — раздался спокойный голос за дверью. Конечно, лейтенант Вульф не мог не услышать своего имени. Грегору казалось вообще, что стены в этих старых домиках были такими тонкими, что жильцам на верхних этажах было слышно, как их соседи на первых включают свет. Но хочешь отвлечь внимание — потеряйся в самом видном месте.       — Нет, господин адъютант, — тут же отозвалась Елена. — Впрочем, я хочу пить.       — Я принесу вам чай, миледи, — ответил на это Вульф.       — Боже, — простонал Грегор, делая мысленную пометку, что с Томасом стоит поговорить еще раз, чтобы тот на носу зарубил о невозможности каких-либо поползновений в отношении его сестры.       — Грегор, — совершенно серьезно вдруг сказала Елена, когда за дверью стихло, — Томми ничего мне не сделает, не беспокойся ты так. И здесь живет его мама, а не он сам.       — Я не… — хотел было возразить Грегор, но вспомнил, что в целом-то он сам меньше всего подходит на роль того, кто может читать сестрице нотации, как бы ему не хотелось, поэтому он вздохнул и лишь добавил: — Будь осторожна, хорошо?       — Конечно, братец.       Девушка улыбнулась, превратившись в само очарование.       — Если тебя не затруднит, Грегор, — добавила она, испортив тем самым момент, — то поспеши к своему любимому полковнику и оставь меня одну. Я устала. Хотя нет… скажи Томми, что я хочу еще и есть.       Грегор ничуть не обиделся. Он вообще был благодарен, что Елена шутит и подкалывает, как прежде.       — Я тоже тебя люблю, сестренка, — ухмыльнулся он.       И вышел из комнаты, осторожно прикрывая за собой дверь — дерево косяка выглядело ужасно рассохшимся.       В малой гостиной с наступлением вечера заметно стемнело, лишь лучи закатного ярко-красного солнца, проникающие в распахнутое по случаю летней жары окно, выхватывали из сумрака столик на гнутых ножках и обитый кожей диван, на котором сидел хозяин дома — граф Грэхем Гизи. Мужчина, жмурясь, смотрел на то, как солнце скрывается за верхушками деревьев. В руках он держал раскрытую где-то на середине книгу.       Этот популярный в последнее время псевдо-художественный бред, выдаваемый за «лучшее произведение столетия», посоветовала ему Алисия, полагая, что чей-то вымысел поможет ему отвлечься. И в выдавшийся свободным впервые за долгое время вечер граф решил приобщиться к прекрасному, но, осилив первые главы, он за последние полчаса не прочитал ни строчки, а только пролистал книгу. Дражайшая супруга оказалась неправа: похождение глуповатого, но на редкость удачливого оперативника, влипающего во все, что только возможно, заставляли графа морщиться.       — Дорогой, опять сидишь в темноте, — в гостиной появилась графиня. Она включила верхний свет и сразу же закрыла окно, оставляя створки чуть приоткрытыми, и задернула тяжелые портьеры. От неестественного, неприятного после ласковых солнечных лучей электрического света граф прикрыл на мгновение глаза.       В доме стояла тишина, нарушаемая лишь птичьими трелями, заглушенными теперь из-за прикрытого окна и портьер, и мерным ходом больших напольных часов, около которых сейчас застыла графиня, поправляя медные с позолотой стрелки.       Давным-давно если даже граф не был занят работой, о тишине им с женой можно было только мечтать. В этой гостиной они собирались вечерами: милая его сердцу Алисия открывала крышку ныне почти что забытого пианино, предпочитая живую музыку, Грегор с вечно надутыми от обиды на сестру щеками пыхтел либо над книжкой, либо над новой игрушкой, а Елена всегда стремилась залезть графу на колени, когда тот наблюдал за своей семьей. Потом Грегор вырос и предпочел разбирать свои игрушки со сверстниками в Академии, за пианино пересела Елена, разучивая стансы и вальсы, а Алисия нашла свое место в глубоком кресле, втягивая его в бессмысленные разговоры. Теперь же, когда дом оказался в их с женой полном распоряжении, стало так пусто.       — Прости, моя дорогая, — Грэхем захлопнул книгу, даже не посмотрев на страницу, и положил ее на столик. — Я задумался.       — Тебе нужен отдых.       — Не сейчас. Слишком многое на кону.       Да, они несоизмеримо продвинулись в расследовании благодаря показаниям Елены, но все равно было много того, о чем стоило позаботиться, прежде чем можно было бы сказать: «Теперь все хорошо, определенно все хорошо».       С его работой никогда не было «все хорошо».       — Вопреки всеобщему и твоему собственному мнению, — Алисия села рядом с ним, взяла его ладонь в свои руки и чуть сжала ее, — страна не развалится, если ты перестанешь о ней думать хоть на один вечер. Это головная боль его величества.       Он залюбовался женой, которая выбрала для вечера светло-зеленое платье с широким поясом под грудью. Накинутая на плечи и скрывающая тонкую шею кружевная косынка придавала ей некий романтичный вид.       — Возможно, — уклончиво ответил Грэхем. И указал вдруг на роман: — Эту книгу читать невозможно. Это все чушь!       — Я рада, что тебе понравилось, — она приблизилась, чтобы коснуться губами его щеки, и сразу же отодвинулась.       — Ни в коем разе! Моя милая Алисия, его стоит выбросить, — хмыкнул Грэхем. Алисия хотела, притворно обидевшись, убрать руки, но он перехватил одну из беглянок, поднес ее, мягкую, с легким цветочным ароматом, отравленным почти неуловимой ноткой запаха масла, к губам.       — Я хотела попросить, — тихо произнесла его жена, все же отнимая свою руку.       — О чем?       — Во-первых, передать Томасу, что если он обидит нашу малышку!..       За Елену граф был спокоен, будучи уверенным, что преданный адъютант сам кого хочешь за нее обидит, поэтому кивнул:       — Он это знает.       — А во-вторых, я хотела пригласить Грегора и… полковника Саймонса на обед, — добавила графиня. Голос ее слегка дрогнул. — Никаких возражений, дорогой!       На ее лице, красивом и столь им любимом, читались лишь безграничная любовь к своим детям и беспокойство за них. Грэхему хотелось навсегда стереть эту тревогу, окружив ее и детей заботой.       — Я хочу познакомиться с тем, кого выбрал наш сын, пока они не уехали к западной границе, — твердо сказала она после недолгого молчания. — Не смотри на меня так, Грэхем! — графиня повернулась к нему лицом и улыбнулась. Улыбка омолодила ее сразу на пару лет. — Я не вчера родилась. А вы с Грегором так усиленно хотели скрыть это, что понять не составило никакого труда. Даже слепой увидел бы.       — С моей стороны было глупо скрывать это от тебя, — он выдержал паузу. — Но я и не собирался и нашел в себе смелость пригласить их обоих на обед в пятницу.       Еще глупее — потакать безобразию, но Грэхем решил, что вот уж это точно не стоило говорить супруге, для которой, как и для него самого, было важно лишь одно — счастье ребенка. А Грегор, несмотря на все, похоже был до неприличия счастлив, хоть сам и отрицал это.       Да и разбегутся рано или поздно сами, подумал Грэхем. Он редко ошибался в прогнозах, хотя в данном случае — хотел бы.       — Как бы я не старался, из меня вышел ужасный отец, — поделился он с Алисией своими опасениями, нацеливаясь лишить жену косынки, стоявшей на страже сложным непонятным узлом.       — Глупости!       Алисия встала, выпутавшись из его легких объятий, и полуобернулась к нему так, что ткань платья на груди волнующе натянулась. Грэхем хмыкнул, но с удовольствием подхватил протянутую ему руку. Жена хотела, чтобы он встал, и эту негласную просьбу, как и все желания Алисии, он выполнил с радостью, легко поднимаясь и тут же снова заключая ее в объятия.       — Глупости, — повторила Алисия, пряча лицо у него на груди. — Ты замечательный отец. Елена и Грегор любят тебя, и… если тебе, мой дорогой, все же этого мало, у тебя есть шанс показать себя.       И добавила чуть тише:       — Снова.