Влечение

      Случалось ли вам когда-нибудь смотреть на недозрелый помидор, бокам которого по какой-то роковой случайности или злой насмешке судьбы не хватило тепла и солнечных лучей, а оттого вместо аппетитно-красных они получились бледными, с уходом в рыжину, словно проевшая металл ржавчина? Надо полагать, большого чуда в подобном творении природы не нашёл бы даже самый отъявленный огородник на свете. Скорее уж можно ожидать удивлённой реакции на заявление о том, что ловко замаскированный под овощ плод на самом деле является ягодой. Впрочем, такие сведения стары как мир, а потому с каждым днём способны оставить в недоумении всё меньшее число людей. И всё же Цукуё могла дать руку на отсечение, что ещё никому не доводилось лицезреть помидоры вышеописанного цвета, когда их просвечивает изнутри маленькая, но невероятная яркая лампочка, из-за которой кажется, будто бы в самой сердцевине их мякоти зародился огонь.       Именно такие мысли пришли Цукки на ум, покуда она постепенно приходила в себя. Идти оказалось тяжелее, чем обычно, а потому беспечно вихляющее с пятого на десятое сознание прочно застряло между реальностью и сном. Оно бы, наверное, ещё долго предпочитало увиливать от ответственности контролировать вверенное ему во владение тело юной особы, однако… Ох уж эти святящиеся помидоры! Кто только додумался поднести их так близко к её лицу, что даже глаза девушки начали слезиться, раздражённые неласковым жжением направленного на неё, словно лампа при допросе, света. Поморщившись и недовольно пробубнив нечто нечленораздельное, Цукуё завертела головой из стороны в сторону, стараясь скрыться от рентгеном пронизывающих насквозь красно-рыжих лучей. Впрочем, вскоре выяснилось кое-что весьма и весьма примечательное: во-первых, все попытки избежать зрительного контакта с преобразовавшимися в фонари ягодами тщетны, а во-вторых, стоило ей попробовать поднять к лицу ладонь, как обнаружилась неспособность ещё и к этому действию.       Цукки резко распахнула глаза, но тут же была вынуждена зажмуриться из-за обрушившегося на неё солнечного света, подобного граду горящих стрел. Девушка опустила голову, пережидая, пока не спадёт алое марево, застилавшее глаза лихорадочно скачущими кругами. Прошло некоторое время, прежде чем Цукуё вновь рискнула приподнять веки, утыкаясь взором в собственные колени. Их созерцание не открыло девушке ничего нового, но, как тут же выяснилось, стало стратегически важной отправной точкой путешествия взгляда до лодыжек, где блондинка растерянно обнаружила обвивающую ноги, точно душащий свою добычу удав, джутовую верёвку.       Девушка вновь было попробовала прибегнуть к помощи рук, дабы справиться с поразившим её открытием, но стоило дёрнуть ладони в стороны, как в запястья болезненно врезались толстые нити, грубо покалывая кожу жёсткими волокнами.       Что это за шутки? Почему её связали? Она не копна пшеницы, чтобы стягивать её колосья, дабы те не развалились в разные стороны. Хотя… А вдруг, завидев цвет её волос, жители сказочной страны наивно причислили девушку к злаковой культуре? Кто знает, какой удивительный вид здесь могут иметь растения, раз уж в этом мире даже выращивают светящиеся помидоры. Но тогда надо скорее дать понять, что она никакая не пшеница, а самая обыкновенная девушка! Ведь сейчас ещё есть шанс сохранить лицо местному населению, уберечь их от неприятного конфуза и выкарабкаться из ситуации без ущерба той или иной стороне.       Полная благородных намерений, Цукки уже собиралась подать голос, но, увы, и на этом пути её ждала неудача по причине плотно обосновавшегося во рту кляпа. Теперь девушка вообще ничего не понимала. Пшеница в этой стране может быть настолько болтливой и надоедливой, что её лишают способности говорить? Блондинка мало знала о здешних порядках и обычаях, но всё же ей почему-то казалось, что такое отношение к несчастным колосьям уж слишком жестоко, а потому совсем не похоже на правду.       Не имея больше никаких иных возможностей хоть как-то действовать, Цукуё подняла голову, принявшись осматриваться кругом. Первое, что ей открылось, было поразительной и приковывающей внимание картиной. Если бы девушка была недостаточно проницательна, покорно принимая навязчивое сходство за истину, то подумала бы, что перед ней — огромное чёрное судно, вокруг которого суетятся сразу же три устремлённых ввысь погрузочных крана, загружавших трюмы на носу, посредине и на корме. Однако Цукки не была так бы самой собой, если бы позволила так просто ввести себя в заблуждение, обманываясь кажущимся правдоподобием. Ха, не на ту напали! Уж она быстро разобралась, что к чему, и знала наверняка, что краны — никакие не краны, а жирафы с длинными-предлинными шеями. Наклоняя головы вниз к самому берегу, они поднимали с земли вовсе не цветные контейнеры с грузом, а разномастные фигурки тетриса, которые прилежно расставляли поверх вытянувшейся на несколько сот метров пасти непомерно большого крокодила, чья шершавая тёмно-зелёная голова, высунувшаяся над водой, от влаги казалась совершенно чёрной. Цукуё в жизни своей не встречала зрелища более удивительного, а потому на какое-то время даже позабыла о своих напастях, с затаённым дыханием следя за тем, как ловко жирафы подцепляют разноцветные многоугольники, неспешно перемещают их и аккуратно опускают на нос, где они скрывались в глубоких складках, рассекавших кожу непомерно гигантского крокодила, точно рытвины на разбитой дороге.       — Долго они ещё будут возиться? — пробурчал до жути недовольный знакомый голос откуда-то слева. Цукки повернула голову, уже заранее зная, что наткнётся взглядом на хорошо ей известного кролика, однако и тут её ждал сюрприз. Вместо пушистого животного она увидела перед собой нахмуренную блондинку вполне себе человеческого облика, разве что с длинными мохнатыми ушами, венчавшими её светловолосую головку.       Прийти в себя от подобных таинственных метаморфоз Цукуё не дал ответ на вопрос девушки-кролика, последовавший с правой стороны. Школьница машинально развернулась на звук, застав перед собой мужчину лет сорока, приметного своим широким прямоугольным лицом, обритой на самурайский манер головой, круглыми, как у совы, глазами и тяжёлой нижней челюстью, точно во рту у него застряла большая металлическая скоба.       — Часа полтора, не более. В их интересах отчалить прежде, чем начнётся отлив, иначе судно попросту осядет на мель и не сможет сдвинуться ещё незнамо сколько времени. А это уже грозит срывом сроков доставки товаров, что, разумеется, совершенно невыгодно как для поставщика, так и для заказчика. К тому же, Матако-доно, посмотри-ка туда, — вещавший господин лихо взмахнул рукой, словно генерал на поле боя, отдающий приказ армии идти в наступление, хотя на деле его указующий жест лишь скромно подсказывал направление взгляда. — Видишь красную полоску по бокам судна, находящуюся у самой кромки воды? Пустой корабль всегда выделяется тем, что эта отметка возвышается метров на 8-10 над водной поверхностью, но когда судно загрузят полностью, ватерлиния сразу же поднимется и красная полоса окончательно скроется в волнах. Так что сама видишь, ждать осталось всего ничего.       — Полтора часа… — уныло протянула Матако. — Убить столько времени, чтобы сидеть рядом с этой девицей как сторожевой пёс на привязи…       — Ничего не поделаешь. Такова жизнь, и мы не всегда вольны выбирать, по каким правилам её вести, — философски изрёк мужчина. — К примеру, твоя аналогия с собакой на цепи весьма уместна и любопытна. Всякому понятно, что псу приятно и почётно охранять от напасти своего хозяина, но вот, к примеру, поставь перед ним задачу следить за бараньей ногой только что освежёванного животного, как в нём просыпаются естественные инстинкты, требующие своего немедленного удовлетворения. Таким образом, поставленная цель сберечь добычу, тем самым оправдав доверие своего господина, превращается в мучительную и волнительную пытку. Да… — мечтательно протянул мужчина, смежив глаза и томно вздохнув. Впрочем, не прошло и пары секунд, как его одухотворённо-возвышенные черты лица разочарованно оплыли вниз, после чего он продолжил: — Но бывает и так, что вместо обещанного куска мяса тебя бесстыдно обманывают, поручая на попечение несвежую кошатину, вызывающую только ярость, злобное рычание и острое желание бросаться на прохожих. Вот так же и в этот раз: обещали привезти прекрасный и благоухающий персик, а вместо этого подсунули перезрелый и растрескавшийся от чрезмерной поливки дайкон. Так что я понимаю твои расстроенные чувства, Матако-доно, я и сам не рад, что вместо юной девы нам попалась переросшая детина.       — Чёрт возьми, Такечи-сэмпай! — взорвалась Матако. — Держите себя в руках и хоть иногда попытайтесь не зацикливаться на своём идиотский лоликоне!       — Лоликон джанай, феминист дес!       — В вашем случае разницы никакой.       Их увлекательные дебаты могли бы смело занять те полтора часа, что были отведены до отправления судна, кабы не донёсшиеся возмущённые мычания от наконец-то сумевшей привлечь к себе внимания Цукуё.       — О, помяни чёрта, — скривилась девушка-кролик, глядя на безуспешные потуги пленницы выдавить из себя что-то членораздельное. — Чего-чего? Хочешь что-то сказать, так говори чётко и ясно, нечего бубнить как дряхлый склеротик, позабывший о вставной челюсти. И почему в твоём голосе так очевидно слышны нотки недовольства? Неужели принцесса осталась неудовлетворённой уровнем обслуживания? Может быть, я могу всё исправить, если предложу чашку горячего ароматного чая или кофе в изысканной фарфоровой чашке? Или, возможно, положение спасёт горячая пенная ванна в джакузи из чистого золота? Нет? Что ж, для самых притязательных у нас есть невероятно популярный аттракцион «В гостях у знаменитости». Мешок на голове, гиря на шее, а дальше… Кто-о-о-о проживает на дне океана? …А? Что? Затрудняешься с ответом? Ну, ничего, поразмышляешь об этом на досуге, пока груз будет тащить твою тушу к водным глубинам.       Тирада Матако оказалась совершенно неподъёмной для туго соображавшей Цукки, а потому большая часть слов стремительно проплыла мимо её ушей, словно огибающая риф стайка рыбёшек. Единственное, что осталось у девушки в голове, так это новость о предстоящем знакомстве со Спанч Бобом. Удивлял только тот факт, что в гости предстояло отправляться с мешком на голове, но совсем скоро Цукуё осознала необходимость такой осторожности. Ещё бы, персонаж-то популярный, а коль скоро к нему наведается чрезмерно легкомысленный гость, его адрес тут же станет всенародным достоянием, обеспечив несчастному нескончаемый поток посетителей во главе с полоумными фанатиками, фриками и сталкерами.       Пока блондинка приходила к умозаключению, что мешки на головах могут быть весьма полезны в быту, Такечи в очередной раз вспомнил, почему же ему так не нравился перезрелый дайкон. Да что хорошего в этих сварливых взрослых бабёнках? Чем они старше, тем опаснее для жизни одно только пребывание в их обществе. Очарование юности, нравственная чистота и добродетельное сострадание — все эти прекрасные качества с годами по песчинке вымываются из женского существа, пробуждая дикую звериную натуру. Да и обличье всё меньше и меньше походит на человеческое, претерпевая метаморфозы сродни обращению оборотней в полнолуние. Одни только гяру* чего стоят! Вот уж натуральные ведьмы в коконе из тонны автозагара и дешёвой косметики, с пережжёнными волосами, стеклянными глазами, скрывающими глаза линзами ядовитых цветов и противоестественно длинными накладными ресницами, острыми, как бритва, нарощенными когтями… Да у таких красоток из своего родного разве что волосы в носу…       И ведь ладно бы если эти живые воплощения тёмных сил ограничивались тем, что замыкали озлобленность, комплексы и страхи на самих себе, стремясь перекроить внешность, изуродовав себя до неузнаваемости. Так ведь как бы не так, и всё это — только верхушка айсберга, в то время как его основание — это ненависть к окружающему миру. За то, что не принимает такой, какая есть, за то, что заставляет меняться, сравнивать себя с другими, вечно ощущая собственную ущербность. И как результат получить единственный выход — обвинить во всех мыслимых и немыслимых бедах всех и каждого, дабы себя любимую выгородить. После таких вот умозаключений люди в глазах описанной барышни делятся на два типа: «враги» и «кошельки». Первый тип — это потенциальные соперники и соперницы в борьбе за место под солнцем. С ними разговор короткий: у кого клыки острее, тот тому глотку и перегрызёт. Второй же тип и вовсе в особом представлении не нуждается, а перечень действий в отношении его представителей сводится к двум словам — не упусти. Хоть до самых небес вознесись, да хоть на дно опустись, только бы добиться финансового обеспечения, что есть ценность совершенно прозрачная, осязаемая и, как следствие, не вызывающая ни единого сомнения.       Такечи брезгливо поморщился. Материализм в такой грубой форме был чужд его утончённому мировосприятию, а потому и девушки, использующие свою привлекательность как разменную монету, вызывали у него стойкое отвращение. Как можно уважать или восхищаться той, кто видит в мужчине не достойного спутника жизни, а лишь ходячую покупательскую способность? Это так безнравственно и аморально — соглашаться на свидания только из-за желания потратить пачки чужих денег! А вот маленьким девочкам такое и в голову не придёт! Эти чистые душой и помыслами создания настолько непорочны и открыты миру, что простого обещания купить им мороженое или конфетку достаточно, чтобы увлечь их за собой хоть на край света…       — Тревога!       — Да, именно, — печально согласился Такечи, расстроенно прикрыв глаза и продолжив размышлять уже вслух. — Я как никто другой испытываю тревогу за нравы и мораль современного общества. А ведь хорошо известно, что именно женщина, чья первостепенная роль — быть матерью и правильно воспитывать будущее поколение, формирует в сознании своих детей представления подобного рода. Но что же мы имеем сегодня? Современные девушки и сами ни черта не знают о чести и добродетели, так что они могут рассказать отпрыскам? Настоящая трагедия! Не зря ведь считается, что страна, в которой велик процент девственниц, берегущих честь до свадьбы, — это непобедимая страна, страна людей сильных духом и благородных нравом!..       Мужчина был готов ещё долго рассуждать на столь животрепещущую тему, когда его вольный поток мыслей бесцеремонно прервал болезненный толчок в плечо.       — Хватит бубнить себе под нос, сэмпай! У нас тут проблема вообще-то!       Философские изыскания Такечи настолько его увлекли, что он поддался их воодушевляющему порыву, воспарив на крыльях собственных фантазий и оставляя где-то далеко-далеко внизу тяготы бренного бытия. Какого же было его удивление, когда по возвращении из странствий по просторам собственных мыслей он попал в хаотичную круговерть оставленного им мира. Люди вокруг него суетились, бегали из стороны в сторону, выкрикивая какие-то обрывочные фразы, совершенно терявшиеся в общем гуле звучащих голосов.       — Похоже, у нас гости, — хмурясь от напряжения, процедила Матако сквозь зубы. Покрепче сжав револьверы в руках, она сосредоточенно обводила взглядом пристань, выискивая притаившихся недругов. Однако как бы ни пыталась девушка абстрагироваться от царившей суеты, мельтешащие перед глазами люди предоставляли крайне мало возможностей разглядеть поверх их голов хоть что-то. Ей бы забраться куда повыше, дабы увеличить угол обзора, и, как следствие, иметь больше шансов первой заметить и атаковать неприятеля. Но ведь не оставишь пленницу заботам одного только Такечи-сэмпая, который очень хорош по части мозгового штурма, но совершенно бессилен против грубой физической силы. Так что Матако пришлось отказаться от идеи занять более выгодную позицию в ущерб возложенной на неё ответственности. Злясь на собственную беспомощность, блондинка бросила гневный взгляд на Цукуё. То, что её поведение стало причиной стольких проблем сегодняшним утром — это одно. Но как, чёрт возьми, она умудряется вставлять палки в колёса и мешать Матако добросовестно работать, не делая вообще ничего?!       Впрочем, Цукки, чья светловолосая макушка в настоящий момент испытывала на себе испепеляющий взор грозной надзирательницы, оставалась к нему совершенно равнодушна. Да что там взор! Казалось, если бы сейчас прямо перед ней на большом резиновом шаре прокружил трубящий в горн цирковой слон, девушка и ему не уделила бы никакого внимания. Ей вдруг отчётливо представилось, что она оказалась в самом сердце если и не всей вселенной, то, по крайней мере, этой галактики. И всё происходящее в настоящий момент, будь то события, творящиеся прямо на её глазах или же на противоположном конце земного шара, будь то полёт сорванного ветром лепестка дикой сливы или вращение звёзд вокруг центра Млечного Пути — всё это не просто проходит сквозь неё, это и есть она сама. От подобных откровений голову завертел лихорадочный ритм, сердце бешено заколотилось, сжимаясь от смутного беспокойства, мучительного предчувствия чего-то очень волнительного и… долгожданного?       Растревоженная неясными переживаниями, девушка растерянно всматривалась в лица пробегавших мимо неё людей, однако ничто в их облике не рассеивало тучи сомнений и тягучей неизвестности. Внутреннее томление было столь велико, что сбивалось дыхание, а живот скручивало спазмом от нервного напряжения. В глазах помутнело, и Цукуё, чувствуя, что вот-вот готова потерять сознание, вскинула голову вверх, делая настолько глубокий вдох, насколько только позволяли лёгкие. Морской воздух с отчётливым солоноватым привкусом оказал на девушку живительное воздействие, помогая прийти в себя.       Цукки вдруг подумалось, что весь этот переплёт, в который она каким-то невероятным образом умудрилась угодить, до боли напоминает сюжет романа викторианской эпохи. А она-то думала, что если и станет героиней какого-то произведения, то это будет триллер или боевик. Но нет, вместо этого она превратилась в трепетную барышню, падающую в обмороки и приходящую в себя, вдыхая ароматы нюхательных солей. Цукуё слабо усмехнулась. Что там дальше по сценарию? Прекрасную леди спасает благородный рыцарь? Ну что ж, она свою позицию заняла уже довольно давно, сидит вот битый час неизвестно где, связанная по рукам и ногам, слабая, точно котёнок, окружённая толпой каких-то мутных личностей с сомнительными намерениями… Где же ты, о благородный принц, отчего же совсем не торопишься прийти на помощь даме своего сердца?..       И в этот миг Цукки показалось, словно сам Лунный старец* очутился рядом, пристально посмотрел в её глаза и в ответ на застывший в них немой вопрос тихонько рассмеялся, покачал головой и взглядом указал удивлённой девушке на змейкой взвившуюся в воздух светящуюся красную нить. Затаив дыхание, Цукуё горящим взором проследила за каждым её изгибом, за каждой петелькой и узелком, чтобы наконец-то добраться до того, к кому она тянулась.       Как во сне увидела она парившего над земной твердью светлейшего из всех небожителей. Тёплые лучи закатного солнца мягко обволакивали его фигуру красновато-золотистым сиянием, расцвечивая нежными переливами кончики беспорядочно взъерошенных кудрей. Цукуё невольно залюбовалась игрой света в серебристых волосах, цвет которых был подобен самой благородной и драгоценной породе белого нефрита. Зачарованная, она не могла оторваться от ласкаемых лёгким морским бризом прядей, неосознанно теряясь в мечтаниях о том, как сама зарывается в них пальцами и нежно поглаживает. Кажется, где-то на середине этой опьяняющей грёзы взгляд девушки опустился ниже, встречаясь и вмиг переплетаясь с яшмовым взором посланника поднебесной. Расстояние, разделявшее их, оказалось не в силах утаить от неё хотя бы одну черту его величественного лика. Ничто не омрачало спокойствия высокородного мужа, он словно и вовсе не замечал суетящуюся орду недругов у своих стоп, точно все они были не более чем рябью на глади озера.       Цукуё ощутила жгучую тоску, стоило только закрасться мысли, что, должно быть, даже её саму подхватила и смыла эта людская волна, скрыла в своём потоке от небесного господина, из-за чего его взгляд, пусть и устремлённый прямо на неё, проходит насквозь, оставляя девушку незамеченной. Однако тяжкая дума не успела омрачить чела, сковав его печатью одиночества и печали. Вместо этого щёки нежного девичьего личика расцвели розовым пионом, а глаза засияли чистейшей росой на лепестках колокольчика. Потому что в этот миг Нефритовый Император*, сошедший в мир земной из обители бессмертных, одарил её величайшей драгоценностью, что только может даровать небесный владыка в знак своей высочайшей благосклонности — он улыбнулся. Мягкая, тёплая улыбка согревала сердце, изгоняя беспокойство и принося умиротворение, ощущение защищённости от любой невзгоды. Цукуё чувствовала, как растворились последние тревоги, как царящий вокруг беспорядок обратился презабавнейшей шуткой, способной увлечь или насмешить, но не взволновать. Теперь он был рядом, а значит всё, что царило в мире — лишь капли орошающего землю ливня, барабанящего по окнам, но не в силах пробраться внутрь её укромного и тёплого уголка, её убежища от всех невзгод, её дома.       — Вот он! Наверху, на грузовом контейнере! — раздался ужасно неприятный вой то ли справа, то ли слева, а, может быть, и с обеих сторон разом. Вслед за этим воздух со свистом прорезали десятки несущих верную смерть пуль. Однако что они могли сделать тому, кто сам предопределяет пути всего сущего? Не успели снаряды пройти и половину пути до местонахождения своей цели, как владыка Неба и Земли грозным снежным барсом ринулся вниз, и не оставляя противникам и единого шанса уследить за его перемещениями, в несколько стремительных прыжков материализовался совсем рядом с Цукуё.       Сильные руки подхватили смешавшуюся блондинку, легко отрывая её от земной тверди и крепко прижимая к своей груди. Нефритовый государь окинул свою ношу взглядом, словно справляясь о её состоянии, и, полностью удовлетворённый увиденным, ринулся с ней сквозь толпу совершенно обескураженных врагов.       Цукуё потрясённо моргнула. Конечно, не ей, простой смертной, было поучать императора вселенной, повидавшего на своём веку столько вёсен, сколько неподвластно людскому счёту времени. Быть может, именно поэтому ей, простому слабому человеческому существу, было не постигнуть образа мыслей и действий совершенномудрого правителя. Однако даже осознавая свою несостоятельность рядом с ним, Цукки не могла справиться с потрясением и… разочарованием?.. Ох, не этого она ожидала от Нефритового государя, совсем не этого…       — Какого?.. — Матако, впавшая в ступор после столь вероломных действий, наконец-то начала приходить в себя. — Ах ты скотина, а ну живо отпусти! Какого хрена ты вообще куда-то меня потащил!       Саката, вплоть до сего момента весьма удачно игравший роль бесстрашного и совершенно невозмутимого перед лицом смертельной опасности храбреца, притормозил, в некотором недоумении рассматривая пыхтевшую от негодования девушку на своих руках. Прошло несколько мучительно долгих секунд, прежде чем осознание мрачной тенью легло на его лицо.       — А… Ты ведь не Цукуё, да? — слабым голосом поинтересовался мужчина, глядя на багровеющее от бешенства лицо Матако. — Кхм… Как-то неловко вышло. Слушай, подыграй мне, а? Я тебе заплачу. Правда, с собой у меня только 100 йен, но как только мы отсюда выберемся, то могу подкинуть ещё 200…       — Ты больной?! — взревела окончательно выведенная из себя девушка. Она была настолько разъярена, что создавалось ощущение, будто волосы на её голове вот-вот обернуться шипящими змеями, а метающий гром и молнии взгляд обратит схватившего её нахала в каменную глыбу. — Тебе что, всё равно, кого спасать?! На кой чёрт ты вообще явился, раз даже не знаешь, как выглядит заложник?!       — Всё я знаю, — возмущённо, но не слишком уверенно буркнул Гинпачи. — Я, что ли, виноват, что вы издалека так сильно похожи? Да и к тому же обе блондинки, чем и попутали честного человека! В Японии, знаете ли, люди со светлыми волосами на каждом углу не встречаются…       — Ахо! Недоумок, король всех идиотов! Это ж надо быть такой бестолочью! Да отпусти ты меня наконец! — силилась вырваться из рук Сакаты голосящая Матако, однако на удивление никак не могла преуспеть в своём устремлении.       — Однако… Полагаю, нам достался довольно необычный противник, — донёсся откуда-то из-за спины Гинпачи мужской голос. Обернувшись, он увидел высокого типа в длинном тёмном плаще, солнцезащитных очках и наушниках, стоявшего ровно там, откуда Саката не так давно подхватил ныне брыкающуюся в его объятиях девицу. — Полагаю, господин не был так глуп, чтобы заявиться на вражескую территорию в одиночестве? Но если так, то где же прячутся ваши союзники, почему не бегут на помощь своему генералу? Полагаю, ваше положение нельзя назвать завидным и поддержка бы пришлась как нельзя кстати.       — Ха, — усмехнулся Гинпачи, меряя собеседника саркастичным взглядом. — А я вот полагаю, что будь моё положение таким уж незавидным, вместо разговоров и угроз меня бы уже давным-давно изрешетили, превратив в этакое подобие дуршлага. К чему же эти проволочки? Неужели эта милашка у меня на руках настолько важная птица, что вы за неё так трясётесь? Кто она, женщина вашего босса?       — А… ах-ха-ха-ха, — как-то невпопад рассмеялась Матако, прикрывая руками лицо, тем самым скрывая совершенно неуместно расплывшиеся в радостной улыбке губы. — Что ты м-мелешь? К-какая ещё… «ж… ж… женщина босса»? — она изо всех сил пыталась скрыть за деланным возмущением счастливое волнение, однако выходило из рук вон плохо. Чувствуя на себе недоумённые взгляды, девушка постаралась как-то реабилитироваться, однако сладостно запевшее сердце мешало соображать ясно, а потому она как на духу выпалила следующее: — Да если хочешь знать, я вовсе ничья не любовница, а самый лучший снайпер во всей нашей банде! И будь я сейчас свободна, то смогла бы снять тебя, больше никого не задев, даже будь ты увешан заложниками, точно рождественская ель — игрушками!       — …Матако-доно… — насилу выдавил из себя Такечи, безуспешно стараясь унять интенсивно дёргающийся левый глаз, — ты бы хоть немного думала, прежде чем что-то говорить…       — А ты, красавчик, ей рот не затыкай, — вмешался преисполненный негодования Гинпачи, сжимая девушку ещё плотнее и крепче, так что та даже слабо пискнула. — У нас страна свободная, да и равноправие полов уже более полувека как утвердили. Так что не слушай его и говори то, что хочешь, куколка. Кстати, вопрос: раз уж ты такой прекрасный стрелок, то где твоё оружие?       Матако удивлённо вздёрнула бровь, на автомате сжимая ладони крепче, ожидая почувствовать под пальцами твёрдость рукояти револьверов. Однако что в правом, что в левом кулаке оказалось совершенно пусто. Сбитая с толку таким поворотом, блондинка прокрутила в голове недолгую цепочку предшествующих событий. Так, вот она стоит рядом с пленницей, озираясь по сторонам в поисках недруга. Оружие в этот момент было при ней. Вот этот кучерявый олень хватает её и убегает. Да, и тогда она не выпустила из рук револьверы. Вот он останавливается, мелет всякую чушь, а она, не помня себя, чихвостит его на чём свет стоит, попутно размахивая двумя заряженными пушками… Чёрт возьми, почему она не прикончила его тогда?! У неё был шанс выстрелить в упор, так какого чёрта она развесила уши и повелась на его трёп?! О-о-о…       И тут до Матако дошло. Она выронила их. Выронила тогда, когда он назвал её женщиной Шинске-сама. Она была настолько огорошена этим нелепейшим предположением, что забыла обо всём на свете. О том, в какой ситуации находится, о том, кто толкует о якобы существующей между ними связи, о том, что не может позволить взять чувствам над собой верх. Было слишком поздно. Её признали возлюбленной Шинске-сама, признали достойной его любви. А ведь до сей поры никто, ни одна живая душа даже намёком не обмолвилась о возможности взаимных чувств. Пусть даже о её влюблённости и знала чуть ли не вся банда, над ней либо тайком потешались, либо одаривали сочувственными взглядами. А тут на тебе, и на голову сваливается поддержка, откуда не ждали…       Меж тем так и не дождавшийся ответа Гинпачи бесцеремонно прошёлся по Матако взглядом, выискивая намёки на огнестрельное оружие, однако поиски результата так и не принесли. Пожав плечами, мужчина опустил подозрительно притихшую блондинку на землю, поставил прямиком перед собой, одной рукой крепко удерживая её ладони за спиной, а другой обвив тонкую шею. Поморщившись от на редкость гадостного чувства, что использует в качестве живого щита девушку, Саката напомнил себе, что находится отнюдь не в том положении, чтобы геройствовать и проявлять галантность учтивого кавалера. Ох, завязывать надо с этим, да побыстрее…       — Ну, и? — громко вопросил Гинпачи, состроив недовольную мину и в очередной раз повергая присутствующих в недоумение. — Долго мне ещё ждать, когда ты покажешь своё ясное личико? Ты, знаешь ли, не Оно-но Комати, чтобы ради тебя приходить на сто свиданий за ширмой*!       Раздался приглушённый отрывистый смех, тут же заставивший Сакату напрячься. Чего и говорить, от всей этой вооружённой до зубов братии и то не веяло таким ощущением опасности, сколько вызывало единственное неровное дребезжание низкого голоса. Тем не менее, внешне Гинпачи остался всё также беспечен, легкомысленно ухмыляясь вышедшему из скрывавшей его тени мужчине.       — Помнишь легенду о Сусаноо и Аматерасу*? — небрежно брошенный вопрос звучал так, словно ему предшествовала долгая беседа, сопровождаемая распитием саке и ленивым бренчанием на сямисэне. Не особенно спеша продолжить мысль, Такасуги выдохнул серую табачную дымку, равнодушно следя за тем, как подхваченное ветром облачко разрастается, точно расправившая крылья птица, и тут же исчезает, бесследно растворившись в воздухе. — Бог ветра вознамерился отправиться к сестре, дабы выказать своё почтение к ней, однако смирения ему хватило ненадолго. Ни с того ни с сего разбушевавшись, он уничтожил рисовые поля богини солнца, не сдержал тошноты в её храме, после чего снял шкуру с коня и забросил его тушу в покои, где Аматерасу занималась шитьём… — тут Шинске вновь прервал свою речь, неторопливо затянулся и обратил насмешливый взгляд на Сакату. — Мне всегда было интересно, каким непроходимым дураком надо быть, чтобы с таким упорством рыть себе могилу? Нэ, Гинтоки, может быть, хоть ты ответишь на этот вопрос, раз уж твоя граничащей со слабоумием наглость вполне равноценна беспутству Сусаноо?       — М-да… Для человека, строящего из себя столь тонкого эстета и философа, ты поразительно непроницателен, — ответил Саката, расплываясь в ещё более широкой сардонической улыбке. — Но ты так старался, толкнул красивую речь, корча страшно глубокомысленные рожи, лишь бы только узнать моё мнение, что я не могу не поделиться им с тобой. Ты говоришь, что поведение Сусаноо выдаёт в нём идиота, но на деле только он один и поднимает справедливый бунт против изначальной абсурдности устройства мира в мифе. Баба в качестве верховного божества — вы это серьёзно?! Матриархат — это полнейшая чушь, всё равно, что перевёрнутое дерево, чьи ветви вросли в землю, а корни тянутся к солнцу! Сусаноо понимал это как никто другой, но в своё время поддержать его было некому! А как бы он обрадовался, если бы уже тогда кто-нибудь процитировал ему чудесные строки из «Онна Дайгаку»*! — и тут, не особо заботясь о своём не слишком завидном положении, Гинпачи прокашлялся и звучным голосом продекламировал: — «Женщина должна смотреть на мужа своего, как на само Небо, и всегда без устали только о том и думать, как бы угодить ему и тем избежать небесной кары»!       — Браво, — флегматично протянул Такасуги, смотря на Сакату взглядом опытного врача, наблюдающего очередной приступ буйного душевнобольного. — Для тех, кто разделяет позицию мужского шовинизма, твои слова прозвучали очень проникновенно.       — Отрадно, что мои скромные старания оценил даже такой знаток, как ты, — осклабился Гинпачи. — Хотя что это я, вгоняю твою мизантропию в узкую колею одного только женоненавистничества. Или… Может ли быть, что со времени нашей последней встречи ты по-настоящему изменился и подрос? Ах, конечно, когда я говорю «подрос», я имею в виду рост ментальный, когда мальчик поднимается на ступень выше по лестнице возмужания, впервые понимая, для какой цели ему нужна девочка. А так я и сам вижу, что с точки зрения физического развития природа решила отдохнуть…       — Тэмэ, — гневно прошипела Матако, уязвлённая оскорблениями в адрес обожаемого ею Шинске-сама значительно больше, чем тот, кому они по факту и предназначались, — скажи ещё хоть слово, и я тебя…       — Что-что ты сделаешь? — насмешливо оборвал её Саката, быстро сообразивший, как можно утихомирить рассерженную девушку. — Привыкла иметь дело со своим пигмеем и теперь думаешь, что справишься с мужчиной нормального роста. Да и потом, неужели я не прав? Признай, что украдкой вздыхаешь по возможности носить туфли на каблуках и при этом не вынуждать своего возлюбленного целовать тебя в прыжке.       — Я… мы… не… не… це-це… — Матако, нынче полностью оправдывающая звание Алой пули одним только цветом своего лица, разом утратила и желание, и возможность давать отпор своему оппоненту.       — Так-то лучше, — довольно кивнул мужчина. — Вернёмся к нашей теме. Объясни мне вот что: почему именно блондинки? Что, только они подходят для взращивания пилюли бессмертия*? Хотя, судя по всему, ты скорее собираешь новую экспедицию к острову Пэнлай*. Вынужден огорчить, эта конфетка, — тут Гинпачи впервые за всё время своего триумфального появления обратил внимание на Цукуё, занимавшую своё прежнее положение, — никак не подходит для таких вылазок. У неё уже и фантик разорван, и сама она надкусана в нескольких местах. Уж поверь мне, всю прошлую ночь мы играли в тучку и дождик, резвились, точно феникс с его верной подругой, порхающие во цветах, точно рыбки, плещущиеся в пруду. А под утро эта малышка разыграла для меня продолжительные трели на флейте, в исполнении которых, должен признать, за ней имеются особые таланты*…       — Как, так Тобита-сан ещё и прекрасно музицирует? — радостное восклицание, перебившее вещания Гинпачи, послышалось от высоченного брюнета в солнцезащитных очках. — Полагаю, ваша партия на флейте и моя игра на гитаре чудесно дополнят друг друга, сливаясь в гармоничный унисон, — довольно заключил он, одобрительно улыбнувшись Цукки, и, казалось бы, напрочь не замечая её ошалелого вида.       Это ещё что за хрен с горы?!       До сей поры Саката рассказывал столь же тускло и безэмоционально, словно дело касалось описания процесса чистки зубов или поглощения пищи, но от реплики этого долговязого у него против воли перекосило лицо. Возникло необъяснимо острое желание выпустить из рук едва держащуюся на ногах Матако и предельно доходчиво донести этому любителю музыки свои размышления по поводу высказанного предложения сыграть с Цукуё дуэтом. И если с первого раза будет не понятно, то со второго Гинпачи постарался бы особо, до конца дней лишив не в меру прыткого юношу возможности не то что с кем-то в паре наяривать, но и в гордом одиночестве солировать… К великому сожалению, мужчина был не в том положении, чтобы разгуляться во всю мощь, наплевав на всё и вся, поэтому тёмным мыслям не суждено было уйти дальше его собственной головы.       — Гинтоки, — голос Такасуги выдернул Сакату из невесёлых раздумий, — ты догадываешься, почему всё ещё жив?       — Не знаю, — неопределённо поведя плечами, раздражённо бросил Гинпачи. Шинске со своими маниакальными высокомерными бреднями ему и раньше был не особо интересен, а теперь и вовсе вызывал одну лишь досаду. — Может, тебе не даёт покоя классическое злодейское амплуа? Хочешь поведать мне во всех подробностях о цели своих адски коварных планов, перемежая рассказ о них с раскатами дьявольского хохота, заставив меня умирать на месте мучительно медленной смертью от пытки столь затасканным клише?       — О, не беспокойся, в отличие от тебя я не подвержен словесному недержанию, а потому о ходе моих замыслов ты можешь узнать разве что наблюдая за их воплощением с того света, — будничный тон, меланхоличная усмешка, холодный и острый, точно лезвие бритвы, взгляд… Пожалуй, Такасуги мог сказать ещё кучу совершенно отвлечённых от данной темы вещей, при этом оставив совершенно неизменными три названные выше составляющие.       Вот, например, он вполне бы мог выдать что-то вроде этого:       — О, не беспокойся, в отличие от тебя я не забыл взять зонт, а потому можешь провожать меня ненавидящим взглядом, оставшись мокнуть под проливным дождём.       …или вот этого:       — О, не беспокойся, в отличие от тебя мне не грозит одинокая старость, а потому на склоне лет я пришлю тебе открытку с моей восьмой или девятой свадьбы на очередной молоденькой длинноногой модели, которую ты сможешь как следует рассмотреть на фото.       …и даже вот этого:       — О, не беспокойся, в отличие от тебя я настолько крут, что для поддержания зрительской любви мне достаточно появиться даже раз в пятьдесят серий, а потому можешь рассчитывать встретить моё имя в пятёрке лучших и в следующем рейтинге популярности персонажей. И, думаю, не следует пояснять, кто бы оказался в топе первым, если бы мне уделяли хотя бы четверть того экранного времени, что достаётся тебе...       От последнего варианта Сакату передёрнуло, а пальцы, сжимавшие запястья Матако, непроизвольно сомкнулись плотнее, отчего девушка болезненно ойкнула, несколько отрезвив ушедшие в самоволку мысли.       Ками-сама, да что ж он в облаках витает, будто нарочно загоняя себя в самое скверное расположение духа? Надо бы сосредоточиться на дипломатическом решении конфликта, а вместо этого внутренний голос словно подначивает пуститься во все тяжкие, пойти по кривому пути бездумного насилия, вырвав победу через бой. Гинпачи уже давно не помнил за собой такого острого желания схлестнуться с противниками в поединке, выплеснув в сражении целую прорву неясных эмоций и чувств, намертво перепутавшихся меж собой и образовавших неделимый ком, вызывающий неутихающее раздражение и злость. Будь на кону только его голова, он бы ещё мог рискнуть, особо не заботясь о последствиях. Вот только присутствие связанной по рукам и ногам Цукуё, бессильной самостоятельно выбраться из заложниц, точно также связывало по рукам и ногам его самого, строго настрого ограничивая в выборе действий.       — При данных обстоятельствах от тебя зависит только одно, — меж тем продолжал Такасуги. — Можешь сам выбрать, будет ли твоя кончина быстрой и лёгкой или наступит в результате длительных агоний. Всё зависит только от того, скоро ли ты расскажешь, каким путём вышел на наше местоположение.       — «Каким путём вышел на наше местоположение», — передразнил Гинпачи, закатывая глаза. — Гадал на панцире черепахи и бараньих костях*, как же ещё! Уж конечно, тут совершенно ни при чём заведённые тобой крысы, сливающие информацию людям из «14К». Само собой, точно также никто и ведать не ведает о хитроумном плане натравить Джираю на своих хозяев, давя на него при помощи взятой в плен дочурки. И, кстати, прежде чем спустить на меня своих цепных псов, подумай о таком любопытном факте: что будут делать члены триады, понимая, что якудза хочет воспользоваться против них их же сильнейшим оружием? Смиренно сложат ручки, ожидая объявления навязанной войны? Или пустят в ход все силы, дабы уничтожить источник потенциальных бед? Война — это всегда невыгодно, а в мафии вряд ли о чём-то пекутся больше, чем о собственных тугих кошельках. И уж конечно, стократ проще устранить взятую в заложники девчонку, чем её проблемного папашу, способного в одиночку существенно сократить ряды «14К». Так что сам делай выводы, насколько сложно найти способ расправиться с беспомощной пленницей.       — А ты, стало быть, теперь действуешь заодно с «14К»? — словно проигнорировав всю остальную информацию, с усмешкой осведомился Шинске.       — Чёрта с два я буду с ними заодно, — с неприкрытым отвращением скривился Гинпачи. — Последнее, что меня интересует — это участвовать в вечных дрязгах между двумя вшивыми дворнягами. Я тут сугубо по своим интересам. И хотелось бы оставить всё, как есть, сбагрив надоедливую девчонку на ваше попечение, но, увы, тогда не приходится гадать, чьё имя будет первым в списке жертв её мстительного папаши. А я не только не намерен заканчивать жизнь на такой минорной ноте, но и рассчитываю сполна получить за все свои хлопоты с этим проблемным ребёнком.       — Каким же это образом? — хищная ухмылка ещё больше заострила черты лица Такасуги, делая похожим на охотившегося за добычей лиса.       — Всё очень просто, — как ни в чём не бывало продолжил Саката, — ты отпустишь Цукуё со мной.       — О, конечно, ведь я так обеспокоен твоим благосостоянием и судьбой.       — Вот и правильно, — осклабился Гинпачи, — потому что именно от этого зависит, удастся твой план или нет. Видишь ли, так как я лицо незаинтересованное, выступающее в качестве нейтральной стороны, то пока она со мной, «14К» не будет убивать девочку. Им это попросту невыгодно, ведь тогда они самолично настроят Джираю против себя. Гораздо проще отложить похищение до возвращения паука в приготовленную специально для него сеть.       — Стало быть, я должен доверить успех всей операции тебе? Ты это серьёзно?       — Как никогда прежде. Я даже знаю, каким образом ты сможешь вернуть Цукуё после того, как объявится Джирая. Но сейчас не лучшее время говорить об этом, по крайней мере, до тех пор, пока нас окружает столь огромное число слушателей. Кстати, я бы всё-таки посоветовал почистить их ряды, хорошенько убедившись в благонадёжности своих пешек.       — Знаешь, ты сам себе противоречишь. Говоришь о том, что не доверяешь затесавшимся среди моих людей засланным гонцам, а сам во всеуслышание разглагольствуешь о том, что собираешься увести из-под носа триады их любимую приманку.       — Так, может быть, на это и расчёт, — спокойно улыбнулся Саката. — Такасуги… Сколько мы работали вместе, лет 13? Уж за это время ты должен был понять, что выбирая между судьбой этой птички, которую ты так жаждешь засадить в клетку, и своей собственной участью, я никогда не отдам предпочтение первой. Всех на свете не спасёшь, да и ввязываться ради одного единственного неблагодарного ребёнка, зажатого меж двух огней, — это не по моей части. Подумай, чего ты можешь лишиться, если откажешься от моего предложения, или, напротив, что приобретёшь, пойдя мне навстречу.       С этими словами Саката отпустил руки Матако, с силой оттолкнув её от себя. Она и раньше служила весьма сомнительным гарантом его безопасности, а теперь её удержание и подавно потеряло какой-нибудь смысл. Если уж Шинске решит, что ему не жить, то пленённая девушка не создаст реальной помехи для устранения Гинпачи. Это в эпоху благородных самураев воины выходили сражаться один на один в соответствие с чётким регламентом, предписывающим битвы только между людьми одного статуса и равного уровня мастерства. Однако с тех давних пор, как в страну впервые завезли огнестрельное оружие, ранг и закон чести перестали иметь существенное значение, сменившись небезызвестным правилом «на войне все средства хороши». Гордые самураи, с юных лет отдававшие долгие годы жизни обучению владением мечом, относились к пригодным для использования уже после нескольких месяцев практики аркебузам с полнейшим презрением. Зато народу попроще такое оружие пришлось по вкусу, ведь оно полностью компенсировало нехватку умений дальнодействием и скоростью поражения противника. Много воды утекло с тех времён, однако и по сей день ситуация в данном отношении изменилась крайне слабо, а потому услышать предложение закончить жизненный путь, схлестнувшись с достойным противником, сегодня может разве что напыщенный главный герой какого-нибудь не в меру пафосного аниме. Реальность же была менее поэтичной, а потому ключом к вратам в мир иной служила пущенная в лоб пуля.       К такому же невесёлому исходу морально готовился Саката. Да, он был в достаточной мере сумасшедшим, чтобы заявиться в одиночку против банды якудза, однако это не означало, будто бы ему приходилось страдать ещё и от жёсткой формы психоза на фоне мании собственного величия. Тут и к гадалке можно не ходить, а ясно как белый день, что пока они с Шинске вели светские беседы, члены Ямагути-гуми заняли позиции по всему периметру от проникшего в их стан врага. И вот теперь стоит Такасуги только дать отмашку, и огонь откроют со всех сторон, превратив Гинпачи в форменное решето… Мужчина тяжело вздохнул. Вот так вот и закончится его существование — от рук кучки статистов. Да-да, тех самых, которые полностью сливаются с декорациями, служа задником для нормальных персонажей, и чья единственная роль — создавать ощущение глобальности происходящего. Знаете, что он увидит, если вздумает прямо сейчас пробежаться по своим палачам взглядом? Топорные квадратные фигуры с кривыми сосискообразными конечностями и лицами, в лучшем случае напоминающими героев из «Садзаэ-сан»*… Да они настолько никчёмны, что даже автор фанфикшэна не удосужился составить им мало-мальски удобоваримого описания! И от руки таких вот недругов должен пасть он, грозный Белый Демон Саката Гинтоки?! Серьёзно?!       Может, ему стоит попросить, чтобы его пристрелила Матако? От её руки было бы как-то приятнее встретить конец. Вот интересно, памятуя о значимости последней воли идущего на смерть, согласилась бы она посодействовать ему, будучи обнажённой? Ну или хотя бы топлес…       Такасуги меж тем по-прежнему никуда не спешил. Конечно, куда ему было торопиться, это ж не его жизнь висела на волоске. Судя по его отчуждённому выражению, можно было даже предположить, что он и вовсе не утруждает себя никакими раздумьями по поводу судьбы Сакаты, вместо этого перебирая в голове стихи из «Кокинсю»*: одно, другое, третье… Да что там, пока он так старательно занимается кисеру, вытряхивая из неё пепел, пока снимает с пояса небольшой кожаный кисет и извлекает из его недр коробочку с табаком, пока вкладывает маленький, размером всего-то с горошинку шарик в металлическую чашу и медленно раскуривает трубку, он вполне может пройтись по всей тысяче сто одиннадцати поэтических шедевров! И быть такого не может, чтобы он запамятовал хоть одну строчку из этого покрытого пылью веков сборника! Только не он, это ходячее воплощение идей декаданса, приправленных надменностью ушедшей аристократической культуры и неутолённой сполна яростью самурайства на заре эпохи Эдо*.       — Хорошо.       — Чего? — искренне оторопел Гинпачи, даже не сразу поняв, что именно подразумевает Шинске.       — Забирай девчонку, она твоя, — спокойно ответил мужчина, игнорируя и вытянувшееся лицо собеседника и прошедший гул недоумения в толпе меж его людей. — Но учти, что в качестве гарантий нашего договора я принимаю вовсе не твои неубедительные увещевания. Запомни вот что: попробуешь спасти её и можешь попрощаться со своими учениками. Ты же теперь преподаёшь в старших классах? Какая прелесть. Ты прямо Янкуми из «Gokusen», версия для бедных*.       — Эй, какая я тебе ещё, к чёртовой бабушке, Янкуми?! Что, сложно было сохранить соответствие по полу и назвать Онидзукой*???       — Да, суть ты ухватываешь на лету, — бесстрастно констатировал Шинске. — Тем не менее, можешь на досуге подумать над вечной темой, стоит ли спасение одного человека жизней многих жертв. Я рассчитываю, что к нашей следующей встрече ты придёшь к достойному ответу на данный вопрос, — засим сочтя разговор законченным, Такасуги развернулся к Сакате спиной и зашагал прочь. Члены банды, до этого глухо обсуждавшие произошедшее между собой, тут же умолкли, не посмев высказать даже самого незначительного комментария в отношении решения их босса. Один только мужик с квадратной челюстью, которого Гинпачи заметил ещё тогда, когда он стоял рядом с Цукуё, побежал за Шинске следом, очевидно всё-таки имея намерение поделиться собственным мнением.       Саката раздражённо крякнул. Чёрт бы побрал этого Такасуги! Он ему одолжение делает, лишает забот с малявкой, а тот оборачивает всё так, словно бы это он Гинпачи облагодетельствовал! Вот и помогай после этого людям, совершай ради них добрые поступки! Ещё и уходит театрально, оставляя за собой последнее слово и покидая сцену на лёгкой ноте незавершённости! Что за дешёвые киношные приёмы, работающие только потому, что среди здешнего контингента собралось слишком много благоговеющей перед ним публики? Шинске и в былые времена подарком не был, но, видать, пока они не виделись, среди его пресмыкающихся подчинённых не нашлось ни одного, кто бы осмелился приструнить его наполеоновские комплексы.       Недовольный всем и вся Саката, задним числом вспомнивший, что приходил вовсе не для того, чтобы насладиться карнавалом тщеславия некого нервирующего типа, повернул голову в том направлении, где всё это время томилась в неволе пленённая ученица. Всё ещё снедаемый чувствами глубокой неприязни и задетого самолюбия, Гинтоки взирал на Бансая с огромным возмущением и враждебностью, как будто бы из тумана наблюдая за тем, как тот освобождает Цукуё от кляпа, затем перемещается ей за спину и принимается за тугой узел на её запястьях. Закончив с этим занятием, парень вновь вернулся на прежнее место и, ласково поглаживая руки девушки в тех местах, где их ещё совсем недавно так неделикатно касалась верёвка, слегка подался вперёд, с лёгкой улыбкой нашёптывая что-то удивлённой блондинке… Ах, Такасуги, ах ты сволочь этакая! Уж в следующий раз Саката поведёт диалог более конструктивно, выстраивая аргументацию на серии подзатыльников, пинков по чьему-то зарвавшемуся заду, да крепких ударов боккэна…       …Так, минуту… Что там этот охламон делает?!       Осознание снизошло на голову свалившимся с небес медным тазом. За ним последовал ещё один, и ещё один, а потом они посыпались, точно капли разразившейся дождём грозовой тучи. Когда же Гинпачи немного пришёл в себя от радостей столь бурного стихийного нашествия, то почему-то вспомнил свою последнюю мысль о драке с Шинске. Шинске… Это кто? Он его вообще знает? И секундочку, зачем ждать драки с этим неизвестным и, вполне возможно, славным, дарящим детям эскимо и подбирающим котят на улицах человеком, когда тут некий субъект в тёмных очках так отчаянно нуждается в том, чтобы ему ненароком сломали нос? Ну так что, неужели будучи взрослым интеллигентным мужчиной, Саката откажется выполнить столь пустяковое желание, присовокупив пару сувениров лично от себя?       — Ара-ра-ра, данна-сама! — его расплывшееся в широкой и сверх всякой меры сахарной улыбке лицо лучилось такой всепоглощающей и горячей любовью ко всему необъятному мирозданию, что казалось, будто бы ещё немного, и оно поплывёт и оплавится, точно восковая свеча от собственного пламени. — Как вы заботливы и милы к этой чудной девчушке! Как прекрасно, что и на нашем веку не перевелись мужчины, готовые взять на себя заботу о сирых и убогих. Признайтесь, наверняка вам по нраву кто-нибудь, вроде безвольной и до одурения высоконравственной Отикубо*? — тут Гинпачи заговорщицки подмигнул несколько оторопевшему Бансаю, продолжая всё тем же елейным голосом, коим обычно разговаривают клеящиеся к богатому мужику и необременённые излишними умствованиями школьницы. — Мне же всегда больше нравилась Акоги. Да, возможно, она не так благочестива и изнежена, как высокородная госпожа, но ей делают честь редкая сообразительность и смелость. Не будь рядом Акоги, повесть закончилась на том, как не прекращающая своих рыданий Отикубо умирает от обезвоживания где-нибудь на десятой странице книги. Нэ, данна-сама, вы же понимаете, к чему я клоню, да?..       Речь Сакаты, прервавшаяся так же внезапно и нелогично, как и началась, завершилась тем, что он едва ли не вырвал руки Цукуё из ладоней опешившего Бансая, а затем, довольно бесцеремонно и не особо рассчитывая силы, дёрнул девушку наверх, разом поднимая с коленей. Та болезненно вскрикнула, однако Гинпачи того даже не услышал, продолжая сверлить взглядом рассевшегося на земле мужчину. Дон Жуан хренов!       — Идём, — разворачиваясь, буркнул он, и, покрепче перехватив её за кисть, насильно потащил девушку следом за собой.       — По… подождите! — попробовала было остановить его взволнованная блондинка, но это только усилило острую потребность увести её как можно дальше от этого треклятого подстрекателя неопытных дурёх. И пусть ему кто попробует помешать, Гинпачи, может, только того и ждёт, чтобы уже как следует отыграться на первом попавшемся под руку олухе.       Ба-а-а-а-а-а-бам!       Всё произошло так стремительно и неожиданно, что Саката даже не успел среагировать. Точнее, его рефлексы оказались выше всяких похвал, сработав на автомате, стоило лишь нутром почуять опасность. Резво отскочив в сторону, мужчина только и успел понять, что больше не сжимает руку Цукки, которую с непомерной силой увлекло куда-то вниз. Обернувшись, он моргнул пару раз, да так и застыл в холодном оцепенении, точно на него нечаянно прилёг отдохнуть голубой кит.       Да, его рефлексы действительно были на высоте. Вот только проявились они как-то… ммм… ну… не очень подобающе случаю, если можно так выразиться. Ибо то, что Гинпачи инстинктивно уклонился от мнимого врага, вовсе не значило, что Цукуё удалось разделить ту же счастливую судьбу. Нет, если делать выводы по её нынешнему положению, то в битве с гравитацией расклад оказался явно не в пользу блондинки. Растянувшись во весь рост на земле, она уткнулась носом прямиком в равнодушную к перипетиям её незавидной участи твердь.       У Сакаты активно задёргался глаз. Цукки убьёт его, ей богу, убьёт. И никто в целом свете не вступится за его шкуру после такого фиаско. Даже самый распоследний садюга, вроде Сого, и тот бы не одобрил такого провала: «Сенсей, даже если вы и хотели унижать и властвовать, то для начала всё-таки стоило подхватить девчонку, — назидательно произнёс голос Окиты в его голове, — а уж потом, когда бы она оказалась у вас на руках, можно было с чистой совестью швырять её наземь, с удовольствием наблюдая, как лицо жертвы искажается от шока и негодования!»       Гинпачи пробрал озноб. О, вот уж выражение шока и негодования Цукки он увидит всенепременно, не стоит и сомневаться. Собственно говоря, это, должно быть, последняя вещь, которую он сможет лицезреть прежде, чем отправиться на тот свет.       — Ано… Цукуё-сама… Вы в порядке? — вопрос граничил со слабоумием, но лучшего он придумать не мог.       Девушка, к этому моменту успевшая принять сидячее положение, вздрогнула всем телом и поспешно подтянула колени поближе к себе, чтобы иметь возможность достать до верёвки, всё ещё опоясывающей щиколотки. Её тонкие пальцы мелко подрагивали и срывались, упорно не справляясь с целью освободить ноги от сковывавших пут. Ками-сама, она, должно быть, в ярости, раз её трясёт от злости. Сакате становилось всё хуже и хуже, и он почти начал думать о том, много ли плохого случится, если он сейчас даст стрекоча? Положим, Джирая в восторге не будет, но так ли он страшен в сравнении с охваченной гневом Цукуё?       Насилу подавив в себе мысли подобного рода, Гинпачи в полуобморочном от страха состоянии опустился рядом с девушкой. Та отдёрнулась от него, слегка заваливаясь назад, и низко опустила голову, упрямо скрывая лицо за длинными выбившимися прядями светлых волос.       — Как-то неловко получилось, — продолжал меж тем нести чушь Саката, вместо Цукки принявшись колдовать над крепко завязанным узлом. — Я и не заметил, что вы не в состоянии пуститься в путь. Как глупо с моей стороны, правда? Аха-ха-ха-ха-ха-ха, — натужно засмеялся мужчина, крепче сжимая распутанные верёвки в руках. Воображение услужливо нарисовало картинку, на которой Цукуё вырывает у него треклятую бечёвку, а затем обматывает вокруг его шеи, с упоением начиная душить. И это, надо полагать, будет самый гуманный способ, до которого блондинка снизойдёт только при очень благоприятном стечении обстоятельств.       — …Государь не мог проявить себя дурно, — послышался тихий дрожащий голос.       Лёгкое удивление отразилось на лице Гинпачи. Если только что услышанные слова были частью его галлюцинаций, то они как-то слишком разительно контрастировали с представленным им зрелищем жестокой расправы. Подняв взгляд на Цукуё, мужчина скорее желал удостовериться в том, что говорила вовсе не она, нежели ища хотя бы одно подтверждение обратному. Она по-прежнему не смотрела на него, скрывая глаза в тени чёлки, однако Саката не мог прийти к неверным выводам, стоило ей вновь чуть слышно произнести:       — Это мне следует извиниться за свою неуклюжесть. Простите меня, о, Нефритовый господин. Прошу вас принять моё искреннее раскаяние за свою оплошность, — с этими словами Цукки склонилась в долгом церемониальном поклоне и лишь после этого осмелилась поднять на Гинпачи свой взор.       Первое, что открылось его вниманию — это сильно раскрасневшийся и начавший опухать нос девушки. Только потом он заметил глубоко несчастное выражение её лица, плотно поджатые губы и блестящие от застывшей в них влаги ясные глаза.       — Ты кто?       Закравшаяся в голову мысль была поистине ужасна. Он что, даже со второй попытки умудрился спасти не ту девушку?! Его кто-то проклял? Или, может быть, какой-то расшалившийся демон решил потешиться, сыграв над ним злую шутку? Чтобы удостовериться, что его не водит за нос нечисть, Гинпачи пришлось обогнуть девушку и заглянуть ей за спину. Увы, фортуна не была на его стороне, а потому даже самые внимательные обследования в области её мягкого места не привели к обнаружению скрывающегося под одеждой хвоста*. Для большей точности его выводов, конечно, стоило бы воспользоваться не только наблюдениями, но и самым тщательным путём прощупать предмет интереса, устанавливая истину через опыт. Саката скосил глаза обратно к лицу завладевшей его вниманием особы и нашёл её пылающей жарким румянцем, скрывавшим за собой краснеющий в прогрессивной степени разбитый нос и многократно подчёркивавшим её дикое смущение.       Нет, тут и без поисков хвоста понятно, что девушка перед ним может быть кем угодно, только не Цукуё. Как бы ни велико было внешнее сходство, но Цукки скорее бы череп ему проломила, чем позволила любоваться на её филейную часть. Но раз так и он смотрит на двойника из какой-то параллельной вселенной, то оригинал-то куда подевался?       — Господин… — перебил его спутанные мысли высокий и подрагивающий, точно ненароком тронутые струны кото*, девичий голос, — вы заберёте меня в свой гарем?       — Э? — от такого вопроса и прежде нестройные рассуждения Гинпачи запнулись окончательно и бесповоротно. — У меня есть гарем?! А Кецуно Ана в нём состоит?!       Прежде чем ответить, блондинка бросила на мужчину до того странный взгляд, что Сакату пронзила острая нервозность, разом превратившая само его существование в пытку. К счастью, Цукуё тут же скрыла неясный пламень фиалковых глаз за мягкой пеленой опустившихся пушистых ресниц, тем самым будто бы притушив разгоревшийся огонь костра. Однако и это совершенно безобидное действие с её стороны вызвало до крайности враждебное раздражение Гинпачи. Чёрт его знает почему, но в стремлении смущённой Цукки утаить от него истинные причины своего волнения Саката углядывал какой-то дерзкий вызов и даже насмешку над собой. Забывшись, он хотел было вздёрнуть её опущенное личико за подбородок, заставив смотреть на него в упор, пока он не прочтёт, не разгадает до конца то, что промелькнуло в глубине её истомлённого взора. Благо, тут девушка заговорила, тем самым пресекая в мужчине диковатый порыв и разом обращая всё его немалое напряжение в острый слух: голос-то у Цукуё звучал до того робко и тихо, что заглушить его мог даже шёпот шелестевших листьев.       — Я думаю, что господин имеет всякую девушку, чью любовь он возжелает.       Вот так вот. Какая премилая сентенция: «Имеет всякую девушку, чью любовь возжелает». В мультфильмах Warner Brothers следом за подобными по своей ошеломительности известиями на голову героя сваливаются стокилограммовая гиря, медная туба, чугунная сковорода, чайник с кипятком и рояль с играющим на нём котом во фраке. Гинпачи даже стало как-то обидно, что из всего списка на его долю не выпало вообще ничего. Как знать, может быть, ему бы повезло, и обрушившийся шквал тяжёлых предметов лишил его некоторых нежелательных фрагментов памяти?       — Она в бреду, — проскрежетал откуда-то сверху металлический голос. Саката поднял взгляд и наткнулся им на окаменевшую физиономию нависшего над ним Бансая. «Стало быть, и этот трубадур всё верно расслышал», — не без затаённого злорадства подумалось Гинпачи.       Брюнет меж тем продолжил:       — Полагаю, организм Тобиты-сан весьма специфически отреагировала на снотворное, которое ей вкололи, а потому она начала грезить наяву.       — Правда? — вяло поинтересовался Саката, резко потерявший интерес к говорящему с ним парню, и вновь переключаясь на Цукки. Ну что ж, это многое объясняет.       — Полагаю, эффект препарата не вечен, однако до тех пор, пока он полностью не рассеется, я бы предпочёл оставить Тобиту-сан в покое и дать ей время для полноценного сна. Я могу прямо сейчас найти для неё подходящее место, а вы…       — О, нет, спасибо! — резко вскочил на ноги Гинпачи. — Мы и так злоупотребили вашим драгоценным вниманием, данна-сама. Не смеем более отвлекать вас от насущных проблем! Нэ, Цукки, дома же лучше спится, правда? — и не дожидаясь от потерянной девушки никакой реакции, он без лишних церемоний взвалил её себе на плечо, уверенно зашагав прочь.       — До свидания, Шляпник-сан, — неуверенная интонация девушки не могла скрыть печальных ноток в её словах.       — Скорее уж, прощай, — буркнул Саката, и, будто бы из желания перехватить её поудобнее, легонько встряхнул безропотно повисшую на нём девушку. Та слабо охнула, после чего сочла должным вновь осведомиться:       — Нефритовый Император унесёт меня в свой гарем?       — Нефритовый Император очень устал, так что сделай милость, сыграй с ним в молчанку. Кто первым заговорит, тот и проиграл.       «Гарем, как же… — пронеслась унылая мысль в голове. — Куда мне гарем, когда я с одной тобой справиться не могу…»

*******************

      — Шинске-доно, — голос Такечи звучал почтительно, но вместе с тем в нём легко угадывалась настойчивость и уверенность в собственной правоте, — принимая во внимания вашу проницательность, я не сомневаюсь, что от вас не ускользнуло то обстоятельство, что Саката-сан умышленно выворачивал все факты в выгодном для него свете. Я знаю, что некогда вы и Саката-сан были товарищами и что в вашем прошлом, возможно, найдутся мотивы отпустить его сейчас, но…       — Говори прямо: ты принимаешь меня за сентиментального идиота, — перебил разглагольствования своего стратега Такасуги. Впрочем, в его словах не чувствовалось ни капли гнева за оскорблённое достоинство, напротив, подобное предположение словно бы будило в нём странного рода весёлость. — Видимо, я ещё не дал достаточно ясно понять ни тебе, ни всем остальным членам Ямагути-гуми, какое значение я придаю достижению своих целей. Что ж, пожалуй, тем даже лучше, — мужчина усмехнулся и покосился на внимательно следящего за ним Такечи. — Что же касается этого недоумка, то у меня и в мыслях не было рассчитываться с ним за дела давно минувших дней. Однако сегодня, — Шинске прервался, неожиданно спустив долго сдерживаемый резкий и хищный смешок, — сегодня он лично предложил использовать себя как инструмент, как бумажный носовой платок, который можно смять и выбросить сразу после применения. Как считаешь, могу ли я отказать дорогому другу детства в такой пустяковой просьбе? — зрачок уцелевшего глаза сузился до точки, и хотя Такасуги по-прежнему смотрел прямо на своего подчинённого, Такечи знал, что перед этим взглядом сейчас стоит отнюдь не его лицо. — Сначала захвати то, что ему дорого; когда захватишь, он будет повиноваться тебе*, — неожиданно спокойно процитировал он и, словно бы и вовсе не менялся в лице, с самым равнодушным выражением отвернулся и пошёл прочь.       Хенпейта так и остался стоять на том самом месте, на котором его покинул Шинске. Желания пойти следом, дабы продолжить разговор, больше не было. Убедить лидера в чём-то теперь невозможно, добиться внятных объяснений — и того подавно. Такечи вздохнул. Видимо, в который раз ему предстояло остаться наедине со своими собственными суждениями, сомнениями и смутными тревожными предчувствиями.

*******************

      Как только предпортовая зона сменилась тихим спальным районом довольно скучного вида, Гинпачи счёл за благо опустить Цукуё на землю и предоставить ей возможность идти собственными ногами. Ещё не оклемавшаяся девушка справлялась со свалившимися на неё обязательствами с трудом, ступая нетвёрдым медленным шагом. И хотя мужчине, уже изрядно вымотанному всеми проволочками этого удивительно нелепого дня, не терпелось побыстрее очутиться в квартире, всё же схватить Цукки в охапку и в таком положении донести её до метро было нельзя. Авось кто заподозрит в безропотной девице опоенную жертву падкого на малолеток сластолюбца. Что тогда? К делу привлекут внимание полиции, после чего Сакату с Цукуё попросят пройти в участок, где выяснится любопытный факт связи между школьницей и облагодетельствовавшим её своим вниманием Нефритовым государем… Нет уж, увольте.       С такими мыслями Гинпачи вёл девушку по улицам, стараясь держаться от неё на достаточно учтивом расстоянии, дабы их процессия со стороны не выглядела излишне деликатно. А задача эта была, прямо скажем, не из простых, ибо блондинке никак не удавалось победить пьяную качку, то и дело стремившуюся подкосить путающиеся ноги и повергнуть её наземь. Столкнувшись с такой проблемой, Саката был обречён помочь Цукки преодолеть возникшие на её пути трудности. И хотя он всего-то и делал, что целомудренно придерживал её за плечи, мужчине всё время казалось, что попадавшиеся им навстречу незнакомцы смотрят на него с явным подозрением и укором.       Но вот первый рубеж был преодолён, и парочка благополучно добралась до метро. Примостив девушку на свободное место, Гинпачи сам предпочёл остаться на ногах. Несмотря на то, что поездка обещала быть долгой, Цукки в нынешнем, столь нехарактерном для неё состоянии напрягала мужчину ещё и тем, что в любой момент могла выкинуть какую-нибудь глупость. А потому даже просто присесть с ней рядом уже представлялось ему действием излишним, попадающим в группу риска. Поэтому на протяжении всего маршрута следования он так и простоял над ней, наблюдая за покачивающейся из стороны в сторону, точно неваляшка, светлой макушкой моментально провалившейся в сон девушки.       «Да ведь неудобно же. Шея потом болеть будет», — с явным неудовольствием подумалось Сакате.       Когда же приятный женский голосок через динамики объявил название станции, являющейся непосредственным пунктом назначения учителя и ученицы, Гинпачи слегка потряс Цукуё за плечо. Та открыла глаза незамедлительно, точно бы ни на минуту их не смыкала, самостоятельно поднялась с сидения и уверенно прошла к выходу из вагона. Мужчина, несколько удивлённый столь резкой переменой, замешкался лишь на мгновение, однако очень скоро нагнал и поравнялся с девушкой.       Когда они вышли на улицу, небо уже заволокла тёмная вечерняя пелена. Но это вовсе не мешало столице жить своей жизнью, пусть даже речь и не шла о самой оживлённой части города. Всюду сияли огни фонарей, подсвеченные витрины магазинов привлекали разноцветной пестротой разложенного на прилавках ассортимента, а маленькие закусочные шумели уютным гулом весёлых и уже порядком нетрезвых голосов.       Впрочем, Сакату не особенно волновали камерные сценки повседневного быта окраины мегаполиса. Куда больше его занимала идущая рядом девушка, в чём, правда, он совершенно не желал признаваться даже самому себе. Посему вместо того, чтобы прямо осведомиться о её самочувствии, он усиленно делал вид, что всецело увлечён созерцанием забавной фигурки розового поросёнка в поварском колпаке и фартуке, приглашавшего всех и каждого посетить семейный ресторанчик, эмблемой которого он и являлся. Хотя для Гинпачи, чьи мысли в данный момент были слишком отрешены от прагматичной логики, истинное назначение скульптурки так и осталось сокрытым во тьме неизведанного. Лично он думал примерно так: ну, стоит поросёнок посреди улицы, ну и что? Свинья как свинья, ничего особенного. У неё не было ни единой причины оставаться на этом месте, но в равной же степени не было ни одного повода его покидать. Вот разве такое хоть раз, да не случается у всех и каждого? Se la vi, друзья мои, se la vi, и даже для поросят и для тех жизнь остаётся жизнью…       Саката осёкся. Оказывается, стоило ему погрязнуть в странных размышлениях о судьбах свиней в этом бренном мире, как его взгляд исподтишка переметнулся к Цукуё. К счастью для него, девушка того совершенно не приметила, а потому он мог со спокойной совестью продолжить своё скрытое наблюдение. До сей поры у Гинпачи ещё не было окончательного повода увериться в том, что Цукки полностью избавилась от своих галлюцинаций. Однако теперь во всём её лице он не мог найти и тени прежнего помутнения рассудка. Вместо этого он видел свою спутницу совершенно спокойной, если даже не сказать умиротворённой, задумчивой и… тихой.       Вот эта самая тишина больше всего не нравилась Сакате. Он бы понял, если бы по приходу в себя Цукуё разволновалась, впала в смятение чувств и закатила истерику посреди улицы. Он бы понял, если бы она в иступленном порыве разрыдалась у него на груди, сквозь слёзы лепеча сбивчивые слова благодарности. Он бы понял, если бы она обругала его на чём свет стоит и избила до потери пульса. Если уж совсем честно, то именно претворения этого последнего варианта в жизнь он до настоящего момента и ждал. Во-первых, именно такое развитие событий больше всего соответствовало характеру Цукки, а во-вторых… Что ж, пожалуй, он должен признать, что с его стороны было несколько косяков, которые могли выставить весь его героизм не в самом выгодном свете…       Гинпачи скривился и, не в силах игнорировать очевидное, скосил глаза, оценивая масштаб трагедии. Что и говорить, некогда аккуратный и прямой нос его ученицы теперь выглядел вызывающим благоговейное почтение своими внушительным размером и пропорциями. До носа тэнгу*, пожалуй, ещё далековато, но для молодой девушки сей аргумент вряд ли послужит достойным утешением. А по чьей вине она теперь отмечена столь дивной печатью насильственного обращения? Может быть, виноваты бессердечные похитители, не погнушавшиеся применить грубую силу к беспомощной девочке? Или, возможно, ранение стало результат того, что Гинпачи насилу пронёс Цукуё через самую гущу врагов, и той ещё крупно повезло отделаться столь безобидным увечьем? Да если бы! Если бы Саката хоть в чём-то мог свалить вину на злые козни недругов, он бы не преминул воспользоваться этой лазейкой, перекладывая ответственность на чужие плечи. Так нет же, все, ровным счётом все обстоятельства указывали на то, что покалечил девушку именно он, её «спаситель». Браво! Очень элегантно помог даме в беде, ничего не скажешь. Помните Такседо Маска из «Sailor Moon»? Так вот, он со своими розочками-цветочками — прошлый век! Будьте более оригинальны, подарите девушке на память дивный синяк, ласкающий взор насыщенным пурпуром фиалки, что так изысканно подчёркивает цвет её прекрасных глаз…       «Минутку. И что, давно я нахожу её глаза красивыми? Что ещё за…» — Гинпачи не закончил свою мысль, обречённо вздохнув и покачав головой. Вот ещё один пациент, которому очень нужно целительное забвение объятий Морфея… Возможно, даже больше, чем самой Цукки.       — Гинтоки.       Он так и позабыл, что за неразрешимые дилеммы мучили его сознание, изгаляясь над ним маниакальным потоком бреда. Одного только звука её голоса уже было достаточно, чтобы переменить весь ход его мыслей. Однако словно не желая довольствоваться малым тогда, когда можно взять всё, Цукуё удумала позвать его по имени. Отринув приличия, разделявшую их разницу в возрасте и социальном статусе — одним словом, все те условности, которые вплоть до настоящего момента препятствовали общению на равных. И ведь как она его назвала, как! Не тем именем, которое он использовал вот уж лет восемь, благополучно создав за ним образ не самого радивого учителя старшей школы, а тем, которое звучало лишь в далёком прошлом. После переезда в Токио рядом не осталось никого, кто бы мог обратиться к нему иначе, нежели «Гинпачи». И Такасуги, которого он встретил сегодня впервые за много-много лет, был не в счёт. Шинске — это злобный призрак всего того, что Саката некогда оставил позади, вечный кошмар и напоминание о собственной слабости. Для него не существует никого под именем «Саката Гинпачи», а есть только прежний «Саката Гинтоки» — глупый и вспыльчивый мальчишка, способный предать, бросив друга на произвол судьбы посреди пепелища разрухи. Такасуги есть голос прошлого и всей той ненависти и отвращения, которые Саката и сам себе внушал. Поэтому услышать имя «Гинтоки» от Шинске — это понятно и естественно. А от Цукуё — нет.       Какое отношение она имеет к минувшим дням его неспокойной жизни? Ровным счётом никакого. Цукки ведать не ведала о том, сколько всего связано с этим чёртовым именем и как не хотел Гинпачи пускать его в своё настоящее. Белый Демон, одержимый смертью, бьющийся в своей клетке от нестерпимой боли незаживающих ран, сведённый с ума преследовавшим его тошнотворно приторным запахом разлагающихся тел, придавленный грузом собственной никчёмности… Такой, как он, не может каждый день подниматься с постели, скуля от чувствительных последствий вчерашней попойки, и плестись на работу, где его ожидают ещё совсем зелёные, по-юношески наивные и неиспорченные вопреки всем жизненным неурядицам учащиеся 3-Z. Но то, чего не мог сделать Широяша, было под силу Гинпачи-сенсею. Пусть даже весь его образ — сплошной самообман и пустая маска, но пока эти дети были рядом, ему хотелось жить. А большего и не надо.       Сказать по правде, за все восемь лет он ни разу не испытывал желания отыскать родственную душу, дабы открыться ей и найти искупление всем своим грехам. Напротив, даже находясь в постоянном окружении людей, Саката делал всё, чтобы с ними не сближаться. Вроде бы знаком и понятен всем и каждому, а поди копни глубже — и вот уже выясняется, что ни черта о нём никто и не знает. Этакий извечный свой среди чужих. С этой же позиции его очень привлекало место учителя. Мимо постоянно проходили всё новые и новые поколения ещё совсем не знающей жизни малышни, ни разу не задерживаясь дольше положенного срока. И всё-таки на краткий миг Гинпачи успевал проследить за тем, как из вздорных эгоистов и прилежных паинек, крикливых драчунов и книжных червей, кокетливых дурёх и серых мышей формируется нечто большее и не столь однозначное. Не всегда самое лучшее и чистое, но каждому — свой путь и вынесенные из него методом проб и ошибок выводы. Его дело не осуждения и наставления, не предостережения и скучные нотации. Уж он-то знал, что в этом возрасте подавляющее большинство подростков всё равно не верит в авторитеты. Так что Гинпачи предпочитал лишь наблюдать со стороны, вмешиваясь лишь в самых крайних случаях.       Без сомнения, переведённая две недели назад Цукуё моментально попадала под изначально заданную установку, ровным счётом ничем не выделяясь и не выбиваясь из отлаженного годами процесса. Ну да, два дня назад она стала тем самым крайним случаем, который требовал к ней некоторого участия со стороны учителя. Но сути это по-прежнему не меняло. Вплоть до…       «Не-не-не, остановись, резвый сайгак, мысль ведёт тебя по ложной тропе! Не было никаких «до», как нет никаких «после». Взгляни только на эту девчонку! Вот прямо-таки сплю и вижу, как она проводит тщательный мозговой штурм, анализируя все возможные последствия от того, как она там тебя назвала: Гинпачи-сенсей, Саката Гинтоки… да хоть Сохатый Гинтуки, ей и дела нет! Цукки, возможно, ещё и от бредней своих не отошла, возьмёт сейчас и отчебучит какую-нибудь дурь сродни несуразице с Нефритовым Императором!»       Рассуждения, стоившие Гинпачи стольких сил и душевного равновесия, на деле длились не более пары секунд, во время которых Цукуё хранила паузу, несколько задумчиво глядя на учителя. Разумеется, вопреки всей его бурной внутренней патетике, лицо Сакаты так и оставалось безучастным, а глаза хранили верность излюбленному выражению, сокрытому в очах стукнутой головой об лёд рыбы. Посему девушке и в горячечному бреду бы не привиделось, что он может ожидать её следующих слов с тщательно отрицаемой, но, увы, совершенно неконтролируемой нервозностью. Цукки же, уже довольно давно погружённая в собственные рассуждения, наконец-то изрекла то, что стало плодом измышления её собственного острого ума:       — По пути домой нам бы не помешало зайти в продуктовый магазин.       Гяру — японская субкультура, девизом которой так и хочется провозгласить что-то вроде «меньше естественности, больше трэша». В реальности девушки не обязательно выглядят какими-то разукрашенными папуасами, так как существуют и весьма умеренные представительницы данного стиля, однако Такечи рассуждает не о них, а ком-то подобном — http://dlyakota.ru/uploads/posts/2015-10/dlyakota.ru_fotopodborki_strannye-i-neobychnye-subkultury-mira_5.jpeg       Лунный старец — даосское божество, покровитель сватовства и бракосочетаний. Считается, что он связывает пару, предназначенную к совместной жизни, неразрывной красной нитью.       Нефритовый Император — верховное божество среди всего даосского пантеона, правящий небом и вершащий судьбы людей.       Оно-но Комати и сто свиданий за ширмой — Оно-но Комати — известная японская поэтесса эпохи Хэйан. Во времена её жизни среди аристократов был распространён следующий ритуал ухаживания: возлюбленный направлял стихотворное – послание объекту своего воздыхания, коим в 9 случаях из 10 выступала совершенно незнакомая девушка, которую он в глаза ни разу не видел, но, тем не менее, смело описывал всю глубину своей привязанности к ней. Если строки прельщали адресата, то завязывалась переписка, после чего девушка приглашала мужчину в свои покои на свидание... за ширмой. То есть всё, чего мог добиться возлюбленный от своей пассии в первую встречу — это услышать звук её голоса да оценить возможности ума. Если свидание заканчивалось успешно, то проходило ещё немного времени, после чего между любовниками свершалась интимная связь. Так вот, к чему эта преамбула. Оно-но Комати, известная своей красотой и талантом, пленила многих своих современников. Среди них выделился один придворный, вознамерившийся во что бы то ни стало заслужить расположение строптивой прелестницы. Поэтому когда поэтесса бросила ему вызов посещать её 100 дней подряд на свиданиях за ширмой и исключительно с тем, чтобы обмениваться с ним письмами, мужчина был рад исполнить даже такую её прихоть. Правда, история донесла до нас весьма печальный исход этой затеи, ибо на 99 день придворный заболел и умер, оставив Оно-но Комати упиваться собственным горем в одиночестве, да ещё и выслушивать постоянные упрёки от всего света за то, что она, такая-сякая, мучила несчастного целых три месяца, так и не допустив до себя... Такие вот были нравы.       Сусаноо и Аматерасу — синтоистские божества, брат и сестра. Сусаноо — бог ветра, а Аматерасу — богиня солнца, верховная повелительница во всём пантеоне синто, которую также считают прародительницей японского императорского рода.       «Онна Дайгаку» — «Великое учение для женщины», созданное в период Эдо, полноценным аналогом которого в России выступает небезызвестный «Домострой».       Пилюля бессмертия — по даосизму она является залогом вечной жизни человека или, на худой конец, его долголетия. Изготовление пилюли шло путём внутренних и внешних психофизических практик. Впрочем, Гин-сан намекает вовсе не на какую-нибудь медитацию в горах, а на сексуальные контакты, которые в рамках даосизма рассматривались со следующей позиции: за одну ночь мужчина должен оприходовать несколько барышень, доводя их до радостного финала, но оставив всё своё при себе. Даосы полагали, что таким образом можно накопить в себе мужскую энергию ян и женскую инь, тем самым взрастив в себе зародыш бессмертия.       Пэнлай — мифологический остров, на котором обитают святые. Согласно легенде, первый император объединённого Китая Цинь Шихуанди в целях отыскать всё то же бессмертие отправил к его берегам корабль с девственно чистыми юношами и девушками, так как считалось, что только они могут найти путь к сказочным землям.       «Уж поверь мне, всю прошлую ночь мы играли в тучку и дождик, резвились, точно феникс с его верной подругой, порхающие во цветах, точно рыбки, плещущиеся в пруду. А под утро эта малышка разыграла для меня продолжительные трели на флейте, в исполнении которых, должен признать, за ней имеются особые таланты» — Гин-сан, ничтоже сумняшеся, использует классические формулы, присущие китайским эротическим романам, когда дело доходит до описания того самого, чему эти романы и посвящены. В большинстве случаев метафоры заключают в себе названия конкретных поз любовного соития, но вот что именно они собой представляли, о том автор умолчит, предоставляя читательскому воображению самому пофантазировать на заданную тему =)       «Гадал на панцире черепахи и бараньих костях» — в древности гадания подобного рода считались весьма достоверным способом узнать будущее, при условии, что человек был достаточно осведомлён о тонкостях истолкования ниспосланных знаков.       «Садзаэ-сан» — комедийное аниме, главной героиней которого является домохозяйка Садзаэ Исоно.       «Кокинсю» — «Собрание старых и новых песен Японии» — антология японской лирической поэзии эпохи Хэйан.       «...неутолённой сполна яростью самурайства на заре эпохи Эдо» — мирный период Эдо, длившийся чуть более 260 лет, был избавлен от любых войн и крупных конфликтов против правительства. Однако ему предшествовало многолетнее и кровавое время смут, которое даже после своего окончания не могло так просто взять, да и разом забыться. Тяжелее всего в этом плане приходилось самураям, которые в своей жизни ничего, кроме битв и не знали. Поэтому с приходом к власти Такугава Иэясу те самураи, в которых всё ещё не улеглась жажда крови, и которые, как следствие, представляли угрозу для только-только установившегося в стране режима, были отправлены на войну с Кореей, от греха подальше.       «...Янкуми из «Gokusen», версия для бедных» — «Gokusen» — манга, повествующая об учительнице старших классов по прозвищу «Янкуми», скрывающую от учеников тот факт, что она является внучкой главы одного из довольно мощных и богатых кланов якудза.       Онидзука — главный герой манги и аниме «Крутой учитель Онидзука», повествующих о том, как бывший член уличной банды решил стать самым крутым учителем.       Отикубо — главная героиня созданной в X веке «Повести о прекрасной Отикубо» — истории, очень похожей на известную сказку о Золушке. Дальше по тексту читатель встретит и имя её служанки Акоги, которая показана значительно более смекалистой и живой, нежели её госпожа. Однако с позиции времени создания повести именно слабая и утончённая Отикубо выступает олицетворением идеала женственности и добродетели.       «…даже самые внимательные обследования в области её мягкого места не привели к обнаружению скрывающегося под одеждой хвоста» — согласно японским поверьям, демоны вроде лисиц кицунэ и кошек-монстров бакэнэко могут принимать обличия людей, однако отличить их от оригинала можно по характерному хвосту.       Кото — японская цитра, щипковый музыкальный инструмент.       «Сначала захвати то, что ему дорого; когда захватишь, он будет повиноваться тебе» — цитата из трактата «Искусство войны» за авторством Сунь Цзы, посвящённого военной стратегии и политике.       Тэнгу — ещё одно демоническое существо из японской мифологии, представленное в облике мужчины огромного роста с красным лицом, длинным носом и с крыльями.