*******************
Ровно в семь утра прозвенел будильник, возвестив о том, что пора собираться на занятия. Проклиная всё на свете, изливаясь особливо лестными комментариями по отношению к виновнику ночных приключений, Цукуё кое-как продрала глаза и оторвала тяжёлую голову от подушки. Проявив стойкость характера и непреклонную силу воли, девушка вытащила ноги из-под тёплого и уютного покрова одеяла. Нашарив тапки и накинув поверх пижамы махровый халат, она, слегка пошатываясь, двинулась из комнаты в ванную. Проходя через гостиную, Цукки смерила до крайности враждебным взглядом развалившегося на диване Гинпачи. Он так и не изменил положения, в котором его давеча оставили и, кажется, совершенно прекрасно себя чувствовал с кляпом во рту. Не имея ни малейшего намерения подолгу разглядывать эту гнусную рожу, Цукки зашла в ванную и захлопнула дверь. Приняв душ и совершив стандартный утренний туалет, она прошла на кухню, выпив чашку зелёного чая и наскоро позавтракав. Затем девушка вернулась в комнату, сложила в сумку необходимые на день учебники, надела школьную форму и собрала волосы в привычную причёску. Направляясь к выходу из квартиры, она снова бросила взгляд на диван. Убедившись, что сенсей даже не думал встречать утро нового дня, Цукуё с чистой совестью и полным равнодушием прошла мимо. Нет у неё никакого желания возиться с ним ещё и теперь, увольте. Через пять минут она стояла на ближайшей к дому станции метро, а ещё через две — тряслась в поезде. Выйдя из подземки, девушка быстрым шагом проследовала до ворот школы. Войдя в здание, сняв плащ и сменив сапоги на школьные туфли, Цукуё бросила взгляд на часы. Те показывали 08:23. Войдя в кабинет, девушка молча прошла к парте и села. Вскоре прозвенел звонок, а ещё минуты через три в класс ворвалась Кагура, больше напоминающая разъярённого они*, чем повинную в опоздании школьницу. С громким топотом добравшись до своего места, она брякнула сумку на столешницу и, плюхнувшись на стул, повалила на неё голову, тут же провалившись в сон. При виде этого зрелища в глазах Окиты полыхнули языки адского пламени. Засунув руки в карманы, он бесшумно подобрался девушке за спину, поднял левую ногу и опёрся подошвой ботинка о край стола. Помедлив какое-то мгновение, чтобы насладиться моментом, предшествующим воплощению его садистского замысла, он с силой толкнул парту. Та с грохотом повалилась вперёд, а следом последовала и лишившаяся опоры девушка, поздоровавшись носом с полом. Заскрежетал вселяющий ужас хохот Сого, безумно выкатившего глаза и схватившегося одной рукой за живот, второй указывая на Кагуру. Однако радость его была недолгой: остервеневшая девушка развернулась к Оките, и, рыча от ярости, кинулась на него, впиваясь зубами в кисть. Сого взвыл, тщетно пытаясь вырвать конечность из сомкнутых челюстей озверевшей девочки, прокусившей кожу до крови. Но куда там. — Кагура, фу! — донёсся громкий возглас Отаэ. — Выплюни гадость, ещё подцепишь глистов. Кто знает, что он там этой рукой делал… Кагура тут же в ужасе разжала зубы и ногой отпихнула Окиту, из-за чего тот живописно полетел на пол. Отплёвываясь и ругаясь на манер заправского сапожника, девочка развернулась к Цукуё. — Доброе утро, Цукки-чан! — Доброе, — хмуро кивнула девушка. — Эй, народ! — раздался обеспокоенный оклик Сарутоби. — Кто-нибудь знает, где Гинпачи-сенсей? — А не всё ли равно? — флегматично протянул Хиджиката. — Небось, валяется в выгребной яме после очередной попойки. Или потеснил какого-нибудь бомжа на улице и дрыхнет под газетой. — Ой, ещё одно слово, и в выгребной яме окажешься ты, коно-яро, — вряд ли Аяме была настроена шутить. — А ведь и правда, что-то тут не так, — подал голос Шинпачи. — Гин-сан всегда приходит вовремя, даже если для того, чтобы отоспаться прямо на уроке… А уже минут десять прошло… — С ним что-то произошло! — истошно завопила Сарутоби, хватаясь за голову. — Я так и знала, что нельзя было прекращать слежку всего лишь после третьего заявления в полицию! Но теперь!.. — казалось, что девушка вот-вот разрыдается. — Так вали его искать, — дружески посоветовал Тоширо, — может быть, нам повезёт, и ты сгинешь вслед за ним. — Ребята, успокойтесь, — обратила на себя внимание староста класса Тама. — Никто никуда не пойдёт до конца урока. Мы должны следовать школьным правилам, чтобы не осквернять светлую память воспитавшего нас Гинпачи-сенсея. — Тама-сан, не говорите так, словно он уже умер, — глухо попросил Шинпачи. — Я схожу в учительскую, там должны всё выяснить. —А если нет, то сбегай за газетой! — оживилась Отаэ. — Вдруг мы найдём его фамилию в некрологе? Тама вернулась лишь к середине занятия, сообщив, что у Гинпачи-сенсея возникли серьёзные обстоятельства, которые его задержали (Цукуё аж перекосило от этих слов), а потому на урок японского поставили замену педагога. Вслед за этими словами в кабинет вошёл физрук в извечном синем спортивном костюме. Очевидно, он был единственным из преподавателей, кого смогли найти в форс-мажорных обстоятельствах. Иначе объяснить этот выбор было совершенно невозможно. Хаттори Зензо был личностью своего рода уникальной. И дело заключалось отнюдь не в том, что он от природы был обделён дарованием объяснить не то что азы грамматики, но даже и то, что это за слово такое. И не в том, что не мог нормально справиться с не слишком мудрёным процессом физического воспитания учеников. О нет, его талант был зарыт много глубже, заставляя даже такого скептика, как Цукуё, моментально уверовать, что бывают преподаватели хуже Гинпачи-сенсея. В школе давно вихрем сменилось не одно поколение учеников старших классов. Однако взбреди кому в голову спросить любого из них, чем помимо чтения JUMP занимался Хаттори Зензо, все они поголовно впали бы в замешательство или ступор. Никто и никогда не видел, чтобы он расставался с ним при ходьбе, еде или приступе геморроя. Поговаривали, что он с ним и мылся, и спал в обнимку. И это никого не удивляло. Журнал заменял ему всё: и работу, и отдых, и печаль, и радость, и друзей, и врагов. Единственный, с кем он вёл беседы длиннее, чем в пару предложений, был Гинпачи. Однако и к Сакате Хаттори относился с пренебрежительной снисходительностью, не считая и близко равным себе по степени любви к бессменному чтиву. За что и заслужил самую искреннюю и преданную ненависть от Аяме. Погружённый в извечное занятие, Зензо полностью прослушал бесполезные объяснения Тамы относительного того, на чём они остановились по программе, после чего вяло посоветовал детишкам заняться своими делами. Его предложение устроило всех, исключая Сарутоби. — Запихни свои советы себе в геморройный зад! — тут же взвилась девушка. — Я подчиняюсь только Гин-сану, а не тебе, кусотарэ*! — Сарутоби, это снова ты? — не отрывая головы от страниц JUMP, вяло посетовал Хаттори. — Давай представим, что он попросил меня передать его приказы тебе. Надень намордник, сядь на цепь и завяжись морским узлом. Но перед этим сгоняй за свечами «Боррагинол М»*… — вонзившийся ему в голову сюрикен прервал примирительное предложение. — М я только для Гин-сана, — зло выплюнула Аяме, — а для тебя — S. Оставшееся до звонка время Зензо провёл в отключке, после чего ему помогла оклематься сердобольная Тама. Вторым уроком шла математика. Её вела молодая выпускница Токийского университета Икумацу-сенсей. Несмотря на, казалось бы, явное отсутствие опыта, долженствующее понизить уровень преподавания в сравнении с более зрелыми коллегами, она была едва ли ни единственным педагогом, чьи объяснения не вылетали в трубу. Хотя и тут находилась ложка дёгтя, умудрявшаяся раз за разом срывать занятия. И имя ей было Кацура Котаро. Когда начался урок, девушка отметила присутствовавших в журнале, а затем попросила старосту раздать проверенные бланки с контрольной работой, которую они писали на прошлом занятии. После того, как все получили возможность ознакомиться с результатами, учительница предложила задать вопросы, связанные с оценками. Само собой, первым среди всех и вся руку вытянул Кацура. Икумацу тихонько вздохнула, обращая глаза к потолку, а затем вежливо поинтересовалась: — Что-то не так, Котаро-кун? — Сенсей, — Кацура решительно поднялся с места, глядя девушке прямо в глаза. — Разрешите узнать, почему вы поставили мне «0»? — Очевидно, по той причине, что не нашла в твоей работе ничего, что бы могла оценить. Ты не решил ни одной задачи. — Но, сенсей, ведь здесь есть решение куда более важной задачи, чем те, что мы проходим на наших занятиях! Решение математических задач совершенно бесполезны в реальном мире, в то время как я предложил вам ответ к задаче под названием «жизнь», и ответ этот, — он гордо выждал торжественную паузу, после чего громогласно закончил, — любовь! На задних партах кто-то сдавленно хрюкнул, после чего послышался дикий хохот. Однако Икумацу осталась предельно сдержана, продолжив тем же терпеливым тоном: — Это очень поэтично, Котаро-кун, но я бы предпочла, чтобы вместо красивых речей ты обращал больше внимания на, по твоему выражению, «бесполезные в реальном мире» математические задачи. Поверь, они покажутся тебе далеко не столь оторванными от действительности, когда ты столкнёшься с ними при поступлении в университет. — Но, сенсей, я просто не могу понять, — не унимался Кацура, — неужели вы совершенно ничего не поняли?.. Ведь эти стихи, что я написал… Я вложил в них всю душу. Они посвящены вам и только вам. Вы только вслушайтесь! — и он, откашлявшись, с чувством продекламировал следующее:«О, вот она!», — судьба мне в ухо выла, В тот сей момент, когда увидел я тебя, Любовь в грудь кол осиновый забила, И сердце впредь не может не любя! Я вспоминаю вечерами и не только, То, что забыть никак не мог, Ведь отражение души твоей, Меня буквально сбило с ног… Пусть возраст твой юнцов пугает многих, Знай! Я лишён пристрастий строгих. А женский опыт — он весьма не бесполезен, В делах и тех, и этих будет он уместен. Однажды образ твой явился мне в виденье, Когда в метро уснул я на сиденье. Прозрачный шёлк тебе был очень впору, Клянусь, любой нурэта манге* ты дала бы фору!.. Поверь! Другой такой на свете белом, Да и вообще, пожалуй, в мире целом Не найти. И пусть текут года и воды, На веки вечные ты будешь мне дороже миски собы*!
Его голос звенел от преисполнявших его чувств, когда он дочитал последнюю строфу поэтического шедевра. Сидевшая рядом Элизабет зааплодировала, а растроганный Кондо трубно высморкался в носовой платок, пытаясь унять текущие слёзы. Между тем смех на задних партах перерос в истерику, перемежаясь предсмертными хрипами и судорогами от нехватки кислорода. — Я сам сочинил его! — полный ощущения произведённого триумфа, Кацура с горящими глазами следил за реакцией Икумацу. — Оно написано для вас! — Я ни минуты в этом не сомневаюсь, — воистину, она была человеком совершенно необыкновенной выдержки. Её голос не дрогнул и лишь слегка позеленевшее лицо могло свидетельствовать о том, насколько сильно ей хотелось быть как можно менее причастной к созданию подобной нетленки. — Так вы пересмотрите своё отношение? — с горящими глазами, полными надежды, спросил Кацура. — Нет, — отрезала сенсей. — Котаро-кун, пойми, если бы я была учителем литературы, я бы, несомненно, оценила твои творческие порывы. Однако я всего лишь скромный учитель математики, преподающий бесполезный по жизни предмет. Прости, но до тех пор, пока ты не переведёшь свои изыскания в более понятный такому недалёкому человеку, как я, язык формул и цифр, я никогда не смогу оценить твоего высокого полёта мысли, — тут она устало вздохнула, отведя глаза в сторону. — А теперь, пожалуй, начнём-таки урок. Если у кого-то есть вопросы по контрольной, подходите ко мне по окончанию занятия… После того, как точно громом поражённый Кацура сел на место, урок прошёл довольно спокойно…*******************
Гинпачи шаткой походкой ввалился в кабинет ровно за минуту до начала третьего занятия. Не отнимая руки с холодным компрессом ото лба, он мученически скривился от раздиравшего барабанные перепонки звонка, звуки которого впивались в воспалённый мозг словно раскалённые иглы. Уронив бренное тело за учительский стол, он сделал над собой видимое усилие, чтобы расплывавшиеся черты иероглифов в журнале приняли целостный вид. Адекватно оценив свои силы и придя к заключению, что чтение вслух выше его нынешних возможностей, он хрипло подозвал старосту и велел ей отметить присутствовавших учеников. После того, как Тама закончила с этим нехитрым делом, он не глядя криво расписался, сухо откашлялся и объявил: — Так, ребятня. Плачу 300 йен любому, кто проведёт урок за меня. В повисшей тишине послышалось шуршание бумажной коробки, из которой с любопытством высунулся Мадао. Он, очевидно, уже был готов откликнуться на столь щедрое предложение, однако сюрикен, просвистевший в миллиметре от его лица, заставил мужчину ретироваться обратно в убежище. Довольная Аяме подняла руку и подала голос: — Сенсей, я готова преподать урок за вас, если потом вы преподадите урок мне, — тут она глупо захихикала, краснея и пуская слюни. — Сарутоби-сан, прекрати во всеуслышание торговать собой, — возмущённо вмешалась Отаэ. — Каждый раз, стоит тебе только открыть рот, ты позоришь наш класс. Ведь ты не на панели, веди себя скромнее! К слову, я за урок прошу всего ничего: 200 коробочек «Барген Даш» — и мы в расчёте! — Протестую! — вскочила с места Кьюбей. — Отаэ-чан, я не допущу, чтобы ты так опрометчиво поступала! Урок вместо тебя проведу я, но за 300 коробочек «Барген Даш»! — Ха, хорошая попытка Кьюбей-кун, — насмешливо покачал головой Кондо, — однако ты всё ещё недостаточно хорошо понимаешь женское сердце. Я проведу урок за 500 коробочек «Барген Даш» и 100 бутылок Дон Перигон! — Кому сдались ваши детские шалости? — фыркнул Тоширо. — Я берусь за занятие, если мне предоставят десяток банок коллекционных сортов майонеза за 1898 год… — Этот майонез уже лет сто как сгнил, точно так же, как и твой мозг, Хиджиката-ахо*, — прервала его Кагура. — Всем будет лучше, если за дело возьмусь я за скромную тысячу пачек суконбу-ару. — Вас заботит хоть что-нибудь, кроме еды?! — казалось, что Шинпачи вот-вот взорвётся от возмущения. — Сейчас перед нами стоит необходимость думать о куда более важных вещах! Скоро выходит новый сингл Оцу-чан, а также проводится приуроченный к его продажам концерт! Я сделаю всё за диск с автографом и билет в VIP-ложе с пропуском за кулисы! — А я хочу Dendy*! Я слышал, эта штука будет даже покруче Sega Mega Drive*! На мгновение взгляды одноклассников вперились в Кацуру. — Кацура-сан, в каком веке ты живёшь? И вообще, ты хоть представляешь, о чём разговор? — вежливо поинтересовался Шинпачи. — Мы всем классом пишем письмо Санта Клаусу? — Ну что ж, повеселились и будет, — из-за парты поднялся Окита и ленивой походкой подошёл к учительскому столу. — Во-первых, мне нужна катана, чтобы прирезать Хиджикату. Чем хуже и тупее её лезвие, тем лучше: будет грустно, если он умрёт быстрой и безболезненной смертью… Во-вторых, нужен ошейник и поводок для чайны… и намордник, пожалуй, тоже. Официальные регалии власти утомляют, а потому обойдёмся без трона, короны и мантии… — 300 йен. Я проведу урок за 300 йен. Гинпачи, отключившегося сразу же после начала торгов за учительское место, словно окатили ледяной водой. Благополучно практикуя сон с открытыми глазами, Саката был внутренне спокоен за 3-Z, радостно заглотивший наживку и теперь готовый спорить хоть до пришествия судного дня. Ему всего-то и оставалось, что дождаться момента, когда бы урок подошёл к концу, чтобы слегка пожурить детишек и спокойно свалить. Так нет, нашёлся какой-то чёртов альтруист на его голову… Решив, что предложение поступило от Тамы, которая единственная была столь бесхитростна и ответственна, чтобы принять его ставку, он вопросительно уставился на девушку. Однако она повернула голову вправо, не обращая никакого внимания на преподавателя, с выражением явного удивления на лице. К слову, весь класс сейчас смотрел ровно в ту же сторону, и когда Гинпачи сам обратился к персоне, приковавшей всеобщий интерес, то наткнулся на ощетинившуюся, точно ёж, блондинку, хмуро сверлившую его взглядом фиалковых глаз. — Вы оглохли, сенсей? — Кх-кгх-кхм… — проскрежетал Гинпачи, прочищая горло. — До недавнего времени я бы сказал, что мой слух идеален и может уловить даже пробивающийся сквозь громоподобный топот скопища тараканов, марширующих в мозгах Сарутоби, тихий свист блуждающих ветров, мерно циркулирующих в пустой черепушке Зуры. Однако сегодня мне как-то нездоровится, что, кажется, отразилось и на ушах… Мне показалось, или кто-то только что согласился провести урок за 300 йен?.. — Первое разумное предложение, которое я слышу от вас за всё время нашего знакомства, — хмыкнула Цукуё. — И коль речь идёт о таких невероятных суммах, я предпочту, чтобы вы перевели мне полную предоплату на карточку во избежание любого обмана с вашей стороны, — тут девушка поднялась из-за парты и, обойдя всё ещё стоявшего в проходе Сого, подошла к столу Гинпачи. — Сенсей, я не хочу сообщать во всеуслышание реквизиты банковского счёта, а потому сделайте милость, выйдете со мной в коридор. Не дожидаясь ответа, Цукуё железной хваткой вцепилась в руку Гинпачи и силой поволокла за собой. Истощённый бурными возлияниями прошлого вечера и их не менее бурными последствиями, Саката едва ли мог сопротивляться подобному натиску, а потому ему только и оставалось, что стараться успевать переставлять нетвёрдо ступающие по земле ноги. Как только парочка покинула пределы класса, Цукуё разжала захват и, сложив руки на груди, развернулась к учителю. Тот, стараясь сохранить равновесие, привалился спиной к двери, и, скорчив кислую мину, вздохнул так тяжело, словно ему на плечи только что свалились все тяготы бренного мира. — Ладно-ладно, я понял, зачем ты устроила этот спектакль… Давай обсудим всё как взрослые люди и покончим с этим раз и навсегда. — Надо же, — девушка скептически вскинула бровь, наблюдая за трагической гримасой, которую состроил педагог, — даже не верится, что вы предлагаете мне сразу перейти к сути дела, даже не выкинув какого-нибудь идиотского трюка. Что ж, тогда я начну… — Тпррр, сбавь обороты. Пока ты не успела наломать дров, скажу я: забудь. Ничего не выйдет. — Что? Что вы имеете в виду? — Цукуё настороженно и вместе с тем недоумённо уставилась на Гинпачи. Вздохнув ещё театральнее, чем прежде, он продолжил: — Ты, я. Я, ты. Нам не суждено быть вместе. — Что? — гаркнула Цукки, выпавшая в осадок от такого ответа. — Эх, наивное и неопытное дитя, не способное сопротивляться соблазну, — Гинпачи с сожалением покачал головой. — Хотя кто мог бы тебя винить, когда на твоём пути становится лучший из мужчин. Так несмышлёная овечка без памяти влюбляется в гордого льва… Цукуё молча вытаращила глаза на вещавшего сенсея. Ей казалось, что её только что с силой ударили коленом под дых, предварительно вывалив на голову ушат помоев. Теперь же её продолжали осыпать нечистотами, в то время как она не могла прийти в себя от шока и унижения. — Пойми, хищник и его жертва не пара. Жизнь не похожа на глупые романтические книжки для трепетных барышень, которые верят во всякую романтическую чепуху. Вон, взгляни на Аяме, она прямой пример того, до чего может дойти отчаянная поклонница горячих мужчин с холодным сердцем. Я знаю, ты уже не раз фантазировала, как сильные руки Гин-сана помнут твои не по годам развитые женские прелести, поиграв с ними и ублажив самые потаённые уголки твоей… эээ… души. Но я вынужден тебя разочаровать: этого не случится. Гинпачи-сенсей не устраивает пафу-пафу с малолетними школьницами, даже если они отягощены весомыми аргументами пятого размера… В горло Гинпачи стальными тисками впились пальцы Цукуё. — Сенсей, что вы несёте? — вкрадчивое звучание её голоса шло вразрез с его предсмертными хрипами. — С чего вы вообще взяли, что я в вас влюблена? Позвольте уверить вас, ничего подобного я не испытываю. Или вам кажется, что я недостаточно ясно выражаю свою позицию? — на её мертвенно бледном лице полыхнули разверзнувшимися огненными безднами ада противоестественно широко раскрытые глаза, пристально наблюдавшие за конвульсиями Сакаты. Собрав жалкий остаток стремительно покидавших тело сил, Гинпачи отчаянно замахал руками. Во взгляде Цукуё мелькнули досада и разочарование, однако, немного помедлив, она всё же разжала пальцы. Сенсей, тут же рухнувший на пол, поспешил отползти как можно дальше от девушки даже прежде, чем принялся втягивать воздух с сипом пылесоса, работавшего на предельной мощности. Ему потребовалось несколько минут, чтобы заново открыть способность дышать, и только после этого он смог прокряхтеть охрипшим голосом: — Кто бы знал, что ты настолько не умеешь переносить отказы… — ЧТО?! — Цукки пулей материализовалась рядом, схватив Сакату за отвороты халата и тряхнув со всей силы. — Вы что, совсем больной?! Да я вас на дух не переношу с первого дня в этой ненормальной школе! А после вчерашнего дня, когда вы переступили порог моего дома, я и вовсе мечтаю о вашей мучительной смерти! — Ну, тебе почти удалось воплотить мечту в жизнь, — Гинпачи, сильно опасавшийся столь близкого нахождения ладоней девушки от своей шеи, положил напряжённые руки на её запястья. — Слушай, я понимаю, ты хочешь скрыть за раздражением обиду. Но ты не должна так злиться лишь из-за того, что я не могу ответить тебе взаимностью… — К чёрту эту вашу взаимность! Вам что, нравится рыть себе могилу?! — Ой, я просто пытаюсь вразумить тебя и удержать от новой попытки свести счёты с жизнью! Я понял, что у тебя крайне неустойчивая психика, ещё когда ты пыталась сигануть с крыши. Ну и, конечно, при таком раскладе ты не могла вменяемо отреагировать на невинную шутку с леденцом, в результате чего стала заложницей собственных иллюзий. А уж они-то и сподвигли тебя выпроводить из дома отца, предварительно разведя его нанять меня в качестве няньки… Не мудрено, что после стольких усилий ты так бесишься, что план раскрыт… Ай! Цукуё с треском всучила Сакате увесистый подзатыльник. — Не было у меня никакого планы, ошибка вы природы этакая! Да и сама мысль совершения суицида выглядит гуманнее и милостивее, чем влачение бремени влюблённости в вас! Оставьте свои бредни и поймите наконец, что я вытащила вас в коридор с единственной целью — избавиться от вашего так называемого опекунства! — То есть? — потирая ушибленный затылок, Гинпачи настороженно покосился на возмущённую девушку. — Всё просто: лишите меня радости совместного проживания с вами в одной квартире. В свою очередь я обещаю, что отец ничего не узнает об этом изменении в вашем договоре и выплатит остаток обещанной суммы, как и положено. Согласитесь, вам ведь тоже не нужен лишний геморрой. Гораздо приятнее будет получить расчёт за то, что вы валяетесь на кушетке дома с JUMP в руках, нежели за чтение гнилых нравоучений подростку с «крайне неустойчивой психикой». Ну, что скажете? Некоторое время Гинпачи внимательно изучал решительное выражение лица Цукуё, ожидавшей ответа. Затем довольно хмыкнул и, поправив очки, произнёс: — Предложение весьма заманчиво, и отказываться от него было бы чистым безумием, — в глаза Цукки заиграли торжество и искренняя радость, когда вдруг Саката продолжил, — однако именно так я и должен поступить. — Как? — вырвалось у огорошенной девушки. — Но почему? — Видишь ли, когда дело идёт о слове, данном одним настоящим мужчиной другому настоящему мужчине, нарушить его — всё равно, что лишиться права быть человеком, — откинув голову, Гинпачи со спокойной улыбкой смотрел на удивлённую ученицу. — Особенно тогда, когда соглашение обязует ценой жизни защищать юную девушку. Поражённая Цукуё широко распахнула глаза, глядя на Сакату точно заворожённая. — Сенсей… Вы… — неуверенно начала она спустя пару минут молчания. — А вы… оплатили арендную плату за квартиру в этом месяце? В воздухе снова воцарилась тишина. Вот только вместо величественной паузы, ещё мгновение назад приносившей видимое удовольствие Гинпачи, получилась немая сцена, во время которой с его лица успело сползти выражение, исполненное благородства и значимости, сменившись идиотской гримасой с выпученными глазами и натянутой улыбкой. — Эмм, не понял вопроса… — фальши в его голосе было ни меньше, чем и во всём внешнем виде. — Зато я поняла ответ, — холодно отрезала Цукуё, мрачнее с каждой секундой. — Стало быть, жить вам негде… А аванс, который вы получили вчера? Что, просадили за один вечер в пачинко? — Ано, Цукуё…-сан, знаешь… кхм… точнее, знаете, я могу всё объяснить… — в миг покрывшийся испариной Саката выставил вперёд вытянутые руки на случай, если девушка вновь решит посягнуть на его жизнь. — Да что тут объяснять, — Цукки горестно вздохнула, прикрыв лицо ладонью, тем самым побудив Гинпачи мысленно вздохнуть с облегчением, — вам просто негде и не на что жить, вот вы и несёте околесицу про настоящих мужчин и защиту девушек… — Так ты не будешь возражать, если я перекантуюсь у тебя до следующей зарплаты? — воспользовавшись тем, что агрессию Цукуё сменило уныние, Саката поспешил взять быка за рога. — Не буду возражать? Шутите? — девушка совершенно скисла, изнеможённо прикрыв глаза. — Вот только какая разница, когда у вас есть ключи от моей квартиры? — О, а ведь и точно! — просиял Гинпачи, ударив кулаком по ладони. — Ну вот и порешили! А теперь живо в класс вести обещанный мне урок! Бесплатно, разумеется, раз уж мы оба понимаем, что я на мели… Хм, а я, пожалуй, отправлюсь в новый дом, изучу холодильник на предмет вредной для растущего организма еды… Нельзя допустить, чтобы неправильное питание мешало развитию и без того шаткого здоровья нынешней молодёжи… А ты, Цукки, после уроков сгоняй в магазин, купи побольше пачек клубничного молока и свежий выпуск JUMP, — с этими словами Саката развернулся и бодрой походкой прошагал до лестницы, откуда, насвистывая незамысловатый мотивчик, спустился к первому этажу. Цукуё же так и осталась стоять посреди коридора, всерьёз обдумывая вариант, а не съехать ли с квартиры самой. Вакидзаси — короткий традиционный японский меч длиной от 30 до 61 см. Онорэ — оскорбительное обращение (чаще всего к мужчине). В русском языке можно трактовать как «гад», «ублюдок». Они — название демонов в японской мифологии. Кусотарэ — «идиот», «дебил», в буквальном значении «голова из дерьма». «Боррагинол М» — японский лекарственный препарат от геморроя. Соба — национальное японское блюдо из гречневой или яичной лапши. Нурэта манга — дословно «мокрая манга», на деле — обобщённое название для манги с ярко-выраженным эротическим содержанием, под которое попадают (пусть меня, если что, поправят знающие люди) творения начиная от эччи и заканчивая самым жёстким хентаем. Ахо — «придурок», «недоумок». Dendy — японская игровая приставка, выпущенная в 1992 году, с картриджами в качестве носителей и незабываемой 8-битной графикой. Детство-детство =) Sega Mega Drive — игровая приставка, выпущенная в Японии в далёком 1988 году.