Глава 2
24 марта 2011 г. в 19:27
Сейчас.
Собственное имя дает подобие надежды на окончание произошедшего кошмара.
Веки Грелля дрожат, на лице появляется гримаса боли; затем резкий вдох. Глаза медленно, словно с какой-то неуверенностью, открываются, но в первые секунды взгляд совершенно бессмысленный. Требуется около двадцати секунд, чтобы Сатклифф увидел Уильяма, точнее, понял, кто это. Уилл. Уильям здесь, рядом. Сатклифф вырвался из этой темноты, попал в другую, но к Спирсу. Из уголков глаз по вискам на подушку текут слезы, как нервная реакция, как выход из коматозного состояния. Грелль не сводит с начальника глаз, вызнавая и узнавая.
Двигаться невозможно. Но пока и не нужно.
Спирс же сначала замирает в оцепенении. Он, наконец, видит эти глаза, которые всегда ассоциировались с цветом абсента. Потому что пьянили столь же сильно. Кажется, будто он вечность не видел их. И выдох облегчения. Это не просто камень с души свалился. Заново учишься дышать, видеть, слышать, чувствовать. И себя и Грелля.
Ти Спирс не знает что сказать, что сделать; он по-прежнему боится причинить боль, навредить как-то, коснуться даже. Боль. Она засела там, в этих глазах, она не дает Греллю шевелиться, не дает дышать. Разве слезы способны вытолкать наружу эту боль? Как забрать ее? Уильям касается губами виска, затем — уголка глаза. Невесомо. Дав миг на осознание реальности этих действий. Слезы должны быть солеными? Но они безвкусны. И бледно-розовые, собирают остатки крови с лица. Кончиками пальцев Уильям вытирает мокрые дорожки, пока Грелль, наконец, не затихает. Он чувствует прикосновение к лицу, но столь слабо, что присутствует неуверенность, правда это или нет. Просто смотрит широко раскрытыми глазами с влажными ресницами. Пристально смотрит в лицо своего начальника. Будто не узнает. Немые вопросы в этих глазах. Слова подождут. Чужую ладонь Уильям сжимает сильнее.
По рукам Грелля идут колкие “звездочки”, говорящие о восстановлении кровообращения, болит плечо, тело словно бросает в жар. И пить. Пить. Наркоз проходит медленно, глаза у Сатклиффа мутные.
Не отпуская чужой руки, Уильям поворачивается к секретарше.
-Быстро позовите врача или медсестру! И, — Уильям даже сейчас старается просчитать ситуацию, что еще может понадобиться, – в кабинете Сатклиффа в столе должна быть запасная пара очков. Принесите.
Буквально через минуту в палате появляется медсестра. Уильям отходит от Грелля, наблюдая, как она осматривает очнувшегося больного, меряет давление и температуру, снимает кислородную маску, вытирает кровь с лица. Только спустя 10 минут, закончив, наконец, все процедуры, девушка поворачивается к Спирсу.
-Вот этот провод, — она показывает Спирсу, какой именно, — наполнен водой. Если он захочет пить, просто в уголок рта направьте. Касаемо его состояния… — это она говорит уже шепотом, подойдя близко к Уильяму. – Тяжелое, но стабильное.
-Знаю, — Уильям абсолютно нейтральным взглядом смотрит на медсестру. Он помнит только слова главврача. "Мы сделали все, что в наших силах. Дальше все зависит только от него. Только от него". Видимость лечения. Видимость заботы. Если раны не затянутся сами, ваши перевязки не помогут. Они поставили все эти аппараты только из вежливости. Тактичности. В них почти нет смысла. Он жнец.
Как только дверь за медсестрой захлопывается, возвращается секретарша Уильяма, сжимая в руках очечник. Спирс же, не обращая на нее внимания, снова занимает место на постели рядом с Греллем, присаживаясь на край.
Тело Сатклиффа откровенно болит, словно разом открылись все раны. Грелль только сжимает губы непроизвольно. Ему больно просто согнуть пальцы. Но нужно перетерпеть. Совсем немного. Хотя, Сатклифф и не понимает этого, глядя в белый потолок. Только когда Уильям вновь оказывается рядом, Грелль моргает, пытаясь придать взгляду осмысленность. Просто больно.
-Во... ды... — губы с трудом шевелятся, но выговаривая желаемое, без привычного "пожалуйста". Без блеска в глазах.
Уильям Ти Спирс ругается, забыв о всяком этикете и присутствии своей секретарши за спиной. Можно же было сразу понять, что организм потребует жидкости. А он вместо помощи разглядывает Грелля...Идиот, Спирс.
Секретарша же застывает на месте, а затем, нахмурившись, нерешительно опускает руки по швам. Она никогда не видела Сатклиффа таким. Ей вообще не пришлось видеть много травм и смертей, но увиденное заставляет не просто задуматься, но и сделать шаг назад. Она переводит взгляд с Грелля на Спирса, с фактически убитого на фактически сумасшедшего, с Уильяма на Сатклиффа. Они оба. Она никогда не видела Грелля без улыбки, она никогда не видела Уильяма ругающимся.
Диспетчер зажмуривает глаза по привычке, но затем резко распахивает их. Нет, даже не от боли, хотя ее здесь хватает в достаточном количестве, она растекается по позвоночнику, ребрам. Но Сатклифф не хочет закрывать глаза, так он опять вернется туда, где он был. А где он сейчас? Да плевать. Здесь Уильям. Оный же делает, как было велено медсестрой.
Глоток. Один. Второй.
Вода холодная. Она спасает, ведь нёбо горит. Грелль следит за тем, как Спирс вешает провод обратно на аппарат, и тихо выдыхает. Язык хоть как-то оживает. Самое страшное позади. Тело болит, да, но это...
Уильям молчит. Не спрашивать же, как Грелль. Не говорить банальности. Или врать, что все будет хорошо.
-Мистер Спирс, — секретарша, которая уже больше не может наблюдать за этой молчаливой сценой, медленно подходит, протягивая чехол с очками, — вы просили принести.
Спирс слишком резко вырывает из руки очечник, что девушка вздрагивает, и указывает взглядом на дверь. Достав очки в красной оправе, Уильям кладет их на тумбочку. Пока не нужны.
Когда они с Греллем остаются одни, Спирс наклоняется. Голова на подушку, кончики пальцев касаются правого плеча. Носом уткнуться в красные волосы. Жесткие. Ти Спирс помнит их мягкость. Какая разница. Это Грелль. Его Грелль. Как бы он ни выглядел.
Но Сатклифф ничего не говорит, а только вновь вздыхает. Правое плечо относительно здоровое и не болит так, как левое. Волосы откинуты назад.
Грелль ведь не знает, что с его телом. Где раны? Сейчас, когда все тело саднит, не может различать точно. Но вот красные пятна на пиджаке своего…начальника Сатклифф видит странно четко.
-Уильям... — тихо, едва шевеля губами, пробуя заново выговорить его имя.
Он рядом. Рядом, так же как раньше, когда он клал голову у плеча Сатклиффа, как вдыхал запах волос, как целовал ключицу. Все эти картинки мелькают перед глазами, Грелль пытается чуть повернуть голову в сторону Спирса, который только шепчет:
-Тихо. Не двигайся.
Уильям трется носом о волосы, о щеку. Все слегка, вспоминая, что значит быть аккуратным. Он не был таков в отношении с Греллем. Но все оставленные в порывах страсти шрамы потерялись под грубыми швами. Во что сейчас превратилось его тело.
Уильям касается ресниц, нижних век. Проводит кончиками пальцев по носу, вытирает капельки воды с губ. Пальцы замирают на остром подбородке. Возвращая руку на плечо, можно прижаться ближе. Прямо так, полулежа на постели в ботинках и костюме. Можно погладить шею. Вспомнить гладкость кожи. Целовать щеку.
Грелль же слушается приказа, а на прикосновения к лицу вздрагивает. Он и представить не может, что у него сейчас вместо лица. Почему-то хочется едва ли не выть в голос, но даже на это нет ни малейших сил. С одной стороны Сатклифф хочет, чтобы Уильям прижал его к себе, чтобы можно было уткнуться носом в его шею, с другой — только бы никто не трогал, не прикасался. Тупая тяжесть в затылке. Но только не закрывать глаз.
Сознание Уильяма снова оказывается не там, где находится его тело. Когда он наблюдал за Греллем, он всегда начинал понемногу сходить с ума. А как можно было оставаться спокойным и отстраненным, наблюдая за этой красотой? Сейчас он кажется еще прекраснее. В своем цвете. Своем настоящем. Только если приглядеться...Синяки под глазами, порез на скуле, на лбу, ломая линию брови. А губы и нос не тронуты. Ничто не портило его. Это совершенное творение неизвестного скульптора. И его. Только его — Уильям твердо знал.
-Ты такой красивый, — Уильям не знает, зачем говорит это. Сейчас все из-за простого "хочется". Тем более он еще помнит, как важна Сатклиффу собственная внешность. Когда он бывал в больницах до того, а это было часто, он всегда верещал о том, что Уилли бросит его такого побитого и больного. Просил принести зеркало. Спрашивал о состоянии своей одежды и демонстративно закатывал глаза, узнав, что снова придется тратить зарплату на обновки. Воспоминания заставляют Уильяма чуть улыбнуться. Грелль Сатклифф никогда не унывал. Грелль Сатклифф был счастливчиком и всегда выкручивался. Чем сегодня отличается от тогда? Отличие, наверное, в том, что это только первая ночь. И он только очнулся. Когда Сатклифф открывал глаза, Спирс всегда стоял над ним, сложив руки на груди. Ну что значит перелом руки? Или ноги? Это всегда быстро срасталось, максимум неделя — и диспетчер снова носился по Управлению.
Спирс касается Грелля осторожно, легко; все то, что они с легкостью дарили друг другу, как Сатклифф извивался, как с улыбкой провоцировал Уильяма... сейчас это все воплотилось в одной фразе. Красивый. Что с ним не так, если Уильям произносит это так легко? Он полностью изуродован? Рука дергается, правое запястье оживает, жнец морщится, осознавая, как она затекла. Ему хочется поднести руку к лицу, дотронуться, понять, что же с ним. Но пальцы замирают в паре сантиметров от одеяла, напряжение от такого действия отдается по телу. Грелль опускает руку обратно, но беспокойство о собственной внешности остается. Он выберется, обязательно выберется, иначе и быть не может. Он выбирался до этого.
Уильям обращает внимание на шорох ткани. Рука безвольно и обессилено опускается на одеяло. Спирс не видел, как она поднялась. И зачем.
-Что такое? Тебе холодно? — Спирс приподнимается на локте, чтобы Сатклифф мог спокойно его видеть. Мог просто закрыть глаза в знак согласия, не напрягаться, говоря. Больно слышать этот хриплый голос. Пустой голос. Голос Грелля был звонкий.
Холодно? Наверное. Грелль не знает. Не чувствует. С другой стороны — беспокойно, тревожно. И эта тревога вновь очутилась в глазах, уголках губ, сведенных бровях. И внешность уже не при чем. Осознание того, что он сейчас в больнице, что он вновь весь в шрамах и бинтах, понемногу начинает приходить. А у тебя, Уильям, полоски красные на щеках. На подбородке.
-Нет, — тихо, но уже не через силу.
Не уходи. Не уходи. Не уходи. Это читается по глазам. Уильям. Состояние прострации.
В дверь стучат. Сколько прошло? Еще час? Неужели?
Врач.
И опять чужой голос, чужое присутствие в их мире, что сузился до больничной палаты.
-Грелль, — твердо, но уверенно. — Я предлагаю вам сделать инъекции. Это обезболивающее и жаропонижающее, вы спокойно уснете и дадите организму нормально восстанавливаться, — она считает это лучшим выходом. В кармане у молодой шинигами ампулы.
Снова сон. Регенерация. Уильям готов переждать эти часы, оставаться тут со спящим Греллем все время, чтобы потом спокойно посмотреть в зеленые глаза, что блестят так же, как раньше? Жизнь.
Сатклифф же напрягается после слова "уснете". Спокойно или нет, его это сейчас не интересует. Только не спать. Ни за что. Он слишком резко отрицательно мотает головой, в глазах темнеет.
-Нет, — твердо — Не... согласен. Я не буду.
Уильям открывает было рот, чтобы уверить диспетчера в необходимости лекарств. Но тут пальцы Грелля второпях находят руку Уильяма, и пытаются сжать, но это не получается. Спирс распахивает глаза, глядя на пальцы. Он не обращал внимания, не чувствовал, а ведь не только ногти были сломаны. Сами пальцы, эти и без того хрупкие пальцы. Как можно было ломать эти пальцы? Уильям не верит, что это произошло не целенаправленно.
-Я не буду спать.
Это страх. Это тот самый страх, который жнец уже пережил, и возвращаться обратно в темноту нет ни малейшего желания. И этот страх скользит в глазах, но натура тут же подменяет его на вымышленную уверенность. Не буду. Ни за что.
-Не буду, – Грелль повторяет трижды. Девушка хмурится. Спорить с ним не просто бесполезно, но еще и не гуманно. Он боится.
Уильям медленно поворачивает лицо к врачу. Он смотрел так на демонов, которых минутой позже убивал. Она сейчас ничем не отличалась.
-Он же сказал, что не будет. Уходите, — ты же начальник. Помнишь, как это — отдавать приказы, не подчиниться которым равносильно самоубийству.
-Послушайте, — она подходит ближе. — Это только поможет вам. Вам нужен спокойный сон.
-Нет, — голос Грелля срывается. Боль не исчезает, она только посторонилась, уступая место страху.
Уильям понимает. Когда ты на грани, страшно уходить. Сознание должно быть чистым. Мир должен быть видимым. Уходя, Грелль мог и не вернуться. Он же только что вернулся, черт побери, а вы снова хотите отпустить его одного во тьму, к тому, что он там видел? Регенерация? Когда в его глазах такой немыслимый страх? Когда он заставляет себя говорить?
-Тише. Не говори много, — Уильям может быть ласковым. Потому что фраза произнесена именно с лаской, и с ней же пальцы касаются скулы Грелля. — Уходите! – врачу, тон уже совершенно другой.
Врачу не в первый раз слышать такие слова и заявления. Она только вздыхает, но отступать не собирается. И дело даже не в профессиональной этике, но если каждый будет учить ее, как нужно лечить, то получится полнейший бедлам.
-Предлагаю компромисс. У нас есть другое обезболивающее. Не такое сильное, которое я вам предлагала, полностью боль не снимает. Вы не будете спать. Вам не захочется, — она специально говорит короткими фразами, уговаривая, убеждая. — Нет угрозы. Вам будет легче. Вы сможете быть. Боль просто уйдет. Сна не будет.
У Сатклиффа болит голова от потока информации, и он только плотнее вжимается в подушку. Но главное он улавливает. Он не будет спать.
Пальцы Уильяма у лица, Грелль сейчас желает видеть его лицо, но не может упустить врача из поля зрения.
-Вы... обещаете?
Девушка уверенно кивает.
-Да. Оно испытано много раз, за эффект я отвечаю.
Греллю не хочется спорить, это отнимает слишком много сил. Спирс сказал свое слово, но она не послушалась, она же здесь главная. Сатклифф кивает и, переводя взгляд на Уильяма, больше не смотрит на врача. Та быстро набирает из ампулы в шприц лекарство и вводит иглу под кожу. И молча уходит. За дверью она помотает головой, чувствуя себя окончательно вымотанной.
Сатклифф смотрит на Уильяма теперь уже спокойно, не убирая руки, придав пальцам максимально удобное положение. Он не улыбается, как это часто было, просто смотрит; понемногу страх уходит из глаз, заменяясь на некое иллюзорное спокойствие.
Стоит признать, что Грелль переносит всё стоически, не издавая ни звука. Звуки же тоже причиняют боль – тому, кто рядом. Уильяму кажется, что глаза Грелля не избавились от боли — стали пусты. Эффект лекарства. Но если так лучше, пусть будет. Тем более что тело Грелля расслабляется.
-Тебе немного лучше? — очередная короткая резкая фраза. Как он устал так говорить. Всю жизнь только так. Мало слов, скупость на все. Уильям ждет реакции — неизменная привычка. Он не хочет говорить в пустоту.
В знак согласия Сатклифф прикрывает глаза.
По телу Грелля сейчас разливаются какие-то странные, расслабляющие волны. Ти Спирс ложится обратно, на бок, чтобы видеть профиль Грелля. Последний не рискует двигаться к Уильяму, только немного поворачивает голову в его сторону . Уголок рта дергается, словно диспетчер пытается улыбнуться. Что за Грелль Сатклифф без улыбки?
-Не уходи, — единственное, что он давно хотел сказать. С самого начала.
-Я с тобой. Я никуда не уйду. Никогда. Как я могу уйти?
Слова. Те самые, что Грелль никогда не слышал от него, что выдавались только отголосками, только какими-то странными фразами. Спирс вообще не любил говорить, предпочитая, чтобы его действия доказывали нужное. Но Грелль каждый раз пытал его с этими откровениями — скажи, признайся. Зачем? Было нужно. И сейчас ради того, чтобы услышать это, он был готов еще раз прокрутить пленку последних часов назад, прожить это заново. Он не зря вернулся.
Уильям опускается вниз на подушке, прижимается лицом к лицу Грелля. Тот дожидается, пока Спирс устроится.
Запах застарелой крови вперемешку с больничными одеялами и бельем. Нет. Это запах не его Уильяма. Нет, поправило сознание, это запах нынешней жизни. Она начинается вот так.
Дыхание у губ легкое. Рука сгибается в локте, и ложится на локоть Уильяма, слабо сжимая его.
Грелль не сводит глаз с Уильяма. Он ему кажется сейчас эдаким маяком. Грелль цепляется за него. Раз за разом, со стоической уверенностью, что все обойдется. У него кровь на лице. Высохла, осталась только бордовая крошка. Кровь на рубашке. Кровь на пиджаке. На галстуке темное пятно. Красное. Почему-то Сатклифф равнодушно глядит на свой самый любимый цвет. Лицо Спирса нечеткое. Очки. Их нет. На переносице точно ничего нет. Правая рука тянется к носу, это получается легче, чем ожидалось. Точно.
-Очки нужны? — Спирс касается переносицы вслед за Греллем.
Очки Сатклиффа конечно же разбились, где-то там, где он нашел его. Принесенная секретаршей пара была последней. Но никаких больше трат зарплаты — Уильям подарит ему новые. В красной оправе. И одежду тоже. Он давно хотел сам выбрать своему Греллю Сатклиффу наряды. На каждый день, ведь он видит его 5 дней в неделю в своем офисе. И на выход. Даже платья и высоченные каблуки — он купит ему все. Его леди должна быть самой красивой. Но Грелль же и так самый красивый. Даже здесь, в крови и бинтах — лучше любого.
На вопрос Грелль так же кивает. Очки дают уверенность в том, что все, что он видит — правда. А эта размазанность мира дает эффект легкой паники.
Получив подтверждение, Уильям осторожно одевает очки на Грелля. Диспетчер уже привычно вздрагивает, когда очки опускаются на переносицу. Немножко подождать, пока глаза привыкают к четкости.
-Ты только не пытайся все сразу рассмотреть. Не нужно.
Хотя Грелль и так наверняка представляет, как выглядит его почти собранное заново тело под одеялом. Но значение собственной внешности и врожденное не убиваемое любопытство сильнее разума. Разум? Это слово так чуждо им обоим. Одному — всегда, другому — впервые в жизни.
Сатклифф поднимает правую руку, внимательно рассматривая ее. Ногти сломаны, кожа содрана. Но оно и понятно. А перчатки? Он же был в перчатках. И это через ткань. Что же тогда с ним в целом? Затем левая. А вот здесь уже Грелль морщится. Пальцы сломаны. Они не двигаются, как положено. Запястье цело, но только мизинец и большой палец сгибаются правильно. Жнец на мгновение прикрывает глаза, держа руку поднятой.
Уильям отклоняет голову назад, чтобы видеть лицо Грелля, когда он будет произносить следующие фразы. Все решается так быстро. Он принимает решения, которые не мог принять целый год. А может и больше.
— Как только поправишься, переедешь ко мне. Все равно большая половина твоих вещей у меня. А я хочу, чтобы ты был постоянно рядом. За тобой же следить надо, — без упрека, скорее, даже заботливо. Так же натянуть одеяло повыше, разгладить складки на нем. — Тем более что я заметил: ты ладишь с моим котом лучше, чем я сам. И еще я давно подумывал о смене интерьера в спальне. Она слишком скучная, на контрасте всего того, что там бывает.
Речь Уильяма застает Сатклиффа врасплох. Грелль не думал, что можно так. Что Спирс может быть таким.
Кот. Он был любимцем Грелля.
-Как он сейчас там... — даже не вопрос, а нечто большее.
-Я не был дома уже целую вечность, — отвечает Уильям задумчиво, пожимая плечами, насколько позволяет поза.
Дом. Он смутно помнит все до этого дня. Все, что не касается Сатклиффа. Моменты, окрашенные в красный, наоборот стоят перед глазами.
Были ли они оба счастливы?
— Думаю, скучает по тебе. А у меня ни с кем не получается ладить, — Уильям усмехается, не скрывая наигранности в этом жесте.
Грелль часто был у Уильяма, иногда оставаясь на ночь, но... Но осознание этих слов и фактов одно — у них есть будущее. У них есть то, что их связывает и не даст разойтись. Общие планы. Грелль слабо, но счастливо улыбается. Он хотел бы тут же начать обсуждать новый дизайн, сказать, что в комнате должен быть насыщенный винный цвет — шторы, белье, ткань торшера. Это был бы настоящий Грелль Сатклифф. Но рука только осторожно опускается на кровать, а взгляд обращен к Уильяму.
-Я согласен.
-Я рад. Первым делом надо будет приобрести еще один гардероб. Или два, — Спирс улыбается, но и эта улыбка разбивается о безразличие во взгляде Грелля. Пусть это всего лишь действие лекарства.
Если бы в глазах Грелля не было этой зияющей пустоты...Отодвинуть этот факт на задний план. Представить, как «весело» будет вместе, учитывая абсолютно разные вкусы, ритмы жизни, бытовые потребности.
— Ты скажи, если чего-то захочешь. Не терпи. И... — Уильям касается поврежденной руки. — Это все пройдет. Только не волнуйся. Ты остался таким же красивым, каким и был. Разве что первое время придется обходиться без жестокости. Совсем, — Спирс делает трагическое лицо. Да, иногда он умеет играть. В критические моменты его мимика очень даже подвижна. — Ее предостаточно было. К тому же ты не знаешь, что значит нежность, да? Я не вел себя так с тобой. Буду исправляться. — Благо, одеяло большое, и Уильям заползает под него, рука опускается с плеча на талию Грелля, точнее — на слои бинтов. Пусть Сатклифф и не чувствует чужой руки, но самому Спирсу так спокойнее. Он только сейчас ощущает, как слипаются глаза и как сильно тянет в сон. Как безумно жарко в палате, какой холодный Грелль, какое слабое у него дыхание и как колотится собственное сердце. — Прости за это.
Грелль в свою очередь наблюдает, как белое одеяло накрывает черный пиджак Уильяма, и неосознанно прижимается к начальнику, к его рукам. Грелль слушает Уильяма молча, не перебивая, внимательно. Он понимает значение каждого слова, но смысл всего сказанного приходит позже .
Простить. За то, что давал желаемое и не давал почувствовать разницы. За то, что игнорировал или издевался с такими глазами. Ничего. Это подступы истерии. Все хорошо. Ти Спирс лежит рядом, его рука накрыла порез Косой Смерти. Тепло. Жарко. Словно вновь в пекло бросили.
-Уилл... — тихо, словно он готовился сказать именно так. — А... что с заданием?
Морды этих животных стоят перед глазами, и еще долго будут видеться. Нет, нынешний Грелль, ровно как и прошлый, не боится их. Просто они остались в памяти. Как бы ни старался Спирс, этот личный ад будет в голове Сатклиффа долго. Поможет ли ему нежность, о которой начальник говорил?
Уильям. Он же говорит то, что Грелль не понимает сейчас. Пока не знает той жизни, которую Спирс рисует.
Брови начальника ползут наверх. Сатклиффу правда интересно? Или это вопрос из вежливости и тактичности, которых Грелль понабрался за год близкого общения с начальником? Все еще помнит, как это было, когда он раз за разом проваливал задания. Как Ти Спирс ругал его, лежащего на такой же больничной койке. Просто никогда — в этом отделении.
-Не думай об этом. Тебе надо поправляться, а с делами разберутся другие. — Подумав, он добавляет. — Ты ничего не испортил. Пойдешь на повышение после такого, — Уильям ободряюще улыбается.
Минуты молчания хватает на осознание, что молчать невозможно. Молчать труднее, чем просто находиться в тишине. А Грелль еще слишком слаб, чтобы разговаривать. И Спирс не хочет его заставлять, хотя ему и кажется, что Грелль, как и он, многое бы сказал. Ведь такого момента больше не будет. Такой ночи не будет. Грелль Сатклифф впредь не будет отправляться на такие задания в одиночку. А уж в ближайшее время — полгода как минимум — вообще будет отдыхать. И Уильям не будет больше молчать. Надо заканчивать с этим прямо сейчас. Но легкие темы иссякли, исчерпали себя.
-Я очень испугался, — почему раньше любые слова с таким трудом произносились, а сейчас это чувство свободы сравнимо с эйфорией? — За тебя. Ты нужен.
Ты. Ты испугался. Испугался. Это слово почему-то врезается в сознание Грелля, которое, оказывается, нисколько не лжет. Нужен. Он действительно нужен. Сатклиффу, как тому, для кого человеческие эмоции и чувства — нечто вроде подручного материала, трудно верить в подобное. Но сейчас отчаянно хочется. Слишком отчаянно. Жнец кивает, и, пересиливая слабость, говорит:
-Там темно, Уильям. Там очень темно. Я не хочу обратно, — Сатклиффа сразу же выдает напряжение в голосе, он поддается своему состоянию невысказанности, граничащей с истерией, до конца, — и я выбрался только когда услышал, что ты зовешь меня по имени, — глаза спокойные, но, наверное, это только лекарство, — Там тени, — сглотнуть. Да, так много говорить еще слишком рано.
Слова заставляют Ти Спирса нахмуриться. А внутри боль — на сей раз своя. Своя, но за него.
-Ты туда не вернешься, — тихо, но строго. Строгость другая, не та, с которой отдаются приказы. Слепая уверенность. — Я не позволю. Если я помог тебе вернуться, значит, в моей власти закрыть и путь обратно.
Это не твоя темнота. Ты носишь красный, не забывай. Только сейчас упоминать об этом не было бы правильным.
Рука Уильяма успокаивающе гладит плечо, его голос тихий. Ресницы Грелля вздрагивают, а лбом он касается подбородка Спирса, как-то рвано выдыхая. Хорошо. Он не вернется. В голове все тот же вопрос — Правда? Честно? Подозрительность ли, или еще что-то, но вот уж это диспетчер решает сохранить в себе. Нервная система резко расслабляется, и Грелль прячет лицо за волосами, что упали на щеку, и почему-то эта красная занавеса кажется едва ли не лучшим, что может быть на свете.
У Спирса получалось успокаивать Сатклиффа, даже если это был простой волевой нажим, но самому Уильяму не хватало чего-то такого, чем обладал Сатклифф — интуиции. Умением не подстраивать ситуацию под себя, а предсказывать. Ну, и конечно эти самые отношения, в которых Грелль мог расписать все до черточки, составить полноценный отчет. Потому для Уильяма главным было одно слово — порядок. Сохранение. Логичность.
Это все они узнали друг о друге за года, последний из которых прошел в откровенной близости и, как надеялся и хотел Сатклифф, доверии.
Проходит чуть больше минуты, прежде чем в сознании Уильяма звучит это "тени". Прошлого? Уильям нередко требовал с Сатклиффа подробную хронологию его жизни от рождения и вплоть до работы в его отделе. Уильяму нужна была информация. Он знал многое о красноволосом жнеце. Определенно больше, чем кто-либо еще. Но что видит тот, кто на грани жизни и смерти?
-Какие тени? — звучит немного неуверенно. Он не хочет заставлять Грелля лишний раз говорить о чем-то болезненном, а оно таким является, наверняка. Но помнит, сколько раз его упрекали в абсолютном флегматизме по отношению к своему...к своему.
Грелль тщательно следит своими словами, хотя со стороны кажется совсем наоборот. Но Спирс знает, как винит себя Сатклифф, произнеся что-то лишнее.
И Сатклифф говорит о том, что его тревожит. Высказывается. Выпускает этот мертвый воздух, что скопился в легких, наружу. Теперь будь что будет, но ровно так же Грелль понимает, что ему нужно, как и всегда, услышать мнение того, кому он это рассказал.
-Там тени, — еще тише, — Там все те, кто когда-то были со мной, живые и мертвые, их очень много. Они все говорили. Магда подсказала мне, где я. Рядом с ней стоял Чарли. Он умер три года назад, — монотонно, стараясь скрыть все эмоции. Конечно, не получается, голос у Сатклиффа дрожит, и что самое горькое — он это понимает. Но природный контроль за речью выводит его на одну дорогу -откровенности. Лучше решить и оставить все здесь.
Мертвые. Уильям понимает: когда-то давно он сам видел мертвых. Он не мог выносить этих картинок. Боялся спать. Ведь они не были чужими. Это были все те, кого он знал. Кто не справился. Именно это слово. Обязанности. Не можешь — выбирай себе другое дело. Если ты еще жив. Ти Спирс уверенно шел к своему концу, к полной потери любых чувств и эмоций. Но потом появился Грелль Сатклифф.
-Грелль, — Ти Спирс убирает красные пряди волос за ухо. Он хочет видеть глаза. Они уже не пусты, в них теперь отражаются воспоминания. Это не грусть, это...сожаление? Что? Ти Спирс не разбирается в чувствах. По дрожи Грелля можно догадаться о приближающейся истерике. Нельзя допускать срыва, ведь он может отрицательно сказаться на состоянии Грелля. И сам Спирс не хочет видеть слез. Когда Грелль пару раз плакал при нем, Уильяму становилось по-настоящему стыдно за свое поведение. Виду он, конечно, не подавал, но потом чувствовал себя некомфортно еще долгое время. — Главное, что ты здесь, со мной. Тебе не стоит тревожиться о чем бы то ни было, — Ти Спирс приподнимается, мягко касаясь губ Сатклиффа. Помнишь? Ты ведь часто говорил, как спокойно со мной. Сейчас это спокойствие необходимо.
-С тобой, — Сатклифф кивает, — Но я чувствую их. Они остались где-то там. Остались.
Впечатлительность и природная чувствительность дают отрицательный эффект. Сатклифф видит то, о чем говорит. И при этом не может пошевелиться, не может сбежать от этого состояния, забыться с Уильямом. Уильям. На белой наволочке остаются красные дорожки. Грелль поднимает правую руку, кладет ее на плечо Спирса, заставляя его опускаться к себе. Пальцы привычно мнут ткань пиджака, вцепляясь в нее намертво. Грелль переводит дыхание, и тихо говорит на ухо своего начальства:
-Пожалуйста, — он стремится едва ли не оторваться от кровати, быть ближе, — пожалуйста, никогда не оказывайся там. Не будь там тенью. Никогда, — казалось, это единственное, что действительно тревожит Сатклиффа.
Висок касается головы Спирса, рука на плече дрожит. Только пообещай. Пообещай, что не окажешься там.
Здравый смысл и логика отсутствуют. Уильям видит этот момент заранее. Он знает Грелля — ему так важны объятья — крепкие, прижимаясь всем телом. Он знает, что любая боль не помешает этому желанию обнять. Конечно, недостаток внимания за весь год ничего уже не могло компенсировать.
Спирс бросает быстрый взгляд на окно палаты. Почти никого нет – время, очевидно, перевалило за 3 ночи. Никто не должен мешать сейчас.
Уильям просовывает одну руку под шею Грелля, второй придерживая его бок, затем — касаясь спины. Спина...Спирс помнит, как его пальцы проваливались в раны, когда он нес Грелля. Сплошное мясо.
Левая рука диспетчера сгибается в локте, держа запястье и сломанные пальцы на весу, правая же сжимает плечо Спирса.
-Что ты. Не буду. Я настоящий, и я тут, с тобой. Они остаются там, а я буду здесь. В нашем с тобой будущем. После этой больницы. Все пройдет, — Ти Спирс сам не замечает, что слегка качает Грелля на руках, словно ребенка. Спохватившись, он замирает, прислушиваясь к дыханию. — Я должен просить прощения у тебя. Я часто был жесток к тебе. И оправданий этому нет. Прости, Грелль, — Уильям в какой-то степени рад тому, что не надо сейчас смотреть в глаза. Он крепко держит Грелля, давая понять, что не отпустит, пока не выскажет все. — Это не из-за ситуации. Это то, что я на самом деле чувствую.
Грелль только всматривается в странный сумрак потолка, длинные ресницы касаются стекла очков, которые уже не нужны. Сохранен. Эта мысль вышла вместе с выдохом. Сохрани меня. Сколько раз она была проговорена на подсознании, но никогда не срывалась с губ. Сохрани. Пальцы цепляются за воротник пиджака, собственный нос под подбородком Спирса, у шеи. Так, как и любил. Так, как было нужно, постепенно успокаиваясь. Будущее. Оно у них есть. Скоро Новый Год, новая жизнь.
Уильям говорит о том, что он чувствует. Что он видит. Как. Сатклифф впервые за все это время хочет прикрыть глаза. Ему спокойно, но несколько горько от этих фраз. Зачем ты просишь прощения, когда ты дал мне себя? Ты. Это же ты.
-Если простить тебя, получится, что я сделаю тебя виновным во всем, а сам буду ангелом. Нет, Уилли, — Грелль говорит медленно, делая паузы, но тщательно проговаривая каждое слово. — Я выбрал тебя и твое поведение. Я полюбил тебя. — Чистая правда. Да и Сатклифф не знает такого понятия, как прощение. В глазах такого нет. — Не вини себя ни в чем, — пальцы касаются шеи. — Любимый.
Дороже этих слов ничего нет для Ти Спирса. Пусть мир за окном сейчас взорвется — ничто не имеет значения. Грелль Сатклифф тут, в его руках, любит его.
Они сидят так несколько минут. Спина Грелля медленно начинает давать о себе знать пока еще терпимой болью. Но только не отпускай, Уильям.
-На ангела ты, к счастью, не похож, — Спирс чуть улыбается. — Бестия... — это шепотом, как нечто личное, интимное, что поймут только они оба. Иногда Уильям так называл Грелля.
Рука на лопатке, которая даже под слоем бинтов резко выдается. Пальцы второй в волосах, перебирают прядки, что просто сухие; кровь же засохла и рассыпается от касаний, словно песок.
Грелль же вздрагивает от последующего определения себя, от того, как это звучит, от этого шепота. А затем улыбается, как знакомому и родному. Желанному.
Спокойно. Раньше Грелль всегда добавлял к этому выражению слово "странно". Странно спокойно. Но Сатклифф никак не мог к нему привыкнуть, это спокойствие не было скукой, или чем-то таким. Можно сейчас закрыть глаза, и представить себе, с чем это ассоциируется. С запахом асфальта и земли после дождя.
Сатклифф вдыхает весь сумбур ароматов и медленно, по порциям, возвращает воздух обратно в комнату. Ребра не болят, но ноет спина и грудь, бока. Видимо эффект обезболивающего начинает проходить.
-Лучше тебе прилечь, — Уильям осторожно опускает Сатклиффа обратно на подушки. Задерживается так на несколько секунд, все еще обнимая его. Выпрямляется. Замечает, что раны на теле Грелля остались в том же состоянии, что и несколько часов назад.
Почему эта чертова регенерация никак не хочет работать по-нормальному?