Ритм нашей любви

POV JR.       Той ночью сон оставил меня, как всякий раз туристы обходят стороной сувенирные магазинчики, расцененные гидом как «с завышенными ценами».       Более часа я боролся с бессонницей. И ворочаясь на кровати, никак не мог успокоить сердцебиение, готовое, похоже, раскрошить ребра, не оставляя ни одного целого. Прийти в себя мне не удавалось, ведь как только свет в комнате погас, я очутился в плену внутренней тревоги, граничащей с паникой — я вспоминал плеск волн, крики, ужас в глазах напротив. Вспоминал, с каким доверием он обвил меня руками, вверяя свою жизнь. Каждый раз, закрывая глаза, я видел одну и ту же картинку — тонущего Рена — каждый раз в нездоровом мандраже я распахивал веки и начинал бормотать: «ДжонгХён, прекрати думать об этом! Прекрати придумывать то, что не произошло!» — Но ничего не выходило.       Сев на кровати, я посмотрел на свои руки. Лунный свет тут же упал на ладони, и я сжал их в кулаки. — «Если бы я не умел так быстро плавать, его бы сейчас уже не было. Его бы обнимало не теплое одеяло, а тонкая простыня. Белая, пахнущая смертью простыня, которой покрыли бы посиневшее тело утопленника работники морга». — От бессознательного представления этой картины легкие обожгла горечь, а по спине пробежали холодные мурашки. Настолько неприятно морозные и ощутимые, что, казалось, будто бы сама Смерть пощекотала меня кончиком своей косы. Я в страхе развернулся, впиваясь взглядом в пространство позади, но ничего необычного не увидел.       Спустив ноги на пол и уронив голову на скрещенные руки, я долго сидел на краю постели, пытаясь угомонить зашедшееся сердце: мне хотелось отправиться в спальню ПекХо и Рена, и еще раз убедиться в том, что с последним все хорошо, и МинКи спокойно спит. — «С каких пор меня мучает паранойя? Ведь уже спустя четверть часа после возвращения домой ПекХо заглянул в их спальню, и Рен уже спал».       Не в силах более находиться в постели, я откинул одеяло, которое до того покрывало колени, и направился в ванную комнату. Умывшись, я долго изучал собственное отражение в зеркале: на лице были несколько совсем свежих ссадин, взявшихся неизвестно откуда; в одном глазу лопнул сосуд, и теперь белок глаза был исполосован мелкими кровяными ручейками. — «ДжонгХён, да ты просто неотразим», — не без горькой иронии беззвучно усмехнулся я.       Вернувшись, я некоторое время стоял в дверном проеме, оглядывая комнату: Арон крепко спал, а вот кровать МинХёна была пуста и не расстелена, — кажется, он даже не ложился, и этот факт порядком озадачил (если не насторожил) меня. Из недавних воспоминаний, связанных с ним мне отчетливо помнился недоброжелательный взгляд, значение которого все еще оставалось мне не ясным: что вызвало в нем подобные эмоции? Ведь они так были похожи на нечто, близко напоминающее ревность.       Ночь была прохладной. Пожалуй, впервые такой прохладной за все время осени. В гостиной неизменно было открыто окно, через которое в дом проникал свежий ночной воздух, играючи покачивая тюль. Спустившись на первый этаж, некоторое время я завороженно наблюдал, как белая материя парила в воздухе, зависая на несколько секунд в пространстве между потолком и полом, а после — медленно опускалась, принимая привычное положение, когда ветер стихал.       Стоя на холодном полу, я вскоре почувствовал, что мои ноги начали мерзнуть, и тогда я переместился на кресло, находящееся по левую сторону от дивана. Того самого дивана, на котором еще пару дней назад спал Рен. Отчего-то я никак не мог оторвать взгляд от недавнего спального места блондина, вспоминая тот простой, и несколько странный факт, о котором он сообщил мне на утро следующего дня, и который каким-то образом был замечен им — ведь мне, действительно, было неловко. И даже в какой-то степени — стыдно.       Я задумался и, отнюдь не по своей воле, пустился по течению, ведущему к дверям прошлого, которое я так не любил тревожить, вороша в своей памяти. Уж лучше оставить ушедшие в вечность слова в беззаботном покое, чем возвращаться к ним, вспоминая, анализируя, оценивая. Возвращаясь в мыслях к той, двери, за которой теперь скрывалась одна минувшая ночь. Я вспоминал, что Рен однажды рассказал про отсутствие у него сексуального опыта — это сильно удивило меня, ведь к МинКи очень часто и крайне настойчиво приставали. Это происходило практически на каждом концерте, и публика всегда была разной: его одолевали толпы фанаток, а представители мужского пола частенько караулили блондина у черного входа после окончания концерта. Каждый раз, когда его обступали такие поклонники, МинКи отшучивался, и, спеша быстрее уйти, пробивался через толпу, приговаривая, что очень спешит.       Но однажды произошло нечто такое, после чего Пледис удвоил нам телохранителей — Рена пытались похитить. К счастью, операция была спланирована крайне убого. И, когда «заказной похититель» появился в личной гримерной комнате Рена, блондин быстро среагировал — набрал нужную комбинацию на своих электронных часах. И уже через секунду, запертая дверь была выбита, а неудачливого «вора» взяла полиция. Как выяснилось в результате допроса, «заказчиком» Рена был некий китайский бизнесмен — очередной тронувшийся умом фанат, но совершенно с другими возможностями. Этот мужчина, очевидно, очень сильно хотел получить блондина в качестве «красивой игрушки».       Много узнать про него не удалось — только приблизительный возраст (до тридцати лет), и цвет волос — огненно-красный. Немногие люди бизнеса имели подобную (даже приблизительную) внешность, но поиск не дал результатов. Вся информация была предусмотрительно удалена из официальной базы данных. Очевидно, у этого человека имелись связи с нужными людьми, и он не пренебрегал «перестраховкой».       Тот случай произвел сильное впечатление на нас всех. И, разумеется, на Рена в частности. Спустя несколько дней мы столкнулись с ним в коридоре ночью. МинКи еще долгое время мучали бессонницы после попытки похищения, и он часто уходил из спальни, чтобы почитать книгу в гостиной. Вряд ли ему удавалось по-настоящему углубиться в чтение — скорее, хотелось побыть наедине с самим собой. И зная об этой его привычке, порой я дожидался нужного времени, когда блондин решит спуститься в гостиную, и приходил к нему. Без особой цели — мне хотелось убедиться, что он все еще в порядке. МинКи каждый раз удивлялся, будто бы мое внезапное появление не было частой практикой, а я только садился в кресло и спрашивал, как у младшего дела. Рен обычно тускло улыбался, и отмахивался от вопросов. Но в одну ночь его моральные силы закончились, и он открылся мне, полностью и без остатка рассказывая о том, что произошло; о своих опасениях, порождаемых бесконечными попытками «поймать его».       Из длинного рассказа стало понятно одно: он специально не хотел становиться ни для кого «трофеем». Он рассказал, что тот «похититель» передал ему устное послание от заказчика: «Ты безумно красив, и я завладею тобой». Я приобнял его за плечи, отмечая про себя, что МинКи был очень напряжен. — Забудь про этого мерзавца. И никто тебя не «получит», пока ты сам этого не захочешь, МинКи. И нужного человека ты тоже выберешь сам, я уверен. Рен долго смотрел в пустоту перед собой, а потом перевел взгляд на меня. — Ты уверен? — Рен усмехнулся. — Смешно, ДжейА. Послушаешь, и кажется, что жизнь для тебя — нечто очень простое: то, что можно спродюссировать. Но это далеко не так. Желаемое редко совпадает с возможностью реализации. И многие люди так и умирают, не ухватив при жизни кусочек счастья. Более того, иногда они не видят это самое счастье перед своим носом. Почему? Ха! Потому что судьба так распорядилась, и потому что небо не может стать зеленым, если оно голубое, — он запнулся, — и наоборот… После этих слов Рен сделался совсем угрюмым. Он прикусил губу, нервно постукивая пальцами по коленке. И прошло немало времени, прежде чем его голос вновь развеял тишину: — Ты когда-нибудь любил, ДжонгХён? — Спросил неожиданно Рен, а мне вдруг захотелось отвести взгляд. Выражение его глаз стало каким-то чересчур пытливым. — До скрежета в душе, до головной боли, до удушья. До разрыва сердца, до бесконтрольных слез, до невозможности жить, если потеряешь — любил, ДжонгХён? — МинКи? — Я нахмурился. — Ты точно в порядке, Рен?       Этот разговор состоялся годом ранее, — тогда я так и не ответил. Но переодевая его, всего несколько дней назад диалог из прошлого будто нарочно возродился в моем подсознании — я прочувствовал его смысл, — как и факт того, что Рена так никто и не касался — он продолжал держать всех на расстоянии.       Переодевая его, я чувствовал себя грязным извращенцем, — «Ведь МинКи… он не такой. Не такой, как другие. Не такой, как я — он чистый».       А у меня, действительно, был обширный сексуальный опыт, и я всегда с мгновенной ловкостью избавлял партнершу и себя от одежды (учитывая даже самые замысловатые аксессуары нижнего белья). Я все делал без особой прелюдии — зачем? Ведь это встреча на один-два раза. Я никогда не любил и только хотел быстро получить физическое удовольствие. Поэтому четкие, привычные и даже в какой-то мере, доведенные до автоматизма, движения были мне большой подмогой, ведущей к легкому достижению желаемого.       Но той ночью, избавляя Рена от одежды, у меня впервые дрожали руки.       Говоря о моей насыщенной клубной жизни, интересным оставался тот факт, что попытка сексуальной практики с мужчиной у меня все-таки была. Нет, до дела мы так и не дошли, хоть он и был старше меня лет на шесть, и имел значительно больше опыта: его уверенность — то, как он резво запустил ладонь мне под белье, — не оставляла шанса усомниться. Но в какой-то момент, я отвернул голову, прерывая поцелуй, который так и не стал для меня чем-то приятным.       Мы мгновенно нашли нужный ритм: я чувствовал, как его нос прижимается к моей щеке, как его руки дотянулись до моих плеч. Его губы, удивительно мягкие, плотно соединились с моими. И я оказался где-то в параллельной вселенной. — Прости, я не могу. — Произнес я, заметно разочарованному партнеру, понимая, что даже намека на возбуждение у меня так и не случилось. Я не чувствовал явного отвращения от процесса соблазнения, будучи совращаемым этим парнем — в противном случае, я бы отказался. Но и желания продолжить у меня не было.       Быть может, именно поэтому — из-за внутреннего отторжения — я довольно болезненно воспринимал фансервис со своим участием. Меня передергивало от этих наигранных касаний, сексуальных взглядов и вздохов — от этого желчь перекрывала глотку, и хотелось спрятать лицо от камеры. Не говоря уже о том, что попрощаться с партнером для фотосессии.       Но той ночью, избавляя Рена от одежды, я не мог оторвать от него взгляд. Той ночью я боялся дотронуться до него, обнаженного — такого чистого и настоящего. Кажется, именно поэтому я полностью укутал ладонь в полотенце, вытирая его. Но, помнится, это мало, чем помогло.       Моя ладонь, еле касаясь, прошлась по торсу МинКи, добралась до плеча, затем — до локтя и накрыла его ладонь, слегка сжав пальцы. — О черт побери…       Я с силой сдавил виски, чувствуя, что еще немного и моя голова разорвется от боли. Ночь только началась, но мне казалось, будто бы я погряз в этой вязкой тягучей темноте. Я чувствовал, словно она проникла внутрь меня, сея сомнения, порождая тысячи вопросов. Мои плечи задрожали, я не мог отдышаться. Мне хотелось закричать, но слова застревали в гортани. Хотелось напиться до помутнения в мозгу, чтобы смыть со стенок сознания все, что теперь оно мне настойчиво предлагало в качестве «пищи для размышления». И к счастью, я знал, что могло помочь на какое-то время заткнуть пронырливый внутренний голос, пока услужливая память вновь не отправила меня теперь уже в «морское путешествие», от воспоминаний о котором у меня сжимались и скручивались в узел все внутренние органы.       Из вазы с муляжом пышных белых лилий я достал открытую пачку сигарет и зажигалку, — я зря обвинял только Рена в «употреблении допинга», ведь и у меня были свои секреты.       Подрагивающими пальцами не сразу удалось успешно прокрутить колесико зажигалки, но через несколько секунд кончик языка пламени все же вспыхнул. Золотистый озорной огонек покачнулся от легкого дуновения ветра, будто бы выражая недовольство от такого «холодного» приема — «Отлично, ДжонгХён, а теперь заткни все свои мысли… Уничтожь их. Хотя бы на время». — Я вложил сигарету между губ и поднес к ней зажигалку, прикуривая. Въедливый дым тут же закружился надо мной, как стая чаек над погибшем в море человеком, а я с наслаждением и одновременным отвращением от того, что делаю, втянул в себя порцию никотина, чувствуя, что внутренний голос стал чуть тише.       Стая чаек над утопленником? Я подошел к открытому окну, выдыхая дым за пределы помещения. Нет, этот голос внутри меня, определённо, уже что-то знал. И кажется, я с ужасом начинал догадываться, однако пока еще боялся, даже обдуманно произнести это про себя.       Над утопленником? Делая новую затяжку, я почувствовал, как защипало в глазах, но далеко не от дыма. — «Море. Я знал, что он боится воды. Знал, что не умеет плавать. И я мог все предотвратить, только я. Но не сделал».       До скрежета в душе, до головной боли, до удушья. До разрыва сердца, до бесконтрольных слез, до невозможности жить, если потеряешь — любил, ДжонгХён?