Настоящее время
Печати были поставлены на совесть: господин Бальза ничего не пускал на самотек. Усмехнувшись, Йохан толкнул соседнюю дверь, ведущую в пустую комнату, бетонные стены которой оживляли тусклые металлические отблески. Сейф-обманка тоже был отменного качества. “Блаутзаугеры совсем лишились мозгов” - говорил нахттотер, заходя сюда, чтобы обновить защитные заклинания, - “раз начали полагаться на творения смертных. Но мне это только на руку: Лунная Крепость сумеет не раз удивить их”. Пользу недешевая декорация, конечно, приносила. Набрав длинную комбинацию цифр, Чумной прошел между штабелей золотых слитков и стальных ящиков, стоимость содержимого которых заставила бы главу Вьесчи удавиться от зависти. “Все это вздор”, - он слышал голос нахттотера, словно тот находился рядом с ним. - “Не цепляйся за то, что не сможешь забрать, унося ноги. Но, если тебе неймется, пусть лежит тут. Мне все равно”. Золото и в самом деле было последним, что интересовало сейчас ландскнехта. Пройдя сокровищницу насквозь, он положил руку на одну из стальных панелей, которыми были обиты стены. Ладонь прошило болью: система опознавания начала работу. Йохан успел еще увидеть кровавый отпечаток до того, как кровь впиталась в металл. На руке так же быстро затягивалась сквозная рана. Несколько секунд ожидания - и металл пошел волнами, исказился - и на месте стального листа образовался проход, достаточный для прохода человека… или, в случае Йохана, достаточный, чтобы протиснуться, нагибая голову и стараясь не задевать стены плечами. Сделав несколько шагов, Чумной оказался в мастерских, и проход за его спиной закрылся так же бесшумно, как и возник. Потайной ход был еще одной его привилегией. Добытой с огромным трудом: потребовался не один год, чтобы убедить нахттотера, что, если ученик хочет рискнуть головой, сунувшись к безумцу, он все равно найдет способ это сделать. Господин Бальза ничего не желал слушать и сдался только когда Йохан в доказательство собственных слов в буквальном смысле рухнул ему на голову. Незаметное строительство лаза, спрятанного под половицей кладовой в пражской резиденции заняло не один месяц и стоило массы усилий, но все это в итоге окупилось сторицей: господин Бальза ругал ученика на чем свет стоит, но оригинальность хода оценил, и через неделю подвел его к неприметному закутку в подвалах с запасами крови. Стоило приложить ладонь к определенному камню - и ее пронзал тонкий шип. Любого, кроме ландскнехта, покрывающий шип яд убивал. Для него же открывался проход в убежище. Такой же неудобный и узкий, как в Лунной Крепости: нахттотер не был бы нахттотером, если бы удержался от мелкой мести. Замерев, Йохан прислушался. Вокруг было тихо - и это обнадеживало. Значит, нахттотер все еще контролирует себя, и его можно успеть найти до начала приступа. Выдавать свое присутствие, равно как и медлить, не стоило. Приготовив связывающее заклятие, Чумной осторожно двинулся вдоль стены, чувствуя, как в крови ядом растекаются азарт и острое предвкушение. Так было уже не раз и не два, скорее всего, он найдет Миклоша в комнате для ювелирных работ, швырнет заклятие... Чудовищной силы удар обрушился сбоку, едва он миновал первый дверной проем. Йохана сбило с ног, протащило по полу и с отчетливым хрустом впечатало в стену. Оглушенный, не чувствующий конечностей, он отстраненно гадал, что сломалось: покрывавшие стену деревянные панели или его позвоночник. Регенерация была быстрой - но не быстрее метнувшейся к нему тени. Йохан давно научился этому немудреному фокусу: вкладывать силу в прикосновения, чтобы без усилий удерживать жертву на месте. Просто и эффективно: попробуй что-нибудь сделать, если сверху давят громадные каменные глыбы. Сейчас он в полной мере испытывал это на себе. “Когда-нибудь ты свернешь себе шею” - предупреждал нахттотер. Безумец с интересом изучал беспомощно распростертую жертву побелевшими глазами. Йохан знал - предоставленный самому себе, он не всегда убивает сразу, и горе тем, кому не повезло умереть быстро. - Нахттотер, - прохрипел он и попытался пошевелить руками. Бесполезно: в тонких пальцах, так ловко управлявшихся со смычком и кистью, было куда больше силы, чем в его собственных. - Нахттотер… Шеи коснулись ледяные губы. Мягко и деликатно. Йохан уже видел такое раньше, все, правда, с другими - и вовремя зажмурился и стиснул зубы, чтобы не закричать, когда удлиннившиеся клыки секундой позже рванули горло. “Когда-нибудь ты свернешь себе шею”. Йохан допускал, что нахттотер прав, но все-таки сейчас, когда это стало реальностью, умирать показалось чертовски обидно. Его просто съедят, как какую-то овцу! Он отчаянно рванулся, собрав все силы - и с удивлением почувствовал, что рана на горле затягивяется. Открыв глаза, Чумной увидел отражение собственного удивления на лице безумца, облизывающего испачканные кровью губы. Продолжая с легкостью удерживать огромного ландскнехта на месте, Миклош склонился, заглядывая ему в лицо. Крылья тонкого носа дрогнули, втягивая запахи, Йохан чувствовал его дыхание: лоб, веки, нос, губы… - Вы знаете меня, - прошептал он, вглядываясь в черные провалы зрачков. - Вы ведь знаете, что может быть лучше… Нахттотер… вы же меня знаете. ***Венецианская республика, территория современной Черногории. Город Котор, конец октября 1501 года.
- Я тебя знаю? В Священном городе вступала в свои права осень, а Котор все еще задыхался от липкой, душной жары, унесшей за это лето множество овечьих жизней. Грегор, занимавший пост главы стражи, прополоскал рубаху в тазу, отжал ее и со стоном удовольствия натянул мокрую ткань на тело. На вид ему можно было дать не больше двадцати пяти лет: высокий, сохранивший еще юношескую гибкость, он не выглядел ни опасным, ни особенно сильным, но Йохан чувствовал исходящие от него волны магии: до отправки сюда тхорнисх явно занимал не последнее место в иерархии клана. Он покачал головой: - Нет, но я тебя видел. Ты приезжал лет семьдесят назад, когда мы квартировались в Берлине. Я тогда ходил в новобранцах. Грегор улыбнулся, вопреки своему имени (Грегор - осторожный, прим. Авт.) широко и открыто: - Быстро же ты вырос, раз попал сюда сразу десятником. Чумной пожал плечами: - Даже не знаю. Которская стража всегда казалась мне сродни небожителям. Грегор рассмеялся: - Скоро ты убедишься, что это местечко больше напоминает преисподню. Йохан убедился в его правоте уже нынешней ночью. Тхорнисхи занимали просторный двухэтажный дом на окраине Старого Города. Рядовые стражи жили в комнате по трое или четверо, десятникам полагались отдельные спальни, у начальника стражи был еще кабинет. Человеческие слуги ютились на кухне, в конюшнях и кладовых. Все это не слишком отличалось от обычной походной резиденции, разве что нрав здешнего главы был явно мягче, чем у господина Бальзы: то тут, то там слышались громкие разговоры, смех, обрывки песен и стук инструментов. Будь здесь нахттотер, им пришлось бы шуметь где-нибудь подальше от чуткого слуха своего господина. Укол тоски был мгновенным и очень острым. - Вот тут ты будешь спать, - Михо, один из его десятки, только что вернулся с охоты. От него все еще пахло кровью, и Чумной почувствовал, что проголодался. - Мы ничего не трогали, все как при Марке. Если что не так, кликни слуг - они все сделают. - Все нормально, - Йохан опустил дорожный мешок на лавку и окинул комнату. - Спальня как спальня. - И то, - кивнул солдат. - Город пойдете смотреть, господин десятник? Они все были чертовски симпатичными ребятами - его десятка: Михо, Андро, Дорос, Майрон, Павлос, Васко, Брит, Одо, Ральф и Франц. Их смена должна была быть не хуже, другие, подумал ландскнехт, попросту не смогут выживать годами, не выходя за пределы замкнутого мирка. И все-таки кто-то из этих симпатичных ребят убил его предшественника. - Идем, - кивнул Чумной. - На комнату я насмотреться еще успею. - Так город немногим больше. К концу прогулки Йохану казалось, что он знает Котор всю жизнь, до того городок оказался мал. Стиснутый стенами Старый Город, крепость на холме, несколько церквей, порт да рынок. Перспектива провести здесь хотя бы год показалась привыкшему к постоянным разъездам ландскнехту безрадостной. Стражники жили в Которе десятилетиями, а изгнанники - не первую сотню лет, почти не получая вестей из большого мира. Воистину ад на земле - нахттотер умеет наказывать. - А я здесь родился, - поделился Михо между делом, показывая Йохану лавки торговцев, работавших после заката. - Как подрос - отправился путешествовать с купцами, в Мадриде Иуну и встретил. Теперь вот вернулся домой. - Тебя обратила Иуна? - Йохан задал вопрос только чтобы поддержать беседу. Краткие биографии стражников уже были ему известны. В ночь восстания, когда настал момент выбирать, кого из близнецов поддерживать, Михо встал на сторону брата - и с тех пор пользовался доверием нахттотера. Йохан попробовал представить себе, каково это - предать собственного создателя и сторожить его в изгнании. - Она, - Михо вздохнул. - Жаль, что она пошла за Храньей. Я столько лет жил надеждой, что когда-нибудь стану... достоин ее. Чумной кивнул: ему было знакомо это чувство, только дотянуться до нахттотера было куда сложнее. Только ему это отчасти удалось. Мимолетное воспоминание о последнем полнолунии пустило сердце бешеным галопом, и Йохан обругал себя - нашел время! Времени для воспоминаний у него было достаточно в пути. Сидя в карете, Йохан обводил пальцем тонкий профиль, отраженный в зеркальце, и гадал, дошел ли уже нахттотер до подвалов, увидел ли Риннон, или ему наскучил Священный город, и тхорнисхи готовятся сниматься с места в погоне за новой войной. Увязший в безвременье долгой дороги, он придумывал события, происходящие там, в оставшейся за спиной реальной жизни. Порой мысли заставляли его испытывать острую ревность. С кем нахттотер обсуждает книги? Кто доставляет ему женщин?.. Не думает ли он взять еще одного ученика? Кто будет с ним рядом в ночи ядовитых лун? А мысли о полнолуниях были пропитаны ядом - причинявшим мучения, но невероятно притягательным. Лежа без сна в несвежих трактирных постелях, ландскнехт неизбежно вспоминал другую кровать - покрытую тонкими простынями, пахнущую туалетной водой и недавним сексом. В эти часы в его дверь голодным волком скреблась тоска. Она не слушалась доводов и игнорировала насмешки, которыми Чумной осыпал себя за слабость. Однажды разбуженная жажда казалась такой же неутолимой, как жажда крови… ...В Котор Йохан прибыл, полный решимости разобраться с происходящим тут как можно скорее - что бы тут ни происходило. - Как вы наблюдаете за изгнанниками? - спросил Чумной, чтобы сменить тему. Ответ он знал. Или полагал, что знает. - Большей частью с оборудованных постов, - охотно начал рассказывать Михо. - Здешняя жизнь не отличается, знаешь ли, разнообразием, пойти особенно некуда. Пара колоколен, пара окон на верхних этажах - и весь город как на ладони… да вот, собственно, и они. Доброй ночи, госпожа Бальза, Лазарь. Йохан обернулся вслед за Михо - и замер, забыв дышать. В сопровождении одетого в черное детины к ним подходил нахттотер. … Ошарашенный, Чумной несколько раз сморгнул - и иллюзия неохотно рассеялась. Изящная фигурка, хоть и облаченная в темные мужские одежды, скрывавшие и волосы, принадлежала все же, без сомнения, женщине. Как и смех - высокий и звонкий, как колокольчик: - Михо, я смотрю, тебе все еще в радость шокировать новичков? Она подошла на расстояние вытянутой руки - и ноздрей Йохана коснулся едва уловимый аромат цветов, сладкий, кружащий голову, ничем не напоминающий привычную горькую терпкость. Лицо… лицо оставалось знакомым дольше всего: тонкие черты, кожа, бледная до прозрачности, синеющая на виске венка. В груди шевельнулся острый суеверный страх - отголосок того, древнего, заставлявшего маркоманов трепетать перед Отмеченными Богами. - Это Йохан, госпожа Бальза. Прибыл к нам десятником, - поделился Михо, деликатно пожимая кончики тонких пальцев протянутой ему в приветствии ладони. - Добро пожаловать в Котор, Йохан, - Хранья обвела рукой темные дома и огоньки уличных лампад жестом хозяина, показывающего гостю дом. - Вас уже провели по городу? Ландскнехт неловко кивнул, все еще не в силах оторвать взгляд от ее лица - на котором мгновение спустя появилась проказливая улыбка. - Губы, - чтобы прошептать это Чумному на ухо, Хранье потребовалось встать на цыпочки. - Что? - озадаченно переспросил Йохан. - Губы, - невозмутимо повторила Хранья. Рядом раздался смешок Михо. - Все сходятся на том, что у нас разная форма рта - никогда не замечала, но так говорят. Ну как, полегчало? Теперь определить различие и в самом деле было несложно: губы Храньи, волевые и решительные, мало походили на капризный рот Миклоша. ...созданный для поцелуев. От непрошеной мысли тело бросило в мгновенный жар. Воспоминания и без того неотступно преследовали ландскнехта в часы вынужденного бездействия в карете и бессонницы - на постоялых дворах. Чтобы отвлечься, он начал читать дневники Луция - но и там, продираясь сквозь зубодробительную латынь, он то и дело натыкался на восхищенные высказывания о красоте юных - пока еще смертных - маркоманов и ревнивые заметки об их близости. Порой Чумной начинал думать, что нахттотер был прав, отправив его подальше - что лунный яд, год за годом, капля за каплей проникая в его кровь, обратил преданность в жажду обладания и восхищение - в одержимость, опасные для него и ненужные учителю. - Весьма, - подтвердил он, и в самом деле с облегчением ощущая, что может наконец отвести взгляд от бледного лица. Первая загадка была разгадана. Если бы и с остальными все оказалось так же просто. - Вы уже ужинали? - осведомилась Хранья у Михо. - Не успели. - Раз уж мы все равно встретились, не угодно ли составить нам компанию? Мы с Лазарем направляемся в порт. Только при повторном упоминании имени Йохан наконец обратил внимание на спутника опальной нахттотерин. Лазарь был учеником Миклоша и лишь немногим уступал ландскнехту в росте - на том их с Чумным сходство и заканчивалось. Худощавый и гибкий, Лазарь не походил на воина - его куда проще было представить с луком или кинжалом. Длинный, сломанный, как видно, еще в смертной жизни нос на узком лице, длинные волосы, заплетенные в косицу, вислые усы… “Чисто разбойник с большой дороги”, - усмехнулся про себя ландскнехт, хотя нахттотер, перечисляя предателей, упомянул, что Лазарь был правителем небольшого княжества, славившимся среди соседей как мудростью, так и суровым нравом. Прекрасное сочетание для будущего тхорнисха. Миклош, как и Луций, выбирал учеников придирчиво - пока в одно из полнолуний не взвалил на плечо неграмотного умирающего наемника. - Если господин десятник разрешит, я со всем моим удовольствием, - Михо широко улыбнулся и вопросительно посмотрел на Чумного. Тот в ответ пожал плечами. Грегор успел предупредить, что строгие инструкции, запрещающие всякое общение с изгнанниками, соблюдаются не слишком прилежно, так что Йохан, поразмыслив, решил плыть по течению - если среди стражей завелись предатели, пусть видят, что новый десятник не слишком радеет за строгость порядков. - Что же, рада видеть, что в семье выросло новое поколение сильных магов, - Хранья скользила в темноте бесплотной тенью, звук шагов Йохана эхом отражался от смыкающихся стен домов. - Из какого вы штаба? Впрочем, нет, не отвечайте, позвольте мне угадать самой: из центрального? - Верно, - улыбнулся Чумной, с удивлением чувствуя, что разговаривать с Храньей ему очень легко: девушка излучала доброжелательность и тепло - направленное, казалось, только на него. - Как вы догадались? - О, все просто, - Хранья тихонько рассмеялась. - Чем лучше знают в лицо Миклоша, тем в больший впадают ступор при виде меня. Ищут отличия, знаете ли. - Если присмотреться, вас уже не спутать, - насмешка была совершенно не обидной, и Йохан рассмеялся в ответ. - Но первое впечатление действительно сногсшибательное. - Вы, верно, часто видели брата? - Нахттотер часто сам координирует операции. - Ох уж эти мужские игры, - улыбнулась Хранья, - А вы… - А я - ученик старого Генриха, - непонятно зачем выдал Йохан заготовленную для стражей легенду. - Может, знаете такого? - Припоминаю. Он все так же боится пауков? - Не припомню, чтобы учитель боялся пауков, - озадаченно ответил ландскнехт. - Почему вы об этом спросили? - Ну не о карьерных же достижениях спрашивать - вам ведь нельзя о них говорить. Так что нам с вами, господин десятник, остаются пауки. И, может быть, еще книги. Вы любите читать? ... - Ну как тебе Котор? - Грегор отложил книгу и поднялся навстречу новому десятнику. - Полон сюрпризов, - честно ответил Йохан. - Но скорее приятных. - О, я вижу, ты познакомился с госпожой Бальза. - Верно. Когда ты говорил о нарушениях дисциплины, я и не думал, что речь идет о совместных прогулках. Взгляд Грегора стал тяжелым. - Тут очень тесно, - медленно произнес он. - Изоляция, безусловно, важная часть наказания, она способна свести с ума… но что убережет от безумия нас, годами разделяющих участь изгнанников? - Я понимаю, - кивнул Йохан. Сейчас он и в самом деле понимал. - Но не забывай: если госпоже Хранье… да и любому из них представится возможность снять печати и бежать, они сбегут. - Грегор снял рубаху и повернулся к нему спиной, демонстрируя безобразный шрам. - И возможность убить стража будет для них приятным дополнением. *** “Доклад” - вывел Йохан на листе пергамента и задумался, покусывая кончик пера. Десятникам полагалось составлять отчеты раз в месяц, и ему пришлось поломать голову над предлогом, который позволил бы писать чаще. Ответ подсказала Хранья, которая спустя пару дней вновь предложила десятнику составить ей компанию. - Сегодня в порт прибывает торговое судно, - в улыбке Храньи было торжество и нетерпение. - Нам так редко выпадает шанс устроить настоящую охоту! Йохан понимающе кивнул: ресурсов крохотного города едва хватало, чтобы прокормить отступников и стражу. Овец приходилось оставлять в живых, заботиться о том, чтобы они ничего не помнили… Страже было проще, конечно: нахттотер заботился о пополнении запасов крови, но, следуя его же примеру, многие из них презирали несвежую пищу. Альтернативой было расшаркивание с овцами… Прибытия торговых кораблей ожидали с нетерпением - сошедшие на берег матросы и некоторые из торговцев считались законной добычей. - Мы установили очередность, - объясняла Хранья по пути в порт. - И сегодняшний корабль мой… и кого-нибудь из стражи, конечно. Например, ваш. Им повезло: с корабля в сопровождении охранников сошел разодетый в шелка желтолицый человечек с глазами-щелочками. - Иноземец, - шептала Хранья, возбужденно облизывая губы, - если его и хватятся - с великим рвением искать не будут. Йохан кивал, глядя на быстрые движения розового язычка. С охотой, как оказалось, были связаны свои ритуалы. - Я считаю нужным, - объясняла Хранья, пока они, скрываясь в тенях, провожали китайца до дверей небольшого дома, - по возможности давать смертным шанс показать себя. Как знать, не убиваем ли мы походя хорошего тхорнисха?.. - бросив взгляд на Йохана, она заметно погрустнела. - Не то, чтобы это сейчас принесло какую-то пользу - обращать смертных я больше не могу. Но все же стараюсь щадить хороших воинов. Чумной охотно одобрил ее подход: на счету ландскнехта было немало обращенных по его рекомендациям. ...Среди китайцев потенциальных тхорнисхов не оказалось. Оно и к лучшему: Йохан едва не забыл об охоте, залюбовавшись стремительными движениями гибкого тела. Миклош не любил брать в руки оружие, предпочитая магию. Хранья сама была оружием: смертоносные движения сливались в завораживающий танец битвы под музыку стонов обреченных людей. - Красиво, - только и сказал он, когда все было кончено. Хранья подняла на него сияющие глаза: раскрасневшись от схватки и выпитой крови, она была хороша как сон. - Вы прекрасно сражаетесь, - непонятно почему смутившись, поспешно пояснил ландскнехт. - Я едва не забыл, зачем сюда пришел. Позвольте, я помогу с уборкой. Отвесив шутливый поклон, Хранья молча наблюдала, как “Волна Танатоса” превращает тела в прах. - Я хочу осмотреться, - улыбнулась она, когда все было кончено. - Вы со мной? “Как вы и говорили, между отступниками и стражей идет тесное общение”, - поколебавшись, Йохан вымарал слово “тесное” и дописал пояснение. - “Насколько я понял, для стражей считается в порядке вещей сопровождать отступников во время охоты и прогулок. При нынешней организации стражи это вряд ли удастся изменить, потому что от недостатка общения равно страдают обе стороны. Хранья...” Перо снова замерло. Йохан некоторое время сидел, проговаривая про себя имя. Потом зачеркнул и его. “Госпожа Бальза прекрасно ладит со всеми стражниками”. Наверху оказалось множество сундуков с тканями и специями. - Почему бы вам не взять это себе? - спросил Чумной, глядя на детскую радость, с которой девушка крутилась перед зеркалом. Яркий шелк послушно обвивал хрупкую фигурку, бросал блики на стурящиеся пшеничные волосы. - Вам идет. Задумавшись на мгновение, Хранья с сожалением покачала головой: - Взгляни на нас, Йохан. Мы скрываемся и таимся в ночной тьме, остерегаясь выдать себя смертным, потому что даже смертные сейчас сильнее нас. Время красивых одежд осталось позади, - драгоценный шелк соскользнул на пол, и Хранья вновь спрятала волосы под темным покрывалом. - Так одеваются мои соратники. Так должна одеваться и я. Сундуки с личными вещами обнаружились в глубине комнаты. - Зачастую это гораздо интереснее! - воскликнула Хранья, сбивая замки. - Тебе никогда не казалось, что взятые в дорогу вещи способны рассказать целую историю? - Я никогда над этим не задумывался, госпожа Бальза. О чем говорит с вами этот сундук? “Что способен рассказать мой дорожный мешок?” Медальон с портретом превратился в проблему. Носить его на шее, не привлекая внимания, было невозможно. Оставить в комнате тоже - Йохан не был уверен, что у ключа, отпиравшего замок, не существует близнеца. Не мудрствуя лукаво, ландскнехт зашил его в пояс - и этот способ не имел недостатков, кроме невозможности взглянуть на портрет. “Но к чему портрет, если передо мной практически оригинал?” - У него большая семья, тут целый ворох прощальных благословений на специальных свитках. Семья имеет влияние - вот книга для записей. Множество мелких купцов доверило ему свои товары. Он прекрасно образован и любит читать… любил, конечно… ты не возражаешь, если я заберу книги? Я, кажется, уже знаю наизусть все, что можно отыскать в Которе. Ряды похожих на насекомых значков ничего не говорили Чумному. Возразить, согласно правилам, стоило: изгнанникам не возбранялось читать, но книги не должны были нести магических знений. Он сомневался, что кто-то из стражи способен проверить китайские тексты. - Вряд ли их способен прочитать кто-то, кроме вас. Что же, забирайте. Я помогу донести. - Спасибо, Йохан, - восторг, вспыхнувший в голубых глазах, стоил риска. - Ты делаешь мне царский подарок… Ох. А вот это точно осчастливило бы брата. Он испытывает неистребимую тягу к вещам, способным посоперничать с ним по возрасту. “Ко мне, как к новичку, проявляется повышенное внимание - госпожа Бальза пригласила меня разделить с ней кровавую охоту”, - слова приходилось подбирать аккуратно, но перо теперь скользило по бумаге легко - Йохану приятно было вспоминать об этой ночи. - “Решив наладить с вашей сестрой и другими изгнанниками по возможности дружеские отношения, я позволил ей забрать книги из вещей убитого китайца. Также среди вещей обнаружилась эта чашка - госпожа Бальза назвала ее достойным пополнением вашей коллекции. Я не разбираюсь в китайском искусстве, но рискну поверить и использовать ее как повод для отправки письма”. Убедить гонца совершить лишнее путешествие было несложно. “Должен, к слову, уведомить, что гонец очень рассчитывает на часть золота, которым вы компенсируете мои расходы, потому что для вас я купил ее на рынке за четыре дюжины золотых дукатов”. Поставив точку, Чумной критически оглядел лист пергамента. Он был исписан почти наполовину, а о деле не было сказано ни слова. Он вздохнул: выяснить удалось до обидного мало. Но кое-что все-таки было. - Спасибо за чудесную охоту, - улыбнулась Хранья, расставаясь с ним на пороге дома. - Вам спасибо, - Йохан широко улыбнулся и похлопал по сумке, в которой находилась ценная чашка. - Я пришлю книги, как только Грегор их проверит… или хотя бы с умным видом на них посмотрит. Правила есть правила. - Я рада, что к нашему маленькому обществу прибыло пополнение. - А как насчет Марка? - поинтересовался Йохан. - Вы скучаете по нему? Улыбка исчезла с лица Храньи, и Чумной невольно вздрогнул: ее глазами, полыхнувшими гневом, на него взглянул учитель. Голос ее, однако, был спокоен: - Нет. И, пожалуйста, не будем о нем. Доброго дня, десятник Йохан. “Что же касается гибели Марка, то вы были правы, с ней действительно что-то нечисто. О нем на удивление дружно отказываются говорить как изгнанники, так и стража. И, похоже, никто о нем особенно не сожалеет. Это выглядит странным даже для меня, потому что стражи прилагают немало усилий, чтобы хорошо ладить между собой, даже те, кто обладает тяжелым характером”. Глухие звуки ударов были слышны от самого входа. - Хорош, - Йохан даже остановился, чтобы полюбоваться отточенными ударами, под которыми постепенно обращался в щепу учебный манекен. - Погодь, господин десятник, - пропыхтел Павлос, не останавливаясь. - Девяносто...восемь, девяносто… девять… все! - под последним ударом манекен, издав напоследок жалобный скрип, развалился. - Тренируешься? - Чумной оценивающе посмотрел на ссаженные костяшки пальцев. - Зло вымещаю, - ухмыльнулся Павлос, отшвыривая останки манекена в угол. - После пары драк Грегор велел сперва сто раз ударить манекен, а уж в сто первый - морду. - И чья же морда перед тобой провинилась? - Да францева. Шулер он, господин десятник, - Павлос сплюнул на пол, - два раза меня на пол-жалования обчистил, пока я кости не догадался проверить. Со свинцом оказались. Чумной понимающе кивнул. Рукоприкладства можно было не опасаться: эти двое были не разлей вода. - И как, пойдешь бить? - Не, - Павлос ухмыльнулся, - пойду партию в карты ему предложу. Я Франца два раза на жалование чистил, пока он не додумался колоду проверить. - Вот как я, десятник, должен на это реагировать? - вздохнул Йохан. - Что прежде было? - Что было, то и было, - Павлос беззаботно пожал плечами, но напряжение в голосе скрыть до конца не сумел. - Что-то долго я болвана мутузил, светать вот-вот будет. Пойду-ка лучше спать. Дня доброго, господин десятник. “Единственный, кто сказал о Марке хоть что-то - Грегор. Он, например, рассказал, что именно Марк наблюдал за Альгертом, когда тот нарвался на асиман, и решил не вмешиваться. Однако даже Грегор не смог рассказать, что именно произошло между Альгертом и пироманами, поэтому я намерен на всякий случай попытаться выяснить, что асиман делали в Которе”. Раздался стук в дверь: гонец готов был отправляться в путь. Йохан нанес на пергамент эликсир, убедился, что чернила исчезли, и торопливо нацарапал поверх: “Славься, нахттотер! Помня о вашем интересе к предметам старины, взял на себя смелость купить эту чашу. Китаец оценил ее в четыре дюжины дукатов, надеюсь, она того действительно стоит”. По пути он попросил гонца заехать к Хранье и передать книги, заботливо завернутые в отрез драгоценного китайского шелка. Ответ пришел незамедлительно - тяжелый кошелек и записка, набросанная знакомым порывистым почерком: “Больше трех дюжин она не стоит. Учись оценивать вещи”. Йохан усмехнулся и смочил записку эликсиром. Ничего не произошло. Нахмурившись, ландскнехт вывел в углу листа ключевую руну, которая порой служила дополнительной защитой, но и это не принесло результатов. Похоже, нахттотер не счел нужным ответить или давал понять, что не стоит беспокоить его по пустякам. Чумной раздраженно скомкал записку и швырнул ее в камин, а затем сел за стол, взял перо и начал перебирать в уме то, что удалось узнать за восемь дней, которые прошли с момента отбытия гонца. “1.” Словно стараясь досадить ему еще сильнее, перо оставило вместо точки жирную кляксу. “После гибели Альгерта Хранья действительно изменила свои привычки, начав посещать вечерние мессы в соборе Святого Трифона. Время от времени ее сопровождает кто-то еще из отступников, чаще Лазарь”. Он вспомнил запах ладана, гудение читаемой нараспев литургии, мягкий свет восковых свечей, освещающий богатые фрески, краски которых не могли поспорить яркостью с лазоревыми, как летнее небо, глазами. - Ты чувствуешь, как тут спокойно? - скромный молитвенник лежал у Храньи на коленях - слушая мессу, она так и не раскрыла его ни разу. - Как будто весь мир - это тишина и свет, и все мы действительно братья. Ландскнехт неловко кивал, чувствуя себя лишним в доме бога, которому больше не мог молиться. - Вы верите в бога? - спросил он, просто чтобы что-то сказать. Уголки губ девушки тронула улыбка: - Я не знаю бога, который смог бы принять таких, как мы. Но охотно верю в преисподнюю. Они помолчали. Йохан украдкой поглядывал на тонкий профиль и гадал, как эта маленькая женщина, если они с братом хоть немного похожи друг на друга не только снаружи, переносит неволю и как ощущается в этом замкнутом мирке потеря одного из соратников. После долгих сомнений он спросил: - Вам не хватает Альгерта? Она покачала головой: - Это неправильное слово. Все равно, что спросить “тебе не хватает отрезанной руки?” Или вырванного сердца? Альгерт был моим чайлдом, моим лучшим учеником. Я лучше бы и в самом деле потеряла руку, чем его. Чумной нахмурился, выражая понимание. Вспоминая. Сравнивая. “Ты отправляешься в Котор”. Я тоже чайлд и ученик. Почему меня отправили с глаз с такой легкостью? - Простите, что тревожу воспоминания, госпожа Бальза, - произнес он после долгой паузы. - Но что вы знаете об обстоятельствах его гибели? Я имею в виду - киндрэт нечасто появляются в Которе. Единственный визит асиман - и такие последствия. Хранья покачала головой. Ее глаза были полны боли. - Меня не было рядом с ним в ту ночь. Если бы была - Альгерт был бы жив. Или мы были бы мертвы оба. Но он не противостоял бы им один. - Вы не знаете совсем ничего? Может быть, кто-то из асиман желал Альгерту смерти? - Я пыталась выяснить, поверь. Но узнала обо всем слишком поздно - Альгерт часто гулял в одиночестве, посещал монастырскую библиотеку. Я встревожилась только когда он не пришел под утро - но он и раньше оставался ночевать в подвале пустующего дома близ монастыря. И… ну что могло случиться? Все было так… тихо долгие годы. А вечером ко мне пришел начальник стражи. - Грегор? - Да. Передал доклад Марка, - ее голос прервался тихим судорожным вздохом. Не думая, что делает, Йохан накрыл ладонью ее пальцы, нервно сжавшиеся на молитвеннике. Голубые глаза удивленно распахнулись, блеснув непролитыми слезами, но потом она чуть расслабилась, наградив ландскнехта печальной улыбкой. - Вы поэтому не любите Марка? Он пожалел о том, что задал вопрос, когда она моментально подобралась, выпрямилась на скамье и мягко, но решительно убрала руку, спрятав ее в складках платья из дорогого черного шелка. - Простите, если причиняю вам боль, госпожа Бальза, - произнес Чумной, как умел, мягко. - Но что, если эта стычка не случайность, и опасности подвергаетесь все вы? Марк мертв, я не могу расспросить его, но, если он совершил ошибку, могу не повторять ее. Девушка слегка расслабилась, но ее взгляд оставался холодно-отстраненным. Йохан уже думал, что она не заговорит, и ощущал все возрастающую неловкость от повисшего молчания, когда раздался тихий, на грани слышимости, ответ. - Не поэтому. Марк… Марк в какой-то момент решил, что я буду принадлежать ему. Чумной воззрился на нее в немом изумлении - а потом подумал, что, возможно, в этом нет ничего удивительного. Хранья, что и говорить, была хороша - в отличие от Миклоша, внешняя хрупкость которого скрадывалась ощущением силы и суровым нравом, в ней ощущалась мягкость и уязвимость. От таких женщин мужчины часто теряют голову. - Он не мог добиваться своего напрямую, - продолжала Хранья, - не смел нарушить приказ, - но ничто не могло помешать ему преследовать меня повсюду. Марк превратил бы мою жизнь в ад - если бы не Альгерт. Он защищал меня и здесь, все время был рядом… очень скоро Марк его возненавидел. - Вы думаете, Марк имел отношение к его ссоре с асиман? Хранья отвела глаза и долго смотрела на оплывающие свечи перед иконой Спасителя. Огоньки отражались в ее глазах. - Нет, - сказала она наконец. - Я думаю, Марк убил его. … Йохан хмуро посмотрел на лист: время шло, а он так и оставался практически пустым. “2” - вывел он, еще не зная, что напишет. Мысли беспорядочно метались в голове - об Альгерте, о Марке… о Хранье. О том, как идет ей китайский шелк, подчеркивая бледность лица и золото волос. Об их ночных прогулках и беседах: девушка, казалась, знала ничуть не меньше, чем брат, но куда охотнее делилась мыслями. Первая из похищенных у китайца книг оказалась сборником легенд, и Хранья охотно пересказывала их, объясняла, как умела, непонятные места из легенд и мифов. За неполных четыре недели Чумной успел привыкнуть к их прогулкам. Время от времени он ловил себя на том, что идет чуть позади Храньи за ее правым плечом. Исправлялся, догонял одним шагом, чертыхаясь про себя. И слушал. “Марк”. Несколько секунд Йохан смотрел на появившееся на бумаге имя. Потом добавил. “Изгнанники ладно. Почему о нем не любит говорить стража?” И все-таки имя, поначалу ничего, кроме выданной нахттотером краткой характеристики, ему не говорившее, обрастало плотью: невозможно было совсем уж не вспоминать о том, кто составлял тебе компанию долгие годы. Стражи упоминали его время от времени, часто обрывали себя или переводили разговор на другую тему, но вспоминали. “Как к десятнику и стражу претензий к нему не было. Поддерживал дисциплину, но не зверствовал. Не поощрял контактов с изгнанниками, но и не запрещал напрямую. Был спокоен и адекватен. Любил играть в карты. Часто выигрывал, но никогда по-крупному. Следил за тренировками в своем десятке. Много читал. Выписывал в Котор книги. Не отказывал, если его просили что-нибудь добавить к заказу. Десятка его любила”. Хороший десятник. Всем хороший. И все-таки они старались не упоминать его имени. Хуже. Они убили его, и теперь старались не упоминать его имени. “Домогался Хранью”. Йохан пометил строку знаком вопроса. Вымарал. Снова пометил. Что-то было неправильно. Он снова вспомнил все, что удалось узнать, и начал заново. “Марк был хорошим десятником. Умным, спокойным, надежным. Ладил с Грегором, с подчиненными, с изгнанниками. Год назад начал преследовать Хранью. Альгерт защищал ее. Марк ненавидел его за это. Хранья считает, что Марк мог его убить. Спустя две недели состоялась большая кровавая охота. Марк и Майрон преследовали одну и ту же жертву и напали друг на друга. Майрон убил Марка. Говорит, что Марк напал на него первым. После смерти Марка его стараются не упоминать”. Тихо застонав, ландснехт обхватил голову руками. История оставляла ощущение горячечного бреда. Даже если Майрон не врал, он не должен был отделаться месяцем ареста. Случись такое в резиденции - его раз за разом выворачивали бы наизнанку, выясняя мельчайшие подробности... потом, правда, могли и повысить - если причина конфликта была стоящей, а проявленные навыки высокими. Но к воспоследовавшей переписке с Грегором был приложен единственный протокол допроса с его личным заверением, что за правдивость Майрона он ручается. И нахттотер все это принял. Одно обстоятельство, правда, было: за день до кровавой охоты маги, в число которых входили и Майрон с Марком, обновляли печати изгнанников. Большая охота устраивалась, чтобы дать магам восстановить силы и расслабиться. - Очень рискованное мероприятие, - Грегор признавал, что Йохану стоит знать о гибели предшественника, но рассказывал с явной неохотой. - К счастью, редкое, печати обновляются раз в сто - сто пятьдесят лет, иначе смертные давно бы нас вычислили. На моей памяти это первая. Мы начали подготовку за месяц… *** ...Они начали подготовку за месяц. Оградили рунами участок леса в горах, раздали задания человеческим слугам, которым предстояло возвести лабиринт, пока киндрэт намечали жертв. Жертвами должны были стать молодые, здоровые и умные люди - способные продержаться достаточно долго, чтобы маги получили удовольствие от охоты. И их должно было быть достаточно много, чтобы утолить голод почти двух десятков вампиров. С этим было сложнее всего: Котор мал, найти и выкрасть четыре десятка молодых людей так, чтобы остальные не начали поиски, стоило усилий. Они следили за командами кораблей, прибывающими в город путниками, скрывающимися от закона ворами и грабителями. Наконец все было готово. Овцы ожидали своей участи в наскоро сколоченном в лесу бараке, лабиринт закончили днем раньше. Можно было приступать к обновлению печатей. Сам Грегор в ритуале не участвовал - нельзя было выводить из строя всех магов разом. Но остальные сами предложили ему принять участие в охоте, и глава стражи не стал отказываться, с нетерпением предвкушая развлечение. Развлечься не пришлось. Обновление печатей, хотя и было несопоставимо по сложности с их наложением, относилось к высшей магии Нахтцеррет и, кроме того, что отнимало кучу сил, имело занятный побочный эффект. Оно расшатывало психику магов, делая их крайне раздражительными. Не говоря уже о том, что после ритуала они были чертовски голодны. Большая охота призвана была решить обе проблемы. Смертные и маги с разных концов запускались в лабиринт, напичканный ловушками, действующими только на киндрэт. Не опасными, но способными замедлить передвижение или на время дезориентировать. Это слегка уравнивало шансы и давало смертным возможность некоторое время избегать смерти. Иногда кое-кто из овец, особенно изворотливых или удачливых, даже доживал до утра - таких принято было считать достойными обращения. Но обычно охота длилась ровно столько, сколько нужно, чтобы маги стали самими собой, сытыми и удовлетворенными проделанной работой. Не в этот раз. Смертных в лабиринте было более, чем достаточно, и никто так и не понял, что заставило Марка оставить намеченную жертву и устремиться за Майроном, почти настигнувшим аппетитную крестьянку. - Никто даже не понял сперва, что происходит, - Грегор, хмурясь, смотрел на свои сцепленные на коленях руки. - Шума и криков там хватало. Пока мы не почувствовали вспышку магии. - Единственную? - уточнил Йохан. Грегор кивнул: - Ритуал забрал слишком много - поэтому рвали друг друга на части голыми руками и копили силы для удара. Первым успел Майрон. - Ты так уверен, что Майрон всего лишь защищался? Грегор кивнул снова: - Все сходится: крестьянка была того типа, что нравились Марку. Марк бросил свою жертву и пошел за Майроном. Да и Майрон… я его знаю лет двести, и за все время он ни разу не давал повода усомниться в себе. - Ты и Марка знал столько же. Выходит, он - повод дал? Грегор долго смотрел на Йохана - сумрачно, почти угрожающе. Но все-таки ответил: - Незадолго до смерти Альгерта я узнал, что он… досаждает госпоже Бальза, и довольно давно. Я был, знаешь ли, очень удивлен этим известием, потому что все это время считал, что Марк взял на себя наблюдение за Фавстом и Розалией, и крайне редко упоминал госпожу Бальза в беседах. Не слишком приятное удивление. - Тебе пожаловалась госпожа Бальза? - Нет. Михо слышал ее разговор с Марком, в котором она просила оставить ее наконец в покое. “3. Грегор”. Чумной ничего не написал под этим именем, но подчеркнул его жирной чертой. Рассказ главы стражей был понятным, гладким, так хорошо совпадал с рассказом Храньи и так хорошо все объяснял… но что-то было не так. Слишком беспрецедентное событие. Слишком много веры Майрону. Слишком простые объяснения. Даже если о страсти Марка к Хранье стало известно всем - это не повод спускать дело на тормозах. Отправить из Котора прочь. Доложить нахттотеру - да. Но… Йохан читал отчет Грегора - об этом в докладе не было ни слова. Грегор что-то недоговаривал. Или врал. “4. Майрон” Когда Йохан прибыл в Котор, мага уже выпустили из заключения - разумеется, с одобрения нахттотера, ради получения которого пришлось трижды гонять курьера в резиденцию и обратно. И нахттотер, умный, подозрительный, безжалостный - это одобрение дал. Верилось в это с трудом, отправить выжившего участника драки на солнце просто в качестве назидания остальным было куда больше в его духе. С другой стороны, заменить которского стража было нелегко. Или слишком легко. Это уж как посмотреть. За все время, что Чумной находился в Которе, Майрон ничем себя не проявил. Страж как страж: достаточно умелый маг, чтобы скрутить ослабленного печатями изгнанника в бараний рог, достаточно простой и симпатичный парень, чтобы годами уживаться с остальными. “Они рвали друг друга на части голыми руками”, - вывел Йохан, припомнив рассказ Грегора. Голыми руками… Представить себе этого круглолицего парня с вечно растрепанной шевелюрой и так и не исчезнувшими веснушками катающимся по земле в луже своей и чужой крови было тяжело. И все-таки он убил Марка. А Марк домогался Хранью. И - возможно, только возможно! - приложил руку к убийству Альгерта. “5. Альгерт” “Ученик. Возможно, любовник. Был дорог. Защищал от Марка”. Его описывали как замкнутого и неприветливого, но очень спокойного мужчину. Стражи говорили, он никогда не доставлял проблем. Хранья говорила, он приносил ей цветы с подножия гор. Это, кстати, давало новый повод для размышлений. Васко, низкорослый грузный испанец, обыкновенно наблюдавший за Альгертом, отпираться не стал. Да, разрешал выходить за стены города. Нет, совсем недалеко, и полумили не будет. Само собой, шел рядом и глаз не спускал. Да, только собирал цветы. Йохан ужал все это до сухих фактов. “Альгерт имел возможность выходить за городские стены”. Фактов выходило до обидного мало, поэтому ниже он записал то, что могло бы оказаться фактами, будь он уверен в словах Васко. “Сопровождал Васко” - “?” “Не далее полумили” - “?” “Собирал цветы” - “?” “6. Асиман. Не найдены” Не считая отчетливого следа огненных заклинаний и слов Марка, пироманы не оставили никаких следов своего присутствия. Что бы они ни искали в Которе, похоже, сразу поле убийства асиман погрузились на свой корабль и отбыли восвояси. Записи о торговой каракке “Милость божья”, впрочем, сохранились. Судно ходило под французским флагом, везло на продажу специи и простояло в порту около недели. “За неделю не попались никому на глаза”. Эта часть истории была самой мутной. Альгерт был изгнанником, влачившим существование из милости нахттотера. Марк - заслуженным десятником, которого знали и любили… И, несмотря на добрые отношения с Храньей и ее людьми, стражи не слишком усердствовали с расследованием. Значит, на тот момент Марка еще любили. “Следы заклинаний. Указанное Марком судно”. Вот, собственно, и все, чем располагали стражи и Йохан. Да и Хранья не высказала сомнений в правдивости Марка, и казалась вполне удовлетворенной объяснениями. Как недавно выяснил Йохан, только казалась. Я думаю, Марк убил его… Чумной в раздражении отбросил перо. Неудивительно, что нахттотер не ответил на его письмо: все, что там содержалось, он, без сомнения, уже знал. Да и все, что удалось выяснить, не тянуло на открытие. Ниточки, за которые он тянул, рвались одна за другой. Оставалась одна, последняя, и он никак не мог подступиться к ней. Ландскнехт снова потянулся за пером. “Собор” - крупно вывел он на новом листе. … Собор Святого Трифона оставался единственным белым пятном на карте крошечного города. Десятилетиями проводившиеся под его сводами службы и усердие прихожан сделали свое дело: собор стал местом силы. “Фонит так, что хоть Темного Охотника прячь”. Йохан усмехнулся, вспоминая раздраженное шипение нахттотера, раз за разом безуспешно посещающего дворец Папы. Тут тоже фонило. Следящие и сигнальные руны становились просто значками внутри церковных стен, да и с заклинаниями, подозревал Йохан, могли возникнуть серьезные проблемы. “Альгерт посещал монастырскую библиотеку. Хранья и другие изгнанники зачастили на службы после его гибели”. Одно это было достаточной причиной для любопытства. “Мне до сих пор не удалось осмотреться внутри”. Стоило ландскнехту подойти к собору - рядом непременно оказывалась Хранья или кто-то из изгнанников. Они искренне желали Чумному доброй ночи и приглашали присоединиться к ним во время мессы. В их общества было интересно, жизненного опыта каждого было достаточно на четырех Йоханов, они охотно вступали в разговор, который умело поддерживали почти до рассвета… - Почему Фелиция год за годом приглашает вас на все балы? - как-то раз поинтересовался Чумной, глядя, как в камине догорает скомканное письмо. - Вы ведь не слишком хорошо ладите. - Как дипломатично сказано, - хмыкнул Миклош, - “не слишком хорошо ладите”, где ты только этому научился? Потому, мой друг, что она знает: охотнее всего я появляюсь там, где меня меньше всего желают видеть. Проще прислать приглашение. Она делает гостеприимный жест, я чаще всего плевать на это хотел, и все довольны. Все это могло быть чередой совпадений. Котор - маленький город, изгнанники постоянно на виду у стражей, но и стражам немногим проще скрыться от взглядов. А могло и не быть. Йохан развернул карту города. Учитель оставался непостижимым существом. Его логика казалась порой парадоксальной, умозаключения часто сбивали с толку, а вкусы и стремления ставили в тупик. Стоило оказаться в Которе, чтобы выяснить, что нечто общее у них все-таки было. Чумному чертовски хотелось оказаться там, куда его не желали пускать. Снова взявшись за перо, он поставил на карте с десяток крестиков, обозначая места встреч с изгнанниками на подступах к собору. Каждый раз до монастырских стен оставалось с сотню шагов. Очертив круг, Йохан принялся придирчиво изучать дома поблизости от его границ, припоминая все, что знал об их обитателях. Дом купца… дом вельможи… ювелирная лавка… зажиточные дома, прислуга, не то, не то… Чумной мысленно вычеркивал строение за строением, пока не добрался до узкого здания, втиснувшегося между лавками зеленщика и мясника. Лекарь, принадлежащий к монашеской братии, проживал за монастырскими стенами, дабы страждущие не нарушали покой прочих святых отцов. Он слыл милосердным человеком и знатоком своего дела, поэтому в его двери часто стучались бедняки, ютившиеся в хижинах за городской чертой. Времени на приготовления ушло совсем немного. Оставалось дождаться удобного момента. … - Будет гроза, - Михо втянул носом воздух и вопросительно взглянул на своих спутников. Йохан пожал плечами, а Хранья, замерев на мгновение, кивнула - и в следующее мгновение негодующе вскрикнула, когда порыв ветра вырвал из ее пальцев лист бумаги с филигранным наброском старой ограды: все трое сидели на каменной скамье неподалеку от дома изгнанников, наблюдая за прохожими, торопившимися с ночной службы. Рисунок запутался в ветвях дерева, слишком высоко даже для Йохана. - Невелика потеря, - девушка махнула рукой, собирая остальные листы: ветер усиливался. - Ну раз невелика, - улыбнулся Чумной, - тогда я его достану, и вы мне его подарите. С личной подписью. Идет? - Идет, - рассмеялась Хранья, пока ландскнехт оценивающе изучал дерево. - Вы собираетесь вырвать несчастный кипарис с корнем? - Вроде того. - Почти любое заклятие может быть направлено как на широкую площадь, - “волна Танатоса” прокатилась поверх травы, уничтожая роящихся мошек, - так и сфокусировано в одной точке, - раздался мышиный писк, нахттотер наклонился и брезгливо поднял за кончик хвоста крохотный трупик. В тельце мыши зияла сквозная дыра, которую могло бы оставить толстое шило. - С завязками тоже так можно? - с любопытством спросил Йохан. На балу фэриартос, который нахттотер изволил посетить двумя неделями раньше, с одной из дам произошел конфуз: золотой шнурок, удерживающий рукав, лопнул, и тяжелая ткань упала, на несколько мгновений явив присутствующим редкой красоты грудь. Первым среагировал нахттотер, галантно набросивший на плечи прелестницы свой плащ и посетовавший на превратности моды. По иронии судьбы это была фэйри, не раз потешавшаяся над неумением Йохана одеваться: с некоторых пор ландскнехт упорно отдавал предпочтение простой, но удобной одежде, не считая бал поводом делать исключение. - Не понимаю, о чем ты, - Миклош удивленно приподнял брови, но светлые глаза смеялись. До виртуозности нахттотера Йохану было далеко, поэтому вместо ветки на землю полетел толстый сук, но дело было сделано: рисунок оказался в его руках, а вспышка магии заглушила еще один, совсем слабый всплеск. - Довольна ли дама подвигом? - ландскнехт с преувеличенно почтительным поклоном протянул лист Хранье. - Дама в восторге, - девушка зааплодировала. - Он ваш. Она расписалась в углу листа, поцеловала его, оставив след бледной помады, и торжественно протянула Йохану. Ветер вновь попытался вырвать бумагу из ее руки. - Однако мы все рискуем промокнуть, - заметил Чумной, аккуратно сворачивая рисунок. - С вашего позволения мы проводим вас до дома, госпожа Бальза. - Нам бы поторопиться, господин десятник, - дверь за Храньей закрылась, Михо тревожно посмотрел на небо, стремительно затягиваемое тучами. Вдалеке послышался раскат грома. - Вот-вот польет, да и до рассвета недалеко. - А до дома неблизко, - согласился Йохан, и они свернули в узкий переулок, стремясь сократить путь. - Что это там? - привлеченный шумом, Михо на ходу окинул взглядом целую толпу бедняков, колотящих в дверь доктора. - Все бабы со страха собрались рожать, что ли? Ландскнехт остановился: зрелище и в самом деле было любопытное. В Которе любое событие быстро становилось любопытным. - Пойду погляжу, - он взмахом руки остановил шагнувшего было за ним стража. - Ступай, передай Грегору, что я задержусь. - Но рассвет?.. - Успею. А не успею - на крайний случай у зеленщика подвал пустует. Михо нахмурился было, но затем посмотрел с пониманием: - Ничего, господин десятник. Привыкнете. Чумной решил, что ему повезло: Михо принял выходку десятника за признак скуки, неизбежно одолевавшей вскоре после поступления на службу каждого стража. Они боролись с ней как умели: начинали запоем читать, учили языки, находили самые разные занятия, позволяющие скоротать время - Йохан уже успел взять у Франца два урока таксидермии. И иногда рисковали: устраивали охоты, проникали в дома горожан, пережидали день вне дома… Скука - это последнее, что беспокоило Чумного, занявшего наблюдательную позицию в спальне лекаря. Хозяин ушел в разразившуюся наконец бурю, и в ближайшее время его возвращения можно было не опасаться: час назад у многих бедняков внезапно загноились все раны и порезы на теле, быстро превращаясь в смердящие язвы. Заклятие можно было направить широкой волной, превратить в узкий стилет или запечатать руной, высвобождая в подходящий момент… Нацарапав на столешнице сложный геометрический узор, Йохан разместил рисунок Храньи в центре и активировал следящие руны, расставленные на каждой из ведущих к собору улиц. С рисунком ему повезло тоже: вещь, побывавшая в руках объекта, облегчала задачу. Долго ждать не пришлось. Несколько линий узора засветились бледно-голубым светом. Йохан припомнил, где была установлена потревоженная руна, и усмехнулся: Хранья не пошла по самому удобному маршруту, сделала крюк, чтобы подойти к собору по улице, выходящей к нему с противоположной стороны. - Как предусмотрительно, - одобрил Чумной. - При встрече с кем-то из стражей можно сделать вид, что спешишь домой. Он подождал еще немного, почти до самого рассвета, ожидая, что за Храньей последует кто-нибудь еще, но этого не произошло. Воздух возле открытого окна ощутимо нагрелся: где-то там, за свинцовыми тучами и обрушивающимся с неба водопадом, всходило солнце. Невидимое для смертных и смертельное для киндрэт. Ландскнехт поднялся, одним движением превратил стол в труху, и спрыгнул на мостовую, не тратя время на спуск по лестнице. Через секунду он уже мчался к монастырским стенам. Это оказалось чертовски больно. На коже вздувались и лопались пузыри ожогов, обнажая кровоточащее мясо, в голове стучал чугунный молот, и вдвойне плохо было от невозможности заорать… но тучи все-таки дали ему несколько драгоценных секунд отсрочки, и, влетая под своды собора, Чумной все еще был жив. Приступ паники едва не захлестнул его, когда в запримеченном месте не оказалось входа в подвал. Йохан стиснул зубы, выравнивая дыхание, заставляя себя думать… да, мать его, вот же он - ослепленный болью, ландскнехт искал дверь не в той нише. Привалившись к двери спиной, он несколько минут выравнивал дыхание, наслаждаясь темнотой и прохладой подвала. Оставленные солнцем ожоги заживали неохотно, но вскоре он уже чувствовал себя достаточно сносно, чтобы начать спуск по лестнице. Темно было хоть глаз коли. Не желая раньше времени заявлять о своем присутствии, Йохан не использовал магию, чтобы осветить себе путь, и некоторое время шел наощупь, тщательно проверяя каждую ступеньку прежде, чем перенести на нее вес. Никаких сюрпризов лестница не преподнесла: через два десятка ступеней под ногами оказался ровный земляной пол, а вскоре появился и тусклый свет, испускаемый гниющим тут и там хламом, - невидимый глазу смертных, но вполне достаточный для киндрэт. Потайная дверь была замаскирована не слишком усердно: сквозняк явно указал на участок каменной кладки в дальнем конце подземелья. Немного повозившись, Йохан обнаружил и камень, ее открывавший. Наученный горьким опытом, он заподозрил ловушку и мысленно перебрал весь арсенал заклинаний прежде, чем шагнуть в черную глотку тоннеля. Все оставалось тихо, и через сотню шагов Йохан вышел в круглую комнату, из которой вело еще пять точно таких же коридоров. Чумной мысленно застонал, представляя, сколько времени уйдет на проверку каждого, когда до него донесся слабый отголосок магии Нахтцеррет. Ощущение присутствия кровных братьев с каждым шагом становилось сильнее - похоже, с выбором тоннеля он не ошибся. Сдерживая желание пойти быстрее, Йохан старался не производить шума. Тоннель закончился старой дверью, сквозь щели которой пробивался свет. Обнажив меч, Йохан распахнул ее. Он ожидал увидеть все, что угодно: снимающих печати изгнанников, могущественные ритуалы, да, в конце концов, обычную засаду. По сравнению с этим Хранья, окруженная золотистым сиянием “клетки здоровья”, была совершенно безобидна. Но Йохан почувствовал себя так, словно его ударили под дых. Отправляясь в подземелье, Хранья изменила и темным цветам, и мужской одежде. В ней она была красива. Белое платье и распущенные по плечам волосы делали ее ослепительной. Широко распахнутые в испуге глаза - божественной. - Йохан? - проговорила она ошарашенно, а потом, встрепенувшись, бросилась к нему. - Йохан, тебе больно? На тебе же места живого нет! ... Ее кисти были такими же тонкими, как и у брата - и так же поместились в одной его ладони, когда он перехватил их, не давая себя коснуться. Даже с печатями, даже отрезанная от источников магии, Хранья была опасна. В другой руке в мгновение ока оказался меч с камнем из памятного подвала в рукояти. Руки оказались ледяными. Ноздри - Йохан готов был поклясться - защекотал терпкий аромат крови. Девушка дернулась раз, другой - и затихла. - Я не собираюсь нападать на тебя. И не собиралась. - Это хорошо, - серьезно кивнул Чумной, не торопясь отводить меч от впадинки между ее ключицами. - Мне не хотелось бы причинять вам вред. А теперь уберите “клетку”. Хранья яростно мотнула головой, белокурые локоны рассыпались по плечам: - Ни за что! В пронзительно-голубых глазах читалась твердая решимость. - И кто же настолько важен? Помолчав, Хранья наконец выдавила: - Там Альгерт. Медленно сосчитав до пяти, Йохан разжал руку. Меч убирать не спешил, напротив, усилил его боевой магией: “клетка здоровья” считалась самым эффективным и самым трудоемким лечебным заклинанием Нахтцеррет. Если у Храньи хватает сил поддерживать ее, кто знает, на что еще она может быть способна. Хранья, словно забыв о нем, отошла обратно вглубь комнаты, опустилась на колени перед окруженным сиянием столом и начала торопливо поправлять светящийся на полу узор. Йохан осторожно приблизился, наблюдая за работой и внутренне закипая: изгнанница, которую он только что поймал за запрещенной магией, спокойно продолжала заниматься своим делом, словно его тут и не было. Чумной не мог сказать, что бесит его сильнее: что его вместе со всеми водили за нос или что Альгерт для нее важнее собственной безопасности. - Госпожа Бальза, - стараясь, чтобы голос звучал ровно, наконец произнес он. - Потрудитесь объяснить, что тут, черт побери, происходит. - Я все расскажу, - откликнулась девушка, не отрываясь от своего занятия, - дай мне еще несколько секунд… ну вот, все. Длинно, с облегчением выдохнув, Хранья поднялась - как показалось Йохану, с трудом, - и уже сделала несколько шагов к нему, когда ее глаза закатились, она начала оседать - и упала бы, не успей Чумной ее подхватить. Хранья была без сознания, нежная кожа приобрела иссиня-бледный оттенок, вокруг глаз залегли темные круги. Йохан уже видел подобное - в хижине углежогов и в подвале - и надеялся никогда больше не увидеть. Но вне зависимости от его надежд госпожа Бальза потеряла много сил и очнется чертовски голодной. Чумной огляделся. Будь это убежище подготовлено им самим, в нем непременно нашелся бы тайник с кровью - где-нибудь на уровне пола, чтобы безумец, крушащий в приступе ярости стены, не мог случайно добраться до него. Он поднял Хранью на руки и обошел помещение, впервые осматривая его. Это оказалась узкая и длинная комната, предназначавшаяся, возможно, для захоронений монахов: в стенах были намечены длинные узкие ниши. Потолок в дальнем конце обрушился, но когда-то, судя по видневшемуся поверх нагромождения камней краю дверного проема, она была сквозной. В центре комнаты стоял наспех, но прочно сколоченный деревянный стол, окруженный золотистым свечением, сквозь которое виднелись контуры лежащего мужчины. Вокруг стола змеился сложный рисунок, состоящий из геометрических фигур и незнакомых Йохану рун. Он тоже светился, но свечение было неравномерным. Ярче всего были только что проведенные Храньей линии. Тайника никакого не было - Йохан вполголоса выругался, поняв, что уже дважды прошел мимо ниши, в которой рядком стояло несколько кувшинов. Ведь верно - здесь некому было разносить все в пыль. Прихватив один из них, он уселся на пол, устроил поудобнее Хранью. Убрал волосы с ее лица, чувствуя, как внутри все сжимается от тоски. С семейством Бальза так много хлопот. Устроившись, Чумной еще несколько секунд смотрел на кувшин, прежде, чем прокусить собственное запястье. Госпожа Бальза не просыпалась, но рефлексы сработали безотказно: руку обожгло кровавым поцелуем. Это сработало: сделав пару глотков, девушка непонимающе открыла глаза. Потом взгляд стал осмысленным, и она попыталась выбраться из его рук. - Выпейте, - велел Йохан, протягивая ей кувшин, - потом сможете встать. Вы потратили много сил, и мне чертовски интересно, на что. Она послушно поднесла кувшин к губам. Когда он опустел, на щеки девушки вернулся нежный румянец. Если бы ее брат отделывался так просто… - Я могу встать, - полувопросительно сказала Хранья. Йохан поднялся, ставя ее на ноги, отошел на шаг. - В таком случае, госпожа Бальза, я жду объяснений. - Это Альгерт, мой ученик, - вздохнула Хранья. - Некоторое время назад Марк объявил, что у него вышла ссора с асиман, но на деле никаких асиман там не было: Марк запасся их боевыми амулетами, чтобы оставить след. Я нашла ученика перед самым рассветом, он умирал, и мне пришлось искать укрытия в ближайшем подземелье. Я не решилась сказать стражам, что он жив, боялась, что Марк решит закончить начатое. Надеялась вылечить его. Но Марк мертв, Альгерт не выздоравливает, а я не могу его оставить. Вот, в общем, и все. - Как вы его лечите? Я узнаю “клетку здоровья”, но не руны. - Все просто, - Хранья прошлась вдоль рисунка. - Магия в том виде, в котором ты ее знаешь, появилась не сразу. Сперва заклинаний было меньше, а рун - куда больше. Если изучить их как следует, окажется, что они практически заменяют друг друга, только магия быстрее и требует больше сил, а руны почти не отнимают их, но с ними куча возни. - Вы так много знаете о них… - Пришлось, - Хранья пожала плечами, - когда мы с Миклошем стали учениками Луция, мой потенциал был намного слабее. Но Миклош не так уж плох в рунах, неужели он совсем не учил тебя им? - Он… - Чумной осекся, его точно окатили ледяной водой. Нахмурившись, ландскнехт в упор посмотрел на Хранью. - Брось, Йохан, - в улыбке девушки была нежность и печаль. - Неужели ты думал, что я не распознаю чайлда собственного брата? Чумной молчал, отчасти в замешательстве, отчасти завороженный игрой света в пшеничных волосах. - Это видно по взгляду. Ты болен им, как и остальные, - прошептала Хранья, подходя ближе и проводя ладонью по его щеке. - Стремишься подойти ближе, стать нужным. Изучаешь привычки, учишься читать малейшие знаки… - Остальные? - машинально переспросил он, заглядывая в голубые глаза. Хранья молчала. Ее рука была такой теплой. - Вы не должны использовать магию высших уровней, - выдавил он наконец. - Не должна, - согласилась Хранья. Узкая ладошка покоилась теперь на его груди. - Но и не использовать не могу. Так что же нам с тобой делать? - Почему Альгерт не выздоравливает? - Йохан покосился на силуэт лежащего, с усилием отводя глаза от ее лица. Память услужливо рисовала другое лицо и другие руки, лихорадочно гладящие его плечи. Хранья горько вздохнула, отстранилась, делая шаг в направлении стола. Чувство острого разочарования заставило Йохана шагнуть следом. - Его тело в порядке, - девушка медленно двинулась вдоль светящегося ряда рун, а ландскнехт шел за ней. - Но его разум, его магия… они не здесь. Альгерт блуждает где-то далеко, и я не могу дозваться его. У меня нет на это сил. - То есть теоретически исцелить его возможно. - Миклош мог бы, - вздохнула Хранья. - Когда-то он уже сталкивался с подобным проклятием. Но он не станет. Брат всегда относился к чужим жизням очень… практично. И в этом часть его силы. - А вы? - сухо бросил Йохан. Ему чертовски хотелось возразить, но возразить оказалось нечего: Хранья была права. - Я всегда была слабее брата. Так и не сумела научиться этому. - В самом деле? - Да. Например, мне следовало убить тебя… хотя бы попытаться. Но ты мне нравишься, Йохан, с тобой жизнь в Которе стала не такой пустой. И я сделала очередную глупость, возможно, последнюю. - Какую? - Не активировала линии защиты. Йохан обернулся, следуя за ее взглядом, устремленным ему за спину. Только сейчас ландскнехт заметил еще ряд рун, вычерченный на крошащихся плитах пола. - Я боялась, что Марк выследит нас, - Хранья дернула плечом, в синих глазах был до смешного беспомощный вызов. - И что там? - “Гарпия тумана”. Йохан вгляделся в незнакомое сочетание рун, способное, если верить Хранье, породить гигантскую пиявку, одно из мощных атакующих заклятий Нахтцеррет. Он считал, что способен справиться с одной или двумя. Но кто знает, что изгнанная нахттотерин заготовила еще? - Интересный способ, - признал Чумной. - Интересный, - согласилась Хранья. - Если бы я могла перевести в руны и “Зов Хнему”, Альгерт был бы здоров… со мной. - Я ничего не знаю об этом заклинании. - Должно быть, брат не успел научить тебя, - кивнула Хранья, - оно очень сложное, сложнее только “Плач гиены”. Миклош и сам освоил его уже после смерти Луция, по книгам. А я так и не смогла. В комнате повисло тяжелое молчание. Происходящее нравилось Йохану все меньше и меньше. Хранья, несмотря на печати, старше его на… целую бездну лет, и настолько же опытнее. И, судя по рунам, настолько же опаснее - кто знает, что еще у нее в рукаве? И все же наибольшую неприязнь вызывал этот чертов полутруп, скрытый золотистым сиянием. “Он был бы со мной”. Дьявол! Бальза существуют, чтобы не давать ему покоя. - Тогда на что вы надеетесь? Зачем все это? - Пока живем мы - живет и надежда, - Хранья улыбнулась - одними губами, а в синих глазах плескалась боль, причиненная словами. - Даже вы с вашим знанием рун не сможете поддерживать “Клетку здоровья” вечно. - Я не сдамся, Йохан, - Хранья покачала головой, ее губы задрожали. - Альгерт - мой чайлд, мой ученик. Я буду защищать его, пока я жива. Без него я буду совсем… одна. По бледной щеке скатилась слеза, и это было больше, чем Йохан готов был вынести за одно утро. Протянув руку, показавшуюся ему самому нелепо огромной и неловкой, он стер слезу кончиками пальцев. На мгновение в синих глазах мелькнуло изумление - а потом, словно в ней что-то надломилось, Хранья разрыдалась, спрятав лицо в ладонях. Женские слезы всегда бесили Йохана. Он никогда не знал, что делать с плачущей женщиной, и был признателен обратившему его нахттотеру еще и за то, что в новой жизни общение с их племенем практически целиком свелось к улыбчивым и податливым фэриартос. Однако на этот раз он не испытывал сомнений. Ее тело, сотрясаемое рыданиями, было таким же тонким и гибким, как у брата, а в объятиях ее было держать и того легче - девушка не сопротивлялась, только уткнулась лицом в его плечо, а Йохан гладил ее по волосам. И считал до тысячи, чувствуя, как промокает ткань на груди. Когда дело касалось Бальза, счет до тысячи всегда оказывался полезным. Как и в случае с братом, ближе к тысяче рыдания начали стихать, а напряженное тело - расслабляться. Йохан беззвучно усмехнулся, услышав звук сладкого зевка. “Полегчало?” - хотел было спросить он, но спросил совсем другое: - Где вы спите, когда проводите день тут? - Следующий коридор по правую руку, - пробормотала Хранья, не спеша отстраняться. Вздохнув, Чумной поднял ее на руки. - Вам нужно отдохнуть. В конце соседнего коридора обнаружилась еще одна наполовину заваленная камнями комната. В отличие от зала с раненым, эта была явно обустроена для отдыха: соломенный матрац, покрытый грубой, но чистой простыней, стеганое одеяло, два запечатанных кувшина у стены. - Вам нужно отдохнуть, - повторил ландскнехт, опуская девушку на лежанку. - А ты? - Я побуду у входа. Украдкой следя за выражением ее лица, Йохан сделал движение подняться, и с ожидаемым острым удовольствием замер, когда девушка ухватила его за рукав. Тонкое, звенящее предчувствие заставляло каждый нерв дрожать от напряжения. - Не уходи, - закусив губу, глухо попросила Хранья. Она потянула его назад, и Чумной послушно опустился на колени, не отрывая взгляда от ее лица. - Останься со мной… сегодня. Я не хочу снова оставаться здесь одна. Острый клык поранил губу, и уголок ее рта окрасился карминно-алым. “Здесь… Сегодня…” - звучит чертовски успокаивающе, успел подумать Йохан, прежде, чем тонкие руки обвили его шею. А больше он не думал. Сквозь его пальцы струились пшеничные волосы, ее губы раскрывались для поцелуев, и все никак не заживала ранка - не в силах насытиться, Йохан раз за разом, почти не замечая, пускал в ход клыки. Ее кровь была почти как та - разницы во вкусе и магии было достаточно, чтобы не терять голову окончательно, и это было хорошо. С Храньей вообще было хорошо... С проснувшейся ненасытной жадностью Чумной гладил ее тело сквозь шелк платья, мимоходом отмечая женственность изгибов внешне столь хрупкого тела. Проворчав что-то одобрительное, он, усевшись спиной к стене, притянул ее на колени, и девушка немедленно принялась распутывать узел шнуровки на его рубахе. Раздосадованный паузой, ландскнехт, тем не менее, позволил ей аккуратно развязать узел - наградой ему были теплые ладони, скользнувшие по его плечам и спине, и возможность полюбоваться ее раскрасневшимся лицом, возбужденным и смущенным одновременно. Платье Храньи было пошито на старый лад, с простой юбкой и шнуровкой на груди - и это было так чертовски удобно. Скользнув ладонью по ее бедру, Йохан убедился, что и белья на ней, на старый лад, не было. Трепещущая, влажная, она тонко застонала, почувствовав его пальцы внутри, и Чумному стоило огромного труда не взять ее прямо сейчас, опрокинув на пол. Вместо этого он со всей доступной ему аккуратностью свободной рукой распустил шнуровку белого платья, провел языком по открывшейся ключице и припал губами к маленькой груди с острыми розовыми сосками. Она была такой беззащитной и пахла так сладко… слушая ее вскрики, изучая губами нежную кожу, чувствуя ее жар, Йохан чувствовал, как тает его и без того невеликий запас терпения. Его еще хватило на то, чтобы стянуть, а не порвать ее платье и прикрыть матрас наспех содранной с себя рубашкой. А дальше было только трепещущее тело, встречные удары ее раскрытых бедер и подставленное поцелуям-укусам белоснежное горло. И когда она со стоном выгнулась под ним, Йохан, не в силах больше оттягивать момент, в несколько ударов достиг пика и упал сверху, смутно чувствуя, как ее ладошки нежно гладят его спину. Минутой позже, с трудом перебарывая навалившийся сон, он тяжело перекатился, дав Хранье с комфортом устроиться у него на груди, и устроился поудобнее, зарывшись пальцами в пшеничные волосы. Ее не нужно было удерживать, не нужно было беспокоиться, что она проснется среди ночи. Удовлетворенно вздохнув, ландскнехт закрыл тяжелые веки. Удовлетворенно вздохнув, Хранья устроилась поудобнее в его руках. - По-твоему, мы поступили дурно? Йохан мысленно закатил глаза: ну почему всем женщинам приходит в голову поговорить, когда он уже вот-вот уснет? Он автоматически погладил ее по спине: - Если ты отдохнешь и выспишься, более дурным это не будет, - пробормотал Чумной и провалился в сон, слыша ее негромкий серебристый смех и чувствуя, как она водит пальчиком по его груди. *** Просыпаться было тяжело. Йохан не помнил, снилось ли ему что-нибудь, но в череп словно залили свинец, а спина ныла от неудобной позы. Осторожно пошевелившись, он понял, что всю ночь проспал практически на голых камнях: матрац был одной видимостью. - Доброй ночи, - разлепив тяжелые веки, он увидел, что Хранья уже встала, неведомо как выскользнув из его рук, оделась, и теперь пытается привести в порядок спутанные волосы. В отличие от него, девушка явно чувствовала себя превосходно. - Доброй ночи, - со сна его голос прозвучал хриплым карканьем. - Который час? - Ужасающе ранний, - улыбнулась Хранья, - колокол недавно пробил девять. - Закат только через час, если хочешь, поспи еще немного. Искушение было велико. Потянувшись, Йохан из-под полуопущенных век испытующе взглянул на Хранью. Не похоже, чтобы она терзалась сожалением или муками совести. В груди потеплело: Чумной ценил женщин, не создающих лишних проблем. Проблемой был нахтоттер. Йохан в страшном сне не мог представить, как пишет в ежемесячном отчете: "и да, нахтоттер, я переспал с вашей сестрой". В лучшем случае он перейдет из стражей в изгнанники. В наиболее вероятном - встретит рассвет во внутреннем дворе резиденции. Любое здание, где тхорнисхи останавливались надолго, имело такой: небольшого размера, без укрытий и с заговоренными дверями и ставнями. Ночью там тренировались солдаты. Под утро туда изредка помещались осужденные. Ландскнехт закрыл глаза и попытался разобраться в собственных ощущениях. Ему полагалось бояться, но страха не было, было облегчение, словно откуда-то из области сердца извлекли застарелую, ставшую уже привычной занозу. Если нахтоттер решит его казнить - пусть. Всё равно то, что происходило между ними, не могло продолжаться бесконечно. Когда-нибудь доведенный до ручки Йохан неизбежно сотворил бы что-нибудь несовместимое с жизнью. Воображение услужливо подкинуло несколько интересных вариантов. Обдумывая и сравнивая их, ландскнехт незаметно для себя соскользнул обратно в сон. Просыпаться во второй раз было ненамного проще. Но инстинкты подсказывали, что близится вечер, а значит, выбора не оставалось. Йохан тяжело, не открывая глаз, сел. - Я уже собиралась тебя будить. Мгновенно проснувшись, Чумной воззрился на Хранью. Та сидела в метре от него, укутавшись в темный плащ, и писала что-то на обрывке пергамента в свете масляной лампы. - Солнце почти село, - улыбнулась девушка, поднимаясь на ноги. - И тебе, и мне стоит поторопиться, если ты не желаешь сделать сегодняшний день всеобщим достоянием. Йохан кивнул. И, чувствуя мучительную потребность прояснить ситуацию, спросил: - Вы не собираетесь жалеть и мучиться? Хранья рассмеялась, запрокинув голову. Длинная прядь скользнула по шее, моментально приковав к себе внимание Йохана: - Сожалеть о хорошем - очень вредная привычка, - сделав шаг, она оказалась к нему вплотную, положила ладошку на грудь. - Мне было хорошо сегодня, Йохан. Тебе тоже. Этого вполне достаточно. Он автоматически кивнул, чувствуя тепло там, где она касалась его. - Пора, - шепнула Хранья, неохотно отстраняясь - только затем, чтобы секунду спустя ответить на поцелуй, когда ландскнехт, подавшись следом, сгреб ее в объятия. Ему так надоело, что Бальза вечно норовят удрать. И все-таки она была права. Разжав руки, Чумной отступил, полюбовался несколько секунд: задыхающаяся, растрепанная, Хранья казалась ему еще красивее, и кивнул. - Пора. Подождите несколько минут, мне лучше идти первому. После паузы она кивнула: - Хорошо. Я, пожалуй, и вовсе не буду торопиться. Останусь на вечернюю мессу. Оказавшись на улице, Йохан несколько секунд постоял, оглядываясь. Стоял совсем ранний вечер, последние лучи солнца, отражаясь от облаков, жгли кожу, хотя в воздухе чувствовалась прохлада: в Которе вступала в свои права осень. Он глубоко вдохнул, удивляясь, как сладко пахнет сегодня воздух, и только потом понял, что это аромат духов Храньи, оставшийся на его коже. Наслаждаясь долгожданной прохладой, ландскнехт неторопливо пошел в сторону дома. В голове была звенящая пустота, словно кто-то поставил стену между ним и событиями сегодняшней ночи. Ни удивления, ни страха, ни чувства вины. Давно забытая свобода. Уже за это стоило сказать Хранье спасибо. У его десятки сегодня был выходной. Отмахнувшись от назойливых вопросов, все, мол, в порядке, Йохан направился к городским воротам. Через полчаса неспешной прогулки он уже стоял, глядя на теряющуюся вдали дорогу и слушая шум моря. Голова все еще была тяжелой, но морской воздух и мерный рокот прибоя помогали думать яснее. Лениво щурясь, ландскнехт раз за разом прокручивал в памяти события прошедшего дня, лениво удивляясь, как это - и двух месяцев с отъезда не прошло, а он из десятников перекочевал в смертники. В том, что нахттотер обо всем узнает, сомнений отчего-то не было, вопрос времени… Мысли о Миклоше выходили нечеткими и какими-то смазанными. А между тем приближалось время ежемесячного отчета, и стоило очень хорошо подумать, что в нем писать. Ветер усиливался, кожу приятно холодили соленые брызги. Бездумно глядя вдаль, Йохан кончиками пальцев поглаживал зашитый в пояс медальон. Альгерт, как ни крути, обречен - не было на свете силы, способной заставить Миклоша исцелить предателя. Чумной усмехнулся: несчастного чайлда стоило добить просто из жалости. К утру основательно похолодало, он даже замерз. С долей удивления обнаружив, что провел всю ночь на берегу, Йохан поднялся и пошел к городским воротам. К какому-то решению он так и не пришел. Миклош был для него потерян, Хранья… для Храньи все это могло быть разовым эпизодом, мимолетным утешением. “Учись оценивать последствия”, - говорил нахттотер. - “Когда-нибудь ты сломаешь себе шею”. Это наконец произошло, но вызывало на удивление мало эмоций. Йохан шел в казармы со спокойствием фаталиста: пусть все идет как идет. - Йохан! Где тебя черти носили?! - едва завидев десятника, Грегор в сопровождении Франца и Павлоса выбежал во двор. - Нигде не носили, - пожал плечами Йохан, - на берегу был. Удивление тоже было смутным, словно ему нужно было пробиваться сквозь плотное одеяло. - Кто-нибудь из наших видел тебя там? Чумной пожал плечами: - Чтоб я знал. Поспрашивайте, может, кто и был за стеной. Я - не видел никого. Что стряслось? Трое стражей обступили его, взяв в плотное кольцо. - Мне чертовски неприятно это говорить, - глухо произнес Грегор. - Но я должен взять тебя под стражу. Ты единственный, кто провел эту ночь один. Чумной быстро оглядел всех троих - стражи, заметив его движение, подобрались. Грегор предупреждающе поднял руку: - Лучше стой смирно, Йохан. Будешь дергаться - наложение печати будет очень болезненным. - Не буду дергаться, - ландскнехт еще раз обвел взглядом закрывшиеся, моментально ставшие чужими лица стражей. Неестественное спокойствие, владевшее им с вечера, наконец начало уступать место безмерному удивлению. - Но буду признателен, если кто-нибудь наконец объяснит мне, что происходит. - Ночью убили Майрона, - глухо произнес начальник стражи. - Кто-то отрубил ему голову. Ребята, возьмите меч. Оглушенный новостью, Чумной наблюдал, как стражи снимают с него перевязь с кацбальгером. - Зачем мне убивать Майрона? - выдавил наконец он. - От всей души надеюсь, что незачем, и что это вскоре станет ясно, - Грегор вскинул руки, по двору пронесся зябкий ветер, несущий запах разверстой могилы. - Стой смирно, - предупредил он. Чумного словно лягнула в грудь лошадь. Пытаясь дышать, он согнулся, закашлялся, из глаз потекли слезы - но вскоре боль отступила, оставив ощущение пустоты. Что-то, составлявшее саму суть Йохана, больше не существовало. - Тебе лучше не пытаться использовать магию, - предупредил Грегор. - Если ты достаточно силен, может и получиться, но ощущения будут примерно такими же. Идем. Йохану уже приходилось видеть небольшую подвальную комнату, предназначенную для содержания пленных. Дом, где жили стражи, был не слишком большим, поэтому в обычное время там хранились инструменты и оружие. Все это вынесли, но просторнее от этого не стало. Кто-то, впрочем, позаботился, чтобы пленник был обеспечен основными удобствами: деревянная лежанка была покрыта добротным матрацем и застлана простыней, шерстяное одеяло и подушка лежали там же. На столе стоял кувшин с кровью. Единственное окно, забранное толстой решеткой, было расположено так, чтобы ночью пленник не оставался в полной темноте, а днем вынужден был оставаться на лежанке, расположенной в нише, способной защитить его от солнечного света. Чтобы отвлечься от тянущего чувства пустоты и растущей тревоги, Йохан занялся детальным осмотром. Печати, тем более временной и сторожевой, было мало, чтобы удержать киндрэт, и помещение должны были защитить еще и магически. Большая часть защиты, как он вскоре выяснил, обеспечивалась наложенными заклятьями, но вдоль дверного косяка и вокруг оконного проема были вырезаны незатейливые рунные надписи. Йохан разочарованно вздохнул: расшифровка не заняла и часа. Приближался рассвет, воздух начинал жечь кожу, заняться было решительно нечем - поэтому он улегся на кровать и закрыл глаза, гадая, держали ли в этой комнате Майрона, пока шли допросы, и как страж себя чувствовал, оказавшись запертым в крысиной норе без магии. Навалившийся сон был тяжелым и смутным. Йохан лежал на столе и наблюдал, как близнецы Бальза, смеясь, вспарывали ему грудь и живот и слизывали его кровь с пальцев друг друга, сияющие и прекрасные. Потом Хранья перерезала горло брату, и они лежали на столе уже вместе - Йохан щекой чувствовал прикосновение пшеничных волос, вдыхал знакомый горьковатый запах и чувствовал себя почти счастливым. С усилием повернув голову, он увидел знакомый профиль и нежную щеку в кровавых потеках. - Нахттотер, - попытался позвать он, но из горла вырвалось только беззвучное шипение. - Нахттотер… Миклош не услышал его - он смотрел, как Хранья покрывает стены кровавыми рунными надписями. Их становилось все больше, они наливались силой, пульсировали, вторя шуму крови в ушах ландскнехта. “Нахттотер, - хотел сказать Йохан, - она убивает нас”, - и, все еще силясь произнести хоть звук, проснулся. Воздух в подвале был обжигающе горячим: тень в нише, не давая солнцу испепелить пленника, не спасала его от отраженных лучей, делая дневной сон пыткой. Йохан лежал, не шевелясь, и ждал вечерней прохлады. Он готов был поклясться, что все еще чувствует горьковатый аромат туалетной воды.