Гувернёр

Если снова вернуться к биографии ныне покойно-воскрешенного Луи Уильяма Уизли, можно столкнуться с интереснейшей дилеммой: будучи самым человечным жителем квартиры на Шафтсбери-авеню, он был единственным из своих друзей, кто мало того, что принимал свою сверхъестественную сущность оборотня, но и любил ее, гордился ею, чувствуя себя не просто существом, воющим на луну раз в месяц, но частью словно какого-то малочисленного народа, сакрального единства, только ему понятного. Конечно, такое мировоззрение пришло к Луи не в первый же день после укуса оборотня, прошло десять, а может даже больше лет, чтоб метаморфозы полнолуния не просто вошли в его привычную жизнь, а стали неотъемлемой частью его личности. Существенный фактор повлиял на процесс: осознание того, что пресловутый Фенрир Сивый (отец стереотипа о жестокости оборотней) – не единственный представитель этого рода. Свою будущую бывшую жену Луи встретил случайно, сам того не желая в те самые серые времена, когда Скорпиус Малфой проживал первый год своего воскрешения и потихоньку разлагался и понятия не имел, что со всем этим делать. Проснувшись ноябрьским утром после полнолуния в крохотном лондонском лесу, Луи обнаружил, что к нему кто-то прижимается. Скорпиус, пришедший принести ему сумку с одеждой, ахнул и боязно тыкнул пальцем в лежащую рядом с другом девушку, которая, сонно рыкнув на попытку разбудить ее, оказалась самым настоящим оборотнем. Луи поступил как истинный джентльмен двадцать первого века: по-тихому свалил, перепугавшись, что могло произойти под покровом ночи между двумя обезумевшими оборотнями, но в следующее же полнолуние снова проснулся рядом с девушкой, на этот раз под мостом. Как понял позже, оборотни бегут на зов себеподобных, что и притягивало к нему незнакомку, с которой, в порыве страсти (уже человеческой) и решил связать свою судьбу, не так из великой любви, как из осознания того, что он не один такой. Не один оборотень. И не ошибся. Его новая семья, обитающая в деревне Билбери, графство Глостершир, или стая, как называли себя родственники Джейд Галлагер, едва ли не давала фору многочисленным Уизли. Родители, шесть братьев, две сестры, многочисленные тети и дяди, бабушки и дедушки, племянники и племянницы, невестки и зяти – да они бы запросто могли занять целый факультетский стол в Большом зале Хогвартса! И все оборотни. Даже самые маленькие, дошкольники, – без всякого труда превращаются в волчат по желанию, и не шалеют от полной луны. Луи, да ты не просто не один, ты часть чего-то огромного! И все Галлагеры такие… нормальные. Не едят из посуды, сделанной из человеческих костей, не живут в землянках, не питаются падалью. Люди как люди, только немножечко «с изюминкой». Ликантропия дала Луи не проклятье, а семью, которая его приняла и помогла. И если мой случайный читатель хотя бы чуть-чуть понял это странное, доселе непонятную любовь оборотня к своей ночной сущности, то, вероятно, поймет, почему в этот дождливый вечер, Луи Уильям Уизли был не на шутку взволнован. - Луи! – окликнул Скорпиус, приподняв бровь. Луи, постояв пару секунд у настежь открытого окна, рванул на второй этаж и, спустя полминуты, пулей устремился снова в гостиную. - Луи, ты нас пугаешь, - протянул Альбус, потягивая вторую отрицательную из кружки. Внимательно наблюдая за беготней друга по квартире, Скорпиус, поймав себя на мысли, что его худенькая кошка из Малфой-мэнора, ведет себя точно так же, когда хочет есть, усмехнулся. Наконец, Луи замер перед диваном, на котором сидел Ал и полулежал Скорпиус, и указал пальцем на часы. - Без пяти девять, - констатировал Ал. - «Сплетница» скоро, - напомнил Скорпиус, ясно дав понять, чтоб сегодня он проведет вечер за просмотром истинно девичьего серила и никто не смеет называть его за это педиком. Луи, закатив глаза, ткнул пальцем и в окно. В позолоченный диск луны, скрытый завесой облака. - Я не чувствую полнолуние, - произнес оборотень. Скорпиус аж приподнялся и так и замер, с сигаретой во рту. - Это как? – Ал же был более скептичен. Луи приподнял верхнюю губу. - Клыков нет. Запахи не так остро чувствую. Зрение такое же. Судорог тоже нет, - сказал он, заламывая руки, словно пытаясь вызвать эти самые судороги. – Уже часов десять как я должен был все чувствовать. Раньше такого не было, можно было и не спрашивать, уж Скорпиус-то точно знал. Помнится, в те дни, когда он шатался по квартире в сущности неупокоенного духа, Луи, предчувствуя полнолуние, становился раздражительным за несколько дней до заклятой ночи: как-то даже сломал соседу челюсть только за то, что тот пожелал ему доброго утра (бедному соседу потом пришлось стереть память и долго лечить). Скорпиус даже за глаза называл это волчьим ПМС (ну да, скажи он такое при Луи, умер бы во второй раз). - Спокойно, - сказал Ал. – До полуночи еще есть время. Будем ждать. - Здесь? – вскинул брови Луи. – Да я квартиру разнесу и соседей загрызу. - Вообще не вопрос, - заверил Скорпиус. – Ты уже проводил полнолуние в квартире. - Почему я не помню? - Потому что Доминик наколола тебя транквилизаторами и, на всякий, оглушила сковородой. Ал, сковорода! - Никто не будет никого оглушать, - отрезал Альбус. – В лесу подождем. Скорпиус, я лично скачаю тебе твою «Сплетницу», собирайся. Скорпиус кивнул и, потушив сигарету, поднялся наверх. - Вам опасно, - напомнил Луи. - Луи, у нас философский кирпич. Какая разница? Аргумент сильный, да и Скорпиус уже настроился на ночную прогулку до крохотного лондонского леса. Поэтому, нервно закусив губу, Луи в последний раз взглянул на часы и первым вышел из квартиры.

***

- Луи, спокойно, - прошептал Скорпиус, крепко сжав его руку. - Еще подождем, - натянуто бодро сказал Ал. - Половина первого ночи, - безжизненно выдохнул Луи. – Половина первого ночи… Что-то явно шло не так. Минутная стрелка неумолимо проскочила отметку полуночи, а огромный бурый волк, дремлющий в теле Луи, никак не высвобождался, притом, что ранее появлялся всегда вовремя. Постояв еще какое-то время посреди лесной чащи, на холодном ветру, растрепавшим волосы, они снова робко взглянули на часы. Почти второй час ночи. Луна насмешливо скрылась за облаком. - Луи, ты излечился от ликантропии, - констатировал Альбус. - Это не болезнь, - огрызнулся Луи. – Но что не так? Ничего не оставалось, как вернутся домой. Бросив куртку на диван, Луи, принявшись расхаживать по комнате, едва ли на стену не лез от раздирающих его чувств. Скорпиус же, что удивительно, начал понимать все раньше друзей. Воистину редкость. Вытащив из шкафа похрапывающий портрет, завернутый в простыню, Скорпиус, сдернув ткань, громко позвал: - Дедушка Фламель! Фламель, приоткрыв глаз, завидел ненавистную ему физиономию гувернера и всхрапнул еще громче. - Ал, тащи паяльную лампу, - совершенно другим голосом произнес Скорпиус. Луи, не поняв, с чего бы Скорпиусу запугивать портрет алхимика паяльной лампой, немало удивился, но спрашивать не стал. - Что тебе, нехристь? – буркнул Фламель. – Небось уже продал мой рецепт камня каким-нибудь богатеньким снобам? - Не дождетесь, - пообещал Скорпиус. – А у вашего чудо-камня есть побочные эффекты? - О, конечно, - обрадовался возможности ляпнуть что-нибудь гаденькое, произнес Фламель. - Какие? - Проблемы с эрекцией. - Да что вы гоните! – возмутился Луи. – Проверено, с эрекцией все в порядке. Скорпиус, машинально достав смартфон и включив диктофон, тихонечко забубнил: - Запись номер двадцать восемь. Посредством экспериментальных потрахушек Луи Уильяма Уизли с объектом предположительно женского пола, удалось выяснить, что воздействие философского камня не имеет негативных последствий, в частности, не влияет на эрекцию. - Вы что, идиот? – вскинул брови Фламель. - Я ученый, - возмутился Скорпиус. - Какой? Алхимик? - Нет, мать вашу, специалист в области изучения эрекции. Членовед. Хуевик. Хренолог. Называйте, как душе вашей угодно, - саркастично протянул Скорпиус. Альбус захохотал, прошептав свое извечное: «Педик». - Но, давайте к сути, - напомнил Скорпиус, щелкнув по портрету пальцами. – Короче, после воскрешения Луи не реагирует на полнолуние. Фламель критически взглянул на Луи, как недовольный врач, собирающийся поставить ему диагноз. - А вы чего ждали, юноша? – гаркнул алхимик. – Благодарите мой рецепт и Бога за то, что философский камень избавил вас от этого недуга. Луи словно обухом по голове ударили. - Избавил? – прошептал он. - Вне всяких сомнений, - кивнул Фламель. – Вам дарована новая жизнь, с чистого листа. Эликсир бессмертия излечивает все. - Но это не болезнь! – в который раз крикнул Луи. - Милый мой глупый оборотень, человек заражается ликантропией через укус. Заражается – ключевое слово! Вы можете рассматривать это как угодно, но всегда помните, что ликантропия – болезнь. А лечить ее или наслаждаться ею – сугубо ваше дело. Ал с беспокойством взглянул на кузена, который заторможено моргая, опустился на диван. - Вам даровали второй шанс, - заверил Фламель, растягивая слова. – Пользуйтесь.

***

- Ну, зато сможешь помириться с Биллом, - напомнил Скорпиус, потому как неловкое молчание требовало хоть какого-то звука. - Это будет значить, что я отказался от своих убеждений, - горько сказал Луи. – И потом, он не принял меня оборотнем. Я это запомнил. - И что? – спросил Ал, поставив перед ним чашку чая. - И я теперь не дам ему принять меня человеком. Луи, будучи неглупым и проницательным, понимал, что друзья понимают его не во всем, по крайней мере не видят большой трагедии в случившемся, а поэтому лишь сказал: - Это не болезнь. - Мы понимаем, - кивнул Скорпиус. - Но не очень, - понимающе сказал Луи. – Эта «болезнь» дала мне новую семью. А сейчас? Я своим не нужен, потому что я оборотень. И стае не нужен, потому что уже не оборотень. Допив чай, он, дождавшись, пока соседи закроются в своих комнатах, бесшумно покинул квартиру, чтоб просто пройтись, подумать. И остался, как и хотел, незамеченным. Не дай Бог, друзья подумают, что у него душевная травма. Ноги сами завели его обратно во все тот же крохотный лондонский лес, в котором он часто встречал полнолуние и в котором же, рано утром, просыпался от холода и легкой боли в теле. «Самый странный в мире бывший оборотень» - невесело усмехнулся Луи. Ну хоть живой, и то хорошо. Хоть оборотни и не помнят своего полнолуния, Луи инстинктивно знал, что у каждого свой вой, рык, скулеж. Этот вой он узнал бы даже если рядом выли десятки оборотней. Даже если бы вой заглушал звук набата или гул оркестра. Судьба насмехалась, утирала слезы смеха со всевидящих глаз. Волчица, по сравнению со своими собратьями была мелкой, да и при жизни человека была женщиной невысокого роста, но достигала Луи до середины спины, такую с собакой не спутаешь. Она высунула морду из зарослей колючего куста и, уткнувшись Луи носом в руку, зарычала, стоило ему обернуться. - Ну не рычи на меня, - буркнул Луи, чуть улыбнувшись. – Между прочим, ты опять сама меня нашла. И опять здесь же. И протянул руку, дотронувшись кончиками пальцев до жесткой черной шерсти. - И даже руку не отгрызешь? Безумная идея, осенившая Луи, до этого момента считавшего себя адекватным, не свершилась бы никогда, не знай он, что в случае чего повторно умереть не сможет. Тот факт, что оборотень не кинулась на него только потому, что на инстинктивном уровне помнит его, как собрата, Луи не воспринял как подарок Фортуны и не спешил по-быстрому слинять, чтоб не подвергать себя опасности, а лишь, усмехнувшись, щелкнул волчицу по носу. Обалдев от такой наглости, волчица взвыла и, вцепившись ему в руку, повалила наземь. Боль сильная, но что-то в ней такое есть. То ли воображение разыгралось и подействовало на ощущения, то ли взаправду, но укус словно обожгло огнем, который тут же разлился по телу жаром. - Хорош, - ляпнул Луи, стиснув зубы и отпихнул морду волчицы. Оборотень, снова рыкнув, недовольно оскалилась, словно понимала каждое слово и, вдруг улегшись рядом, принялась по-собачьи, зализывать нанесенную ей же рану. «Медицинский работник он и в полнолуние медицинский работник» - хмыкнул Луи, здоровой рукой почесав волчицу за ухом. Та, не оценив такой жест, щелкнула зубами, грозясь оттяпать пальцы. Знакомая волна усталости, которая сваливала с ног, затопила Луи как раз стоило ему подумать о том, что неплохо бы собаку завести. Сон нагрянул резко, не спрашивая, удобно ли спать на земле, на открытом воздухе, в компании злобного, но удивительно настойчивого оборотня. Проснулся Луи рано, по выработанной привычке и, обнаружив себя в лесу, сразу и не вспомнил, что случилось, думал, что это обычное, по его меркам, полнолуние, которое закончилось и оставило после себя тридцать дней томительного ожидания следующего. Рядом, прижимаясь к нему всем своим голым телом, спала бывшая жена, иногда щурясь во сне от лучей солнца. Мигом вспомнив ночную затею, Луи, с замиранием сердца крепко зажмурился и взглянул на левую руку, скованную тянущей болью. Рана не затянулась, как это происходило с порезами, колото-ножевыми и огнестрельными, как рассказывал Скорпиус. Потемнела, на предплечье забугрились вены, а кожа вокруг укуса была горячей, как будто к ней секунду назад прижали раскаленную кочергу. - Сломал систему, - расплылся в сладостной улыбке Луи, никогда так не радуясь увечью, как сейчас. Зная, что укус будет заживать долгие недели даже с помощью бадьяна, зная, что останется шрам, зная, что через тридцать дней его тело снова будет в оковах судороги, а наутро он не вспомнит ничего, Луи Уильям Уизли радовался, как безумец. Он снова опустился на траву, а затем, крепко поцеловав спящую рядом женщину, накинул на нее свою куртку и закрыл глаза.