Гувернёр

Все те же тридцать относительно спокойных дней спустя Несмотря на то, что деревушка Билбери была довольно живописной с ее узкими дорожками, приземистыми домиками и миловидными фермами, чем-то напоминала Оттери-Сент-Кечпоул, в которой часто проводили каникулы Альбус и Луи, гостя у бабушки, привыкшему к цивилизации Скорпиусу было тяжело, по той простой причине, что в радиусе трех километров не было ни единого магазина, рынка или даже захудалого киоска. Когда же гувернер еще жил в Малфой-мэноре, тоже отдаленном от торговых кварталов, о том, откуда берется еда, он не думал никогда: холодильник, кладовая и винный погреб всегда были полны чего-нибудь съестного. Нет, на ферме Галлагеров голодать не приходилось. Но для полного счастья Скорпиусу не хватало сигаретного киоска, да и сама прогулка по торговым точкам была для него эдакой частью жизни. Любил он это дело: ходить, смотреть, покупать. Альбусу приходилось куда тяжелее. Рацион его состоял из одного лишь жизненно-важного продукта, который достать в отдаленной деревне, закаленной городскими легендами о стае оборотней, да еще и под надзором инквизитора, было просто невозможно. Но Ал, надо отдать ему должное, ни разу даже не пожаловался, несмотря на то, что умение едко указывать на неудобства было его визитной карточкой. — С одного выстрела убираем инквизитора, пока он еще теплый, Ал пьет его кровь, тело потом спрячем, — в который раз говорила Джейд. — Есть возможность решить две проблемы сразу. — Нет возможности, — в очередной раз возразил Скорпиус. — Мы не звери. — Мы с рыжим — звери. Не вопрос, убьем мы. Удивительно, но Луи совершенно не возражал. — Луи, скажи что-нибудь, — окликнул Скорпиус. Оборотень, повернувшись в его сторону, пожал плечами. — А я что? Можешь назвать меня подкаблучником, но я согласен с Джейд. — Да что с вами? — опешил Скорпиус, схватившись за голову. — Вы предлагаете убить человека! Бывшие супруги и бровью не повели. Альбус, устав от этих ежедневных споров, покинул гостиную, а Доминик, к счастью, вообще их не слышала, будучи занятой племянницей, семь лет жизни которой пропустила, проведя их в гробу. — Это можно решить, никого не убивая, — строго сказал Скорпиус. — Так реши, — спокойно сказал Луи. — Друг, просто поверь нашему опыту. Не уживаются люди с такими, как мы. — И что, убивать всех? — Только тех, кто угрожает. — Инквизитор пока не угрожает. — А мы будем ждать? — холодно сказала Джейд. Скорпиус закрыл лицо рукой, устав от вечных препираний настолько, что готов был уже выйти к этому инквизитору и напрямую попросить его оставить их в покое, иначе рискует быть застреленным из охотничьих ружей. Самое печальное то, что союзников гувернер найти не мог. Альбусу было, кажется, явственно наплевать на такую мелочь, как человеческая жизнь. Доминик вообще говорила редко, а при ней эту тему обсуждать не решались. Но что выбило Скорпиуса из колеи окончательно, так это то, что малышка Бонни, милейший ребенок, так похожий на Луи, за завтраком преспокойно спросила маму: «Когда этот мистер за окном умрет?». В жизни Малфоя было не так много друзей, чтоб смело в них разочаровываться, но сейчас само провидение показывало их в другом цвете. Негативные черты Ала Скорпиус узрел давным-давно: зависть, двуличие, мстительность… сейчас, вот, убийственное равнодушие нарисовалось. А Луи! Тот самый Луи, который из злейшего врага, ненавистного брата возлюбленной Малфоя, превратился в того, кто стал лучшим другом, опекающим Скорпиуса и все его причуды с такой чуть ли не отцовской заботой, что Драко бы у него поучиться, оказался на удивление жестоким. Тот самый редкий случай, когда Скорпиус согласился с тем, что в квартире на Шафтсбери-авеню живут чудовища. Эти безрадостные мысли заполонили голову гувернера, который сидел на верхней ступеньке лестницы и наблюдал за тем, как на первом этаже медленно расхаживала по комнате Доминик, в тусклом свете лампочки еще больше похожая на восставшего из могилы мертвеца. «Почему она не восстанавливается?» — спрашивал себя Скорпиус, глядя на трупные пятна и выпирающие кости. — «Почему так медленно?». И не услышал шаги позади, а обернулся лишь когда рядом на ступеньку присела Джейд Галлагер, одетая в потрепанные джинсы и клетчатую рубашку. Их взгляды встретились, но говорить бессмертный и оборотень не спешили. Отношения между ними были всегда в состоянии «натянутой дружбы»: она считала его наркоманом-идиотом, он ее — стервозной ханжой, но сходились всегда на том, что им обоим дорог Луи. Если не назвать дружбой, то каким-то взаимоуважением точно можно. — Считаешь нас тварями? — усмехнулась Джейд, скорее не спрашивая, а утверждая. — Нет, — протянул Скорпиус. — Вы с Луи вольны делать свой выбор. Но этот выбор неправильный. Оборотень хмыкнула, но не издевательски. — Луи был таким же, — просто сказала она. — Говорил теми же фразами. Что нельзя убивать, нельзя, это бесчеловечно, жестоко. Пытался даже спасать маглов, которые нападали на ферму. — И что с ним произошло? Почему он изменил мнение? — Потому что родилась Бонни. И он понял, что надо ее защищать, — просто сказала Джейд. — Мы не убиваем просто так. Мы защищаем нашу семью. О Луи можно говорить много чего плохого, но он умеет и всегда защищает близких. От тебя сейчас требуется то же самое. И указала пальцем на мертвую невесту. — Ты сделал все, чтоб она ожила, честно, не ожидала, но ты справился, — произнесла оборотень. — Она твоя семья. Ты отвечаешь за нее, и ты обязан защищать ее. От этого инквизитора, в том числе. Если ты можешь защитить свою семью — ты молодец. Если нет…тогда не стоило ее создавать. Скорпиус чуть повернул голову и тяжело вздохнул. — Я не смогу убить человека, — сказал Скорпиус тихо. — Я и не прошу. Просто не мешай нам с Луи. Подумай над этим. Только не тяни, не знаю, сколько инквизитор будет бездействовать. Доминик, словно услышав их тихий шепот, обернулась, и ее грустные глаза пытливо взглянули на Скорпиуса, словно хотели узнать ответ, сможет ли он защитить ее. Поднявшись на ноги, Скорпиус поднялся на второй этаж и, не глядя ни на кого, свернул в коридор.

***

Чем таким гувернер влюбил в себя Фортуну, не знал никто, впрочем, Леди Удача ни разу не бросала его, даже в этом случае. Инквизитор просто пропал, оставив после себя лишь неприятный осадок и легкую волну беспокойства. Скорпиус так никогда и не узнал, кто отправил мистера Гаспаре на тот свет, несмотря на то, что дух того еще долгое время бродил вокруг фермы Галлагеров и был крайне удивлен тому факту, что странный гувернер его видит. Так никогда и не узнал, мало ли кто подходит под описанный духом портрет «рыжей зомби с кухонным ножом». — Кто вы, мистер Малфой? — устало спросил дух, когда гувернер, смилостивившись, решил впервые за несколько лет помочь духу отправиться туда, куда следует, после смерти. Скорпиус пожал плечами. — Я видел много тварей, но вы уникальны. — Я знаю, — усмехнулся Скорпиус. — Хотите знать, кто я? Дух мистера Гаспаре кивнул. — Я гувернер. — А по факту? — А вы как думаете? Инквизитор задумчиво вскинул брови. — Я думаю, вы Смерть. Скорпиус рассмеялся и облокотился на ствол дерева. — Вы очень хреновый инквизитор, мистер Гаспаре. Идите уже. — Куда? Указав кивком головы на возникшую из неоткуда арку из светлого дерева, Скорпиус, проводив взглядом исчезающего духа, запахнул пальто. — Смерть…ну такое скажет. Тупой инквизитор. Тупой магл, — шипел Скорпиус, шагая к ферме. — Я Жнец. До Смерти мне служить ежедневно, двадцать четыре часа в сутки, минимум полторы тысячи лет. Тупые грязнокровки. По объявлению его что ли в инквизиторы взяли?

***

Лорд Генри Тервиллигер был занят тем, что сидел в своем кабинете и, корпя над свитком пергамента, пытался сочинить пламенную речь для «Ежедневного Пророка». Покусывая край пера, Тервиллигер, елозя острием, обмакнутым в чернильницу, по пергаменту, скорее малевал кляксы, нежели писал что-то дельное. С губ лорда то и дело срывались, что называется, «мысли вслух». Каждые минут пять протягивая «эээ…», «да, как-то так»… «по моему мнению…», Тервиллигер поглядывал на каминные часы и, с каждой минутой понимая, что уж лучше терпеть эту немыслимую скуку сейчас, нежели потом издавать неопределенные звуки и нести чушь перед репортерами, с силой сжимал перо, словно пытаясь силком выжать из себя хоть что-то заумно-деловое, относящееся к Совету Попечителей. Отвлекся лорд лишь дважды. В первый раз, полчаса назад, когда заметил, что каминные часы остановились. Пришлось подниматься с кресла и звать экономку, которая снова завела их. Во второй же раз, когда в дверь кабинета тихонечко постучали. «Эти писаки. Уже тут как тут» — пронеслось в голове у Тервиллигера. Следующая мысль заверила, что репортеры прибыли слишком рано, и лорд, снова взглянув на каминные часы, с возмущением заметил, что стрелки снова замерли. — Входите, — гаркнул Тервиллигер, гневно одернув ворот роскошной черной мантии, расшитой золотыми нитками. Дверь чуть скрипнула и Генри Тервиллигер, заметив на пороге знакомую худощавую фигуру, одетую в униформу гувернера, раскрыл рот: то ли от неожиданности, то ли от возмущения. — Лорд Тервиллигер, — учтиво поздоровался Скорпиус, легонько поклонившись. — Не отвлекаю вас? — Какого черта вы здесь делаете? — проворчал лорд. — У меня интервью. Вы меня отвлекаете, Малфой. — Прошу меня простить. Но, тем не менее, заберу у вас драгоценные минуты. Тервиллигер с вызовом взглянул в ясные карие глаза гувернера, любезно согласившегося выйти на работу потому как дети, вернувшиеся из Хогвартса на каникулы, сводили лорда и его жену с ума своими выходками, посуровел еще больше. Какой-то юнец, прислуга, нагло вломился в кабинет и щебечет эту мерзкую лесть! Юнец, создавший философский камень. Юнец, который перешел дорогу роду Тервиллигеров этим жестом. — Я увольняюсь, лорд Тервиллигер, — мягко произнес Скорпиус. — Вы с ума сошли, Малфой?! Перед Рождеством! Детям еще две недели сидеть в поместье! Где я найду нового гувернера?! — заорал лорд. — Не моего ума дело, — покачал головой Скорпиус. — И меня совершенно не интересует, примите ли вы мое заявление об уходе. Я просто уйду. — По какой причине, позвольте спросить? — Я женюсь. Тервиллигер презрительно хмыкнул. — И, пока я здесь, — продолжил гувернер, сложив руки за спиной. — Хочу кое-что прояснить. — И что же? — Если в моей жизни, или в жизни кого-либо из моих друзей появится очередной инквизитор, я в долгу не останусь. Помните, сэр, я знаю, где найти ваших детей. Генри Тервиллигер побледнел и хотел было что-то крикнуть, но Скорпиус, опустив заявление об уходе на стол, улыбнулся уголками тонких губ. — Всего доброго, лорд Тервиллигер. И, поклонившись на прощание, покинул кабинет. — Дети, кто вас придумал, — прошипел Скорпиус, схватив за шкирку убегающего Баратоломью, подслушивавшего за дверью. — Подслушивать нехорошо. И сними эту хрень с глаза! Барт вцепился в свою бутафорскую повязку и, недовольно дернувшись в руках бывшего гувернера, поджал губы. — Ты уходишь? — послышался из-за угла тонкий голосок младшей дочери лорда, Элизабет. Скорпиус отпустил Барта и повернулся к ней. Элизабет, юная леди, так похожая на Доминик, вряд ли догадывалась о том, что именно она, а не сама идея о философском камне, заставила Скорпиуса поверить в то, что его невеста ушла не навсегда, мотнула головой и ее огненно-рыжие локоны чуть подпрыгнули, как пружинки. — Ухожу, леди Элизабет, — сказал Скорпиус. — Надеюсь, вам повезет с новым гувернером. — Ты был лучшим. — Большая честь для меня. Девочка крепко обняла его, а Скорпиус, улыбнувшись, легонько поцеловал ее в рыжую макушку. — Попрощайтесь за меня с Мэгги, — вспомнив о существовании третьего ребенка, попросил гувернер и направился было к выходу, как Барт его окликнул своим величавым, хоть и детским голосом. — Ну скажи, — важно сказал Бартоломью. — Нет. — Ну в последний раз. — Иди нахрен, маленький уродец, — фыркнул Скорпиус. — Ну, пожалуйста! Скорпиус устало вздохнул. Нет, этот ребенок неисправим! Растянув губы в мягкой, но чуть хищной улыбке, Скорпиус прищурил глаза и, приложив ладонь к груди, слегка поклонился и мурлычущим тоном произнес: — Да, мой лорд. Этой просто фразы хватило, чтоб Барт величественно выпрямился и довольно заулыбался. — А теперь иди нахуй, — усмехнулся Скорпиус. — Ебанушка. Махнув детям на прощание рукой, приспустил тонкий черный галстук и покинул особняк Тервиллигеров навсегда, оставшись на веки вечные страшным сном сэра Генри, предметом эротического вожделения его супруги-нимфоманки и самым лучшим «демоном-гувернером» для сэра Бартоломью и леди Элизабет.