— А ты знаешь, как погиб мой отец – Норман Томпсон? Держатель сорока процентов акций компании
твоего отца. Правая рука, первый заместитель и просто его лучший друг.
Не смакуя, опрокидываю очередной стакан с «Деламен Винтаж 1973». Вкус уже приелся, скрылся, но жгучее тепло, в котором остро нуждаюсь последние дни, всё также эффективно впитывается в кровь и разносится по организму. При этом не чувствую ни сонливость, ни забытьё. Всё также ясно отдаю отчёт, что сижу напротив своего врага, готового пойти на всё ради получения желаемого.
А вот ему, похоже, коньяк развязал язык:
— Не знаешь? Покушение. Одиночный выстрел с крыши многоэтажного дома напротив «Фостер Индастриз». Я стоял рядом, когда пуля вонзилась ему в сердце. И ни один из телохранителей не смог это предотвратить. Ни один, — делает паузу, акцентируя внимание на том, что, будь его воля, я бы давно уже был мёртв. — Видел, как падают те, кому угодили в самое сердце? Конечно, видел. Вертикально вниз – мешком – на подогнутые ноги. Он не продержался ни минуты. Но это неважно, — затягивается уже догорающей сигарой. — Важно,
кто его убил.
Официальная версия ссылалась на местного магната того времени.
Неофициальная – на Ральфа Фостера.
— Какой смысл убивать старшего, если позже он взял под своё крыло младшего? — заступаюсь за отца, который до самой гибели делил компанию с несовершеннолетним Майклом.
— Я и не говорил, что это Ральф! — смеётся. — Он знал, что отец успел написать завещание за несколько недель до покушения. Если бы Ральф желал избавиться от Томпсонов, то начал бы с наследника.
Любопытная мысль… Странно, что я никогда не смотрел на это под таким углом. Выходит, если Майкл задумал избавиться от Фостеров, он начал с…
— Это ты сказал Крашу, где искать Климову?
А в ответ лишь снисходительная улыбка и выпущенное в лицо кольцо едкого дыма.
Ненароком сдвинув коленями журнальный столик, опрокидываю снифтеры, хватаю заместителя за грудки и, подобно голливудскому боевику, намереваюсь оторвать его от пола. Но тот вцепляется в запястья, когда чувствует, что ни сила тяжести, ни человеческий вес не позволят мне совершить задуманное, а лишь испортят дорогую сорочку.
— У него было больше шансов, чем у тебя! — то ли оправдывается, то ли язвит, так и не дождавшись обвинения. — Краш хотя бы попытался спасти её. А я лишь помог ему найти заложницу.
— Ты знал, чем это закончится, — рычу сквозь зубы. — Знал, сукин ты сын! И специально отправил его в самое пекло…
Его улыбочка сменяется гневом. Майк моментально высвобождается, поправляет смятый воротник, пренебрежительно фыркает:
— Ты тоже.
Я тоже…
Медленно присаживаюсь на своё место. Тяну руку к снифтеру, но тот лежит на боку в луже собственного содержимого. С края стола до сих пор капает на пол.
— Вилли, Вилли… — театрально вздыхает Томпсон, когда я обхватываю голову ладонями и ерошу себе волосы. — Всё могло быть иначе. Ты слишком доверял "своим" людям: Найджелу, Лизе, Мартину. Мне. И что в итоге? Почему каждый из нас выбрал другую сторону?
Помойные крысы…
— Молчишь, — садится напротив; подносит к носу вторую сигару. — Помнишь Найджела? Того самого желторотого юнца, оставленного следить за имением на Сицилии. Или всё-таки за Николь? — усмехается; затягивается. — Хороший был парень. Ответственный. Угодливый. Он думал, что угодил тебе, выдав девочку с любовником. Но совсем не думал, что об этом так скоро узнает её отец. Ведь Ренар и заставил дворецкого совершить покушение, — указывает на меня пальцем, наверняка имея в виду навечно запечатлённый на виске шрам, который уже никогда не скроется под волосами. — А помнишь, кого Найджел назвал своим заказчиком?
Ачи…
— Ачиля Дамико, — читает на лбу. — Того, кто сделал Николь шлюхой. Согласись – беспроигрышный вариант. Пусть Крис и не убил двух птиц одним выстрелом, но виртуозно натравил одну из них на другую.
— А Норма? — осеняет.
— Что Норма?
— Ты подсунул мне досье на Ачиля, когда я искал убийц Нормы.
— Всё указывало на него, — не признаётся. И не признается.
Поднимаю опрокинутые стаканы, вновь наполняю их коньяком.
Хочу напиться.
Хочу забыться.
Хочу отмотать время на десять лет назад.
— Я не стану тебя преследовать, если аннулируешь завещание.
Добродетельный какой.
— Да что ты можешь сделать? — залив в глотку очередную порцию алкоголя, равнодушно отмахиваюсь от бывшего заместителя.
Тот непринуждённо пожимает плечами:
— Да много чего. Могу отдать тебя Мэтту, чтобы он выбил опровержение. А могу твою дочь.
Поднимаю на него презирающий взгляд. Замечаю, как крепко сжимаю в руке снифтер. Как сильно стискиваю челюсть. Как пульсирует на шее вена.
— Мэтту? — огрызаюсь, готовый снова сцепиться. — А сам? Не мараешь белых ручек?
— Для этого есть приспешники.
Приспешники имеют привычку ошибаться. Стоит ли вспоминать последних, притащивших подставного Рики…
Отказ от завещания равносилен проигрышу. И хотя Майк говорит, что не станет меня преследовать, ему ничто не помешает нанять киллера. Мои "дедуктивные" способности не в силах подсказать, с какого момента он вынашивал свой план. Однако пьяный язык лучше каких-то там способностей:
— Знаешь, — отхлебнув, задумчиво смотрит в снифтер и медленно взбалтывает, — до смерти Ральфа все в компании считали, что он поделит свои акции поровну: тебе тридцать, и Мэтту тридцать. Он так и говорил, когда я спрашивал:
«Не хочу разжигать войну между братьями». Но в таком случае президентом был бы я.
— Значит, тебе была выгодна смерть моего отца?
Снова усмехается – в который раз за сегодняшний вечер. Принимаю это за знак согласия. В этом есть смысл. Майк убил Ральфа, поскольку считал, что после его смерти станет главным акционером. Представляю его разочарование, когда узнал, что Фостер бо́льшую часть – сорок пять процентов – завещал младшему.
— Ты никогда не задумывался, зачем все десять лет бегства от закона я держал тебя на коротком поводке?
Задумывался. Но почему-то намеренно отметал негативные мысли, лелея веру в настоящую мужскую дружбу.
Не отвечает. Тянет время, испытывает нервы на прочность. Они и без того ни к чёрту. Мысли, как тараканы, роятся на одном месте, откапывая последний шанс. Одно неверное движение – и я его упущу. Одно неверное действие – и его телохранители порвут меня в клочья.
— Чтобы знать, где тебя искать, — поясняет. — Чтобы знать твой следующий ход. Чтобы не быть застигнутым врасплох. Догадываешься, кто натравил на тебя власти? — делает паузу, выпускает в потолок три сломанных кольца. — А кто прекратил охоту, м? Догадываешься?
Предатель…
Снова срываюсь с места. Снова, сбив снифтеры, сдвигаю стол. Только на этот раз не хватаю Томпсона за шиворот, а тычу заряженным пистолетом прямо между глаз. Он, было, занервничал, но заранее успел нажать кнопку охраны и заметно расслабился, когда в дверях возник человек в чёрном.
— Ну, рискни! — бросает вызов, всё ещё упираясь лбом в ствол. — Рискни, мать твою! И можешь засекать время, за которое мои люди избавятся сначала от тебя, а затем от дочери. Ты же не умеешь вести переговоры! Чуть что – сразу угрозы! Шантаж! Когда последний раз с кем-либо договаривался, не тыча пистолетом ему или его детям в голову?!
Хочется спустить крючок… Разметать по спинке кресла ошмётки его мозгов, вдохнуть терпкий запах крови, поймать на себе остекленелый взгляд. Но молчаливый телохранитель, которого вижу лишь боковым зрением, сделает со мной то же самое.
Приходится опустить оружие.
А Томпсону это придаёт уверенности:
— Какой же ты идиот. А ведь я хотел разойтись по мирному… Наивный. Забыл, с кем имею дело.
Бежать нет смысла. Стрелять… тоже. Уйти – уже не даст.
Но ведь и не убьёт. Лишь замучает до смерти, пока я не откажусь от завещания.
— Какие у меня варианты?
— Акции, Уилл. Мне больше ничего от тебя не надо.
— Они достанутся дочери.
— Кому? Она же ни черта в этом не понимает!
— У неё будет наставник.
— Я? Или Мэтью?
Сжимаю зубы, чтобы не выдать Бессонова раньше времени. Хотя, может, зря надеюсь. Зря ему верю. Как когда-то доверился Майклу.
* * *
Последний "сочувствующий" покинул кладбище десять минут назад, чтобы продолжить сочувствовать уже в имении. Задержались лишь я и Келли. Сидя на скамье перед закрытым надгробием брата, дочь безэмоционально смотрела на крышку, словно в пустоту, и часто сглатывала. Она не рыдала, не причитала. А моргала лишь для того, чтобы смахнуть влажную пелену на глазах, отчего на щеках оставались мокрые дорожки.
Внутри склепа было сыро. На улице моросило, с треугольного козырька над входом капало на мраморный порог и стекало вниз по ступеням. У подножия собралась небольшая мутная лужа. Но сколько бы я ни взывал к своей совести, сколько бы ни винил себя в гибели сына Александры, на душе было спокойно. Ведь Краш теперь с ней. А я несу лишь смерть.
Стоя у изголовья Алекс, лицом ко входу, я первым заметил появление Бессонова.
— Как она? — то ли притворяясь заботливым, то ли в самом деле обеспокоенно поинтересовался первым делом, кивнув на Келли.
Я только пожал плечами: «Сам видишь».
Он прошёл внутрь и, встав рядом с девочкой, положил руку на плечо – никакой реакции.
— У меня есть знакомый психо… — начал, было, но Келли его перебила:
— Обойдусь, — а у самой снова навернулись слёзы.
Заметив это, Макс аккуратно взял её за руку. Развернул к себе – боком к брату – ласково провёл от запястий к локтям, от локтей к плечам.
— Это последний раз, когда ты плачешь. Я никому не позволю тебя обидеть. Веришь, нет?
— Причём тут вы? — отстраняясь, переспросила дочь, но тот её не отпустил. Лишь недоверчиво покосился в мою сторону, мол: «До сих пор не сказал?»
— Я беру на себя ответственность за твою жизнь, — выкрутился, но, скорее всего, соврал.
А десятью минутами позже, когда мы втроём загрузились в чёрный лимузин Бессонова, где уже ждала его любовница, Макс сел напротив Келли так, чтобы видеть её лицо. Девочка нарочно старалась не обращать на него внимание, пока он не подался вперёд и не взял её ладони в свои.
— Не время и не место, — обидчиво отвернувшись к окну, фыркнула любовница.
«Не время и не место», — согласился Бессонов, отпустил мою дочь и с тяжёлым вздохом откинулся на спинку сиденья.
— Я всего лишь хочу ей помочь, — говорил он мне уже вечером, когда все собравшиеся стали расходиться. — Вижу, как ей тяжело. Между прочим, тяжелее, чем тебе в день похорон Алекс. Да и потом – вся её жизнь тяжелее твоей. У тебя была только одна большая потеря. А вспомни, сколько пережила Келли. Сначала потеряла отца, затем мать. Только представь, что им с братом пришлось вынести в чужой стране! Где они ночевали первые дни? Где брали еду?
— Что ты мне рассказываешь? Я всё это знаю.
— Знает он… Готов спорить, никто не радовался твоему возвращению, кроме Келли. Да, глупенькая. Да, наивная. Верит в лучшее… А представляешь её реакцию, когда узнает, кого пророчишь в мужья? У нас же двадцать семь лет разницы… Ей будет немного за тридцать, когда мне стукнет шестьдесят. Такой жизни хочешь для дочери?
— Ты ещё можешь отказаться. Но тогда забудь о доле в «Фостер Индастриз», — грубо отрезал в ответ.
В благородство он решил поиграть, видите ли. Вот пусть теперь и выбирает, кому хочет сделать лучше – себе или девочке.
* * *
— Подписывай.
Передо мной лист бумаги:
«Я, Уильям Росс Фостер, будучи в здравом уме и рассудке, завещаю сорок пять процентов своих акций компании «Фостер Индастриз» Майклу Норману Томпсону». Одним концом коснувшись лужи от коньяка, уголок моментально посерел и образовал полукруг – стол до сих пор не вытерли. Однако это никого не заботит: ни меня, почти отчаявшегося спастись, ни Томпсона, уже празднующего победу, ни телохранителя, молча наблюдавшего за нами с высоты шестифутового роста, посмотреть на которого я так и не осмелился.
Как только это подпишу, меня убьют. Если не подпишу – заставят под пытками. В любом случае я уже мертвец. Значит, терять нечего.
Вместо того, чтобы поднять со стола угодливо подсунутый Томпсоном паркер, снова хватаюсь за пистолет. Только теперь не с намерением его запугать. В запасе всего лишь секунда, за которую успеваю наставить на него ствол и, не прицеливаясь, выстрелить.
Сидя в кресле напротив, Майк сгибается пополам, когда пуля вспарывает мягкие ткани живота. Скулит, словно пнутая под брюхо собачонка. Интуитивно прижимает руки к ране. Собирается что-то тявкнуть, но поскольку я всё ещё жив, ловлю момент и выстреливаю вновь – на этот раз чуть выше сердца.
Откидывается на спинку. Ещё дышит – тяжело, прерывисто, – но уже не в силах держать окровавленные руки, и они падают по швам, испятнав сиденье и подлокотники. Белая сорочка быстро пропитывается чёрной кровью, из уголка рта течёт тонкая струя. Внезапно неконтролируемо кашляет, забрызгав меня багровыми каплями, захлёбывается, задыхается. Однако смотрит не в глаза, а куда-то назад, мне за спину.
Тут про телохранителя вспоминаю и я…
Быстро разворачиваюсь корпусом, беру громилу на мушку и замираю:
Тот не сдвинулся ни на дюйм. Пистолет покоится в кобуре. Тёмные очки подняты на лоб, потому вижу, что смотрит прямиком на меня. Смотрит и слегка улыбается.
— Добейте его, босс, — подаёт голос, отчего теряюсь ещё больше.
И пока прихожу в себя, телохранитель в считанные секунды выхватывает пистолет из-за пояса, наставляет мне в голову и выстреливает.
