* * *
Час ночи. Тишина резала слух. Я лежал в постели, подложив руку под голову, с замиранием сердца ожидая рокового звонка телефона. Рядом спала супруга. Как сейчас помню запах ее волос, слышу мерное дыхание, чувствую тяжесть на своем плече. Нежная рука обвила торс, так что я боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть ее сон. Но не эту женщину хотел видеть рядом с собой в столь напряженную ночь. Незаметно выдернуть руку из-под головы не получилось, и потому Норма, лениво потянувшись, проснулась: — Еще не спишь? Который час? — Пять минут второго. — Что-то случилось? — Приподнялась на локте, всматриваясь в глаза. Хорошо, что ночная тьма не позволила заметить неподдельное беспокойство. Зато сердце предательски отбивало барабанную дробь, так что стоило только коснуться моей груди, как слова были бы излишни. — Все в порядке. — В доказательство я потянулся тыльной стороной ладони, чтобы ласково дотронуться до ее лица. Жаль, в этот момент тишину пронзил звук мобильного телефона – руку пришлось отдернуть, а телефон почти тут же замолк. — Наверное, ошиблись, — пришла к выводу Норма и, ничего не заподозрив, расслабленно откинулась на подушку. — Если бы… — Почему «если бы»? Стараясь не подавать вида, как будто бы неохотно выскользнул из-под одеяла, поднялся с постели, усилием воли заставил себя не рвануть с места – в запасе было еще пятнадцать минут. Этого времени хватило бы, чтобы окончательно собраться и неспешно уйти. Тем более, все необходимые документы и некоторые вещи давно были подготовлены в ожидании своего часа. — Пойду, посмотрю, кто звонил, — зачем-то стал оправдываться, прежде чем нервно стащить со спинки стула халат, накинуть его на плечи, взять телефон и скрыться за дверью… И стрелой помчаться по коридору, по пути споткнуться о собаку, что взвизгнула от неожиданности, поджала куцый хвост и спряталась за кресло. Ворваться в кабинет, подлететь к сейфу. Почти на автомате набрать приевшиеся цифры – неверный код. С трудом заставить себя успокоиться и предпринять вторую попытку – дверца послушно приоткрылась. Отчеты, сметы, счета было решено оставить Майку. Планы, письма, ценные бумаги, паспорта… Наличные – на первое время. Все было сброшено в кейс. Не было времени раскладывать. Что еще? Открыл верхний ящик стола, поддел дно и забрал из скрытого отсека пистолет. По привычке спрятал его за пазуху, но у халата не оказалось внутреннего кармана, и оружие с грохотом упало на пол. Черт! Темно-синий пиджак висел на спинке кресла; белая сорочка, аккуратно сложенная, покоилась стопкой на брюках в цвет пиджаку; под сиденьем стояли заранее подготовленные черные дерби. Все это моментально было накинуто вместо халата, и пистолет благополучно перекочевал во внутренний карман. Похоже, самое главное я тогда взял. Если уж и было что-то забыто – Майк прикрыл. А, вот, обручальное кольцо пришлось оставить. То был последний день прежней жизни, из которой я так поспешно сбежал. Переворачивая кабинет вверх дном, мозг лихорадочно пытался вспомнить, какие документы забыл сжечь, какие оставить своему заместителю – Майклу Томпсону. У меня было несколько минут, чтобы беспрепятственно покинуть страну, но ни секунды, чтобы объясниться с женой и детьми. Да и нужно ли? Час двадцать. Вскоре особняк окружили толпы полисменов. Они перевернули кабинет с ног на голову еще раз. И еще, и еще. Но моя семья была в безопасности. По крайней мере, хотелось в это верить. Они же были не виноваты в моих преступлениях. Они не пошли за соучастие. Они не поняли, почему я их… бросил.* * *
С тех пор прошло десять лет. Не представляю, как выглядит дочь. Не знаю, с кем сошлась жена. Пятилетняя малышка из воспоминаний вытягивается, словно пластилиновая, становится немного выше, хвостики значительно отрастают, объединяются в один, что теперь достает до спины, но по-прежнему остается таким же светлым. Платье… Нет, не платье. На ней классические блузка и брюки. Впрочем… В этот момент вспоминается образ сына, внешний вид которого совсем не соответствует образу, нарисованному моей фантазией, и Келли стремительно перевоплощается в девицу на высоких каблуках в короткой юбке и черной лайковой куртке. Проколотую бровь, губу, пупок и уши стараюсь исключить из воображения, но сделать это так и не удается… Может, не стоит и пытаться? Раз уж Краш был так агрессивно настроен, чего ждать от дочери, которая, скорее всего, и вовсе меня не помнит? С другой стороны, если удастся переманить Келли, Краш пойдет за ней следом. — Босс, мы на месте. За окном высится один из ничтожных домишек: одноэтажный, облицованный серым кирпичом, с неприметным маленьким садиком, застеленным коротко стриженой бесцветной травой. По краям каменной дорожки, ведущей к главному – он же запасной и служебный, полагаю – входу, пестрят мелкие цветы, преследующие цель привнести в скудный вид лужайки хоть какое-то разнообразие. А возле ступеней, оглядываясь через плечо, сидит девушка-садовник – в одной руке держит совок, в другой саженец. — Если вы к Крашу, то его нет, — не изменив позы, звонко отзывается, когда я вышел из «Роллс Ройса». Но когда автомобиль покинули еще два человека, приветливый тон сменяется на опасливый: — В-впрочем, его сегодня вообще не будет. И завтра тоже… Сделав знак телохранителям оставаться на месте, шагаю ей навстречу. Она неторопливо, как в замедленной съемке, поднимается в полный рост. Напряженно смотрит в глаза, словно вот-вот бросится наутек, хотя и терпеливо ждет, когда столь значимые гости объявят цель своего визита. Правда я не намерен разговаривать с прислугой. — Дом Фостеров? — Демонстративно морщусь от несоответствия жилища своей фамилии. — Да… — Позови хозяйку. Девушка немного медлит, думает, но в итоге ничего путного не говорит: — А ее тоже нет. Может, им что-нибудь передать? Пауза перед ответом заставляет усомниться в правдивости сказанных слов. К тому же сейчас, когда стою совсем близко, что-то в ее внешности кажется знакомым – и я сразу понимаю что: Светлые золотистые волосы на скорую руку убраны в хвост, несколько прядей неаккуратно спадают на глаза. Она не заправляет их за уши, а лишь интуитивно сдувает, выпятив нижнюю губу. Лазурные большие глаза часто моргают и смотрят на меня в упор, хотя и не видят генетического сходства. Зато вижу я. А еще возраст – тот самый, на десять лет больше. На ней джинсы и расстегнутая клетчатая рубашка поверх футболки. Ни колец, ни пирсингов, ни татуировок. Выходит, напрасно глупая фантазия рисовала распутную девицу, сопоставляя образ дочери с образом сына. Впрочем, на леди она тоже не похожа. Простая деревенская девочка. Странно, что я даже не подумал о том, что в районе, где остальные дома ничем не отличаются от дома моих детей, никто никогда не нанимал слуг. — Ты же Келли? — все-таки переспрашиваю, дабы подтвердить догадку, но девочка не отвечает. Она недоверчиво косится на телохранителей, скучающих у припаркованных к обочине автомобилей, и безмолвно мотает головой. Боится. Не знаю, с чего начать. Не знаю, что говорить. Что, если она узнала меня и просто хочет отвязаться? Или же хочет отвязаться только потому, что не знает кто я? — Я Уильям Фостер. — Пожалуй, это лучшее начало разговора. Не такое резкое, как «я твой отец», и не такое пугающее, как «нам нужно поговорить». Теперь Келли смотрит не так опасливо. Теперь она смотрит с недоверием. — Вы лжете. Он умер. — В голосе слышится злоба. Подобное заявление меня не обескураживает. Его стоило ожидать. — Я не умер. Я уехал из страны. — Краш ска… — Краш? А что сказала мать? — Не помню… Хмурюсь, пытаясь понять смысл слов, но как-то уж слишком недвусмысленно прозвучало это «не помню». — Она живет не с вами? — Она… Ее больше нет… — Так же, как и меня? — Усмешка однозначно была лишней: Келли, уткнувшись носом в землю, теперь, кажется, пытается сдержать слезы. Я же не чувствую ничего, что должен чувствовать в такой ситуации. Ни сожаления, ни скорби, ни вины. Лишь тупое равнодушие. На момент разлуки Норма не страдала никаким заболеванием, была психически здорова, не склонна к суициду. Она была молодой, активной, красивой женщиной с богатым приданым, в которую, быть может, я бы влюбился, если бы не знал Алекс. Остается одно из двух – несчастный случай или убийство. Тем временем молчание затягивается. — Послушай, — нарушив его, опускаю руку во внутренний карман пиджака, извлекаю визитную карточку, протягиваю Келли: — Я действительно Фостер. И я действительно жив. Возьми. Здесь указан номер моего телефона. Сегодня разговор вряд ли завяжется, но я буду надеяться, что ты все обдумаешь. Тебе нужно лишь набрать его, и я пойму, что ты готова вернуться. Девочка поднимает глаза. Они не в слезах, правда говорить мешает застрявший в горле ком, так что почти ее не слышу: — Это же не мы сбежали. Зацепилась за слово, упрямая. Точно сестра своего брата! — Я имел в виду, что заберу тебя домой. — Мой дом здесь. — Разговор явно приобретает агрессивный оттенок. Не спорю, у меня плохо получается сглаживать углы преткновения как в личной жизни, так и в бизнесе… Однако кое-какие козыри все же имеются: — В дом твоей матери. Туда, где родилась ты и твой брат. Туда, где вы сможете ни в чем себе не отказывать. Не знаю, что именно сработало – напоминание о доме матери или обещание ни в чем себе не отказывать. Да и какая разница, если дочь молча забрала визитку и спрятала ее в карман! А пока идет на уступки, нужно расспросить о Норме: — Расскажешь, что с ней случилось? Она сразу понимает, о ком речь, но, к сожалению, мотает головой в знак отрицания. Ладно, не сегодня. Девочке нужно больше времени, чтобы успокоиться и переварить новость о внезапно воскресшем отце. — Я знала, что ты… что ты не умер, — шепчет одними губами, глупышка, помимо звуков городской суеты заглушаемая ревом приближающегося мотоцикла. Почему-то сразу становится понятно, кому он принадлежит, а спустя минуту рядом с «Роллс Ройсом» – то ли намеренно, то ли случайно воткнувшись в него колесом и чудом не вылетев из седла – паркуется синий «чоппер»*. Но на этом Краш не останавливается и, не успев слезть с мотоцикла, вынимает ключ зажигания, приставляет к автомобилю и с наслаждением выцарапывает какую-то надпись. — Босс? — спрашивает телохранитель о необходимости преподать новый урок. Очень жаль, что рядом стоит Келли, иначе бы урок состоялся. Приходится позволить сыну безнаказанно оставить свой отпечаток – излить душу, если так можно выразиться, почувствовать себя на голову выше, чем есть на самом деле. — Краш, что ты делаешь? — хлопает глазами девочка, обескураженная поведением брата. — Она же очень дорогая! Прекрати! — Без труда выхватывает ключ и прячет его за спину. От прочтенной надписи морщится, но сделать уже ничего не может. — Ты сошел с ума?! Это же отец! Он жив! Ты говорил, что… — Уйди от него! — Краш неуклюже перебрасывает ногу через мотоцикл. Телохранители уже выросли между нами стеной. — Почему? Это же папа! — И где он был – этот папа? Где?! Почему он объявился только сейчас? Что ему от нас надо?! — Так поговори с ним! — Зацепив брата за руку, дочь без капли сомнения проскальзывает между моими людьми, словно они каменные, но Краш не повинуется. Он раздраженно перехватывает руку так, что теперь не Келли держит его, а он ее. — Уходи, — вперившись в меня отчаянным взглядом, заключает сын. Девочку старается спрятать за спину. — Я, кажется, говорил, что не позволю забрать ее. От тебя одни неприятности. — Да ты пьян, — принюхивается Келли. — А я, кажется, говорила тебе, что не буду слушаться, когда ты в таком состоянии! — Я искал вас, чтобы вернуться к прежней жизни, — вру ему в глаза, и он это чувствует: — Нет никакой прежней жизни! Убирайся! Не вмешивай в это нас! — Ты представляешь, от чего отказываешься? — О, да! Еще как представляю! Не хочу закончить так же, как мать! — О чем ты? — крутит головой дочь. — Он может нам помочь! Не прогоняй его! Это выводит Краша из себя. Схватив сестру за подбородок, он насильно приближается к ней лицом так, чтобы, наверное, лучше услышала, и грубо чеканит каждое слово: «Из-за него. Убили. Нашу. Маму». Сжимаю от злости челюсть. Ну, во-первых, не его, а только ее мать. Во-вторых… Единственный сын – наследник фамилии и бизнеса, в свою очередь доставшегося мне от отца – не понимает, какое будущее его ждет, если согласится со мной дружить. Не понимает, что я променял бы его на кого угодно, если бы не кровные узы. Впрочем, не стоит уподобляться Крашу. — Ты не прав, — последнее, что им надо знать. Высокомерно оглядев глупого мальчишку, так и не сумевшего познать причины моего побега, больше не произношу ни слова. Еще будет время донести до них правдивую информацию того злополучного последнего дня. Только не сегодня. И не завтра. Не на этой неделе.