* * *
Я пригласил её на свидание – как всегда робко, неуверенно, запинаясь на каждом слове. Она смотрела на меня с лёгкой улыбкой – спокойная, понимающая, доброжелательная – и от этого хотелось провалиться под землю. Почему-то казалось, что после того, как я выплесну свои чувства, она вежливо откажет. Потому что не сможет смотреть в глаза Ачилю. Потому что, по сравнению с ним, в отношениях с девушками я неуверенный в себе нелепый заика. Потому что я выбился в люди за счёт своего отца. И ещё много разных причин, мешающих говорить с ней открыто. Вопреки ожиданиям, Алекс согласилась выпить со мной чашку кофе. И я растягивал эту чашку на столько, на сколько это было возможно. Мы говорили об университете, о преподавателях, общих знакомых и легендах Кембриджа. О её семье, благодаря чему я узнал, что год назад при исполнении служебных обязанностей погиб её отец; о моей семье, откуда Алекс узнала о старшем брате, готовящемся перенять бо́льшую часть наследства Ральфа Фостера и не подозревающим, что ему придётся подвинуться. О том, что она, как и Ачи, поступила в Кембридж самостоятельно. О том, что играет на фортепиано, поёт, мечтает заняться верховой ездой и научиться играть в поло**. Выяснилось, что она вовсе не против того, что я поступил в университет с помощью отца, тем самым раскрыв обман Ачиля, который утверждал, что Алекс не захочет со мной – мажором – знаться. Выяснилось, что я ей понравился тем, что, несмотря на знатное происхождение, при ней робею и смущаюсь, а не задираю нос, подобно другим, уверенным, что им-то она точно не откажет… Я проводил её до дома. Какое же счастье, что она жила в студенческом городке всего лишь через квартал от меня! Теперь появилась возможность встречать и провожать её каждый день. Несколько раз в день! Вечерами гулять по парку, сидеть в кафе, держать за руку, слушать мягкий, уже ставший родным голос. Алекс чмокнула меня в щёку, когда мы стояли у пруда с утками и кидали им хлебные крошки. Она смотрела мне в глаза – слегка прищурившись, едва заметно улыбаясь – и почти сразу отвела взгляд, пробормотав что-то вроде «извини». Подобно сюжету романа, я должен был поцеловать её в ответ, однако вместо этого оцепенело продолжил кормить птиц. Наверное, именно поэтому настоящий поцелуй отложился на срок в пару месяцев. А, вот, с Ачилем мы больше не общались. Да, Фостеры оплатили его долг перед университетом, закрыв глаза на обещанный процент возврата, благодаря чему итальянец перешёл на следующий курс вместе со всеми, а не уехал домой к родителям, но… Но условием возвращения долга послужили вовсе не деньги. — Называй вещи своими именами, — рычал Ачи в тот день, когда мы обговаривали детали. — Ты покупаешь у меня Алекс. Именно покупаешь. И не спорь! А как иначе называется сделка, в ходе которой одна из сторон предлагает деньги, а другая отказывается от… от своей собственности?! Разница лишь в том, что в данном случае "собственность" имеет право голоса. Кстати, если тебе не нравится такая формулировка, есть и другая. Попробуй догадаться, как называют девушку, которую перепродают из одних рук в другие? Подсказать? Не надо? Именно таковой я и буду считать Алекс, если она будет с тобой! Я знаю, что Ачиль никогда так не считал. Знаю…* * *
Вариант с камерами видеонаблюдения бунтарка не предусмотрела. Видно, как я, опираясь на плечо Джека, вваливаюсь в комнату; следом идёт незваная гостья. Телохранитель, было, свободной рукой преграждает ей дорогу – не для безопасности, а, скорее, ради приличия, – но я приказываю ему уступить, и он подчиняется. Он знает – не она первая, не она последняя. Молча помогает дойти до кровати, усаживает на край и, как только отпускает, я театрально падаю на подушку носом вниз и больше не шевелюсь. — Можешь выключать. Перевожу взгляд на девушку, которая, кажется, уже готова признать, что у нас ничего не было. — На самом интересном месте? — ехидно улыбаюсь в ответ, намекая на несуществующий секс, чем вынуждаю её к агрессии: — Так вот для чего здесь камера! Пересматриваешь? Старый извра… Вовремя прижатая рука к её рту не даёт закончить очевидную фразу, а спокойный медленный жест, указывающий в монитор и призывающий к тишине, не позволяет сорваться, как бы переведя всё в шутку. Конечно, девушке не до смеха, но, по крайней мере, ругаться она не стала. Камера запечатлела, как Джек окидывает девчонку беглым взглядом. Те, кто с ним не знаком, могут ошибочно принять этот взгляд за предупреждение, вызов, призыв к соблюдению правил. И от этого взгляда ей не по себе. Она с опаской косится на верзилу исподлобья, словно провинившийся ребёнок, отчего создаётся впечатление, будто она стала ещё ниже, меньше, беззащитнее. Её жизнь в его руках. Ему достаточно щёлкнуть пальцами, чтобы свернуть девчонке шею. Он оставляет её здесь, один на один со мной – неподвижным телом, – но ни на секунду не даст забыть, что стоит за дверью. На самом же деле, осмотрев гостью, телохранитель лишь изучил внешность и запомнил приметы, не преследуя цель её запугать. Хотя… не без этого, конечно. Стоило Джеку покинуть комнату, как к девушке вернулась былая уверенность в себе. Сколько же "страсти" в этих нелепых, торопящихся меня раздеть, движениях. Видно, что ей тяжело – не столько физически, сколько морально. Ей неприятно прикасаться к пьяному незнакомцу; не приятна одна мысль, что мы могли бы переспать. Но времени на размышление нет, да и ситуация располагает к маленькому обману, который должен освободить дикарку от обещанного желания. Что с того, если она просто ляжет в постель к спящему мужчине? Ну, и что, что незнакомый? Ну, и что, что годится в отцы? Нужно всего лишь лечь подальше и постараться не заснуть. Отвлекаюсь от монитора, чтобы посмотреть на неё вживую: видеозаписью девушка давно не интересуется; понуро свесив голову, она безразлично смотрит в пол, и судя по тому, что до сих пор не ушла – честно ждёт, когда "хозяин" придумает своё чёртово желание. Но я не осуждаю гостью за разыгранный спектакль – ситуация заставила её его разыграть. И единственный минус, который испортил впечатление от представления – недостаток репетиций. — Сэр? Синхронно оборачиваемся в сторону двери, из-за которой торчит голова Найджела. Лишний раз убедившись, что мы не спим и не заняты друг другом, он толкает дверь плечом, протискивается внутрь, умудрившись не расплескать содержимое двух чашек на серебряном подносе, и услужливо ставит его на журнальный столик: — Кофе, сэр, — переводит взгляд на девушку; слегка кивает: — Мисс. "Мисс" растерянно улыбается в ответ и как-то совсем неслышно благодарит дворецкого на ломаном английском – обычный обмен любезностями обычных льстецов. Если бы она знала, что он о ней думает, не посмела бы даже поднять глаза… — Что-нибудь ещё? — Ах да, — внезапно вспоминаю я. — Предупреди персонал, что вечером мы вылетаем в Лондон. Ненадолго растерявшаяся бунтарка приходит в себя. Она недоверчиво переводит взгляд с Найджела на меня, будто заподозрила заговор, но я не считаю нужным посвящать её в свои планы, и она ошибочно принимает это на свой счёт: — Я не поеду. Поворачиваюсь к ней; снисходительно улыбаюсь. — Я тебя и не беру. Мы – это я и телохранитель. Кстати, нет, — снова смотрю на Найджела, — ты тоже летишь. — Простите? Странно, что он до этого не додумался, но после того, как я "расстался" с Николь, дом стал практически не нужен. Нет, не из-за воспоминаний – меня не угнетает факт измены. Скорее, в целях экономии. И если бы я не продавал жильё каждый раз, когда расставался с очередной любовницей, их бы накопилось по одному в каждой второй стране… — Дом надо продать, а прислугу уволить. И ты единственный из них, кого я забираю в Лондон – мне понадобятся такие люди. "Такие" – в смысле, те, кто не боится сказать правду. «Шестёрка», — осудит общество – и не ошибётся. Да, по нему не скажешь, что Найджел относится именно к "таким людям", но вчера он доказал обратное, выдав любовничков львам на растерзание. Пусть неуверенно, пусть с угрызениями совести – но всё бывает в первый раз. Развесившая уши бунтарка не может остаться безучастной. Ей просто необходимо сунуть нос не в своё дело: — А ничего, что у него здесь может быть личная жизнь? Он должен всё бросить и помчаться за тобой в другую страну? — Пускай увольняется. — Нет-нет! Никаких проблем, — уверяет Найджел, почуяв, что из-за неосторожных слов какой-то проститутки он может потерять высокооплачиваемую работу. — Самолёт будет готов к вылету этим же вечером. Я могу идти? — Иди. — Подхалим, — фыркает девчонка вслед, когда тот уже скрылся за дверью. — Тебе нужные такие, как он? Льстецы? — Стукачи. И пока она переваривает информацию, противоречащую её знаниям об этом термине, я спешно отхлёбываю кофе, проверяю карманы на наличие кредитной карты, телефона, паспорта и пистолета и… И понимаю, что не хватает ни паспорта, ни пистолета. Должно быть, остались в пиджаке, в котором был вчера и который бесцеремонно сняла сегодняшняя гостья – зато аккуратно повесила его на спинку стула. Правда, это была единственная вещь, на которую не пришлась доля её отвращения, так что брюкам, сорочке и галстуку досталось место на полу. Кстати, ещё один прокол в разыгранном спектакле – могла бы для убедительности разбросать их по всей комнате. Из внутреннего кармана пиджака сиротливо выглядывает ствол кольта. А паспорт? Не мог же я положить его в брюки. Или мог? На всякий случай проверяю и их. — Не это ищешь? Хищно улыбаясь уголком рта, дикарка, кажется, слишком гордится тем, что смогла незаметно украсть у пьяного спящего человека удостоверение его личности. Сколько же азарта в её глазах; сколько тупой радости от того, что мне с первого раза не удалось выхватить из рук эту чёртову корочку! Похоже, она не воспринимает меня всерьёз и равняет к вшивой собачонке. Но я не оправдываю её ожиданий и не предпринимаю второй попытки забрать документ из нервно отдёргивающейся руки, тем самым изменяя правила дурацкой игры под себя. — Уильям Росс Фостер, — насмешливо зачитывает девушка, из чего становится ясно, что моё имя ей ни о чём не говорит. — Семьдесят второй год рождения. Хм… Мой отец семьдесят третьего. Вы могли быть однокурсниками. — Не могли бы. — Он учился за границей. — Кембридж? — Ну, не совсем… Университет штата Луизиана в Батон-Руже. Глупая девчонка – сравнила небо с землёй. Неужели думает, что такие как она, могут идти вровень с такими как я? Неужели думает, что мой паспорт в её руках позволяет держать меня на коротком поводке? Неужели ду… — О, у тебя двое детей? А они в курсе, кто их отец? Предпринимаю ещё одну неудачную попытку забрать документ. Она отводит его за спину, улыбается, хихикает, но когда натыкается на холодный пронзающий взгляд, вовсе не разделяющий веселья, тут же осекается. Выходит, не такая уж и глупая, раз без лишних слов поняла, что паспорт лучше отдать по-хорошему и не провоцировать назревающий конфликт. — В курсе, — запоздало отвечаю на вопрос, прячу документ за пазуху и нарочито подчёркиваю: — С недавних пор. Но ей, кажется, неинтересно. На минуту развеселившаяся гостья снова хмурится, вероятно, вспомнив, что по-прежнему моя должница, и подтверждает догадки словами: — Короче… Загадывай своё идиотское желание и разойдёмся. Я не хочу каждый день просыпаться с мыслью, что в этот самый момент меня может вызвать какой-то мужик и потребовать расплаты. Не знаю, какой она мне не нравится больше – подчёркнуто радостной или чересчур самоуверенной. — Я "вызову" тебя только тогда, когда понадобишься. Будь то завтра или через десять лет – не важно. Ты не в том положении, чтобы ставить условия. — Хорошо, — раздражённо вскакивает с места. — Хорошо! Увидимся через десять лет! Мне-то лучше! Только через десять лет я скажу, — гневно вперившись взглядом, брызгает ядом и для убедительности тычет пальцем мне в грудь, — что не знаю никакого Фостера и его сраного «Мерседеса», потому что ты только что отказался от… Но я не позволяю закончить фразу и тяжёлой рукой толкаю её в плечо так, что девчонка плюхается на прежнее место. — Сегодня – так сегодня, — рычу в ответ, спешно расстёгивая пряжку на ремне под растерянный взгляд "вежливой" гостьи. — На сегодня у меня только одно желание – заткнуть тебе рот! — и уже прикасаюсь к молнии на ширинке, как вдруг девушка выходит из оцепенения и начинается пятиться назад, по постели, комкая простынь и беззвучно мотая головой в знак отрицания. Почему нельзя было согласиться на срок в десять лет и сгинуть с глаз долой?! Зачем надо было показывать, что она что-то из себя представляет?! Я же не стану играть по её правилам, и на это есть две причины – возраст и статус. Возраст! И статус! — Убирайся отсюда, — застёгивая ремень, приказываю девчонке, но та не сразу приходит в себя, поэтому приходится повторить на повышенных тонах: — Убирайся! Вон! — и пока она вскакивает с кровати и бежит к выходу, не побрезговав бросить напоследок ласковое «извращенец», кидаю вдогонку: — И не вздумай прятаться – я тебя из-под земли достану!