Предрассветный. Тень от Тени моей

Глава 48

Занавешенные окна не пропускали свет, лишь магические светлячки бросали на стены серебристые блики. Но даже эта игра теней заставляла эльфенка вздрагивать, а малейший шорох – вжаться в матрас и судорожно цепляться за Ксандра. Хранитель осторожно погладил мальчика по голове, приказав близняшкам плотно задвинуть портьеры и потушить лампады. Комната погрузилась в полумрак. Касси с Мирой, бледные, собранные, мгновенно исполняли приказы Тени, а сейчас это было непросто – любые колебания магии Дени чувствовал так остро, что Ксан не мог приказать мысленно, а любой звук заставлял ребенка непроизвольно сжиматься. И Ксандру приходилось одним лишь взглядом обращаться к близняшкам. Но девушки и не нуждались в подсказках, они скользили по покоям младшего принца, как тени. Темно-фиолетовые, практически черные волосы Миры создавали ощущение ожившей тьмы. Как ни странно, но это успокаивало Дени. Он лежал, весь укутанный в одеяла. Но перед глазами Ксандра до сих пор стояло обнаженное изрезанное тело его малыша. Хранитель закрыл глаза. Сколько сил и времени ушло на то, чтобы остановить кровь, на то, чтобы успокоить Хищника! Только несколько минут назад Дени начал видеть. До этого его постоянно рвало, и Тень придерживал белоснежные волосы, вернее, некогда белоснежные, а у самого руки дрожали. Дени тогда еще, смущенный, что Ксан видит его в таком состоянии, пытался улыбнуться ему, словно извиняясь за это. А сам не видел ни подставленного тазика, ни Молли, обтирающую его мокрым полотенцем, ни Таррия, зашивающего раны на животе. Тогда еще в комнату ворвался Суон Супримо, и они с Дудоком подняли такой ор, решая, как именно залатать раны ребенка. Перевязки, травы, заклятия… Лекари бились над Дени больше часа, а Ксан нависал над ними, пугая не только молодых до тех пор, пока Суон с Таррием не гаркнули, и Молли не отвела его в сторону. А Дени все тянул к нему руки, боясь, что Хранитель отправится к Полдону, и он его больше никогда не увидит. Сейчас принцу дали сонный настой, его жизнь была вне опасности. Ксандр сел осторожно, так, чтобы не потревожить ребенка, и сжал в руках ритуальную плеть. Глаза застилала багровая пелена. Он не справился, не уследил. «Я слабак, эта мразь была права – я не достоин быть Тенью Правителя. Но есть то, с чем даже я не могу не справиться… напоследок», – Хранитель знал, что в своем нынешнем состоянии он не сможет убить Комподжоу. Но смерть Тени Истинного Владыки, вернее, взрывная волна, которая последует за ней, напрочь выбьет все силы из любого в радиусе нескольких сотен метров. И Полдон не будет исключением. Эта тварь не умрет, нет, но будет так слаб, что Лее останется только завершить начатое Диеро. Ксандр склонился к эльфенку, нежно отвел белоснежные волосы с лица и коснулся губами появившейся складочки между бровями своего Господина, а потом его глаз, щек, уголков губ. Обжигающие поцелуи. Зеленовласый воин смотрел так, будто собирался забрать с собой Дени. Мальчик нахмурился: «Ксан, ты что это там задумал?.. Даже не думай, слышишь?» Но ментальный голос не слушался его. – Куда ты? – пытался закричать Дени, но хриплый голос сорвался, и эльфенок начал задыхаться от кашля. «Нет, Ксан, он же не может всерьез думать об этом? Он же погибнет! Полдон убьет его! Ксан, Ксан! Мой Ксан…» Таррий с Суоном мгновенно надели на нос и на рот ребенка похожую на медузу присоску. Ксандр вцепился в зеленые локоны и прокусил губу, чтобы не закричать, враз потемневшими глазами он следил, как вздымается располосованная грудь его Повелителя. Вздох – и тело мальчика вновь извивается дугой, рваный выдох – и этот душераздирающий кашель, который срывает голос. «Медуза» продолжала дышать за ребенка, то раздуваясь, то опадая, как воздушный шарик. Три долгие минуты, которые кажутся часом, и Дени распахивает обеспокоенные глаза. Голубые, чище и ярче неба. Хранитель тонет в их глубине. – Все хорошо, Дени, я просто хотел ненадолго отойти, чтобы проверить охрану… – ласково начал Хранитель, но внутри он готов был сорваться и быстрей ветра ворваться к ублюдку… «Полдон! Тварь, мразь, я располосую тебя, я вобью кол в твою задницу и посажу на него, вновь и вновь возвращая с того света. Ты будешь так медленно умирать, как никто до тебя!» Дени одной рукой вцепился в плечо Хранителя, другой пытался сорвать «медузу», что мешала сказать. Господин Дудок, с удивительным для смертного проворством, перехватил руку от дыхательной маски. В тот же миг подоспели близняшки: – Нет, Повелитель, маска помогает дышать. – Не снимайте ее, прошу Вас! – одновременно пытались они образумить своего Господина. « – Пожалуйста, не оставляй меня одного!» – крики ребенка дошли до его Тени. Ксан с такой силой сжал кулаки, что костяшки пальцев побелели. Он просто не мог оставаться здесь, в одной постели со своим Господином. Растерзанным, испуганным, зная, что эта мразь Полдон насилует и сжирает внучку его Дара, а потом примется и за Дени… Эльфенок замер от ужаса: «Что делает Полдон с моей мамой?» С мамой. Ребенок и не понял, что Лея стала ему ближе, чем те далекие люди с Земли. Он любил их, но он практически ничего не помнил. Тоска по Земле. Что она по сравнению с утратой дуэно? А сейчас из-за него страдает та, которая признала его сыном и стала родной, любимой, самой лучшей и любящей мамой на свете! «– Полдоооон!» – закричал Дениэль, ментальный зов был такой силы, что он пробил все блоки во дворце и снес обнаженного Наметника с потерявшей сознание Леи. Полдон встал с пола, вытянувшись во весь свой немалый рост. Массивный, обнаженный, весь выпачканный в запекшейся крови. И Лееной, и самого Дени. Улыбка победителя прорезала скуластое лицо. Подойдя к кровати, мужчина грубо схватил жену за волосы, приподнял над кроватью и двумя пальцами растянул ее веки. «– Не ссмей», – зашипел Дени, нависая над Ставрусом прозрачным духом. Глаза Леи закатились, но не рассмотреть бледно-янтарную радужку было невозможно. – Ледышка так похожа на своего деда, – задумчиво, почти нежно проговорил Комподжоу, – Думаю, поэтому я и не убил ее. Знаешь, с ней я всегда был очень осторожен во время соития, не то, что с остальными. Я даже ни разу не довел ее до грани. Сначала боялся, что она не родит Тебя, как было предсказано, но потом она все же соизволила разродиться, но вот ребенок… Слабый, болезненный, практически овощ. Я был в отчаянии. Разве я мог подумать, что ты выберешь именно этот сосуд, мой Повелитель? – Наместник на полном серьезе низко поклонился Правителю. Его абсолютно серые глаза зажглись фанатичным огнем, – Я так хотел, чтобы Лея опять понесла, чтобы родился Ты, но эта сучка давно уже что-то принимала, я так и не смог понять, кто проносил во дворец цветы полонянки…» Наместник начал щипать русые брови, с наслаждением скользя взглядом по синякам и кровоподтекам на теле молодой женщины. – Красивая, правда? – Полдон погладил самый темный, почти фиолетовый синяк под левой грудью, а потом резанул неровным ногтем. Лея дернулась, и Полдониэль улыбнулся воспоминаниям о том, как появился этот кровоподтек. Дени затрясся, не замечая, как Суон с Таррием меняют очередную «медузу», заставляя дышать его тело там, в маленькой комнате на нижних этажах, а Ксандр с близняшками вливают остатки собственных сил. – Дени, Дени, ты слышишь меня? Прошу тебя, моргни, если слышишь, ответь мне, умоляю, мой маленький, – Ксан начал трясти эльфенка, отталкивая лекаря и пытаясь пробиться в сознание малыша, – Дар, Дени, Дар, пожалуйста. Тень безумно заметался по комнате: – Я никуда не ухожу, ты видишь, ты слышишь, я рядом, я всегда буду рядом! Тень не отходит от Господина. Это Господин покинул меня, это ты приказал мне жить. Зачем, зачем? Без тебя… Хранитель метался хищником в клетке, то подскакивая к закоченевшему Дени, целуя и растирая его холодные пальцы, то отскакивая от него, плетя новое заклинание, которое черпал уже из жизненных запасов. Магический резерв был пуст, но Тень даже не замечал этого. Дени же был далеко, он видел одного лишь Полдона с истерзанной матерью. – Люблю брать ее сзади, – продолжал скалящийся в улыбке Наместник, – Схватить за черные волосы. Даркусовы, твои волосы, и представлять на ее месте тебя, Повелитель… Полдон застонал и начал поцелуями-укусами прокладывать дорожку от шеи эльфийки к ее животу. – Довольно, тварь! – заорал Дени. – Ну уж нет, Даркус, так не пойдет, – рассмеялся довольный Наместник, – Теперь твоя очередь умолять. Проси меня пощадить ее. Русоволосый вновь распрямился, швырнув императрицу на кровать, и дотронулся до возбужденного органа. – Тебе же не впервой, давай, Дар. Проси за своих любимых. Предложи мне то, от чего я не смогу отказаться. И Полдон начал ласкать себя, вызывая у Дени рвотные спазмы. «Грязный, я грязный», – Дени заметался на постели. – Что, маленький, что? – отчаянье Хранителя прорвалось сквозь щиты и заслоны. И Диеро замер, услышав последнюю мысль ребенка. – Нет! Ты чище всех, слышишь, Дени? Ты чище всех нас вместе взятых, ты даже не знаешь, насколько ты удивителен. Не могу, не могу без тебя! Ксандр схватил маленькие пальчики и стал целовать их один за другим. – Нет, Ксан, – Дени вынырнул из покоев Наместника в свое тело и все же сорвал маску, да так глянул на близняшек и лекарей, когда они пытались надеть на него новую «медузу», что те согнулись, прося снисхождения. Дени покачал головой, на них он совершенно не злился, просто его в очередной раз скрутило в рвотном позыве, заставив лекарей ахнуть и заметаться в поисках тазика. Но рвать уже было нечем, и ребенок откинулся на смятые простыни. Взгляд его был серьезным и сосредоточенным. Бестелесным духом он возвратился в покои Наместника. – Полдон? – Да, мой… Повелитель, – откликнулся тот. Лишь Полдониэль мог так тянуть слово «мой», что оно приобретало совершенно иной, почти интимный характер. – Я согласен, – мысли Предрассветного отзывались эхом от стен в покоях Комподжоу. – На что же? Я ничего конкретного не предлагал. Так не терпится убедиться, что я во много раз лучше твоего пса? – Я согласен, – не поддавался на провокацию Дени, – Остаться с тобой после первого совершеннолетия. – С чего ты взял, будто до этого времени я разрешу тебе отойти от себя хотя бы на шаг? – Ты забываешься, Полдон, – стальные нотки в голосе Предрассветного заставили Наместника затрястись от наслаждения. – Повелитель, – жалобно заскулил русоволосый мужчина, быстрее двигая рукой, пытаясь разрядиться от возбуждения. Голос Правителя, живой, настоящий, а не воссозданный в воображении, дарил такое наслаждение, что Полдон не мог сдержаться, приближаясь к самому яркому в своей жизни экстазу. – Стой, – одно слово Дениэля, и Полдон замер, почти достигнув пика наслаждения, его возбужденный орган подрагивал, и Дени старался смотреть куда угодно, только не на эту мерзость. Горечь во рту сменилась жжением, – Я не собираюсь оставаться с тобой, пока ты не возьмешь себя в руки и не будешь контролировать жажду. Зачем мне такая Тень, которая набрасывается на меня от одного лишь запаха крови? – Тень? Зачем тебе такая Тень?.. – Полдон задыхался от радости. Даркус желает сделать его, его, Полдона, а не это пса Ксандриэля, своей Тенью! «Неужели, неужели все, о чем я мечтал, сбудется?» – Полдон откинул голову назад и вновь начал движение рукой, постанывая от удовольствия. «Тень. Я буду частью Правителя… – но внезапно остановился, осознав, – Но зачем мне становиться его Тенью, если я могу подчинить его себе? Он никуда от меня не денется, он и так мой, сейчас. Зачем же мне отпускать его?» Мысли путались, оттого и ментальный блок не был столь крепок, и Дени без труда обошел его. – Я готов подчиняться, – горечь в голосе мальчика и осознание, что ему никуда не скрыться. Дени дернул за жесткий ошейник, забыв, что сейчас он парит свободным духом. – Но ты и сам знаешь, – продолжил эльфенок, – Что это будет только моим и ничьим другим решением. Выбирай – или ты перестаешь третировать невиновных и справляешься с собственной жаждой, и тогда я приду к тебе добровольно, или я просто убью себя. Полдон смотрел куда-то вдаль долгим немигающим взглядом. Он знал Даркуса, и знал, что тот мог творить невероятные, просто удивительные вещи. Полдон знал, что попросту не удержит Правителя, когда тот вспомнит все, когда он наберется опыта. Знал он и то, что если Даркус что-то обещает, он во что бы то ни стало это исполнит. – По рукам, – отрывисто бросил Комподжоу, – Только учти, я не смогу сдержать слово, если снова почую тебя. Мне нужно время. – Тогда мне нужно уехать как можно дальше отсюда. – Нет! – непроизвольно вырвалось у Наместника. Дени застыл полупрозрачным видением перед мужчиной. – Я не сбегу. – Я… знаю, – Полдон отвел от Правителя взгляд и увидел избитое и искусанное тело жены. Раздетая, сломанная кукла. «Ледышка». Пара секунд – и наглая улыбка вновь кривит скуластое лицо. – Да, ты никуда не сбежишь, у меня ведь останется Лея. Ты же не хочешь, чтобы с твоей, хм, как бы правильнее сказать, внучкой или матерью, что-нибудь случилось? Полдон провел руками по багровым синякам на шее молодой Предрассветной. По рамкам иллитири, Лее еще рано было задумываться и о замужестве, не то что о материнстве. У нее не было нормального детства, у нее отобрали беззаботную юность, но Дени так хотел подарить ей счастливое будущее. Спазм перехватил горло эльфенка: – И еще одно – ты никогда не прикоснешься и пальцем к моей маме. Полдон впился безумным взглядом в лицо Господина: – Ревнуешь к собственной матери? – засмеялся мужчина, – Не волнуйся, когда ты будешь моим, я своим телом докажу, что ты для меня… – Нет, – Дени стиснул кулаки, – Клянись, что ты будешь мне верен, и не коснешься ни Леи, ни Олли, ни какого другого светлого, темного эльфа, отта или же смертного… Никого, кроме меня. Полдон выпятил квадратную челюсть, его трясло от желания: – Если ты поклянешься, что позволишь мне спать с собой, я не буду насиловать и принуждать, не буду пытать и убивать никого, туэ се энто, – охрипшем голосом проговорил Полдон ритуальную клятву. – Клянусь своей сутью, туэ се дэо, после первого совершеннолетия мое тело – твое, – твердо выговорил Дени, сосредоточившись на том, чтобы не зареветь и не позвать кого-нибудь на помощь, а самому сбежать куда-нибудь, а потом мыться, мыться, чтобы стереть с себя ощущение чего-то грязного, липкого и смердящего. «Мерзость! Не хочу! Что же мне делать теперь, что же мне теперь делать?» В воздухе вспыхнула золотистая вязь – клятва была принята магией. – Тогда ты завтра же уезжаешь, – деловито начал довольный Комподжоу, не замечая, что маленький принц ни на что больше не реагирует, – Вот уже несколько веков мы раз за разом отправляем к оттам свои делегации. Но эти гордые недоэльфы даже не допускают послов на свои территории. Демоновы затворники, совсем помешались после твоей смерти. А все эта Лала, будь она трижды неладна… – Лала? – только это имя вывело мальчика из некоего транса. Лала, Лала. Имя билось в голове серебристыми колокольчиками. Маленькая, солнечная, капризная и властная. Лала. Жемчужно-розовая кожа, пухлые щечки, стройное тело. Лет четырнадцать на вид. Озорная, наивная, хитрая и жестокая. Лала – вечно юный дух оттов. С шапкой золотистых кудряшек, худенькая, с россыпью веснушек на прекрасном лице. Каждый шаг – это танец. Она не умела делать ничего медленно, она не умела ждать, она всегда получала то, что хотела. Грозная богиня и любимый ребенок оттов, всех, без исключения. Если остальные духи обязаны были присматривать за своими подопечными, то Лала становилась их головной болью. Это отты бегали за ней, как за неразумным чадом, исполняя приказы и заботясь о том, поела ли она, не хочет ли спать, кто на этот раз будет ее жрецом или жрицей. Нянькой, а не священнослужителем. «– Почему ты не целуешь меня, Даркус? Я разрешаю, – кокетливо закручивая и без того кудрявый локон, дулась Лала. Повзрослевший Даркус, привыкший к самому изощренному флирту, спрятал улыбку: – Я не целую детей. – Мне уже пять тысяч лет. Или шесть? Не помню точно… – нахмурилась Лала, вмиг сбросив с лица невинную маску. – И геронтофилией я не страдаю, – не смог удержаться и сверкнул белозубой улыбкой Правитель. – Геронт… Чего? – Лала вскочила с ветки бурого исполина, того самого, в котором раньше жил Предрассветный, – Ты считаешь меня старухой?! Вечный подросток, со всеми нервными срывами и желанием что-то доказать взрослым – такой видел ее Правитель. Вот только взрослые все умирали и умирали, а духам не было до нее никакого дела. Эра – единственная женщина, которая могла бы заменить ей мать или стать подругой, презрительно отмахивалась от нее, а с появлением Даркуса даже перестала впускать на свои территории. Но разве Лалу удержишь? – Поиграй со мной, – тут же забыв об обиде, потянула она волосы Дара, – Какие мягкие, даже мягче моих! «Ксандр весь свой зеленый пучок от расстройства общипал бы. Хорошо, что он этого не видит», – с нежностью подумал Предрассветный, осторожно вынимая черные локоны из цепких пальчиков кудрявой богини. – Эра знает, что ты здесь? – о ревности своего духа юноша знал не понаслышке. – А ты как думаешь? – лукаво заблестели разноцветные перламутровые глаза. Даркус тяжело вздохнул, предчувствуя гнев темнокожей богини, а Лала вспорхнула вверх, покружилась, потоком воздуха сорвав с веток осенние листья, а потом рухнула на Правителя. Даркус едва успел поймать неуемного духа. – Вот ты и попался! – засмеялась богиня, целуя Даркуса в нос и забавляясь растерянным выражением самого прекрасного лица, которое она когда-либо видела. «– Пожалуйста, не прогоняй меня», – перламутровые глаза показались Мироздателю древними. – Лала, ты знаешь, что не имеешь права влиять на жизни ни своих, ни чужих подопечных, в том числе и мою? Девушка сморщила курносый носик: – Вот только не нужно об этом. Ты считаешь, я совсем глупая и не смогу отличить Дракона от простого галейца? – Ты видишь Аарона? – Даркус не понимал, почему же тогда Дракон скрывался от его родителей, да и всех остальных у него дома? Или это не Аарон виноват? И раз драконья суть проявилась, может, тогда Предрассветный сможет вернуться домой? Ведь когда-нибудь родители соизволят его навестить? Они же не могли на самом деле его бросить? Черноволосый Правитель опустил руки, и не подозревающая о подобном коварстве Лала, вопя, полетела на землю. – Лалаотта, какого дракона ты здесь делаешь? – цепким взглядом Эра подмечала все: и рухнувшую девчонку, и своего ошарашенного мальчика, с подозрением смотрящего на конопатого духа. – Что значит «какого дракона»? – Даркус скрестил на груди руки и приподнял бровь. – Я не это хотела сказать, мой мальчик. Это всего лишь оборот речи. Но что она здесь делает? – завопила дриада, указывая пальцем на оттку. Лала поднялась, отряхнулась и прижалась к боку Предрассветного. Она едва доставала ему до плеча и по сравнению с гибким натренированным телом молодого Правителя казалась совсем крошечной. – А что, боишься, что уведу? – Поганка! Как ты смеешь общаться с моим иллитири? – Ох, ох, так уж и твоим, так уж и иллитири? – Лала показала дриаде язык и потянула Даркуса за руку, – Ну, давай, Даркус, пожалуйста, просто зайдешь в гости. Ты не обязан становиться оттом по духу, ты можешь стать оттом по зову сердца. Последние слова Лала произнесла с придыханием, внимательно следя за реакцией темнокожей дриады. Даркус переводил взгляд с одной на другую, не понимая, чем отличаются отты по духу от оттов по зову сердца. И он-то здесь причем? Эра не произнесла ни звука, но так резко вытянула вперед руки, что стремительный воздушный поток отбросил жемчужную богиню в сторону. Лес завыл, послышался громкий скрип, ветви начали гнуться к земле, а потом с силой вцеплялись друг в друга, не давая оттке сбежать. Земля задрожала, а Лала беззаботно расхохоталась: – Подумаешь, как страшно! – и щелкнула пальцами. В тот же миг небо сотрясли раскаты грома. Вот только молний все не было, лишь тучи набежали и становились все темнее и темнее, пока не превратились в фиолетово-черные. А потом начался кошмар: из сгустившихся туч полетели разноцветные молнии, Эра рассыпалась тысячью маленьких темнокожих фей, и разряды, не долетая до земли, стали гоняться за ними. Лала хохотала, пока из земли не вырвались острые корни и не врезались в жемчужное тело, исторгая из горла оттки удивленный и яростный крик. Между деревьями петляли темнокожие феи, посылая на голову Лалы все новые и новые проклятья. От центра леса стали расходиться круги Силы, сминая все на своем пути. Коричневатые и зеленые цвета Праматери и морские – Лалы, эти круги со скоростью ветра мчались друг против друга, сталкивались и оглушая звоном округу. Схватившиеся земная и водная стихии разлетались из леса, поднимая воду из ближайших рек и озер и корежа землю глубокими трещинами и острыми скалами. Казалось, сама земля гудела, а озера и реки посходили с ума. Потрескивающие молнии не успевали за маленькими Эрами и со свистом врезались в деревья. Лес вспыхнул. Древние исполины, исторгнув из глубин единый гортанный стон, закачались, заскрипели ветвями в попытке потушить пламя. – Они живые, вы что, совсем ополоумели? – закричал Даркус, распахивая черные крылья. Потоки воздуха, созданные мощными крыльями, пытались потушить пламя, Даркус выкрикивал слова древнего заклинания и втягивал в себя разбушевавшуюся стихию. И богини, залюбовавшись разгневанным Предрассветным, отвлеклись и забыли, из-за чего в очередной раз повздорили. Под натиском Правителя реки возвращались в свои берега, земля латала дыры и затягивала скалы в свои глубины. А Даркус бился с пламенем, пытаясь спасти древний лес от полного уничтожения. Только на следующий день Предрассветный узнал, что маленькая ссора богинь унесла жизни более сотни смертных и пару десятков светлых эльфов. Посевы были уничтожены, близлежащие деревеньки смыло водным потоком. В городах начался голод. А Эра с Лалой не соглашались вмешаться, твердя Даркусу о сохранении баланса. Даркус высказал все, что о них думает. Он был в такой ярости, мечась в попытке помочь пострадавшим, что духи первые дни не решались заговорить с ним. Эра даже не знала, что в том пламени погибли не только древние исполины, но и маленькие феи, в том числе и родители Кнопочки. У Лютика обгорели крылья, из ярко-лимонных они превратились в черные, и фей не мог больше подняться в небо. Все попытки духов к сближению пресекались Предрассветным мгновенно. Ни угрозы, ни уговоры не помогали богиням помириться с Драконом. Даркус их просто не замечал, будто смертный, прошедший мимо феи. Рыжая Кнопочка, необычно тихая для своего неуемного характера, не слезала с рук Мироздателя, а Лютик заполз на его плечо, лег на живот и только подрагивал обугленными крыльями, не в силах взлететь. У Дара сердце кровью обливалось, когда маленький фей судорожно сжимал его волосы в пухлых ладошках, пытаясь укрыться в черном шелке всякий раз, когда Эра или Лала проходили мимо. Малютки даже спали в постели Правителя, и Даркус боялся лишний раз повернуться, чтобы, не дай Создатель, не раздавить кого-то из них. Аарон же гневно сопел в обе дырки, но Дар прекрасно знал, что и Хищник также волнуется. Вместе с Ксандром и Полдоном Даркус организовал несколько отрядов: лекари и строители сновали то тут, то там по всей территории иллитири. Предрассветный не мог покидать Светлоэльфийскую империю, но послал на помощь человеческим государствам несколько сотен красновласых эльфов из клана Супримо. Затаившись в глубине леса, Эра наблюдала за своим мальчиком глазами выживших фей. Лала же ходила за ним, как привязанная, искренне не понимая, за что он так злится на нее. Но шло время и бессмертный дух, этот беззаботный и вечный ребенок, с каждым днем становилась все молчаливее и все ниже опускала кудрявую голову. Вынужденная находиться в душных комнатах, где стонали больные и раненые, она поражалась, с каким терпением Даркус раз за разом плетет заклинание стазиса, своеобразной заморозки, чтобы облегчить страдания перед операцией, или ассистирует красноволосым лекарям клана Супримо. Из-под длинных ресниц Предрассветный наблюдал, как капризная богиня подает бинты или вытирает испарину со лба раненых, и тихая улыбка освещала его лицо. Полным ходом шла работа по восстановлению поселений: стараясь заручиться поддержкой Правителя, знатные эльфы один за другим предлагали свои услуги. И у деревенских глаза на лоб полезли от удивления, когда вместо подачки в виде пары-тройки рабочих в ворота под предводительством самого желтоглазого Владыки десятками входили Старейшины и министры в простых штанах и рубашках нарочито потрепанного вида. Полдон вместе с Ксандром таскали доски, Провидица Мара с остальными эльфийками готовили обеды, а Даркус, развлекая детей, вырезал им из дерева игрушки, да вплетал охранные руны в узоры домов. Местные девушки хихикающей стайкой сопровождали Правителя, мешая Ксандру с Полдоном нормально работать. Хранители то и дело посматривали, с кем заговорил их Владыка, и до Дара стали долетать проклятья то от Диеро, то от Комподжоу, когда один из них отвлекался и либо ронял на другого тяжеленные брусья, либо вколачивал гвоздь прямиком в руку. «Сущие дети», – качал головою Правитель. Ни с Эрой, ни с Лалой он так и не разговаривал. Духи терпели две недели. На третьей Даркусу удалось взять с них клятву не мериться силами и не выступать друг против друга, раз это причиняет вред окружающим. Эра кривилась, Лала же виновато качала головой. Но никто из них не хотел лишаться Даркуса, и клятва была принесена. С той самой осени разрушительные природные катаклизмы прекратились на долгие годы, в человеческие храмы приходило все больше и больше верующих, а жрицы клана ту Эрро славили Праматерь за любовь и заботу о своих детях». – Даркус! Ты меня слышишь, Даркус? Или ты теперь принципиально откликаешься на Дени? – насмешливый голос Полдона выдернул Дени из прошлого. От воспоминаний еще сильней разболелась голова. «Нет, звать Эру на помощь – чистое безумие, но вот проведать Лалу… – Предрассветный прищурился, – Захочет ли вечно юный дух помочь ему? Хоть какая-то, но надежда». – Я устал и хочу спать, – отрывисто бросил Предрассветный. Полдон приблизился к полупрозрачному сыну и провел рукой от его губ до самого низа живота. Дени попытался не кривиться от отвращения. – Не забудь свои клятвы, Даркус. Несколько месяцев – и ты мой. Ты, я и наша постель. Я покажу тебе, какими бывают Тени… – Не сомневаюсь, – сглотнул Дени подступивший комок, – Жду этого дня с нетерпением. И под громогласный хохот Наместника его душа возвратилась в тело. В полумраке Дени рассмотрел своего Хранителя, его серебристые глаза, наполненные тревогой, горькие складки в уголках бледных губ. Сжавшись в комочек, эльфенок прижался к Тени. Было так холодно, словно ледяной ветер дул изнутри. Ксандр закутал его в два одеяла и крепко держал, стараясь сделать вид, что не замечает, как дрожит мальчик. Сил на слезы у него уже не было, да Дени и не хотел лишний раз беспокоить Хранителя. Некому было рассказать, что все внутренности скрутило от страха, что теперь он будет жить в ожидании того дня, когда собственный отец изо дня в день будет... «Нет, нет, не думать об этом, я справлюсь, все хорошо, я дышу, все нормально», – Дени натянул одеяло, чтобы Ксандр не видел, как дрожат побелевшие губы. Самое страшное, если о клятве услышат Ксан или Лея. Дени знал, что они предпочтут умереть, но не видеть эльфенка распятым под Полдоном, этим психопатом и извращенцем. Но Лея с Ксаном не понимали, что Дени попросту не сможет лишиться родных. Замкнутый круг. Часы пробили сначала полночь, потом час, половину второго… Напряжение не отпускало Дени, и Ксандр все крепче и крепче обнимал малыша. Принц так и не смог согреться, и Хранитель закутал его в еще одно одеяло. В изголовье кровати примостился господин Дудок и начал рассказывать о своих странствиях, изредка скрипя стулом и то и дело поправляя очки. Ему вторил красноволосый Суон, отвлекая принца, когда менял повязки или читал еще одно обезболивающее заклятие. Но ничто из этого не трогало Дени, перед глазами все еще стоял Полдон, с головы до ног запятнанный кровью, на полу лежала избитая Лея, а где-то в углу сидел Олли, раскачиваясь из стороны в сторону, и лепетал, как ребенок: – Мам, где мёй медвезёнок? Посему папа кричит? Я босёй, это не луза подо мной. Мам, мама, дедушка игает с тобой? И посему ты голая, вы игаете в лекая? «Я справлюсь, я справлюсь», – повторял Дени, как заведенный, пока напряжение не лишило сознания, и он не провалился в абсолютную темноту. «Я снова ослеп? Почему я ничего не вижу?» – Дени вытянул руку, но не увидел ничего, все та же тьма, а он парил в невесомости, не чувствуя собственного тела. Тогда мальчик взмахнул руками в бессознательном желании удержаться, но земли не было, и он начал падать, все ниже и ниже. С гулом и свистом, один, в абсолютной темноте. Но не успел он как следует испугаться, как сильные руки обняли и прижали к себе. Падение остановилось. «Дуэно, дуэно, мой, мой дуэно!» – Дени замер на миг, а потом закричал, заревел, громко, в голос, так, как может позволить себя плакать только ребенок. Руки дуэно дрожали. Тьма, дыхание, поцелуи. Дени подставлял лицо, губы, вырывая стон из груди любимого. Его обнимали, его прижимали к груди самые сильные, самые нежные руки на свете. В этих руках Дени был слабым, в этих руках Дени был сильным, он мог быть каким угодно, оставаясь при этом собой. Не нужно было притворяться, не нужно было изображать Правителя. – Мне страшно, я не знаю, что делать, – задыхался маленький принц, и Тьма приходила в отчаяние от его горя. – Как только проснешься... не медли… только кровь… это привязка, она не позволит… – голос дуэно, глубокий, чувственный, Дени тонул в его переливах, забывая обо всем на свете. «Зачем я здесь? Почему плакал? Все не важно, кроме дуэно…» – Дени, ты меня слушаешь? – Ммм? – Самое главное, чтобы Полдон не… «В один только голос можно влюбиться…» – И не забудь о том, что нужен будет только один… «У меня мурашки по всему телу…» – Очень важно не перепутать… «Продолжай, говори, только не останавливайся», – Дени щурился от удовольствия. – …потом побрей Ксана наголо, и все же отвесь Полдону хороший пинок под зад. – Да-да, побрить, пнуть… Ничего сложного… Что? Что ты сказал? Тьма улыбнулась: – Неисправимый. – Этого я не помню, – пробурчал Дени, прижимаясь к груди любимого, словно котенок. – Невозможный. – А вот с этим можно поспорить, – довольная мордашка тянулась к губам. – Упрямый, добрый, любимый… – голос мужчины охрип от желания. – Да, кажется, это все я, – расплылся в улыбке эльфенок. Дуэно заливисто расхохотался. «Что может быть лучше Его голоса? Только смех, – замирал от счастья ребенок, – Ох, нет, я ошибся, я просто забыл… Конечно же! Его поцелуи!» И Дени отдался нежным губам, моля всех богов, чтобы не просыпаться, ведь сны о любимом – это единственное, что у него было. – Ты помнишь, как сильно я люблю тебя? – шептал родной голос. Дени фыркнул от возмущения: – Благодаря кое-кому у меня весьма избирательная память. Мужчина тихо улыбнулся и потерся щекой о белоснежную макушку: – Так нужно, душа моя. – Я знаю. – И я сделаю все, чтобы ты был счастлив. – Тогда просто будь со мной. Разве это так сложно? Отчаяние любимого резануло по Предрассветному. «Нет, я не позволю ему страдать, все, что угодно, только не это!» Его любимый хотел что-то сказать, но эльфенок не дал ему сделать этого, потянувшись всем телом и прильнув к желанным губам. – Тогда просто согрей меня, – выдохнул Дени. И дуэно взмахнул рукой, разорвав пустоту и притянув тем самым звезды, самые яркие, самые чистые, до которых только можно было дотянуться. – Тепло, – прошептал Дени. – Люблю тебя, – отозвалась Тьма, целуя эльфенка и укрывая его в свою нежность. Звезды сияли.