Глава 17
Последние несколько дней прошли в относительном спокойствии. Мира с Касси, вместо того, чтобы ссориться и делить своего Владыку, решили объединиться и действовать как единое целое для борьбы с немалым количеством соперников и соперниц за внимание Предрассветного. Господин Айнон, после нескольких часов совещания с императрицей, все остальное время посвящал Дени. Темные, с легким болотным отливом волосы, мелькали то тут, то там, но самого Айнона эль Семон ту Эрро – представителя «Славящих Праматерь» – Дени не сразу удалось обнаружить. Что было на уме у старого эльфа, мальчик не знал, но то, что явно ничего хорошего для него, это он понимал как никто другой. И днем, и ночью Дени мог увидеть его, стоило лишь резко обернуться или неожиданно скрыться из виду. Тогда Айнон, издавая какой-то кудахтающий звук, начинал суетиться в поисках эльфенка. И ладно бы он только глазел на него своими болотными глазами, чем, в принципе, занимались абсолютно все, стоило лишь Дени где-нибудь появиться. Нет, этот мутный старикан не расставался со своей записной книжкой! Что там калякал этот извращенец, Дени не знал, но то, как иногда смотрел на него эльф долгим немигающим взглядом, заставляло каждый волосок на теле мальчика вставать дыбом в напрасной попытке спастись бегством. И это его обкусанное перо, которое само, без единого движения руки, могло мелькать в воздухе, что-то изображая на светлом пергаменте! Дени так и видел на нем свое кривое изображение и подпись: «Дени – недоэльфсапиенс иногдаразумный». Терпение Дени было на исходе. Не прибавляли ему спокойствия и Олли с Ксандром, которые по отношению друг к другу стали придерживаться тактики мелких гадостей и крупных подстав. Впрочем, при любом раскладе, Ксандр, умудренный опытом дворцовых интриг, рассматривал «вендетту по-эльфячьи» от Олливандра как забавные метания комара-суицидника. Где только не находил Дени своего брата – приклеенным к стулу в столовой, пришитым к кровати в спальне, спеленутым в туалете. Один раз Ксандр умудрился запихнуть старшего принца под колпак для торта. Так, вместо сладенького от Молли, все насладились зрелищем под названием «светлоэльфийский принц под яблоками в собственном негодовании». Но на любые вопросы мальчика, что Олли, что Ксандр, сверкая невинными глазищами, в два голоса утверждали, что вообще ни о каких партизанских вылазках и слышать не слышали. Единственным островком спокойствия оставалась для мальчика Лея. К сожалению, ненадолго. На следующий день после приезда господина ту Эрро, Ставрус послал за императрицей. И никто ни из Предрассветных, ни из Санто Диеро не сомневался – Комподжоу требовалась сила, которую он мог получить только одним путем. Дени не знал, как помочь своей новой матери. Когда в ночь перед отъездом Лея зашла пожелать сыну счастливой ночи, она уже знала, что в скором времени Ставрусу понадобиться кровь. Она лишь удивлялась, что за нею не послали сразу же, как только объявился нарушитель. – Что я могу сделать для тебя? – Дени не находил себе места из-за того, что Лея может вновь оказаться в руках этого безумца. Да у эльфенка до сих пор ноги подворачивались, стоило лишь вспомнить ту вылазку в императорский дворец. Лея грустно покачала головой. – Ты можешь сейчас только учиться и набираться сил и опыта. Иначе все будет бессмысленно. И Ксандр тебе в этом поможет. – А он может научить меня сражаться? – загорелся этой идеей Дени. – Да, конечно, я попрошу его об этом. Кстати, он только сегодня предложил мне потренировать Олливандра, – Лея усмехнулась, – Только ты присматривай за ними, хорошо? А то мало ли до чего может дойти их «учебная» тренировка. Дени сверкнул ямочками. Уж он-то больше Леи знает, чего только Олли не натерпелся за последние два дня от его Тени. – Но Дени, – тон императрицы резко изменился, – Я прошу тебя, будь осторожнее с Санто Диеро. Ксандр, тебя, конечно, не обидит, но… – Госпожа Лея права, мой Повелитель, я не позволю кому-либо навредить Вам, – Дени даже не заметил, как в комнате оказался его Хранитель. И для мальчика стало делом чести выяснить, как этот хитрющий эльф только попадает в его комнату, когда и двери, и окна были закрыты. Однако Лея не разделяла энтузиазма своего сына. – Я, кажется, говорила вам, господин Хранитель, что собираюсь поговорить со своим сыном наедине, – нахмурилась императрица. «А я, кажется, говорил тебе, чтобы ты не смела настраивать Дени против меня», – мысленный диалог не остался для Дени секретом. «Но почему Ксандр не скажет этого вслух?» «Потому что он пока не догадывается, что ты уже способен читать мысли, преодолевая самые сильные ментальные заслоны. И я умоляю, для твоего же блага, не позволяй никому узнать, что ты начинаешь обретать силу Владык, – Лея послала сыну свои мысли, осторожно отделяя их от слов к Хранителю, – Дени, быстрее, сделай вид, что тебе срочно нужно в уборную. И, мысленно поставив зеркало между собой и Ксандром, как ты это делал с Олли однажды, слушай. Слушай внимательно. Быстрее, быстрее!» Дени завозился на кровати, чем моментально привлек внимание Хранителя: – Что-то не так, мой Повелитель? – Ксандр изучающее посмотрел на Дени. – Нет-нет, мне просто нужно, ну, туда, срочно, – мальчик смущенно показал на дверцу с драконом. Эльф улыбнулся, отходя от постели так, чтобы мальчику было удобнее слезать. Дени, стараясь побыстрее узнать то, что хотела показать ему эльфийка, через пару мгновений оказался в ванной. Метнувшись к ближайшему умывальнику, он открыл воду и тут же вернулся к двери. А в это время Хранитель сверлил императрицу стальным взглядом: «Что ты сказала Дени только что?» Лея приподняла левую бровь: «Что-то я не припомню, чтобы где-нибудь в Законе было сказано, что правительница Предрассветных обязана отчитываться перед Санто Диеро». Ксандр навис над эльфийкой: «Перед Санто Диеро – нет, но перед Тенью Повелителя – обязаны отчитываться все! Ты слышишь меня, Лея, я не посмотрю, что ты внучка Даркуса. Мне нет дела ни до тебя, ни до Предрассветных, ни до кого-либо из собственной семьи. Мне важен только Дени. Он один». «Но нужно ли это самому Дени? Ты уже душишь его своей любовью, Ксандр». «Ты ошибаешься, именно потому, что я останусь с ним, Дени будет дышать, хочет он того или нет. Он будет жить, клянусь, даже если мне придется силой вдыхать в него воздух». «Дени не Даркус! И ты не посмеешь лишить его собственной жизни, у него есть собственный путь, по которому ему предначертано пройти». «Тот, который возвысит жалкие остатки Предрассветных?» – скептическая улыбка коснулась губ Ксандриэля. «Быть может, и этот. Но только Дени, он сам решит, что делать со своей собственной жизнью». «Он еще слишком маленький, чтобы принимать такие решения самостоятельно». «И на это у него есть я, его родная мать, но не ты, Хранитель прежнего Владыки». – Что ты хочешь этим сказать? – прошипел Ксандриэль. – Только лишь то, что у Дени должна быть собственная Тень. Нечестно лишать его части собственной сущности. Это жестоко! – Я – его единственный Хранитель, я – часть его сути. Императрице казалось, что перед ней оказался не знакомый эльф, а смертельно раненое дикое животное. Ей стало одновременно и страшно, и больно, но от того, убедит ли она Ксандра или нет, зависела судьба ее сына. «Ты – часть Даркуса, но не Дени. Запомни это. И если ты его действительно любишь, как говоришь, то отпусти. Не заставляй моего сына становиться тем, кем он не является. Он достоин большего, нежели быть подобием того, кого уже нет на земле. Даркус мертв, Ксандр, твоего хозяина больше нет, просто смирись, наконец, с этим. Но есть Дени, который еще может быть счастлив». – Лея, – казалось, на женщину смотрела сама Вечность, – Ты же знаешь, что Даркус… Нет! Дени не мог больше слышать это проклятое имя! Он со всей силы дернул за шнур, сливая воду, и с шумом распахнул дверь: – Я все! – Хм, я рад? Ксандр моргнул. Вид у него был такой потерянный, что Дени захотелось подойти и погладить его по лицу, как всегда делал в таких случаях Даркус… «Тьфу, распни меня кентавр! Я налагаю табу на это демоново или, вернее, драконово имя!» И мальчик, раздраженно затопав, направился к постели. Проходя мимо эльфа, он почувствовал, как длинные пальцы Хранителя нежно коснулись его волос. «Ксандр-Ксандр, ну что мне с тобой делать? Все душу ты мою вывернул». Эльфенок прикрыл глаза и отвернулся, делая вид, что поправляет постель. – Дени, – Лея подошла к кровати и стала помогать сыну разобрать несметные слои простыней и добрый десяток разнообразных подушек. Ее голос стал обычным, холодно-отстраненным, но для Дени он звучал ласковым переливом, – Скоро я уезжаю во дворец императора и хочу перед дорогой научить тебя блокировать свои мысли и ставить различные ментальные заслоны. Я пришлю к тебе утром Касси и Миру, чтобы они разбудили тебя пораньше. У нас так мало времени для обучения, но без этого ты будешь совершенно беззащитен, пока сила не проснется в тебе полностью, и ты не сможешь воспользоваться ею. А теперь засыпай. Добрых снов. Лея присела на краешек кровати и прикоснулась губами к белоснежному лбу своего сына. – А мы с твоим Хранителем посторожим твой сон. Правда, Ксандр? – Да, а то вдруг ты решишь поставить метку в каком-нибудь тролльем бараке. Лови тебя потом по всей степи вместе с человеческим лекарем, – мальчик простыней прикрыл горящие щеки. «И как таким образом я вообще смогу заснуть?» – было последней мыслью маленького принца, перед тем, как он провалился в сон.***
Малая гостиная в «Замке Дракона» плыла в полумраке. В комнате было двое. С первого взгляда можно было сказать, что они родственники – удивительно выразительные черты лица, притягательность, сила и одинаковые темно-фиолетовые волосы и глаза. Это были Предрассветные. Миримон Справедливый, статный правитель, чей цепкий и мудрый взгляд проникал в самую суть, и его дочь – Туилиндэ, что означает ласточка, легкая, женственная и свободная. Их отличала особая грация и стать, присущая далеко не каждому эльфу. – Дочь моя, я не могу принять это. Я не узнаю тебя, неужели ничего нельзя сделать? – Миримон тяжело опустился в кресло. – Отец, отец мой, – Туилиндэ опустилась перед ним нам колени, – Помоги мне, пожалуйста, повелитель. Рыдания душили ее, не давая сказать больше ни слова. Миримон, склонившись над дочерью, обнял ее и успокаивающе прошептал: – Все будет хорошо. Ты же сама так говорила, вы же с Рокусом любите друг друга, и ваша любовь все преодолеет. – Если бы мы знали, отец, если бы мы только знали, но Даркус не такой как все! – отчаяние в голосе молодой эльфийки причиняло боль не только правителю светлых эльфов. Никто из присутствующих даже не заметил маленького принца, по человеческим меркам лет трех-четырех, который наблюдал за ними, скрывшись за тяжелой портьерой. Его глаза сияли янтарным блеском, и раз заглянувши в них, можно было потерять собственную волю. Длинные шелковистые пряди его волос горели черным огнем, оттеняя белоснежную кожу. Его лицо было лишено детской пухлости, он не был похож на маленького карапуза, как все дети его возраста, которые приводят взрослых в умиление. Точеный профиль, высокие скулы, ломанные и выразительные очертания – он был миниатюрным божеством, которое вот-вот достигнет своего совершенства. Но если бы он был счастлив от этого! – Отец, ты же понимаешь, что мы не можем забрать его с собой. В нем нет Драконьей сути, он никогда не сможет обрести крылья и подняться в небо. Как ты себе представляешь, что он будет делать среди сотни своих сородичей, сильных, могучих, являясь единственным, кто никогда не сможет летать? Ты же знаешь, как горд и независим Даркус? И эта его проклятая неестественная красота. Это наказание нам, наказание за нашу любовь и веру, что она все преодолеет. – И почему же ваша любовь не может преодолеть то, что вы собираетесь бросить собственного сына в чужом для него мире? В мире, где не будет ни одного создания, похожего на него. Ты же знаешь, как умирали Истинные короли. За что ты так поступаешь с собственным сыном? – Ты думаешь, мне легко оставлять его здесь? Эльф отвернулся к окну, не сказав ни слова. – Да я словно сердце свое вынимаю. Мы с Рокусом до сих пор не можем в глаза друг другу смотреть. Но так будет лучше для самого Даркуса. И это главное. Здесь он, по крайней мере, будет не просто самым красивым эльфом, но и одним из самых сильных существ во всей Галее. А там? Отец, да любой сможет похитить его в мире Драконов, мы не сможем постоянно быть рядом. Всегда найдется кто-то, кто будет сильнее нас с Рокусом. И что тогда станет с Дарком? А держать его под замком? В четырех стенах? И как я объясню, что ему нельзя будет выходить из собственного ареала и общаться с посторонними, и это при том, что он будет единственным бескрылым из всего Гнезда? Нет, отец, мы его оставляем. Я умоляю тебя позаботиться о моем малыше. Здесь он станет Истинным Владыкой, и никто не сможет… – Нет! Даркус выскочил из своего укрытия и кинулся к матери. – Мама, скажи, что вы не бросите меня здесь. Я не хочу, пожалуйста, пожалуйста, я умоляю, мамочка! Миримон закрыл ладонями лицо, не в силах видеть, как страдают его родные. – Мамочка? – мальчик коснулся маленькой ладошкой лица эльфийки. Женщина вздрогнула. Эта рука не могла принадлежать ребенку. Она не была пухленькой, на ней не было крошечных ямочек. Вместо этого – длинные тонкие пальцы и грация в каждом движении. «Это неестественно, это наше проклятье!» Руки ребенка опустились, и он, ни слова более не сказав, проскочил в дверь и взбежал в комнату, куда перенесли недавно все его вещи. «Где же он, где этот нож?» Если проблема только в его внешности, то стоит лишь ее переделать. «Портить всегда легче, чем что-то создать». Даркус радостно вскрикнул, когда на самом дне походного сундучка нащупал свое сокровище – марийский черный кинжал, подаренный за смелость его отцом. Даркус подошел к зеркалу, что занимало половину стены, и еще раз взглянул на себя. «Этот кинжал наносит такие раны, которые невозможно вылечить ни одним средством. Поцарапаешься – останутся шрамы на всю жизнь, сделаешь глубокую рану – истечешь кровью, пока ни капли алой жидкости не останется в твоем теле», – говорил Рокус своему сыну. «Что ж, это действительно то, что надо», – мальчик занес кинжал на уровень лица. Главное, не перестараться и не сделать слишком глубоких порезов. Всего лишь немного потерпеть, и он сможет вернуться домой со своими мамой и папой. И он перестанет быть чудовищем. Станет некрасивым – да, но не проклятием для собственной матери. «Нет, сперва нужно опробовать ножик». И Даркус, собрав густые пряди высоко в хвост, резким движением обрезал их у самой макушки. Волосы шелковым покрывалом укрыли каменные плиты, оставив на голове мальчика лишь короткие торчащие пряди. Действует! Марийская сталь не позволила волосам отрасти ни на миллиметр. «Так, осталось лишь лицо и это чудовищное тело!» Даркус перехватил кинжал поудобнее и резанул себе по щеке. «Больно» – зашипел мальчик. Но, боясь передумать, стал вновь и вновь наносить на лицо раны. По гордому лбу, сквозь изогнутые черные брови, по векам, с нереально длинными ресницами. Кровь заливала глаза, но ребенок рукавом то и дело оттирал ее, чтобы она не мешала. Еще раз эти проклятые щеки, и губы, эти яркие, выразительно очерченные губы. Раз, два. «Осталось немного». Не только лицо – шея, от подбородка да острых ключиц, крест-накрест на самой груди, пятная розовые соски густой кровью. «Не вижу из-за этой глупой крови, где еще можно порезаться». Ладони Даркуса и так были все в глубоких царапинах от того, с какой силой он сжал лезвие. Мальчик посмотрел в зеркало. Перед ним было настоящее чудовище – всклокоченное, разрезанное на лоскутки, сплошь покрытое засыхающей кровью. Даркус впервые испугался. Состояние шока именно в этот момент стало проходить, и он почувствовал, как боль нахлынула на него, сбив его с ног и отключив на пару мгновений сознание. Очнувшись, принц почувствовал, что если он немедленно не спустится, то уже никогда не увидит своих родных. Из последних сил он поднялся и, держась по стеночке, спустился в гостиную. Эльфийка сидела на диванчике рядом с отцом и тихонько всхлипывала. Когда на пороге возник Даркус, в первое мгновение ни Миримон, ни Туилиндэ не узнали его. Повелитель вскочил, закрывая дочь от окровавленного и искалеченного создания. – Мама, – охрипший голос не был похож на нежные переливы ее сына, – не оставляйте меня одного. Я перестал быть красивым. Видишь, – мальчик коснулся своего лица, – видишь? – Отец, – простонала эльфийка, согнувшись от судороги и обхватив свой живот руками. Все, что последовало за этим, вспоминалось как сон. Кажется, к ним подлетел Рокус и стал наносить что-то прохладное на его раны, он говорил, что Даркус не может себе позволить быть таким слабым и должен доказать, что достоин называться его сыном. А потом он оказался в теплой постели, в изголовье которой покоилась самая нелепая и страшная драконья голова на свете. Его чем-то поил так похожий на маму мужчина, и Даркус клялся ему, что станет самым сильным эльфом на свете, клялся, что родители вернутся за ним, и что он обретет свое собственное Небо. – Я стану сильным, – повторял Даркус. – Станешь, станешь, – Миримон гладил внука по перевязанным ранам, – Но давай, ты начнешь становиться сильным с завтрашнего дня, а сегодня ты последний раз побудешь слабым и поплачешь на руках у своего старика? – Дедушка? – Рыдания подступили к самому горлу. Дени очнулся, почувствовав, как губы Хранителя стирают слезы с кончиков его ресниц. Это был первый сон, в котором Дени стал Даркусом.