Детки в клетке

Ами испуганно таращилась на дно стального ведра. Её рвало уже несколько дней, голова трещала, и ощущалась странная чувствительность, особенно к пище и в настроении. Авраам и Латида не показывались уже несколько недель, но девушку больше занимало собственное самочувствие. Не нужно быть высококлассным доктором, чтобы понять: она беременна. Но Мицуно не хотела в это верить, она искала оправдание своему недомоганию, учитывала даже возможное отравление, но факты говорили за себя: месячные задерживались на приличный срок, отвратительная тошнота и резкая реакция на пищу, которая когда-то не вызывала у неё нынешнего отвращения. Сперва Тайки недоумевал вместе с ней, но он умный парень и всё быстро понял. Он не то чтобы отдалился от неё, а просто стал вести себя более сдержанно и аккуратно; к своему облегчению девушка не видела в его глазах отвращения или ненависти, лишь недоумение, иногда на грани с паникой. Сейчас девушка в очередной раз согнулась над ведром, которое принесли охранники. — Ты в порядке? — раздался позади неё хриплый голос Тайки, и Мицуно выпрямилась: — Если можно так сказать, — горько ответила Ами, пряча взгляд. Ей было отчего-то стыдно, будто она какая-нибудь малолетка, нагулявшая ребёнка, а теперь с ней вынуждены возиться. Молодой человек ничего не сказал, только обнял её за плечи и провёл к кровати. Его объятия не были ни ободряющими, ни дарящими какую-нибудь надежду, но через них чувствовалось, что Тайки как будто разделяет с ней её беду. — Что же нам делать, Тайки? — тихо спросила она больше в пустоту, чем к нему лично. — Я не трёхлетняя и прекрасно знаю, откуда берутся дети. Но я представить не могла, что со мной может произойти… такое. Здесь, в этой тюрьме, среди убийц и похоти. Разве я об этом мечтала? Я хотела, чтобы мой ребёнок родился свободным, чтобы его окружали любящие люди, родители… А какой шанс у этого малыша? — всё это время Тайки молча обнимал её; он смотрел остекленевшим взглядом вперёд, будто ничего не слышал и не видел перед собой. — Нет, Тайки. Жизнь не сказка и не свобода. И всё не так, как мы хотим. Ты мечтал о своём доме, о семейном уюте? Нас никто не слышит, Тайки. Всем плевать на наши мечты. Всем плевать, что этот ребёнок, который только-только появился под моим сердцем, уже в первые минуты жизни увидит не белизну больничного халата врача, а облупившиеся грязные стены камеры. Всем плевать, что они убили не только нас, но ещё и не родившегося малыша. Нет, сказки не существует, Тайки. Существует только реальность, которая раз за разом показывает нам наше место в этой жизни. А оно тут, Тайки. Тут, где нет тепла и света, где нет друзей и врагов. Где мы один на один со своим горем. Я хотела перемен в жизни — судьба предоставила их мне. А теперь, Тайки, я не знаю, что мне делать, где просить справедливости. Неужели никто не пожалеет моего малыша? По щекам девушки скользили солёные дорожки. Мицуно судорожно схватилась за край свитерка в районе живота, где, наверное, дышал её маленький ребёнок. Тайки молчал. Он и сам не знал, что ему сделать. Он обещал защитить Ами, но вот сможет ли он защитить их ребёнка? Кажется, что он повзрослел на несколько десятков лет за последние два месяца. Детство не кончилось со днём восемнадцатилетия, с первой ночью в объятиях девушки, с первой крупной покупкой на собственные деньги. Детство кончилось здесь, с криком боли за стеной, с умирающей где-то в глубине души грёзой, с маленькой жизнью, которая теплится внутри сидящей рядом с ним Ами. И её взгляд. Её полный тоски и безнадёжности взгляд не бывает у маленьких детей. Они повзрослели. — Ты потеряла надежду, Ами, — через силу проговорил Тайки, ему каждый слог давался с трудом. — Побереги нашего малыша. Девушка подняла на него свои синие глаза, которые светились изумлением. Её щёки покрылись румянцем: — Но, Тайки… Ты же не знаешь, твой ли это ребёнок… — Ами сейчас мало волновало это, главное, что это её ребёнок. — А я не хочу, чтобы ты потом жалел… Мицуно замолчала, встретившись с его хмурым недоумённым взглядом. — Что ты вообще говоришь? — спросил Коу, в его голосе не было раздражения, лишь искреннее удивление. — Это же наш ребёнок. О чём я могу жалеть? Только ты и он ещё держат меня на этой земле. Ами была поражена, она просто не могла вымолвить ни слова. — Сейчас не время для высоких клятв в верности и любви, но мы нужны этому малышу. Только мы способны подарить ему настоящую жизнь. Я много думал, как нам выбраться из этой тюрьмы. И у меня появился план. Но он может сработать, если только ты не потеряешь надежду, слышишь? Девушка судорожно кивнула. — Мы выберемся, Ами. Молодой человек сжал её холодную ладошку. Девушке было трудно осознавать всё им сказанное, но маленький лучик веры всё-таки вспыхнул в её душе. — Спасибо тебе, маленький, — Тайки положил свою большую ладонь на живот Мицуно. — Ты будешь счастлив, мы обещаем. *** Сейя сидел на морском берегу и смотрел в даль спокойного моря. «Море, почему ты зовёшь меня? Почему в тот день ты прибило меня к этим камням? Какую тайну в себе хранишь?» Молодой человек уже ни один час смотрел на спокойные глади воды, но не чувствовал ни усталости, ни грусти. Хотелось только разобраться в себе, понять, откуда он и что с ним будет. Вдруг юноша почувствовал тёплые пальчики на своём плече: — Ник? — раздался рядом с ним звонкий девичий голос, и парень ощутил, как щекотят его шею мягкие пряди волос нагнувшейся над ним Вероники. Вместе с солоноватым ветром Сейя уловил цветочно-цитрусовый аромат её духов. — Мм? — неопределённо отозвался Коу, не отрывая глаз от моря. Молодая женщина села рядом с ним и тоже посмотрела вдаль. — О чём ты думаешь? — вдруг спросила она. Сейе не хотелось разговаривать, но и не ответить он почему-то тоже не мог: — Не знаю. Обо всём и ни о чём, понимаешь? Только вот ответы всё равно не появляются. — Всё будет… — мягко начала она, но парень перебил: — Я знаю, — его голос звучал излишне резко. — Не говори, о чём не имеешь понятия. Ты никогда не теряла память. Сейя не хотел грубить, но и другого тона не находил. — Не теряла, — согласилась Вероника, ничуть не обидевшись. — Но и я теряла родных, я знаю, как это больно. Коу несколько удивлённо посмотрел на женщину. Он не знал всей её семьи, но Греттель, Юноши… Разве их мало? — Не изумляйся, — усмехнулась Вероника, заметив выражение лица парня. — Мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне и моей сестре не было и пятнадцать лет. Лизхен на то время исполнилось четырнадцать, мне — двенадцать, и мы остались совершенно одни. У нас была только бабушка, которая жила в Германии и с нами не общалась, но после смерти мамы с папой взяла над нами опекунство. Уж как ей это удалось, мне неизвестно, но факт есть факт: мы переехали к ней. Мать моего отца оказалась женщиной довольно строгой и консервативной, поэтому меня недолюбливала: я была та ещё сорвиголова. Зато Лизхен была паинькой, за что её безмерно баловали. Я не расстраивалась — фрау Тюрих (я так и не научилась называть бабушку бабушкой) всё-таки делала всё, чтобы мы с сестрой ни в чём не нуждались. Мы обе жили в загородном особняке, получили отличное домашнее образование. Когда Лизхен исполнилось восемнадцать, её отправили учиться в один из самых престижных университетов Берлина, но учёба не устроилась. Умница Лизхен, гордость бабушки, повстречала там приезжего студента Юноши Курами, влюбилась в него без памяти и тайно расписалась с ним. Одним вечером Лиз приехала к нам с бабушкой в особняк и прямо-таки представила старушку перед фактом: она бросает университет и улетает с мужем в Японию. Бабушка умоляла её одуматься, но всегда благоразумная сестрица в тот же вечер улетает. С фрау Тюрих случился удар, и она до конца дней слегла в постель. Она отрезала всё связи с Лизхен, как когда-то с моим отцом, и мне запретила как бы то ни было общаться с ней. Я согласилась, но в тайне переписывалась с Лиз, переводила им деньги и, в общем-то, не держала на них с Юноши зла. В одном из писем я узнала, что сестра родила дочь Греттель, которую назвала так в честь бабушки и попросила рассказать фрау Тюрих о правнучке. Бабушка, которая было уже очень больна, не пожелала ничего знать. Она до сих пор не могла смириться, что её любовь и надежда так обманула её. Меня она по-прежнему недолюбливала, будто ждала такого же подвоха. Когда мне исполнилось восемнадцать, я тоже отправилась в университет, училась на отлично, была одной из лучших, мне и в голову не приходило добить старушку каким-нибудь выкрутасом. Но одним днём я получила известие, что моя бабушка скончалась. Я тут же кинулась домой, всё-таки я была благодарна ей за то, что когда-то она не бросила меня с Лизхен и подняла на ноги. Уже дома я узнала, что по завещанию фрау Тюрих почти всё её состояние и особняк переписаны на меня, приличная сумма и квартира в Берлине — Грете, лишь Лизхен с Юноши не было там. Может, так и не простила? В общем, я осталась совершенно одна. Снова. Я вернулась в университет, продолжила учёбу, однако судьба решила отобрать у меня всё: пришло письмо от Юноши. Он никогда раньше не писал мне, да и вообще не имел со мной дел. В той весточке он сообщил, что Лиз тяжело заболела и сгорела от лихорадки буквально за неделю. В каждой строчке чувствовалась боль и отчаяние парня, который остался совсем один с трёхгодовалым ребёнком на руках. Я бросила университет, мысли о блестящей карьере юриста, которую мне прочили все преподаватели, и кинулась в неизвестную Японию к чужому мужу сестры и незнакомой племяннице. То, что я увидела, привело меня в удручение: Лизхен и её семья жили очень бедно, хотя она ни разу не жаловалась. Тут-то и пригодились деньги бабушки: я купила этот домик и осталась жить здесь. С тех пор я не была в Германии ни разу. Сейя не очень понимал, зачем Вероника рассказала ему всё это, но уловил кое-то важное. — Значит, ты не жена Юноши? — ляпнул он. — Нет, — удивилась Вероника. — Ты, наверное, так подумал, потому что Грет зовёт меня мамой? — Да, — согласился Коу. — А ты его любишь? Бесцеремонно. — Кого? — опешила девушка. — Юноши. Вероника расхохоталась, позабыв всю печаль: — Исключительно как брата. Сейя улыбнулся. Почему? Он и сам не знал. Но так хотелось ей улыбнуться!.. — Не вешай носа, — уже серьёзно сказала она. — И никогда не сдавайся. Побеждает тот, кто действует и верит. И ты верь. Парню стало удивительно легко, как никогда.