Детки в клетке

Тайки бесцельно пялился в потолок камеры. «Вот бы сейчас сигарету… Или виски…» — с тоской думал он, время от времени поглядывая на примостившуюся сбоку девушку. Видимо, стояла глубокая ночь, но это и не важно: пленники давно потеряли какой-либо режим. Ами спала глубоким, спокойным сном, и Тайки завидовал ей: его мозг никак не хотел отключаться. До безумия хотелось уснуть или хотя бы успокоиться, но упрямое сознание отказывалось подчиняться усталому организму. Мысли молодого человека были далеки от серых стен, хотя время от времени Тайки просто не мог не думать об их с Ами положении. Просто… Просто всё это странно. Кажется, ещё вчера он мотался по концертам, развлекался с какими-то девицами и мечтал об идеальной девушке. Сегодня он в тюрьме с жадными до власти садистами и беременной Ами. Тайки-певец и Тайки-бабник не имеют ничего общего с этим, другим Коу, желания и потребности которого свелись до минимума. Лишь бы был кусок хлеба, лишь бы не причиняли боли, лишь бы с Ами и ребёнком всё было в порядке… И всё-таки сейчас его жизнь имеет больше значимости, чем тогда. Сейчас он нужен, по-настоящему нужен. А значит, вот он, смысл, который он так долго искал. Быть нужным. Коу снова посмотрел на спящую Ами. Когда-то он задавался вопросом: смогут ли их чувства пережить испытания реальной жизнью? И только сейчас он начал понимать, что реальная жизнь — это то, где он находится сейчас, в этой камере, среди жестокости; реальная жизнь — ответственность друг за друга и маленького малыша. Смогут ли они пережить эту ответственность? Конечно, смогут! Они уже сейчас это делают! Они нужны друг другу. Осталось только постараться пробиться из этой тюрьмы, как бы это ни было опасно. *** Стояла гробовая тишина. Никто не хотел ни говорить, ни делать что-либо. Все молчали. Вдруг дверь в комнату распахнулась, и на пороге возникла Рей с бутылкой вина в руках. Гости отрешённо посмотрели в её сторону. Юичиро отделился от них и помог невесте разлить бордовую жидкость по высоким бокалам. Воины, Мамору и Ятен сидели вокруг круглого столика в уже знакомой комнате храма, но выглядели так, будто впервые попали в это место; в глазах друзей горели горечь и грусть. — Это неправильно, — прохрипел Мамору, пододвигая к себе бокал. — Нельзя хоронить живых людей. Молодой человек покосился на Ятена, ожидая, что тот вскочит с места, резко поставит бокал на стол, топнет ногой в знак протеста, закричит, что его братья живы!.. Но он молчал, уставившись куда-то в стену, хотя ещё недавно больше всех верил, что Коу и Ами ещё вернутся. Ятен поник. Даже его поза, неестественная и какая-то «ломкая», показывала зажатость. Минако, сидящая рядом с ним, судорожно сжимала ладонь парня, будто через это рукопожатие она могла передать чуточку своей теплоты и энергии. — За братьев Коу и Ами, — подняла дрожащую руку с вином Мако. — Мы их никогда не забудем. — За друзей! *** Ами стояла в душевой кабинке. Да, раз в неделю им с Тайки предоставлялась и такая роскошь, но сейчас девушка не ощущала приятных объятий тёплой воды. Она просто стояла, ничего не замечая вокруг, свесив руки по швам и опустив голову. — Эй, пошевеливайся! — раздался грубый крик охранника, который сторожил её за дверью, но Мицуно не слышала и этого. Ей хотелось утопиться в душевой, покончить со всем этим замкнутым кругом, и если бы не Тайки, то она даже бы попыталась что-нибудь вытворить. Она беременна. Бе-ре-мен-на. Какая, к чёрту, радость материнства?! Какая гордость?! Ей просто страшно, и всё. Просто страшно за судьбу этого малыша, за свою судьбу, даже рожать страшно. Ведь это больно, да? А боль — это кошмар, это её слабое место. Что она будет делать с этим ребёнком? Она сама-то всего недавно перестала официально таковой числиться. А как же мечта стать врачом? И о ней придётся забыть. О многом придется забыть. Девушка судорожно вздохнула и прижала руку к пока ещё плоскому животу. К своему облегчению, она не чувствовала к малышу ненависти и даже не задумывалась от него избавиться. Это было бы просто дико! Но как же свыкнуться с мыслью, что ты теперь не одна? Теперь ты — взрослая женщина, ожидающая ребёнка. — Время вышло! — раздался громогласный возглас охранника, и Ами, очнувшись, поспешила накинуть халатик на голое тело. *** Вероника мягко улыбнулась, показывая Сейе фотографию своей сестры. Лизхен можно было назвать настоящей красавицей: тонкие аристократические черты лица, большие серые глаза, светлая, бархатистая кожа, тяжёлые, густые, тёмно-рыжие локоны. Она была похожа на какую-нибудь прекрасную даму с полотна умелого художника. Однако парня больше занимали желтоватые веснушки на носу Вероники и её чуть выгоревшие на солнце пушистые волосы, небрежно и естественно спускающиеся на плечи. — Да, она была красавицей, — вздохнула девушка и с нежностью провела пальчиком по сфотографированному лицу сестры; она явно не замечала внимательного взгляда Сейи. — Ты тоже, — ляпнул парень и тут же смущённо отвёл глаза. Молодая женщина наконец оторвала взгляд от фото и с жалостью посмотрела на Сейю. — Послушай, Ник, — тихо произнесла она, сжав плечо Коу. — Я вижу, что ты ко мне не равнодушен, и мне это нравится. Правда, мне очень приятно, что такой хороший человек, как ты, обратил на меня внимание. Но… знаешь… Я не могу. Я не буду врать, ты мне тоже симпатичен, но… — Ты всё-таки любишь Юноши, — горьковато перебил он её, всё ещё избегая взгляда карих глаз. — Нет, что ты! — яростно выкрикнула она и тут же смутилась, отдёрнув руку от его плеча. — Но я не могу его бросить. Его и Грет. Они для меня — всё на этой Земле. Её глаза повлажнели и молили о понимании, но Сейя всё ещё чувствовал разочарование и не мог посмотреть ей в лицо. — Всё правильно, Вероника, всё правильно, — с деланным спокойствием сказал он. — Зачем тебе человек без всего, даже без прошлого? Я и имени своего не знаю, а всё туда же!.. Вероника хотела что-то возразить, но Сейя не дал ей этого: — К тому же, ты меня мало знаешь, так? — продолжал рассуждать он звенящим голосом. — Разве можно так рисковать? Да, я, наверное, пострадал сильнее, чем предполагали врачи. Я ещё и свихнулся! — Ник, послушай! — взмолилась женщина. — Я не Ник, — жестко произнёс он. — И я должен уйти. Я здесь чужой. Он повернулся и хотел выйти на улицу, но тут в дверях появился полицейский. — Это дом мистера Курами? — спросил он, и Вероника испуганно кивнула, украдкой смахивая слёзы. — Я по поводу мистера Коу, — полицейский предъявил документ и повернулся к остолбеневшему Сейе. — Мистер Коу, мы нашли вашу семью. Сейя не знал, что сказать. — Пройдёмте в участок. *** Дальше для Сейи началась настоящая канитель: бумаги, расписки, осмотры и… встреча с братом. Когда Ятен Коу ворвался в полицейский участок в совершенно невменяемом виде, Сейя ничего не почувствовал. Эти полубезумные зелёные глаза, резкие движения, быстрые объятия не пробуждали в нём ничего, кроме недоумения и какой-то жалости. — Ты жив, — только и твердил брат, не сводя с него глаз. Сейя так ждал этой встречи, мечтал, что, увидев родного человека, вернёт себе память, обретёт семью. Но… ничего. Семьёй для него стали Юноши, Грет и… Вероника. А не этот чужой человек. Коу мучился, слушал взволнованный, срывающийся голос Ятена и тихо ненавидел себя за холодность. Это — его брат — брат! — человек, которому он так нужен, который любит его. — Я чуть не сошёл с ума, пока тебя не было, — сжимая руку Сейи, произнёс Ятен. — Для тебя всё сейчас в новинку, но ты всё вспомнишь, мы всё вспомним. Коу впервые искренне улыбнулся, глядя на этого несчастного, отчаявшегося парня. А потом на пороге появилась светловолосая девушка с оданго и тут же кинулась Сейе на шею: — Ты жив! — визжала она. — Господи, небо меня услышало! Она отстранилась, и парень заметил дорожки слёз на её радостном лице. — Усаги, — оборвал её причитания Ятен. — Что? — не поняла она, не отрывая от Сейи счастливого взора. — Он нас не помнит. Улыбка медленно сползла с лица беременной женщины.