Сказки дедушки Мадары

Эта стопка ненужного барахла, как называл ее Саске, оказалась последней. Куча старых и новых нот, толстые и тонкие сборники классиков, тетради, исписанные вдоль и поперек, - все теперь было бесполезной, никчемной грудой бумаги. Саске, сидя на полу, устало брал каждую из книг, небрежно и холодно листал их. Между листами иногда оказывались любопытные бумажки, чеки, заметки, закладки, Учихе не хотелось упускать ничего из виду. Мало ли, что хранит в своих владениях куча нот. Саске не было жалко выбрасывать их. Более того, ему казалось, что это приносит ему ни с чем несравнимое темное, едкое удовольствие. С предыдущими стопками сборников он разобрался безжалостно, с этой будет так же. Пианино он тоже продаст потом, вещь дорогая, все-таки электроника. Кому теперь все это нужно? Явно не бесполезному старшему брату, который и ходить теперь может только вдоль стеночки, нащупывая ее пальцами. А для Саске все это тем более ценности не представляло, только лишь злило и неимоверно бесило. Ему так и хотелось сжечь и раскидать ногами эту дрянь. В одном из сборников Саске нашел старый карандаш. Он был маленьким, изгрызанным огрызком, однако Учиха почему-то долго его разглядывал, пока не перевел взгляд на страницу, в изгибе которой тот лежал черт знает сколько времени. Ноты рябили и плясали в глазах, Саске едва ли мог пальцами посчитать и определить по нотному стану их название. Про басовый ключ можно было и не думать. Пианино и все, что с этим связано, было исключительно стихией Итачи. Его пальцы на клавишах умели творить чудеса, умели завораживать и переворачивать все естество Саске, выворачивать его – абсолютно не ценителя классики - наизнанку. Однако больше этого не будет. Что-то сдавило горло Саске, он со злостью закрыл и отшвырнул в сторону очередной сборник. Была одна мелодия, красивая, брат ее очень любил и довольно часто играл. Хотя сейчас Саске догадывался, что Итачи оказывал ей предпочтение не из-за своего вкуса, просто это была единственная вещь, которую его младший брат обожал до дрожи. Саске, вспомнив ее название, начал жадно пролистывать оглавления книг. Спустя пару минут нашел, раскрыл и уставился на набор нот и прочих символов, ни о чем не говорящих Учихе. Франц Лист. Ноктюрн номер три. Итачи был точно волшебником, если умел из этих безжизненных черных закорючек воспроизвести нечто божественное, по-иному Саске не мог сказать. Теперь эта мелодия никогда не выпорхнет в комнату из-под пальцев брата. В чьем-то другом исполнении или в записи Саске не желал ее признавать. Они все делали ее уродливой, только Итачи умел вдохнуть в ноктюрн жизнь. Учиха взял в руки огрызок карандаша, нахмурившись, стал про себя высчитывать ноты, подписывая сверху их название. Спустя час ада Саске подключил наушники к пианино, поставил ноты, облизнул губы, серьезно и сосредоточенно разглядывая клавиши. Напрягая все свои скудные теоретические знания об игре на инструменте, Учиха нерешительно опустил холодные пальцы на белый ряд перед собой. Знакомые звуки тошнотворно прорезали слух, Саске отдернул руки. Какой кошмар. Какая фальшь. Хорошо, что к инструменту были подсоединены наушники и Итачи не проснется от этой ужасной какофонии. Учиха, закусив губу, попробовал еще раз, и еще раз, и снова. Пальцы медленно, словно замершие двигались по клавишам, болезненно не дотягиваясь до аккордов, замирая, когда не знали, где на октаве найти нужную ноту. Игра была ужасной, кошмарной, Саске все равно не сдавался, насилуя свои слух и пальцы. Темнело, ноты было плохо видно, в горле пересохло. Саске помнил, что когда Итачи играл ноктюрн, ему хотелось сесть рядом с ним на пол, обнять его колени, уткнуться в них лицом и сидеть так вечность. Ми бемоль, аккорд. Опять не дотянулся. А еще Саске помнил, что после игры Итачи он желал схватить его тонкие пальцы и расцеловать их за чудо, которое они дарили. Ми бемоль, в аккорде режущая слух фальшь. Да что не так? И, кажется, когда Итачи прикрывал глаза, играя, Саске уходил под звуки ноктюрна в нирвану, обращаясь в комок сплошного восхищения и безграничного обожания. Ми бемоль, аккорд удался, и пальцы вдруг запутались, касаясь совсем не тех клавиш. Старший брат уже месяц не видит, теперь ничто в мире больше не способно вырвать душу у Саске. Итачи бесполезен, его профессии для него не существует, все кончено. Для них обоих с братом все кончено, сделал мысленно поправку младший Учиха. Он снял наушники, болезненно поморщился в сумерках, встал. Нужно выпить воды и продолжить. Саске пил на кухне крупными глотками, осушая не первый стакан. Ему хотелось еще и еще воды, горло горело. Поставив посуду на стол, он вытер рукой влажные губы и прислушался: ему послышался шорох в комнате. Решив, что это Итачи проснулся после лекарства и ему явно нужна помощь, Саске напоследок быстро плеснул еще воды, подгоняя себя. Из глубины квартиры раздались звуки пианино. Они медленно сливались воедино, получая оболочку и превращаясь в до боли знакомую мелодию. Саске, не веря своим ушам, на ватных ногах кое-как доплелся до комнаты, безмолвной ошарашенной тенью встав в проеме двери. Игру Итачи, в принципе, не отличную от исполнения других пианистов, для Саске невозможно было спутать с чем-то еще. Брат как в прежние времена сидел на стуле, его глаза были плотно закрыты. Не делая ни единой фальши, он играл ноктюрн номер три, словно видел перед собой клавиши и ноты. Младший Учиха не помнил, как оказался рядом с Итачи. Он стоял молча и слушал, безотрывно смотря на пальцы брата, порхающие по октавам. Комок в горле не возможно было сглотнуть. Саске гладил плечи брата, закусывая губу, чтобы не разрыдаться. Он никогда не помнил за собой такого бурного желания сделать это. Ему хотелось вцепиться в одежду брата и замереть так на века. Но все, что он сделал, это прижался лбом к затылку Итачи, по-прежнему сжимая его узкие плечи. - Я удивился, когда понял, что ты пытаешься его воспроизвести. Ты ведь не знаешь ничего, - сказал брат, когда закончил играть. - Откуда ты узнал? – выдавил Саске, выходя из оцепенения и садясь рядом. - Мой слух стал острее, звук в наушниках ты тоже делаешь слишком громким. Я давно не сплю. Стоял и слушал. Под конец ты делал успехи. Саске усмехнулся, кладя голову на плечо брату. - Я сначала удивился, как ты можешь играть, не видя, а потом понял: ты все знаешь наизусть. Ты всегда играл это с закрытыми глазами. Я думал, что никогда не услышу тебя. Итачи поднял руку, нашел ей голову брата и погладил его по волосам. - Я научу тебя играть его. Саске кивнул головой, пододвигаясь ближе к старшему Учихе. - Сыграй еще раз. Итачи играл еще и еще. Саске, закрывая глаза и растворяясь в мелодии и тепле брата, радовался, что ни для кого из них ничего не кончено.