Когда боги будут забыты

— Больше всего удовольствия получил твой брат. За стеклянными стенами лифта, движущегося наверх — панорама Авроры, столицы Конфедерации. Все оттенки зеленого под яркими солнечными лучами и мозаика из бело-серебристых, аккуратных зданий, возведенных по всем правилам аркологии. — Еще бы! — Айвем прилипла к стеклу, разглядывая сеть каналов, проложенных по городу. — Никтофобия был великолепен. А самое главное — эти двое остались в живых! — Да уж, повод для гордости, — в тоне журналиста проскользнула ирония. Разговаривая, он перебирал вкладки на экране. — Твой биолог-терраформер со стажем собирается водить туда экскурсии. Надеюсь, Молот не захочет отомстить за хоррор-туристов, которые заполонят ему шахту. — Он будет счастлив, — девушка обернулась. — Ты уже взломал пропускную систему? — Я купил билеты, — с прохладцей в голосе уточнил Эон. — У меня, в отличие от некоторых, осталось немного совести. Айвем неопределенно фыркнула и принялась рассматривать птиц, перепархивающих по покрытым лианами стенам. Именно Молоту принадлежала гениальная своей простотой идея сходить в музей. Пока Эон корпел над камерами наблюдения, старательно скрываясь от шахтеров, мародер самозабвенно, от всей фобной души пугал немолодую парочку, которая сунулась на СК-1408 по совету Айвем. Спустя трое суток покрывшиеся сединой биологи выкарабкались навстречу поисковой команде, а по ухмылке Молота можно было пересчитать все его зубы. Уставшего, зевающего журналиста, который отправлял Ноне материал, он крепко ударил по плечу и задал всего один вопрос: «а вы по музеям искать пробовали?» Всю неделю, во время которой Эон отсыпался и продавал скомпилированные репортажи, Айвем занималась посещением музеев, причем подошла к этому делу с дотошной тщательностью. Начала она прямо с той планеты, на которой ее застало сообщение с этой идеей — пошла в зал славы космических инженеров. Семь дней она летала с планеты на планету, рыская по самым унылым хранилищам почтенной старины, которую вроде и выбросить как жаль, но и приспособить некуда. К тому времени, когда Эон выспался, она успела разочароваться в своем начинании. «фрукты, гены, квантовые состояния — да какие я только экспонаты не видела! говорю тебе, это бесполезная затея» «Кого ты рассчитывала найти в музее фруктов? Деметру?» — скептически интересовался журналист. — «Ты совершенно не умеешь анализировать информацию» «вот спасибо ((» «У меня есть одно очень перспективное место на примете. Подожди немного, и я отправлюсь с тобой» Он старался заработать как можно больше, так как нуждался в собственном корабле — Эон уже сбился со счету, котором, даже если исключить из списка те, которые были арендованы. Он не мог вечно использовать пассажирские линии и проситься на «Ирис» — частично из-за того, что он завершил все приготовления к обмену Айвем на информацию. Серая Картель — с одной стороны, он сам — с другой. Между ними цепочка людей: дублирующие звенья и ключевые фигуры. Чья-то функция — передача информации, чья-то — передача человека. Он же, получив данные, пропадет из поля зрения Картели, едва появившись. Чем ближе подступало время передачи, тем большие сомнения его одолевали. Он проверял и перепроверял этапы плана, охваченный смутным беспокойством. Все время казалось, будто он что-то упускает. И это «что-то» маячило буквально перед глазами, но настолько близко, что не получалось разглядеть. Он решил было, что это прошлое Айвем. Кто-то, — например, ее братья, — мог заинтересоваться, куда же она пропала. Не друзья — их отсутствие Эон легко мог констатировать по количеству людей, с которыми Айвем часто общалась. Если от Молота Шэнь мог отделаться с легкостью, то о втором брате он ничего не знал. Еще он абсолютно ничего не знал о родных девушки. Из двух этих «ничего» следовало выцарапать достаточно информации, которая поможет замести следы и отвлечь чужое внимание. У него было немного зацепок. Одна, самая заметная — участие в прошлом в гонках. Биолог, у которого Молот придирчиво выспрашивал, откуда же поступила рекомендация именно к Никтофобии, обронил, что ему посоветовала какая-то гонщица из рукава Лебедя — так Айвем ненароком раскрыла свою бывшую профессию. Эон знал, что гонщиц и гонщиков там было хоть отбавляй, но теперь круг поиска немного сузился. Некоторые временные рамки также помогали поиску. Была еще слабая надежда на то, что ее прошлое и прошлое брата-экономиста связано — им ведь сконструирован «Ирис». Возможно, тоже гонщик? Или конструктор? Эон потратил добрые сутки на создание поисковой программы и запустил ее перед отлетом на Аврору. Во время полета на лайнере он получил от Ши по защищенному каналу каталог кораблей класса «Ютин»*. Соседка — девочка лет девяти, — с упоением таращилась на экран всю дорогу, и Эон великодушно разрешил ей поиграться с трехмерной моделькой «Лао Цзы» — самого популярного у сил порядка клипера*, развивавшего сверхсветовую скорость за доли секунды. Сам же приглядывался к «Чжуан Цзы» — ютину, оличавшемуся малыми размерами и юркостью. Проходя контроль радужки, он все еще прикидывал, как бы увеличить объем памяти — совершенно смехотворный, по его меркам, для такого корабля, — пока Айвем буквально прыгала от нетерпения у здания космопорта. И вот они направляются в Музей Памяти. Одно из немногих мест в галактике, где хранятся останки планеты под названием Земля — мраморные статуи, картины, книги, голографические имитации повседневной жизни. В таком месте просто обязана скрываться какая-нибудь одержимая ностальгией сущность. Лифт вознес их сразу на верхний этаж здания, миновав жилые блоки. За раскрывшимися дверями оказалась монументальных масштабов площадь со сквером и фонтанами, занимавшая практически всю крышу. У фонтанов располагались удобные скамьи со столиками, за которыми сидели, работая в своих планшетах, люди, в основном пожилые и среднего возраста. Доносились восторженные детские вопли — несколько детей гонялось за роботом-уборщиком по дорожкам. Эон умиротворенно обозрел это мирное зрелище и вдруг замер, вытянув шею. — Подожди тут. Он быстрым шагом пошел к скамье, на которой сидела моложавая дама лет пятидесяти. Айвем, заинтересовавшись, прошла немного дальше, чтобы видеть их издалека. Эон, сияя улыбкой, говорил о чем-то даме, а та радостно кивала и иногда вставляла в монолог отдельные реплики. Спустя пару минут она встала и церемонно поклонилась, — точности ее поклона позавидовал бы и транспортир. Эон совершил ответный поклон — чуть более глубокий, — и, найдя спутницу взглядом, подошел к ней. — Я недавно брал у нее интервью о жизни закрытых планет-республик — твоих собратьев там нет. За такую ценную информацию принято благодарить лично. Хотел назначить встречу через неделю, но теперь не придется тратиться на поездку, — пояснил он. Заметил странное выражение лица девушки. — Что? У меня что-то с лицом? — Ты смотрел на нее так, словно она — фонтан. Или дерево. — Я вижу ее второй и, скорее всего, последний раз в жизни. Не вижу причин смотреть иначе. К тому же, я улыбался. — Вот! — содрогнулась Айвем. — И это было страшнее всего. Спасибо, что мне так не улыбаешься. Журналист непонимающе уставился на девушку, ожидая каких-нибудь пояснений. Та помотала головой. — Ладно, неважно. Где этот твой музей? — В центре сквера. Идем. Они двинулись дальше. Дорожка шла волнистыми изгибами, но в целом сохраняла направление. Эон попытался было обдумать странные слова Айвем, но шелест деревьев и плеск воды совершенно не настраивали на размышления, внушая душевный покой. Эону нравилась Аврора. Возведенная в абсолют мечта земных колонистов конца двадцать четвертого века — терраформированная с нуля планета, на которой люди мирно соседствовали с тщательно обустроенными экосистемами. Продуманная архитектура, жесткий контроль выбросов в биосферу и отлаженная экономика — все самое лучшее для элиты общества, обеспечивающей функционирование Конфедерации. Внешняя безмятежность и кипящий интригами социум — именно то, что требовалось хорошему журналисту. Стены цвета морской волны, полукружьями вздымавшиеся над сквером — музей имени Земли. Не самое популярное место на Авроре. Зачем вспоминать о какой-то планетке, исчезнувшей с лица галактики тысячи лет назад? Да, милая, неплохие статуи. М-м, какие интересные мысли у этого философа земной эпохи, ты, мой квантик, порой так же говоришь. Давай лучше сходим на «Семь дней в вакууме». Эон тоже старался обходить музей стороной, но по другой причине. Ему была глубоко противна ложь, которой прикрыли гибель человеческой родины. Бунтующие колонии, разумеется… Айвем остановилась прямо перед входом и задрала голову. — Держите меня семеро, — слабо произнесла она, машинально поглаживая алую жилетку, усыпанную десятками часов. Там висел гигантский циферблат, в котором она могла с легкостью встать в полный рост, вытянуть руки, но так и не коснуться верхней дуги. Погнутые стрелки и испещренный дырами лист металла, с которого кое-где осыпались римские цифры. Земная реликвия — одна из самых крупных, чудом уцелевшая. Вокруг расползалось увядшими цветами искусное бронзовое литье. Эон задумчиво оценил вид: персонифицированное время, замершее перед навек вставшими часами с погибшей планеты. Этот кадр он бы с удовольствием вставил в рамочку. — Хочешь прицепить к себе на жилетку? — А? — девушка вышла из благоговейного оцепенения. — Нет! — Тогда, может, докатим до «Ириса»? — Прекрати издеваться, — пробурчала Айвем и прошла сквозь сенсорную завесу, мигнувшую зеленым. Эон, посмеиваясь про себя, последовал за ней. Первое, что видел посетитель, войдя в музей — огромную голографическую Землю. Шар в три человеческих роста высотой, бесшумно вращавшийся в центре. На нем различались пустыни, леса, реки и, конечно же, серые пятна городов, сиявших на неосвещенной стороне шара гроздьями света. Здесь, в белом круглом зале с копией земного шара, царила почтительная тишина. Вправо и влево отходили коридоры с реконструкционными комнатами — при заходе в каждую из них нужно было ввести время и место, либо выбрать уже готовый экскурсионный маршрут, и вокруг разворачивалась полная звуков и запахов панорама прошлого. Именно в эти комнаты чаще всего приходили люди — походить по Парижу восемнадцатого века, Шанхаю двадцать второго или какому-нибудь безымянному ущелью на Памире, не менявшемуся с течением лет. Отдельно можно было заказать ужин в стиле минувших эпох, от княжеского застолья в глубоком средневековье до вечера в нью-йоркском пабе середины двадцатого века. Были и прочие услуги — образовательные, развлекательные, научные, которые предлагались в реконструкционных. Очарованные плодами многолетних трудов программистов и историков, посетители редко шли дальше — по прямой, в светлый многоэтажный зал с древнейшими экспонатами, залитыми в блоки прозрачного оргстекла. Рядом с каждым — его точная копия, разве что чуть более пыльная. Большинство предметов, находившихся в этом зале, пережили гибель планеты далеко от нее — в колониях или на борту корабля. Редко что выловили из космического мусора, второго пояса астероидов Солнечной системы. Несколько сотен предметов — вот и все, что осталось от третьей планеты. Откуда-то сверху слышалась оживленная болтовня на три голоса. Айвем остановилась на пороге зала, прикрыв глаза, повела лицом, словно гончая, напавшая на след. — Невероятно, — с тихим восторгом произнесла она. — Их здесь… много! — девушка медленно двинулась вперед. — Вот в этой книге… Яхве. Точно, он. А вот там, кажется, ундины… — бормоча себе под нос, Айвем начала неторопливо дрейфовать по залу от одного экспоната к другому. Она не обращала внимания на копии, касаясь кончиками пальцев кубов из оргстекла, внутри которых дремали остатки людской веры. Эон неторопливо шел вдоль параллельного ряда. Остановился у копии дешевой пластмассовой жабы, держащей во рту монетку, полюбовался на оскалившуюся в безумном танце статуэтку индийской богини, перелистнул желтеющую страничку поэтического сборника на арабском… — Заткнулись немедленно! — раскатился по залу трескучий, старческий голос. Трое молодых мужчин, оживленно обсуждавших анатомию в книжице с откровенными сценами, на пару секунд смолкли. Затем продолжили обсуждение тоном тише. Эон с интересом огляделся и заметил старушку в черном, несущуюся на всех парах к лестнице. Коршуном взлетев по ней, она метнулась к нарушителям тишины, и на их головы обрушился раскатистый поток аргументов, по каким именно статьям музейной политики она сейчас может их оштрафовать. Все это перемежалось ругательствами на, как с легкостью опознал журналист, великолепном русском языке. Вряд ли мужчины способны были понять, — чистый русский язык можно было встретить разве что в закрытых научных колониях на окраине галактики, — но интонации у старушки играли всеми средствами выразительности. Вполголоса разнося на индо-арабском музейную политику и злобных старушек в частности, болтливая троица пулей выскочила из зала. Смотрительница, величаво спускаясь с лестницы, оглядела свои владения, ища других возможных нарушителей порядка. Эон, несмотря на осознание полной невиновности, ощутил позыв спрятаться за экспонатом покрупнее. — Мнемозина! — радостно завопила Айвем, и юноша обреченно закрыл глаза. Но старушка, вопреки его ожиданиям, не стала набрасываться на девушку. Она шикнула в ответ: — Посторонний! — Он свой. Иди сюда, Мнема, давно не виделись! — Свой? — подозрительно переспросила старушка, спустившись, и охнула, когда Айвем заключила ее в крепкие объятья. — Полегче! — едва скрипнула она. — Прости, прости, — широко улыбаясь, девушка отстранилась. — Это твоих рук дело? Да? — Какое именно? — хмуро уточнила смотрительница, все еще недоверчиво косясь на подходящего ближе журналиста. — Все они! — Айвем подтащила ее за руку к ближайшему экспонату — затейливо украшенной маске лисы. — Кицунэ! — бросилась к другому кубу оргстекла, с книгой, на обложке которой красовался страшного вида осьминог. — Ктулху! — перенеслась к следующему экспонату, безголовой статуе. — Афина!.. — Да, да, хватит меня перетаскивать, я не чемодан! — старушка с некоторым усилием отцепилась от пышущей энтузиазмом девушки. — Уф, тебя бы туда тоже посадить. На пару веков, — пожаловалась она, потирая запястье. — Не надо. Смотри, — Айвем отцепила от жилетки какие-то часы и сунула ей под нос. — Дионис! — Корс-то? — ахнула смотрительница и присовокупила крепкое словцо на русском. — Где ты его нашла? — Я путешествую, ищу воплотившихся. Совсем недавно нашла Утопию, муз, фобий. Всех, кстати, с его помощью. Мнемозина, это Эон Шэнь, журналист, он помогает мне в поисках. Эон, это Мнемозина, богиня памяти. Она помнит все, что было, что есть, и что будет, — гордо представила их друг другу Айвем. Эон, тихо стоявший рядом и изучавший ветхое полотно с изображением взгорбившихся гор и надписями на китайском, вежливо кивнул в ответ на взгляд Мнемозины. Что-то в этой старушке внушало ему странную робость. Теперь он понял, что именно. — Вы действительно… все это помните? Она сухо кивнула и сразу отчеканила: — Будущее не предсказываю, потерянных родственников не ищу. Не смотри на меня так. Я тебе не справочная. У Эона перехватило дыхание. Старушка видела его насквозь. — Как это, не ищешь? — растерялась Айвем, растолковав фразу Мнемозины совершенно иначе. — А как же все, кого ты… — Ты только что назвала то, чем я занимаюсь. Я помню. Помню, а не шастаю по галактике туда-сюда, — старушка подошла к стене и ударила в нее кулаком. Села на выдвинувшуюся из стены панель. — Поверь, это сложнее будет, чем тикать по всем рукавам на звездолете. — Надеюсь, ты хотя бы за ними присматриваешь? — Кто я, по-твоему? — рявкнула Мнемозина, и ее бледное лицо слегка разрумянилось. — Я — смотритель! Я — память! Нет, — она вставила замысловатую конструкцию, явно взятую из старославянского, — я здесь только для того, чтобы посетителей гонять! — сделав три-четыре затрудненных вдоха, она сказала гораздо спокойнее: — Да, я присматриваю за ними. Если хочешь, можешь вынуть своих из временной петли и разложить по пустым экспонатам. Они здесь целее будут, чем с тобой, девочка. Айвем, успевшая вытянуться в струнку, незаметно расслабилась. — Обязательно. Ну надо же. Я не ожидала, что найду тебя здесь… Кстати, — оживилась девушка, — у меня к тебе есть вопрос. Прищур Мнемозины напомнил Эону о дуле готового к выстрелу плазменного дробовика. Он терялся определить, отчего возникла такая точная ассоциация. — Ну. — Те, кто воплотился, понемногу теряют память. Дионис едва сумел меня вспомнить. Никтофобия узнал, но не помнил, кто он сам такой. Арес едва не убил меня в своей комете — перепутал с саперами. И таких примеров множество, — Айвем села на колени напротив Мнемозины, пытливо смотря ей в глаза. — Почему мы теряем память? Старушка молча смотрела на нее. В глазах непонятного цвета виднелась бесконечная усталость. — Человек обладает великим даром и проклятьем одновременно, — начала она издалека. — Памятью. Он может помнить. Он может забывать. То, что он забывает, исчезает из его сознания. Он больше не тратит свои силы, чтобы верить в то, что он забыл. — А-а, все, я… — радостно вскинулась Айвем, но почти мгновенно поперхнулась словами. У Эона же сменилась ассоциация — теперь перед ним почти как наяву предстала снайперская винтовка, огоньки которой при снятых предохранителях точь в точь как огоньки в глазах смотрительницы. — Таким образом, — ровно продолжила Мнемозина, — чем меньше нас помнят, тем меньше верят. Чем меньше верят — тем меньше от нас остается. Мы начали воплощаться, потому что от нас осталось меньше, чем следовало бы для работы в своем деле. Воплощаться в человека лучше всего и опаснее одновременно. Ты можешь общаться с людьми, чувствовать, как они, вселять в них память о себе, развивать веру в себя. Если ты покинешь это тело, чтобы переселиться, то оно умрет. Если тело погибнет, то ты умрешь вместе с ним. И еще, — старушка усмехнулась, — никогда не знаешь, повезет ли с хозяином тела. Думаешь, я больно хотела вселяться в эту старую скандалистку? Предыдущие смотрительницы были сущими ангелами, а эта… Она поморщилась. Эон решил рискнуть и воспользовался паузой: — Что происходит с хозяином тела? С личностью, которая жила в нем до вашего прихода? — При переселении? Она никуда не девается, — хмыкнула старушка. — Меняется самоосознание, вот и все. Мы вселяемся в ослабленных людей. Я, например, пережила сердечный приступ, и все, о чем могла думать перед смертью — мой музей. Так и нашла эту старуху. — Перед смертью? — Наша сущность придает жизненных сил, и владелец тела продолжает жить, — торопливо пояснила Айвем. — Мнема, еще кое-что. Что будет, если Никтофобия, предположим, в человеческом теле, и он теряет всю веру, которая его питала? — Амнезия и кома, — спокойно ответила старушка. — Надеюсь, он не станет тратить силы понапрасну. Айвем уткнулась взглядом в пол. — Именно поэтому я здесь, — сказала Мнемозина. — Приводи ко мне всех. Я буду помнить их. Я буду в них верить. Подберу книжонку покраше — пусть спят спокойно. Моей веры не хватит, чтобы они прыгали по потолку, но на сон достаточно. — Сильно ли вечный сон отличается от смерти? — пробормотала девушка. — Вечный? Не говори ерунды, — фыркнула старушка. — Люди меняются. Если когда-то они решили не верить, то это не значит, что не произойдет обратного. Да, мальчик? С тобой-то мы точно сможем вернуть все на круги своя. — Поясните, — нахмурился юноша. — Ты всегда тянулся к загадкам. Очень удачно, что ты еще и журналист — можешь рассказать об этих загадках так, чтобы в них поверили. А уж твои навыки программирования, — Мнемозина мечтательно вздохнула. — Пара правочек тут, пара там… Эон холодно покосился на нее и столкнулся со взглядом Айвем, в котором светилась робкая надежда. Почувствовал легкий укол совести от того, что собирался сделать — разрушить кое-какие воздушные замки в ее сознании. — А, мальчик? — Вы — богиня памяти, — он перевел взгляд на Мнемозину. — Вы знаете, почему мы находимся в музее имени Земли. — Это удар ниже пояса, — скисла смотрительница. — И вы предлагаете вернуть людей в те времена? — А почему бы и нет? — с вызовом уставилась в ответ старушка. — Знаешь ли, все кушать хотят. — Вы о чем? — робко вклинилась Айвем. — Ты знаешь, почему пять тысяч лет назад была уничтожена Земля? — перевел на нее взгляд Эон. — Борьба колоний за независимость. Земля предъявляла слишком много претензий, и была уничтожена в ходе Третьей космической, — пожала плечами девушка. — Поэтому были приняты мирные пакты, фактическое упразднение политических формирований… — Ложь, — отрезал Эон. — Третья космическая, или, вернее, Галактическая, была второй и последней войной после основания колоний, которая велась из религиозных и расистских принципов. Землю превратили в святыню, обладание которой стало делом чести. За нее боролись целых четыре альянса — индусский, арабский, африканский и христианский. Кто именно запустил Меркурием, до сих пор неизвестно. — Такой версии я еще не слышала… — И не услышишь. Представь, что бы сейчас происходило, если бы все знали, что родную планету человечества уничтожил один из альянсов. Например, арабский. Дискриминация. Насаждение другой веры. Истребление народа. И, конечно, сопротивление в ответ. Бесконечный круг. — Решили, что лучше заменить историю. Понимаю, — грустно кивнула девушка. — Не только историю. Истребили сам корень конфликта — религии. Наука к тому времени уже была способна объяснить, что происходит с человеком после смерти, и диагностировать заболевания. Именно поэтому вы… — он замялся, подбирая слово. — Умираем, — камнем упало подходящее. Мнемозина тяжело смотрела на журналиста. — Ты прав. Мы — воплощение того, что уничтожало людей. Но мы также давали надежду на лучшее. И, честно скажу, я жду, когда из квантофизического болота, в котором вы все гниете, выберется кто-нибудь дышащий и живой, кто предпочтет вашей определенности нашу неизвестность. — Это произойдет, не спорю, — кивнул Эон. — Но не сейчас. Мнемозина неожиданно улыбнулась. — Умный мальчик. Сколько тебе лет? — Вы и так знаете. Зачем спрашивать? — Так, пока вспомню, пока определю, что это возраст, а не что-нибудь еще… — Двадцать два. — А мозгов на все девяносто, — ехидно хихикнула старушка. Эон одарил ее колючим взглядом. — Молчу, молчу, не топорщься. Айвем даже не обратила внимания на их маленькую стычку. Услышав историю уничтожения планеты, а самое главное — причины этого, она окончательно сникла и рассматривала небольшое распятие в оргстекле. — Хронос, девочка, — обратилась к ней старушка, — еще что-нибудь? — Нет, на сегодня хватит, — тихо произнесла та и расстегнула жилетку, сняла ее, оставшись в травянисто-зеленой блузке, протянула смотрительнице. — Возьми. — Хм-м, какая у тебя богатая коллекция, — вгляделась Мнемозина в часы. — Присмотри за ними. Я пойду. Буду тебя навещать. — До встречи, милая, — кивнула старушка, не отрывая взгляда от часов, перебирая их цепкими пальцами. Эон вышел из музей вслед за Айвем. Та шла неторопливо и молча, рассматривая людей на скамейках. — Получается, людям без нас гораздо спокойнее, — задумчиво произнесла девушка. — Никаких войн. Никакого насилия. — Ты ошибаешься, — мягко возразил журналист. — Люди всегда найдут, за что начать войну. Если разобраться, чаще всего войны происходили из-за экономических причин. Религия была обычным оправданием. В Галактической войне произошло так же. — Ты же только что… — Айвем смешалась и посмотрела на журналиста. — Так что ты на самом деле думаешь? Мы нужны или не очень? — Вы можете причинить много неприятностей. Но если найти вам правильную нишу, то пользы принесете не меньше. — Вот оно как, — с явным облегчением отозвалась девушка. — А почему тогда с Мнемозиной препирался? — «С тобой мы точно сможем вернуть все на круги своя, да, мальчик?» — передразнил журналист скрипучим голосом. — Ненавижу, когда меня пытаются использовать. — Да, я знаю, — улыбнулась Айвем. — Ну, ладно. Надеюсь, тебе не кажется, что я тебя использую? — Скорее уж я тебя — за репортажи платят мне. — Нужны мне эти ваши правовые единицы, — закатила глаза Айвем. — Ну что, на Вестный? — Буду благодарен. — Хорошо. Кстати, как тебе музей? Красивейшее место! — А главное — тихое, — добавил Эон и усмехнулся в ответ на раздавшийся смех. Обратный путь не занял много времени. Айвем попрощалась с ним в доках и умчалась по своим курьерским делам куда-то в другой сектор. На почту пришли сообщения от Ноны, Молота, Ши и множество всякого спама, преимущественно заказов и рекламы. Нона рапортовала об успешной продаже большого количества видео с СК-1408, Молот благодарил за потекших к ним туристов и просил порекламировать, — не бесплатно, разумеется. Ши интересовался, выбрал ли Эон какой-нибудь корабль, и шутил, что все потраченные на покупку деньги пойдут ему на отпуск. Еще намекал, что хватит творить справедливость в рукаве Персея — досье Йонг Санга* скоро лопнет. Спасибо, конечно, за освобождение квантового реактора и расследование убийства, но надо же и ему оставить работу. — Ах ты засранец, — хмыкнул юноша и набрал ответ, пока спускался в лифте по «стволу». Предупредил, что придется ему выйти на три отпуска подряд, чтобы спустить такую сумму, и по выходу — повышать уровень опасности неуловимого охотника за наемниками, потому что прекращать он не намерен. Эон проверил, закончила ли работу поисковая программа. Та высветила внушительные цифры в ответ, и юноша свернул экран, предвкушая сутки-двое над обработкой информации. Никаких заказов на ближайшее время он брать не собирался, а делать репортаж о музее не хотел. Скучное для большинства людей место, лживый памятник человеческой глупости. Пожалуй, он знал заранее, что так и обернется. Но почему-то после похода в это место, ранее вгонявшее его в уныние, он чувствовал себя лучше. Так уж совпало, что всегда, когда рядом оказывалась Айвем, он начинал чувствовать себя лучше. Ее непосредственность, наивность раздражали и веселили одновременно, как контрастный душ. Эон поймал себя на том, что ее компания, в отличие от общества многих других людей, не вызывает у него скуки или желания взломать ей счета. Хотя бы потому, что у нее наверняка их не было. Заходя в квартиру, полную темных экранов, он понял, что же именно вызывало растерянность, ускользая от внимания. Он осознал, что совершенно не хочет сдавать Айвем наемникам. Но в то же время он отчаянно желал найти Релику, и это была последняя возможность напасть на след, давным-давно потерянный. Сегодня он воочию видел Мнемозину. Сейчас, глубоко внутри, он желал бы найти Лету. Только не знал, что именно хотел забыть.