Жила-была кошка

Всю ночь Ледяной Ярости не спалось. После того как обозлённая на весь белый свет Травка бесцеремонно выгнала их с Ослепительной Звездой из своей палатки, заявив, что новые больные ей не нужны, воительница отправилась к себе. Её окружали соплеменники, мирно храпящие во сне, а она лежала, тупо уставившись в одну точку на потолке палатки, сквозь ветви которой просачивался густой мрак, приносящий холод и уныние. Нет, Сумрачные коты, конечно же, переживали за Сероспинку. Все воины без исключения, даже вредные Углегрудый с Шерстинкой, постоянно расспрашивали Травку о здоровье серой кошки, а неугомонные котята Иглоушки и Опёнка, юные оруженосцы Капелька и Мягколап, надоедали целительнице с предложениями помочь ухаживать за Сероспинкой. Они бы с радостью заглянули к ней, но целительница не пускала в палатку никого, кроме матери Сероспинки, её подруги и бывшего наставника Рваногрива… И всё равно Ледяная Ярость, сблизившаяся с Сероспинкой за столь короткий период, беспокоилась о ней сильнее. Голову воительницы не покидали жуткие мысли по поводу плачевного состояния Сероспинки. То и дело доносившиеся из палатки предводительницы вздохи подсказывали ей: Ослепительная Звезда тоже не сомкнула глаз в ту необычайно тихую, но беспокойную для этих двух кошек ночь. «Я так не могу!» — Почти провалившаяся в сон белая кошка мгновенно вынырнула из забытья, заслышав надрывный кашель Сероспинки: он был настолько громким, что ей спросонья показалась, будто кашляли у неё прямо над ухом. Угомонив тревожно заколотившееся сердце, Ледяная Ярость поднялась с тёплой подстилки и осторожно направилась к выходу из воинской палатки, стараясь никого не напугать и ни на кого не наступить в потёмках. Сил бесполезно лежать и гонять в уме тягостные думы больше не осталось. За пределами лагеря оказалось гораздо холоднее, чем ожидала Ледяная Ярость, хотя ни одна веточка, ни один кустик не шевелился — в лесу наступило безветрие. Снег хрустел под лапами воительницы, пока та бесцельно брела куда-то вперёд, натыкаясь на кочки и увязая в сугробах. «Где же найти кошачью мяту? У соседей нет, на нашей территории — тем более…» Неожиданно она, не заметив какой-то сук, споткнулась и кубарем покатилась вниз по склону небольшого холмика. Проклиная свою рассеянность и заодно травму, Ледяная Ярость врезалась в невысокий кустарник, оставив на нём несколько клочьев своей белой шерсти. Расцарапанный бок обожгло болью, но Ледяная Ярость, стараясь не обращать на это внимания, поспешно встала и внимательно обвела единственным глазом местность, не забывая отряхиваться от приставшего к шкуре снега. Оказалось, что она направлялась прямо в чащу, туда, где так любили охотиться по ночам Сумрачные коты, однако мороз перебивал все запахи дичи. Почти полная луна одиноко висела в небе, проливая тихий свет на молчаливые, словно мёртвые деревья и поляны; покрытые инеем ветви и запорошенная снегом земля отливали серебром, преображаясь под таинственным лунным сиянием. Морозный воздух дышал свежестью, щекоча ноздри Ледяной Ярости и обдавая кошку холодом от ушей до хвоста… Ей не было дела до всей этой красоты. Внезапно чуткие уши воительницы уловили шорох со стороны ежевики, и она незамедлительно повернулась к источнику шума. От увиденного Ледяная Ярость оторопела: укрывшись за колючими ветвями, в белоснежную даль неотрывно глядел… Ворон?  — А ты что тут делаешь? — невольно вырвалось у неё. Взгляд глашатая сначала показался ей стеклянным, но тут же вновь стал осмысленным, едва Ворон обратил внимание на Ледяную Ярость. Его синие глаза сверкнули в темноте ежевичного куста:  — Сижу, как видишь. — Несмотря на задумчивый вид, глашатай не утратил былой язвительности. — Теперь твоя очередь объясняться. Сколько Ледяная Ярость знала Ворона, он каждый день ходил по лагерю как грозовая туча, вечно был чем-то недоволен, в его низком голосе всё время сквозил сарказм; однако сейчас, словно спрятавшись от всего мира под этим маленьким кустиком, чёрный кот казался Ледяной Ярости совсем не таким, как раньше, — он выглядел устало.  — Не спится что-то, — буркнула в ответ воительница, присаживаясь рядышком с глашатаем.  — И мне, — кивнул Ворон. Он по-прежнему не смотрел на соплеменницу, его рассеянный взор блуждал с одной тёмной ели на другую, — я знаю, каково это…  — Что, прости? — Ледяная Ярость в недоумении покосилась на глашатая. Ей совсем не послышалось! Ворон действительно признался в чём-то — тихо, еле разборчиво, — но всё же… Правда, о чём тот говорит, Ледяная Ярость не имела ни малейшего представления. Чёрный кот, наконец, оторвался от созерцания деревьев и повернулся к воительнице всем телом. Как тот ни старался не смотреть на Ледяную Ярость, кошка разглядела в его синих глазах печаль.  — Понимаю тебя, говорю, — терпеливо повторил он. — Сероспинка ведь… Страшно это, эх, — Глашатай вздохнул, покачав головой. — Отчасти и я по той же причине здесь сижу, размышляю…  — Да-да, — перебила его Ледяная Ярость, не желая обсуждать болезненную для неё тему, — мы с Ослепительной Звездой думаем, что всё обойдётся… — Она врала Ворону. Должно быть, предводительница и вправду цеплялась за крохотную веру в лучшее, теплившуюся где-то на задворках её сознания, но не Ледяная Ярость. Её надежда уже угасла — точно так же мир покидают прощальные лучики закатного солнца, уступая место вечерним сумеркам. — Скажи, Ворон… — Воительница замялась, чувствуя: она задевает глашатая за живое, — а у тебя кто-нибудь когда-нибудь… Ну…? Хотя не говори, не стоит, — поспешно затараторила Ледяная Ярость, испугавшись, что глашатай, не дай Звёздное племя, сорвётся, как очень часто в последнее время срывалась она сама. К её величайшему облегчению, Ворон неторопливо начал:  — Раз уж я завёл этот разговор… Чёрный кот попробовал улыбнуться. — Ты права, в общем. Была у меня… одна соплеменница, Кленолистой звали… «Кленолистая…» — Ледяная Ярость нахмурилась, припоминая, не слышала ли она раньше это имя. Воительница смутно догадывалась: для Ворона та самая кошка являлась не просто соплеменницей — это становилось ясно не то по лихорадочному блеску в грустных глазах глашатая, не то по тому, с каким трепетом он вспоминал давно прошедшие времена.  — Кленолистая была замечательной, — Ворон, поглощённый собственным рассказом, не замечал недоумения Ледяной Ярости и описывал умершую с таким упоением, с таким благоговением — ни о ком он ещё не отзывался подобным образом. — На неё всегда можно было положиться — попросить о чём-то, тайну доверить, поговорить по душам. Она любила всем помогать, поддерживала тех, кто, как никто другой, в том нуждался, не признавала несправедливости… Кленолистая умела успокаивать котят лучше их матерей и находила общий язык с самыми ворчливыми старейшинами, — Голос чёрного кота сорвался на шёпот: — Я никогда не встречал похожую на неё кошку… и не встречу. — Он нервно помахал хвостом, с мнимым интересом разглядывая свои лапы. — У нас всё было бы прекрасно, но… Сейчас её нет со мной. «Надо же, нашего Ворона потянуло на откровения!» — Ледяная Ярость искренне подивилась рассказу глашатая. Тот предпочитал не обсуждать личную жизнь, по вечерам не принимал участия в болтовне соплеменников — либо молча сидел в стороне, изредка обмениваясь парой фраз с Ослепительной Звездой, либо уходил раньше всех в воинскую палатку; теперь, когда Ледяная Ярость прониклась какими-то новыми чувствами к Ворону, он перестал казаться ей привычным ехидным букой. Она было собралась осторожно поинтересоваться, что в итоге приключилось с Кленолистой, и тогда надолго замолчавший чёрный кот сам возобновил историю:  — Проклятый Зелёный Кашель… Ничего удивительного, конечно, ведь целители спасают от него далеко не каждого кота, — Ворон говорил так, будто и не с его подругой произошло несчастье, но Ледяная Ярость быстро его раскусила: глашатай лишь пытался создать видимость отстранённости. Уж она-то знала, что всякая смерть, а в особенности того, кого любишь, оставляет в душе след, не исчезающий даже с течением многих сезонов. — К тому же Кленолистая ждала котят, это значительно ослабляло её. Обычно взрослые коты умирают от Зелёного Кашля реже, чем старики и молодняк, но всё-таки предки-воители не уберегли её… Это произошло задолго до твоего рождения, — как бы невзначай добавил Ворон, не поднимая глаз. В тот миг Ледяная Ярость поняла, что именно чувствует к глашатаю. То была жалость — острая, самая настоящая, от которой сердце сжималось, как от боли. Скорее всего, Ворона в мрачного и грубого кота превратила именно смерть подруги, а в том, что глашатай любил Кленолистую, воительница ни коготка не сомневалась. Белая кошка случайно выпалила:  — Ждала твоих котят, Ворон? Глашатай ощутимо вздрогнул, вдруг сгорбился, словно тяжесть всех его переживаний разом навалилась ему на плечи.  — Моих… — негромко подтвердил Ворон. Он поднял голову и уставился на Ледяную Ярость в упор, прожигая её невидящим взглядом. — В тот злополучный день я потерял и Кленолистую, и своих котят… У нашего предыдущего целителя, наставника Травки, не вышло вылечить её.  — И ты… Ты до сих пор её любишь? Ответом Ледяной Ярости послужило молчание, однако оно оказалось красноречивее всяких слов. Что-то сдавило горло белой кошки, а её разум неожиданно заполнили поистине ужасные картины возможного будущего; в представлении Ледяной Ярости Сероспинка вот так же, как и подруга Ворона, медленно, мучительно умирала в палатке Травки… «Я бы этого не вынесла!» Оглядев чёрного кота, словно превратившегося в неподвижный камень, Ледяная Ярость пришла у неутешительному выводу: он не выдержал. Хоть и виду не подавал. Воительница была уверена, что Ворон, знакомый ей немало лун подряд, значительно отличается от себя прежнего — может быть, беззаботного шутника или серьёзного мыслителя. Конечно, прямо спросить Ворона о его же прошлом Ледяная Ярость ни за что бы не решилась.  — Ладно, чего это мы здесь расселись, — попыталась она сменить тему, — пора возвращаться в лагерь… — «…чтобы снова слушать кашель Сероспинки и причитания Травки, от которых я скоро сойду с ума».  — Да, пойдём, — согласился Ворон, выходя из тени ежевичного куста. Ледяная Ярость последовала за ним, стараясь не зацепиться за колючки шерстью. Кругом царила тишина, прерываемая лишь тихим хрустом снега под лапами двух воинов. Ворон, безжизненно уставившись прямо перед собой, шёл не глядя, ведь и так знал дорогу наизусть; его спутница провожала уцелевшим глазом могучие стволы деревьев, остающиеся позади. Луну по-прежнему не скрывало ни одно облачко, ночное светило заметно опустилась по иссиня-чёрному небосводу, так что скрывалось за верхушками сосен и елей. Тем временем Ледяная Ярость опять погрузилась в невесёлые раздумья. Общение с Вороном заставило её на короткий срок отвлечься от тревоги; впрочем, та вернулась мгновенно, точнее, пробудилась, ибо последние несколько дней вовсе не отступала. Вопросы вроде «что делать» и «как быть» отошли на второй план — ни Травка, ни кто-либо ещё ничем не помогли бы подруге воительницы, и ей оставалось только молиться Звёздным предкам. Ворон упорно молчал, Ледяная Ярость тоже больше не проронила ни слова. Она примерно представляла, какие мысли вертелись в голове чёрного кота, и понимала, что увлекательная беседа не спасёт глашатая от них. После их ночной беседы Ледяная Ярость твёрдо осознала одно: далеко не все коты на самом деле такие, какими кажутся со стороны. Редкий раз на Ворона находило «шуточное» настроение, и он бывал весел и бодр; гораздо чаще глашатай разбрасывался колкостями направо и налево, но разбитым и опечаленным, как той бессонной ночью, воительница наблюдала его впервые. Отныне она знала Ворона разным. Ледяная Ярость не любила вмешиваться в чьи-то семейные драмы, будь то простые скандалы или нечто более трагичное, — ей и своих проблем хватало — но иногда приходилось против воли. Ворона ей было искренне жаль, так же, как она жалела и несчастную Ослепительную Звезду, любящую и продолжавшую любить по сей день, никому не показывая запретных чувств. Вообще, любая история жизни кого-либо из соплеменников, какой бы характер она ни носила, затрагивала Ледяную Ярость — возможно, из-за того, что ей были близки переживания, испытываемые многими окружающими её котами, а может быть, потому, что она по натуре своей не была равнодушна к чужим бедам.

***

Время для Ледяной Ярости превратилось в сплошное тягучее ожидание — чуда или же, наоборот, практически неминуемой беды. Дни слились один с другим, превратились в мрачную, как накрывшие в ту луну небо свинцовые тучи, кашу из тяжёлых мыслей и тревоги, дополняемую постоянно повторяющимися ночными кошмарами. Все заботы и хлопоты утратили значение; Ослепительная Звезда, понимая состояние своей бывшей ученицы, даже разрешила ей пока что не слишком утруждать себя на охоте или в патрулировании, но от того Ледяной Ярости легче не становилось. Мрачные прогнозы Травки усугубляли её душевное состояние. Самочувствие Сероспинки резко ухудшилось, и объяснение этому звучало как приговор: Зелёный Кашель. Все последующие дни после похода целительницы и Ледяной Ярости к соседям обстановка в племени Теней накалялась. Коты выглядели хмуро, неприветливо, до ушей белой кошки больше не доносились звонкие голоса или беззаботный смех; всё чаще на поляне становилось так тихо, что можно было расслышать, как снег осыпается с ветвей окружающих лагерь деревьев. Большинство свободного времени воины проводили возле палатки Травки, ненадолго заглядывая к Сероспинке да расспрашивая целительницу, есть ли хоть какая-то надежда на выздоровление больной. Травка лишь отмахивалась от соплеменников и ничего не желала им отвечать. Однажды, особенно холодным вечером, после действия очередной порции бурачника Сероспинка пришла в себя. Тогда всё племя собралось на поляне: тревожный шёпот, как дуновение ветерка, прокатывался по толпе котов, раздаваясь то тише, то громче. Вернувшаяся с охоты Ледяная Ярость, не помня себя от радости, кинулась в палатку целительницы, по пути чуть не сбив Травку с лап. Возле подстилки Сероспинки сгорбился Рваногрив, поглаживая больную хвостом по боку и шепча какие-то успокаивающие слова. Приветственно кивнув воину, на что тот ответил тем же коротким кивком, Ледяная Ярость осторожно присела рядом с ним. За время болезни Сероспинка совсем исхудала, её короткая серая шёрстка неопрятно торчала во все стороны, а глаза… Ледяная Ярость не смогла скрыть от Сероспинки дрожи, волной пробежавшей по всему её телу. Глаза больной кошки оказались безжизненными, пустыми, как два омута. «Узнаёт ли она нас?»  — Сероспинка… — срывающимся голосом начала Ледяная Ярость, пододвигая к подруге мышку, которую до этого сжимала в пасти, — слава Звёздному племени… Вот, возьми, тебе нужно кушать… — Воительница невольно стала упрашивать подругу поесть, словно маленького капризного котёнка.  — Вряд ли она сейчас сможет… — с горечью произнёс Рваногрив. — Дай ей опомниться. Сероспинка попыталась что-то сказать, но снова закашлялась — из её содранного горла вылетали одни лишь хрипы, дыхание было затруднено. Ледяная Ярость, невольно представив себя на месте больной, мысленно поморщилась. Тут подруга белой кошки закрыла мутные глаза и, по всей видимости, приготовилась снова провалиться в беспамятство. Ледяная Ярость и Рваногрив, не на шутку перепугавшись, синхронно обернулись к Травке:  — Ей становится хуже! — Сердце воительницы колотилось с неистовой силой, норовя сломать рёбра.  — Без вас вижу, — зашипела целительница, отпихивая Ледяную Ярость в сторону. Та заметила на пороге палатки Ослепительную Звезду, неотрывно следящую за светло-коричневой кошкой тяжёлым взглядом. — Лисий помёт! Бурачника, и того не осталось… От страха у Ледяной Ярости подкосились лапы, но Рваногрив вовремя подержал её, помогая избежать «встречи» с полом палатки. «Неужели это конец?» — стучало у неё в голове. Покосившись на страдающую Сероспинку, Ледяная Ярость поняла, что в глубине души нашла ответ на свой вопрос, но принимать его пока не желала.  — Звёздное племя, прошу… — послышался жалобный голос Ослепительной Звезды над ухом воительницы, и от её горестного плача Ледяная Ярость едва сдержала подступившие к горлу слёзы. Палатка сотрясалась от ужасающего кашля Сероспинки, больше похожего на хрипение; все присутствующие слышали, как её дыхание то и дело прерывается, сбиваясь. Травка что-то быстро бормотала себе под нос, Ослепительная Звезда замерла подле неё, не мигая уставившись куда-то в пространство, Рваногрив вскочил с места и нервно метался перед выходом, а Ледяная Ярость понятия не имела, сколько времени прошло, не знала, куда деться, куда спрятаться, только бы ничего этого не слышать и не видеть. Точно так же, ещё в детстве, ей часто хотелось укрыться под тёплым боком Клыкозубки, чтобы больше не было страшно… «Хоть бы это оказалось жутким кошмаром! Ну пожалуйста, пусть оно мне просто снится…» Вдруг послышался какой-то странный звук — это у Сероспинки не получалось сделать вдох. Шустрая Травка, рывшаяся в кладовой, прошмыгнула мимо остолбеневших котов, мигом очутилась подле больной и замерла; Ледяная Ярость со страхом осознала, что та не в силах ничего сделать. Сероспинка выгнулась на моховой подстилке, как будто её скрутила сильнейшая судорога, — и в палатке настала звенящая, давящая тишина, на фоне которой стук собственного сердца казался Ледяной Ярости самым громким звуком на свете. Они вместе с встревоженной Ослепительной Звездой подскочили как громом поражённые, а Рваногрив прекратил мельтешить перед глазами, замерев с поднятой лапой. Сероспинка перестала дышать. Спустя несколько мгновений тревожного ожидания, за которые Ледяную Ярость успело бросить и в жар и в холод, Травка еле слышно обронила: — Молитвы были напрасны…