Взрослые дети

Ханджи всматривалась в своих новых мальчиков. У одного огромные, лучистые карие глаза. У второго, который больше, тоже карие. Это было особенно приятно. Болезненно, ненормально, по-глупому приятно. Они же как братья. Маленький, голенький, как карапуз – его она решила назвать Сони. Он действительно был похож на младенца. Или малыша трех лет отроду. А вот второй, Бин, скорее смахивал на десятилетнего мальчика телом. Ее большие, красивые игрушки. Когда она была маленькой, у нее было не очень-то хорошо с куклами. Если честно, кукол у нее не было совсем. А потом папа и вовсе объяснил, почему именно она должна идти в армию. Чтобы у нее появились деньги. Чтобы у него появились деньги на пойло – вот как он должен был сказать, чтобы быть честным. Но он оперировал другими понятиями. Армия – это престиж. Армия — это шанс для нищебродов вырваться из бедности. Армия — это то место, которое будет платить тебе деньги, Зое. И тогда твои девочки будут иметь возможность играть с куклами. «С пупсами» - так машинально она поправила отца. И пошла в армию. С пупсами. Девочки в ее деревне играли тряпичными куклами. Их матери шили им. Ее мать умерла, и некому было сделать ей такой подарок. Она могла бы сама, но к тому моменту, как научилась шить, ей уже не нужны были тряпичные куклы в платьицах. Она не очень любила девочек. Не в том смысле, чтобы ей прямо очень надо было бы разделять чью-то половую принадлежность, но в каждой девочке рано или поздно просыпается материнский инстинкт. В том или ином виде. И Зое поняла, что любит, отчаянно любит маленьких мальчиков. Эти несуразные, беспомощные, вредные и капризные создания, которые вырастают потом мужчинами. Малыши, из которых при правильном подходе можно вырастить нечто совершенно непохожее на ее отца. Может получиться кто-то, похожий на Эрвина или Майка. Кто-то, кем можно гордиться, на кого можно рассчитывать. Да ладно. Даже папа был неплох. Все мужчины неплохи. Папа ей все же подарил игрушку. Зое до сих пор хранила ее в личных вещах. Маленькая, вырезанная из дерева фигурка медведя. Значит, были в дни попоек у реки моменты, когда он думал о дочери. Значит, там была не только та любовь, которая снова и снова не позволяла ему опуститься окончательно и выгоняла на работу, но и даже та ее разновидность, заставившая стругать эту фигурку. Да, Зое любила мальчиков. Она хотела бы себе мальчика. Пупса в детстве. Маленького карапуза с искусственной писюлькой вместо обряженной в платьице куклы. Хотела бы себе мальчика потом. Сына. Любимого, самого красивого и славного, сильного и смелого, родного сына… если бы не пошла в разведку и не лишила себя этой привилегии. Точнее, если бы титаны, эти огромные карапузы с зачастую детскими лицами, не лишили ее такой возможности. Одним неимоверным ударом в живот, который выбил из нее все женское. После которого она едва не погибла. Теперь не будет детей. Теперь у нее не будет своего мальчика. Зато перед ней целый мир других, бегающих голышом карапузов по несколько метров ростом. - Здравствуй, Сони! Как ты себя чувствуешь, у тебя что-нибудь болит? Поговорите со мной, мои мальчики. И что за нездоровая привязанность к командиру?! Как же надоел! «Командир Ханджи, осторожно!» «Командир Ханджи, не подходите так близко!» «Он же мог вас сожрать!» Честно, она бы разозлилась, если бы не гордилась им. Заботливый, сильный выросший мальчик, на которого можно положиться. Именно поэтому она не сопротивляется, когда он, наконец-то по-мужски разозлившись и устав бегать за ней, сгребает ее в охапку и оттаскивает от Бина, который едва не откусил ей голову. Усаживает за толпой на лавку и строго бросает парню, который сидит неподалеку с унылой рожей: - Кадет! Засеки пятнадцать минут и не позволяй этой женщине вставать за это время. Костьми ляг, но не позволяй. Парень смотрит с удивлением, вырванный из каких-то невеселых мыслей. Зое приоткрывает рот, чтобы возмутиться, но он и слушать не хочет, снова обращаясь к кадету: - Она майор, и ты, конечно, должен ее слушать. Но вот тебе информация к размышлению: она — старший офицер, а я – тот, кто тебя уроет. Ясно?! - Да, сэр! – бодрый ответ, несмотря на растерянность. Хорошо его учили. Уходит, наконец-то. Ну и бука он порой! Зое поворачивается к парнишке, около шестнадцати лет на вид. Он в потрепанной кадетской форме и с узелком рядом. На запястье увольнительная повязка. И какое-то бледное, помертвевшее лицо. Будто он то ли с похмелья, то ли захмелевший от крови, которая здесь лилась несколько дней назад. То ли он убирал трупы с остальными и выблевал все, что съел за последние пару лет. А может и все вместе. Еще один бледный мальчик, который стискивает зубы, чтобы казаться мужчиной. Зое торопится его успокоить: - Не переживай. Я не буду усложнять задачу. Смирно сижу, никуда не иду. Парень покосился на нее, но промолчал. Хорошая тактика для того, кто попал между двух офицеров. Зое не нравится это ужасное выражение его лица. Мальчики должны смеяться. Они это замечательно умеют. Она кивает на повязку: - Решил отдохнуть? Сочетание увольнительной повязки и формы говорит об отгуле на пару часов, не об отпуске. Парень глухо выдает: - Я отсюда. - Ась? - Я отсюда родом. Трост – мой родной округ. Я тут вырос. Зое нахмурилась, осторожно уточнив: - Твой дом цел? Он пожал плечами, а потом тихо ответил: - Я не знаю. Я сначала был на крышах, потом в складах, потом на стенах, потом убирал трупы… и меня ни разу не поставили хоть немного близко к моим улицам – я даже не видел с крыш. А по ночам я валился в кадетских бараках с ног от усталости. А… а за год до кадетского у нас в соседях появился парень, с которым я подружился. Мы вместе пошли служить. Его родные тоже тут. Голос парня становился глуше, и мальчик совсем замолчал. Зое мягко поинтересовалась: - Но ты же взял отгул. Так чего ж ты сидишь тут и смотришь на моих Сони с Бином вместо того, чтобы пойти и узнать то, что действительно важно? - Потому что я написал письмо. - М? - Письмо, - и тут парень сбивчиво и быстро вывалил информацию, словно боялся не сказать и не хотел говорить, потому что мужчина не должен о таком вообще говорить. Тем более с незнакомым офицером. – Марко погиб. И я должен был написать его матери и принести вещи. А потом я должен был спросить, что с тем районом. Я знаю, что дома не разрушены там, но я не знаю, ходили ли там титаны. А письмо я написал. И если я его отнесу, то мне придется его отдать. И вещи. И придется смотреть на нее. А если я приду и там не будет никого, то я писал его зря. И если я писал зря, а это было непросто, если его матери там нет, значит, и моей матери там тоже больше нет. А если это так, то я не хочу этого знать. Зое почувствовала мучительное желание обнять этого мальчика. Не только этого, просто этот со своим горем и страхом был рядом. А так… ей хотелось обнять всех несчастных и всех счастливых мальчиков на свете. Но этого она сделать не могла. Вопреки всеобщим представлениям, она все-таки была достаточно тактичной, чтобы не нарушать личное пространство незнакомых почти взрослых людей. Вместо этого она попыталась сделать так, чтобы он не останавливался и не замыкался в себе: - Ну и как ты решил эту дилемму? - Ну… я написал другое письмо. Вчера. С пропуском. И сижу тут. - Ты позвал кого-то? Маму? Он ответил с ужасом, будто увидеть сейчас мать было выше его сил: - Нет! Нет… сестру. И он снова оперся локтями на колени, приняв позу нервного ожидания. Зое отвернулась. Ей вдруг стало страшно. А если эта девушка не придет?.. Прошло более пятнадцати минут. Она уже успела сходить к Сони и Бину, позаниматься с ними. Толпа военных постепенно редела. Она ловила себя на том, что постоянно оборачивается к углу, где сидел мальчик. И вот, ее нервное ожидание увенчалось успехом. Когда она обернулась, а с их знакомства прошло три с половиной часа, она увидела, как паренек стоит, обнимая девушку, которая была почти на голову ниже его. Это должна была быть болезненная картина. Он обнимал ее так, что она почти терялась, скрытая длинными руками молодого солдата, а он низко опустил голову к ее плечу. Узелок все еще стоял на лавке. Возможно, они плакали или просто оцепенели от отпускающего страха друг за друга. На них должно было больно смотреть. Но Зое понравилось. Умиротворяюще. Тепло. Хоть один мальчик стал хоть немного счастливее. Спокойнее. Зое улыбнулась и забралась под тент, где никак не мог успокоиться Бин. Сидя напротив, обхватив руками колени, она тихонько напела песенку. Не колыбельную – конечно нет! Она не знала колыбельных. Даже если бы могла иметь детей – мать из нее получилась бы никудышная. Но она напела, как могла, нежно ту рыбацкую песенку, которую по пьяни орал ее отец. Засыпай же, мой мальчик. Засыпай, успокойся. Давай же, пусть будет еще одним успокоенным мальчиком больше.