Взрослые дети

Тишина и покой, в которой Жан оказался, после всей суеты и суматохи первого дня службы, казалась непривычной и даже оглушала. Он устал, но не так сильно, как во время учебы. Перед ним высилась гора перемытой посуды. Жан подхватил второе полотенце и принялся помогать Конни вытирать. Оба молчали, каждый — думая о своем. Жан внезапно осознал, что он теперь будет всегда один. В моральном смысле. Он не был из тех людей, кто крепко привязан к семье. После того, что он видел… ну, Жан подозревал, что общение с семьей будет более чем поверхностным. Он себе даже вообразить не мог ситуации, когда он окажется в родном доме дольше, чем на пару часов. Ему там просто нечего было делать, да и не о чем разговаривать с родными. Они все — семейка эгоистов, которые могут не знать, что ты любишь на завтрак, но готовые исподтишка или открыто прибить любого, кто обидит одного из них. И этого ему было достаточно. Он не собирался возвращаться домой. Но суть его размышлений сводилась к тому, что он внезапно осознал свое человеческое одиночество. И перспективу того, что с каждым прожитым днем он будет все больше и больше замыкаться в себе. Вот если разложить все по полочкам, то видно, что у него не было времени все понять. В детстве был Марко и пара приятелей с улицы. Постоянное общение. Потом был кадетский корпус, где от толпы ровесников и гомона порой голова пухла, и даже ночью он не оставался один. А теперь? Почему до него дошло только теперь? Он был везде как пятое колесо у телеги, вот почему. У всех сложились стойкие «кружки по интересам». Бертольд был безмолвной тенью Райнера. Хорошие парни, которые всегда готовы побазарить с ним или устроить что-нибудь веселое, да и надежные к тому же. Но они приятели — не друзья. С ними Жан не стал бы делиться секретами. Конни и Саша — вечные придатки друг к другу. Веселые долбоебы, с которыми просто кровь кипит и ржешь до икоты, но Жану казалось нелепым само предположение, что они могут хоть на секунду стать серьезными и поговорить. Был еще Арлерт, но, во-первых, он не отходил от своих приемных родителей в лице Микасы с Эреном, а во-вторых… что ж, именно с ним можно было поговорить, когда в голову вдруг взбредала какая-то умная мысля, но! Армин был из того разряда умников, рядом с которыми никогда не расслабляешься: показаться на фоне такого парня придурком — это себя не уважать. Если разматывать этот клубок дальше, то становится ясно, что нормальной девушки у него не будет никогда, а до того момента, когда Микаса станет его девушкой, еще работать и работать. Семье, по большому счету, наплевать на его душевные метания, главное — чтобы был жив и здоров. Он всегда будет один. Так выходит, по всему. И он только сейчас начал отдаленно это осознавать. Но Жан отбросил такие мысли. Они промелькнули вскользь, не оформившиеся до конца, не нужные и не очень-то достоверные. Трудно чувствовать себя одиноким, когда у тебя только-только какой-то стремный пушок на подбородке проклюнулся, и тебя окружают ровесники и боевые товарищи… Жан резко выпрыгнул из размышлений, с протяжным матом ущипнув себя за голень через сапог. Чесотка не прошла. Парень уселся на лавку, лихорадочно стягивая обувь. Поскреб короткими ногтями зудящее место. Да с таким смаком и удовольствием, что буквально застонал. Чесотка перебралась на бедра и грудь. Жан матерился и скреб себя обеими руками. Было больно. Конни ржал, наблюдая за представлением и делясь добрым советом: — Да не трогай, до крови расчешешь. — Я знаю, блядь! Охренеть как чешется! На рубашке проступило кровавое пятнышко. Жан стиснул зубы и убрал руки. У него была проблема. Пока он был в учебке, сестрица исправно снабжала его какой-то мазью, благодаря которой натертые ремнями места достаточно быстро заживали и не очень сильно зудели. Но вчера вечером по приезде он обнаружил, что забыл эту гребаную банку в городе. Здесь, в жопе мира, найти нормальную аптеку было невозможно. На медскладе его послали куда подальше, намекнув на то, что уже давно пора бы себе воловью шкуру нарастить. И ведь что правда, то правда — такие проблемы были только у него. Он не видел, чтобы у остальных парней полосы от ремней были припухшими или покрытыми раздражением. Послать в город с мольбами к родственнице он тоже не мог — он сам вернется с отрядом раньше, чем дойдет письмо. Он попытался разозлиться, обозвав себя неженкой и вообще бабой с тонкой кожей. Не получилось, так как ни тем, ни другим себя не считал. Конни смотрел со смесью смеха и сочувствия, от души предложив: — Ну пойдем со мной, если хочешь, заодно у Сашки спросишь. Она у нас волшебница по этой части. — По какой части? — Жан откровенно не понял намека, а потом до него дошла и вторая часть послания. — Куда пойдем? У вас типа свиданка, что ли? Конни фыркнул, и ответил на оба вопроса: — На свиданку с Сашей я пойду только в том случае, когда она останется последней бабой в мире. А волшебница она по части выдачи чего-нибудь нужного. Ну или на крайний случай она тебя напоит, и ты отвлечешься. Жан пожал плечами. Планов на вечер, кроме как спать без задних ног, у него все равно не было. Но с такой-то почесухой это невозможно в принципе! Следуя за Конни в какие-то темные закоулки внутреннего двора, он лениво полюбопытствовал: — А ты уважаешь Сашку, да? Так о ней отзываешься… Конни пожал плечами и ровно ответил своим сиплым, скрипучим голосом: — Она свой парень. Будь у нее яйца, были бы из стали. Не таким стальными, как у Микасы или Анни, но, я думаю, покрепче наших с тобой. К тому же мне с ней хоть поговорить можно на темы, в которых вы, дети, вообще ни хрена не понимаете. Да и готовиться надо. — Готовиться? К чему? — Ко всему, — Конни говорил непривычно серьезно, без своего вечного дерзкого тона. Даже как-то задумчиво, — надо помогать ей устраивать нычки, распределять общак по весу в поход, собирать то, что не нужно воровать, стоять на стреме… Жан вытаращился на него с высоты своего роста. Он впервые слышал, чтобы о воровстве говорили так открыто и просто. Все знали, что Саша подворовывает, но скорее тащит, что плохо лежит, и никогда не причинит вреда. По крайней мере, он так думал. Жан настойчиво спросил: — Вы чем конкретно хотите заняться сейчас? — Да мы не на дело. Шишки полузгать, бухнуть. — Шишки? — Сашка сказала, что кедр нашла — пока бутыль да дело, почистим. Конни аж прищурился от предвкушения и наконец вывел Жана к месту. Тайным местом была выбрана полуобвалившаяся кладка на дальнем конце стены, что окружала замок. Саша сидела на камне и терпеливо ковыряла шишку, скидывая орешки на тряпицу. Рядом в открытом мешке были сухари и приличный кусок сыра. Услышав их приближение и подняв голову, она обрадованно бросила: — Ну наконец-то! Жан, здорово! Девушка радушным жестом протянула им плоскую флягу. Конни выдохнул, глотнул, сморщился и завороженно проговорил: — Ого! Это ж ты огонь разливать научилась? Саша пожала плечами, предупредив: — Ты поосторожнее. Я не уверена, что оно совсем безопасно. Если траванемся — нас убьют раньше, чем мы высрем кровавые кишки. Жан тоже глотнул, едва не выплюнув все обратно. Ощущение было такое, словно в природе собрали все наименее поддающееся перевариванию, типа камней и песка, да и настояли в чане с кислотой. — Ты где это взяла?! Еще одно пожатие плеч: — Где взяла, там больше нет. Не налегай. На, возьми шишку. Она уверенным жестом протянула ему нечто длинное и шершавое. Парень, пришедший на дармовые харчи в компанию к людям, которых буквально не узнавал, покорно принялся ковырять орешки. Кедр у них дома не водился, но пару раз он эти семена пробовал. Он даже не знал, что они растут в шишках! Конни оповестил подругу: — Жан с себя шкуру сдирает от чесухи и мозолей. Можешь помочь? Девушка вопросительно глянула на Жана: — Покажи. Парень задрал рубашку вместе с нижней майкой, демонстрируя почти кровавые полосы на груди. Саша поглядела долгим взглядом на предмет обсуждения, быстро скользнула по животу к поясу брюк, вызвав у Жана ухмылку, а потом деловито кивнула: — Помогу. Проводишь меня потом, дам настойку. Сама готовила, завтра как новенький встанешь. Жан как-то устал удивляться и решил просто впитывать в себя информацию, лузгая шишку: — Сама? Откуда познания в лечении? Саша мило рассмеялась, будто он задал глупый вопрос: — Так то ж не лечение — просто ссадины. Там подорожник, огуречик и ромашка. Ранки не затянет, но кожу успокоит. Жан внимательно посмотрел сначала на Сашу, лихо глотнувшую из фляги, потом на непривычно спокойного Конни, у которого на лбу проступили сосредоточенные складки от усердия, и задал животрепещущий вопрос: — Ладно, колитесь. Вы у нас тут типа умники? Ныкаетесь по углам, орешки щелкаете, бухаете какую-то дрянь… и давно вы так развлекаетесь? Я на вас смотрю и чувствую себя дебилом. Будто я, как лох, три года горбатился, а вы типа на отдых приехали и расслабляетесь от всей души. Девушка промолчала, а вот Конни сипло заговорил: — А мы и расслабляемся. Я ж тебе рассказывал, откуда я. Да и про Сашку ты слыхал. Ты до кадетского что делал? В школу ходил да со шпаной по улицам шлялся? А мы с Сашей пахали, как проклятые. Вот и отдыхаем. Поверь, мы вполовину меньше делаем, чем было дома. Да еще и живем в свое удовольствие. Едим что хотим, пьем, ржем себе тихонько в сторонке. Это тебе еще учиться и учиться. Какие продукты с собой взять. Что жрать, а что нет, если один окажешься. Как-то так… Он отбросил пустую шишку, взяв следующую. Жан честно старался, но все же силы воли не хватило. Он заржал, цапнув флягу: — А я тут с мудрецами и супер-солдатами, оказывается, вожусь! Какая честь мне перепала! Саша улыбнулась, по-прежнему молча, а Конни поддержал его смех, выдав пару утверждений на тему их с Сашей нереальной крутости. Но потом все же серьезно заключил: — Нет, правда. Я давно об этом думал. Разведке давно пора отделиться от основной армии и не выбирать из выпускников, а просто проезжать по дальним деревням и глуши и выковыривать детвору. Таких, как я, из кровавой баньки, таких, как Саша, из оленьего дерьма в лесу, всяких бугаев снимать с мехов в кузницах. Половина просеется, но те, кто останутся, считай, наполовину готовые солдаты. Он пожал плечами и прикрикнул на Жана: — Шевелись, ну. Нам до переклички еще успеть надо. Саша подала голос: — Может, заделимся? — Думаешь? — Он нас спас. Можем заключить уговор. Парни одновременно недоуменно протянули: — Э-э? — Вы о чем? Саша повернулась к Жану, отвечая на его вопрос: — Можем заключить уговор. Мы с Конни берем тебя в общак. Мы научим тебя тому, что знаем. Жан скептически выгнул бровь: — Бухать и собирать шишки? Девушка невозмутимо кивнула: — В том числе. Воровать. Мешать мази. Читать следы. Здесь и так именно этому придется учиться, но с нами проще. А ты поможешь, чтобы нам было проще в городе. Вместе. Это и есть клан. Конни называет общаком. Когда мы не обязаны быть лучшими друзьями, но можем положиться друг на друга. Жан опять перевел взгляд с одного на другого. Определенно, они его удивляли, хоть и смешили. Он всегда считал их забавными деревенскими простаками, а у них тут, оказывается, целая философия. И, что неприятно кольнуло, они считали его слабаком и дитем по сравнению с собой. Конни широко улыбался, будто догадывался, о чем Жан думает. А вот Саша, кажется, была серьезна. Наконец он ответил, зацепившись за самую резанувшую тему: — Я не собираюсь воровать. Саша глотнула из фляги и звонко рассмеялась, но с какой-то злой ноткой, вдруг заговорив быстро и свободно, совсем не как обычно, с легким акцентом и странным говорком: — Разведка вся воруить. Командор дерет казну, офицеры тащат чо плохо лежить, чтобы было чо пожрать. Солдаты пиздють жратву, припас со стен. Не видел? Мы никому не нужны. Это счас Эрен вдруг стал большим парнем, а до того разведка — мусор, уроды с бандитскими харями. Туть те, кто пришли поживиться, выползли из дерьма. С улиц да с полей. Сироты, убийцы, воры. Кому итить некуда. Кого за людей не считають. Мы-то чо? Ты сам говорил, что хотел в полицию. Холеный городской мальчик хотел красиво жить. Тут разведке повезло, что титаны пришли — храбрые да хорошие к ним поперлися. Да те, кто кого-то потерял. Даже тебе эвона как в башку стукнуло! А трусы бежали да подь землю зарывались. Вот и вся разведка — разбойники старшие да горстка холеных новичков. А жить надо. Жрать надо. Как было, так оно и останется. Воровать ты научишься сам, я тебя заставлять не буду. Но не говори мне, что я плохая. Сам-то ворованное жрал, когда я предлагала. Все вы жрали. Конни поднял руки кверху: — Воу! Воу! Разошлась! Охолони. Успокойся, он не хотел тебя обидеть. Не хотел? Ошеломленный Жан быстро покачал головой. Саша вдруг перестала быть собой и у него на глазах превратилась в нечто, чего он не знал. Да и как реагировать на таких незнакомых старых приятелей, он тоже не знал. Девушка досадливо махнула рукой, повторно приложившись к фляжке. И тут до Жана дошло — он осторожно вынул пойло у нее из рук. Девушка даже не заметила. Конни одобрительно кивнул: — Ядреная вещь. В прошлый раз она тоже что-то стремное притащила, я думал, щас титана наяву увижу. Пришлось два пальца в глотку пихать, чтобы в корпусе не спалили. Жан переводил взгляд с одного на другого. Он чувствовал себя так, будто у него небо и земля с ног на голову перевернулись. Как-то… и правда себя каким-то дитем почувствовал. Конни подлизывающимся тоном произнес: — Саша! А давай-ка пожрем! Клюнувшая носом девушка встрепенулась, закопавшись в котомке. Сыр и сухари были поделены по-братски. Жан тоже оценил ядреность пойла — легкость мыслей еще не пришла, а пальцы чего-то онемели. Быстро закусили. Осталось всего две шишки. Конни заржал: — А ведь тебе ее провожать! Не завидую, чувак, не завидую. Будет тебе испытание боем! Саша оскорбилась: — Эй, я еще не пьяна! И… так, давай быстро чего-нибудь пошутим, а то Жан сейчас со стены навернется и сбежит. Мы его напугали. Жан расслабленно вытянулся, лежа на камне и опираясь на один локоть. Надменно глянул на нее и лениво ухмыльнулся: — Уверена? Она вытаращила глаза в шутливом ужасе: — Вот давай ты такие взгляды на Микасе отрабатывать будешь! Жан рассмеялся. Скорее от облегчения. Вроде бы все возвращалось на свои места. Конни достал что-то из-за пазухи и протянул ему и Саше — две самокрутки. Девушка радостно взвизгнула. Даже Жан подивился — и где умудрился достать? Сашину самокрутку они скурили на двоих. Ей нужно меньше, чтобы совсем не окосеть, а ему просто не очень нравилось курить. Жан вдыхал дым, пытаясь сохранить лицо и не раскашляться, и размышлял: он сидит в темноте, в какой-то норе, и бухает и курит с ребятами, о которых, как выяснилось, он вообще нихрена не знает. Точнее, Конни изумления не вызывал, он всегда себя как-то так и вел… но в сочетании с вежливой скромнягой Сашей, это было… странно. И этот вечер вдруг стал очень важен для него. Он будто бы открывал перед ним какую-то новую дорогу. Сашины слова въедались в мысли, демонстрировали со всей яркостью: такую жизнь ты выбрал. Так все и будет теперь. Это реальность. Саша права. И среди таких людей тебе теперь место. И самое смешное… он думал обо всех этих людях, обо всех тех, кого упомянула Саша, с кем ему придется служить, прикидывал их возможное прошлое, припоминал поведение тех старших, кого видел… и он понял, что он их уважает. И в конечном итоге — он не жалеет о своем выборе. Он знал, на что шел, уж это-то без всяких сомнений. Но надо завтра за Армином походить! Пусть он вернет его на бренную землю и напомнит своим присутствием, что мир не настолько грязный, как его обрисовала деревенская девушка. Арлерт вечно втирал нечто этакое, заумное. Может, Жан и поверит в то, что разведка — элита из элит и умнейшие из умнейших.