Взрослые дети

Прежде, чем ты ударишь. Прежде, чем ударят тебя. Задумайся, стоит ли оно того, чтобы драться. Прежде чем… Так их учили. Глупости! Жан хотел драться сейчас! И за неимением Йегера… Жан разбегается, подпрыгивает и с помощью своего знаменитого сальто уходит за спину напарника. Этот трюк так никто и не смог повторить. Делали что-то другое, не менее технично исполненное. Делали что-то более или менее эффективное. Другое. Но такой баланс между точностью и пользой не повторили. Напарник по спаррингу даже удивленно расширил глаза, пробормотав: - Мы деремся, или маневры без тросов показываем? Жан рассмеялся легко и с чувством какого-то освобождения. Он был благодарен этим солдатам за то, что предложили драку. Слишком много волнений перекипело в нем за прошедшие пару дней. И пусть им надо было вот-вот выезжать, наконец-то ехать к цели, но хотелось хоть как-то выпустить пар. Злость, тревогу, неопределенность. Эти дни, когда он был оторван ото всех, заставили его переосмыслить парочку вещей. Например, вопрос своего одиночества. Он перестал смутно догадываться о том, что он всегда один. Он вдруг просто и спокойно осознал это как данность. Где-то там оставшиеся у него близкие люди подверглись смертельной опасности. И скорее всего он не увидит уже многих из них. Да, он прислушивался и собрал информацию: обезоружены, без приводов, даже без формы. У них почти не было шансов. Надо быть реалистом. Хорошо, что Микаса была здесь, под его присмотром. Сейчас она, равно как и Армин ехали туда. Раньше него самого! Но они вооружены, с ними Ханджи, и отряд ветеранов. Жан волновался о них, но не так… безнадежно. Выжил ли Конни? Парень на голову ниже него, у которого из личного оружия одна бритва? Выжила ли Саша? Наивная, странная девушка, которая могла показать грудь умирающему парню, а потом засыпать под присмотром другого? С одним отцовским охотничьим ножом? А здоровые и, казалось бы, несгибаемые Райнер и Бертольд? Зак, которого периодически подводила подвернутая еще в детстве нога? Зак с неизменными дротиками – выжил? А Тали чем отмахивался? Тремя собственноручно выструганными дудками? Смогла ли Имир защитить крошечную Кристу? А сама-то выжила… «сладкая» стерва? Жан понимал, что не увидит многих из них. А пройдет пара месяцев или лет, и они все исчезнут. Скорее всего. Или он исчезнет. Надо быть реалистом. А значит все просто – он один. Этак… спокойно, приземлено, тихо и равнодушно – один. Но всегда будет в окружении людей. Разве только не с кем будет обсудить догадки, мысли. Но вот они – сослуживцы. Будут биться рядом, пригодятся, чтобы выпить в кабаке или вместе потренироваться. А догадки и мысли… кому они нужны, по большому счету? Люди рядом – вот они. Он познакомился со всеми. С парочкой парней, которые были чуть старше, даже завел приятельские отношения. Они вчера неплохо травили байки и ржали перед сном. С ними же он и дрался сейчас. Они, видимо, тоже о чем-то волновались. Смех нервный, готовность к спаррингу мгновенная, восторженная, хаотичная. Прежде чем… И если ты поймешь, что оно того стоит, ты должен первым нанести… Удар! Воу! Чуть не пропустил. Ха, ну уж нет. Жан бьет первым, и только так! - Стой, я сказал! «О-хо-хо, слишком требовательно, Берт! Я тебя разозлил?» - Райнер даже не повернулся в сторону друга. Но отметил про себя, что надо будет его, как представится случай, зажать в уголке и потолковать по душам. Больно нервный стал. И зубы отрастил – злющий, напряженный, как вздыбивший шерсть кот. Конечно, его можно было понять. Он переживал за каждого из них, уж Райнер-то знал, чего его другу это стоило. Да и Энни… Берта было жаль. Райнер и вообразить не мог, каких усилий Берту стоило держаться, не рваться туда, не выдавать ни словом, ни жестом того, что в общем-то очевидно… Не зря его выбрали. Ой, как не зря. Райнер не всегда так умел. Но орать на него, вставать у него на пути, да еще и постоянно нашептывать свои гадости, типа всяких: «без жалости» - не стоило. Он сам выбирает свой путь, он сам принимает свои решения. Он сам… В ловушке. - Аааааа!!! Здесь внизу титан! Мать твою! Тащите что-нибудь!!! Солдат, который выполняет свой долг. Защищает равных ему. Вверенных подчиненных, делает все, что приказано командирами, все и даже больше, чтобы обезопасить, защитить! Забывает, что сделан из плоти и крови, такой же, как все они. Забывает, что от смерти его ничто не отделяет. Больше нет Берика, который оттолкнет и погибнет за него. И он что?.. Умрет здесь? Мимо лица пролетают вилы, с силой вонзаясь в лицо твари, сминая его. Горячая кровь брызгает Райнеру в лицо, шипит и жжет кожу. Берт… в ярости. Берт… защищает… его?.. Как… Берик?.. Чт… Берт, его друг. Человек, который лечил его ушибы. Терпеливо объяснял уроки. Который распрямлял плечи и взваливал на них общую вину, чтобы любимой и другу досталось меньше. Человек, который стал для них якорем и опорой. Которого они бросили оба, без капли благодарности. А он терпит, и все равно остается рядом! Райнера кольнуло чувство вины. И все встало на свои места. Лицо Берта искажается от настоящей ярости. Это лицо воина, а не испуганного подростка. Не такое, как тогда. И даже тогда именно он потянул Райнера за собой. Именно он тогда велел бежать быстрее. Подросток был бы на грани слез. Только воин может впасть в бешенство и драться хоть голыми руками, если угрожают тому, что ему дорого. И судя по лицу Берта, он никогда не позволит никому навредить ему, Райнеру. Ни убить, ни обидеть, ни отнять… А кто защитит самого Берта? Не тело – ему это не нужно. Кто сможет укрыть его душу? Сколько еще вины он сможет взвалить на плечи раньше, чем рухнет под ее грузом? Слишком быстро все происходит, чтобы все эти мысли облечь в слова, жест, или даже благодарный взгляд. Ладони Райнера крепко обхватывают черенок вил, и его сила присоединяется к силе Берта, отталкивая тварь. Райнер снова воин. Он знает, почему здесь и кто он. И что он почти натворил. Парень рычит от накатывающей волнами злости на весь мир и себя самого: - Берт… мы все вместе… вернемся домой! Такое изумление на лице друга – ценное воспоминание. Райнер почти хочет засмеяться. Но ему больно от того болезненного облегчения, которое он видит. Получается, Берт правда поверил, что Райнер бросил его? Что ж, у него были основания. - Да. Да, так и будет! Райнер орет. От злости, от страха, стыда и боли. Сейчас у него есть повод. И он орет, как может делать это сражающийся воин. Размахивается, и наносит совершенно бесполезный, но такой желанный удар по смятой роже титана. Прости меня, друг. И еще удар. - Эй, парни! Мы тут нашли! Пушка? Ха! Нанаба не спросила. Она имела полное право и очень хотела спросить. Но не стала. Уже поздняя ночь, и Майк ни за что не поскакал бы к стенам Шины и к безопасным городам. Нет, он был бы здесь, на передовой, искал бы место пролома. Можно было бы предположить, что он где-то бродит в темноте и в одиночестве. Но это совершенно невероятная теория. Раз его нет со своим отрядом, и раз он не наткнулся на ее отряд… Если бы она спросила у Гельгера, если бы заставила озвучить эту общую догадку вслух – она бы сломила то, что в нем осталось, чтобы держаться. Ее Майк не ей одной был любимым командиром, за которым в огонь и в воду. Гельгера трясло. Рене и Хеннинга трясло. Ее саму… выворачивало. Еще был шанс, что Майк жив. Крошечный, да? Нихрена подобного. Он не с ними. И это решает все. В ином случае Майк бы их нашел. И Нанаба улыбается толпе тварей, которая идет на них. О, она будет сражаться. До последнего. Так ей велел командир. Не сметь сдаваться. Не сметь. Он чувствовал себя виноватым перед ребятами, у которых осталась одна защита в виде четырех командиров. Она сделает все, чтобы искупить его вину. Он хотел остаться сильным до конца. И велел ей быть такой же. Она будет. Когда кожа горит от бесконечной крови, которая поливает их, когда они снова и снова рубят этих тварей. Когда прилетает булыжник, и им с Гельгером приходится положить тела Рене и Хеннинга на крыше. Когда приходится посмотреть на новую, невероятную, необъяснимую волну титанов, которые идут в ночи. Не должны. Но идут. Она будет, даже не смотря на то, что почти не осталось газа и сбиты лезвия. Будет, не смотря на то, что нет надежды. Ради тех, кого они оставили беззащитными. Все погибнут. Но пусть они видят, как надо умирать! Она будет драться, даже когда ее порвут на части! Так ей велел командир. Она визжит, когда отрывают ногу. Изгибается, воет, срывая горло до сиплого кровавого выдоха. Она мечется, когда тянут руку, а второй титан обхватывает поперек живота. Она проживет еще пару мгновений, ее разум уже даже не отдает ей команд. Она ничего не помнит, не соображает, и не ощущает ничего кроме сводящей с ума боли. И не замечает того, что кулак еще не оторванной руки до конца колотит по щеке титана. Потому что так велел Майк. Удар, еще удар, еще… Удар, и еще удар! Саша что-то разучилась. Стыдно было. Раньше она могла отрубить курице голову одним махом. А ведь тогда в ее руках не было силы! Тьфу. Девушка махнула рукой. Соня передала ей вторую курицу, и в этот раз Саша справилась как раньше – чисто и аккуратно. Две тушки. Ох, слишком много еды переводят. Но так надо. Зато мясцо! Эрик уверенно подошел, обхватив жену за талию и крепко поцеловав. Он был старше Саши на два года. Она помнила его еще пацаном, который учил ее ловить лягушек. Теперь же взрослый мужчина, муж и отец. Он обернулся, не выпуская Соню из объятий, и ухмыльнулся: - А скажи-ка, солдатик, драться тебя учили? - Ну, - Саша шмыгнула носом, привязывая тушки за лапки, чтобы стекала кровь, - ты к чему? - Может, помашемся? Мне интересно. Говорят, что солдат даже если баба, обычного мужика забороть может. Сашин отец приподнял голову, и угрюмо глянул из-под полей вечной шляпы: - Рик, ты подумал? Парень нагло ухмыльнулся: - Вот уж не думал, что вы захотите дочку защищать. Браус рассмеялся недобро: - Да нет, просто тебе стоит подумать, прежде чем что-то делать. Вдруг слухи не на пустом месте родятся? Саша подмигнула Соне, и подруга ловко вывернулась из рук мужа. Саша пошла на него. Рик весь подобрался, вскинув кулаки, и глядя с улыбкой. Когда спустя пару секунд он бросил на нее хмурый и даже разозленный взгляд, лежа на земле задницей кверху, Саша поняла сразу несколько вещей. Для начала, она поняла, что чувствовала Энни, и почему так любила отправлять парней в полет. Это было приятно. Потом она поняла, что папин смех звучит славно, и что она, оказывается, давно не слышала этих хриплых, забавных звуков. Ну и наконец, глядя на появившиеся в глазах парня угрюмость и раздражение, она поняла, о чем именно им тогда говорили. Прежде, чем ты ударишь. Прежде, чем ударят тебя. Задумайся, стоит ли оно того, чтобы драться. Но если ты решишь, что оно стоит того, или выхода нет, ты должен… Первым нанести удар!