Взрослые дети

Времени прошло так мало, и вот он снова в Тросте. Всего месяц назад был здесь. В тот раз видеться с семьей не очень-то хотелось. В этот раз — тем более. Он знал, что его не тронут, пока сам не позовет, хотя присутствие основного корпуса разведки в городе заметят. Но его родственницы не из навязчивых. Тем лучше. Не хотелось их видеть, испытывая чувство неловкости, оторванности и отдаленности. Что он может им сказать? Как объяснить, кем он стал? Ведь он же изменился, верно? Не только вообще за три года, но и за этот месяц тоже. Дважды. Он уже далек от них, как посторонний. Что им сказать, если вдруг столкнутся лицом к лицу, чтобы они понимали, с кем говорят? Что за месяц потерял лучшего друга, решил стать смертником, приобрел нового друга и не понял этого, пока не потерял и его? Причем тем же самым путем. Одного? Пятерых. О Берте и Райнере даже упоминать не хотелось. Жан строго-настрого запретил себе думать о них. Имир не была ему близка, но… он будет скучать по ней, даже несмотря на ее открывшуюся… особенность. Зак был славным парнем, и он научил Жана, как и всех остальных, мастерить и метать дротики. Саша… Жан мог не думать о каждом из них, но с памятью о Саше было труднее. Из-за Конни. Друг определенно был не в себе. Едва они доехали до города, он со всей решимостью заявил, что собирается вернуться домой и потащить за собой майора Ханджи. То, что он рассказал о семье и судьбе всех жителей его родной деревушки, было ужасным и печальным. Но он не говорил об этом до определенного момента. Насколько Жан понял, он был первым, кто услышал от Конни этот план. Жан не стал рассказывать другу о том, что Захарус, Саша и Зак объявлены пропавшими без вести. Все равно оно всплывет. Но когда эти имена были названы на построении, Конни, к его удивлению, остался совершенно спокоен. Он сказал лишь: «Они могли ошибиться. Отсюда плохо слышно». Вечером, когда Жан возвращался в казарму от новых приятелей и пересекал внутренний двор, он заметил сжавшуюся небольшую фигурку, сидящую на корточках у доски объявлений. Подойдя ближе, узнал Конни. И не узнал его одновременно. Ранее печальное и скорбное лицо теперь кривилось так, что Жан с неловкостью подумал о том, что друг может заплакать. Конни вздрогнул, когда Жан подошел, угрюмо шмыгнул носом и постарался сделать спокойное лицо. Сипло выдал: — Сашка… мертвой назвали. Вместе с Заком. Померла. Надо было брать ее с собой. Жан перевел взгляд на доску. Действительно – в графе «Погибшие», в самом низу после имен всех тех, кого они потеряли, сражаясь с Райнером, мелом были написаны три новых имени. Графу «Пропавшие» стерли с доски, освобождая место для других объявлений. Жан тоже чувствовал себя хреново. Так, словно последнюю надежду отняли. Впрочем, оно и правильно. Графа «Пропали» подразумевает собой, что они когда-нибудь могут найтись, верно? Надо быть реалистом. Конни совсем тихо проговорил: — Я вернусь домой. Вернусь и заставлю их поверить, что это была моя мама. В этом надо разобраться. Во всем, что происходит, пора разобраться и остановить это. Жан поморщился: — Только не говори, что ты решил влезть в шкуру Йегера и наводить порядок. Заори еще, что уничтожишь всех титанов. — Как я могу, когда моя мать одна из них?! Конни проорал это, сердито вскочив на ноги и притянув Жана к себе, сжав в кулаке его рубашку. Блядь, Жан и не подумал, что ляпнул! Он только покаянно поднял руки ладонями вверх: — Прости. Не то сказанул. Конни оттолкнул его, размашисто зашагав к казармам. А потом завалился спать, почти ни с кем не разговаривая. Никто и не пытался его беспокоить. В довольно большой комнате, которую они теперь делили на пятерых, было пусто и уныло. Тали целый день лежал на дальней койке, отвернувшись к стене. Ни пожрать не сходил, ни на построение, и даже, кажется, на толчок ни разу не отлучался. Патрик угрюмо подбрасывал на ладони свой мяч – мешочек, набитый крупой – и смотрел прямо перед собой в пространство. Монотонный звук раздражал, но Жан даже не попытался остановить его. Зак и Патрик были неразлучны, а Жан лучше остальных знал, что значит потерять друга. Армин отирался у Эрена. И наверняка там и останется до поздней ночи. Конни готовился ко сну быстро, с резкими, нервными движениями и раздражением. В конце концов увалился спать. Жан хотел было тоже залезть под одеяло, а потом понял, что Райнера больше нет и некому делать то, что обычно делал он. Раздавал тычки и затрещины, разгоняя парней по койкам, тушил свечи и оставлял лишь одну лампу на столе, чтобы Армину не пришлось бродить в потемках. Жан перехватил мячик Патрика на лету, прямо над его ладонью. Тихо и как можно деликатнее произнес: — Ложись спать. Патрик угрюмо глянул и притянул колени к груди. Ладно. Жан осторожно потоптался у койки Тали: — Дэш, ты спишь? Нет ответа. Но явно не спит. Ладно. Жан приглушил лампу, задул свечи и забрался в постель. Подумал, что Криста теперь, наверное, переедет к Саше. Или Саша к ней и Микасе, ведь Микаса тоже до поздней ночи пропадает у Эрена. А потом вспомнил, что никто ни к кому не переедет. Это понимание больно кольнуло. Поэтому Жан сосредоточился просто на другой грустной мысли: Криста, получается, совсем одна сейчас? И… бля. Жан встал, оглядев молчаливых, не спящих товарищей, и прямо в подштанниках, накинув на голый торс куртку, прошлепал в общую комнату. Ничего. Если ничего не услышит, то просто нальет себе водички и вернется в кровать. Как он и думал – девушка притулилась в общем зале, на лавке. Нервно спала, разметав влажные волосы. Ни у кого из них, кроме Жана и Микасы, не было с собой вещмешков. Им выдали запасную форму со складов, так что маленькие Конни и Криста носили вещи не своего размера. Конни позаимствовал у него самого бритву и мыло — наверное, и Криста воспользовалась запасами Микасы. Жан присел рядом, втянув носом воздух. Обычное дешевое мыло. Как у него самого. Он попытался плотнее ухватиться за мысль о том, что Микаса пахнет тем же, чем и он сам, но не получалось. Наверное, потом получится. Просто сейчас Криста сильно напоминала другую расстроенную девушку, которая сидела в темноте, в общем зале. Жан подсунул руки ей под колени и плечи, приподнимая. Девушка вздрогнула, просыпаясь, и он быстро оповестил, чтобы не пугать: — Это я, Жан. Она покорно обхватила его за шею тонкими руками и поджала ноги. Вроде снова уснула? Но на полпути к комнатам девушек она тихо произнесла: — Они с Райнером постоянно цапались из-за меня. Смеялись. Может, теперь они поладят? — Конечно, поладят. Она его просто трахнет, и дело с концом. Криста издала какой-то неопределенный звук, но ничего не сказала. Но уж конечно, он не мог ответить ей, что Имир убьют. Ни один из ребят с их курса никогда не позволил бы себе расстроить Кристу. Она была… невероятно и необъяснимо милой. Не то что Саша, например, которую не зазорно в глаза дразнить и получить такие же дразнящие ответы. Жан укрыл девушку, которая от усталости даже не нашла в себе сил поблагодарить его, и подумал: неужели у него теперь обязанность такая – укладывать спать девиц? Нет, ну его нахрен. А то еще и эта помрет. Наверное, ему вообще желательно ото всех держаться подальше. Саша тихонько прикрыла за собой дверь, сбрасывая мешок с плеча. За неимением вещмешка ее снарядили в дорогу всем, что нашли полезного деревенские, и припасами с армейского склада. Хорошо, хоть умудрилась найти форму своего размера. Только как-то сиротливо чувствовала себя с пустым карманом там, где должна быть именная нашивка. Саша теперь накрепко запомнила, что о помощи просить не зазорно, тем более близких. Так нервничала и переживала, а всего-то и надо было, что пожаловаться отцу. Уж не знала, что он там говорил командиру гарнизона, но выездной Саша получила. Хоть этот мужик и умудрился ей поднасрать, заявив, что никаких писем, оказывается, не отсылал. Пока ехала до Гермины, где пересеклась с базой разведки и узнала новости, пока выбила разрешение отправиться в Трост, куда на базирование переброшен костяк разведотряда, прошло четыре дня. В итоге приехала под утро следующего после их прибытия дня. И тут же метнулась к доске объявлений. Хотела стереть свое имя. Она жива, жива… Усталые мысли переметнулись к ужасному известию, что огромный майор-зверюга мертв. Очень… невероятно жаль! А потом дошло. Конни! Конни видел это! Если на всем свете и был человек, который на самом деле мог о ней пожалеть, то это он. Впрочем, никто больше и не расстроится. Но Конни… а жив ли Конни? Конечно! Конечно же, что за глупые мысли?! И Жан должен быть жив – не могло же его понести на стены, когда… нет. О Берте и Райнере она не будет думать. Жан наверняка жив. Но Конни? Саша решила проверить. Все равно всю ночь в дороге была. Наверняка парни глубоко спят… как же провернуть? Она… да! Она осторожно заглянет, просто увидит, что Конни, что Жан там, и уйдет спать на любую свободную женскую койку. Девушка предупредительно поскреблась в дверь, прислушиваясь. Уже хотела было толкнуть ее, как услышала, что кто-то шлепает босыми ногами по полу. Дверь распахнулась… Патрик! Живой! С покрасневшими и запавшими глазами. Саша приоткрыла рот, как-то не зная, что ему сказать. «Я рада видеть тебя», «мне жаль, что Зак погиб?», «прости, что вернулась я, а не он»?.. Патрик сонно моргнул. Прищурился, неуверенно шагнул навстречу, а потом сгреб ее в медвежьих объятьях, изумленно выдохнув ей в макушку: — Охуе-еть… Саша с удовольствием обняла его в ответ. Наверное, от нее не очень хорошо пахло после почти суток пути. Наверняка она совсем не та девушка, которую он хотел обнять. Они особо не общались с Патриком. Но… Парень отпустил ее, но не выпустил ее запястья из ладони, потянув за собой в темную комнату, наполненную сонным сопением и похрапыванием. Саша неуверенно затормозила. Это неловко – заходить к спящим мужчинам. Патрик буркнул: — Девочку не строй из себя, чудо рассветное. И то верно… сколько им совместных ночей на службе предстоит, почему бы и не зайти? Саша просто хотела тихо посмотреть, но Патрик вдруг как гаркнул на всю комнату: — Парни, прикройте-ка простынкой стояки – у нас дама в гостях! Саша зашикала на него, но отовсюду уже раздавалось сонное: — Что?.. — Мнгхк… — Ааргх?.. Патрик зажег свечу, и взмыленная Саша оказалась на всеобщем обозрении. Глаза Армина из узких щелочек мгновенно округлились в изумлении. Он первым слетел с постели, едва не запутавшись в простыне, и буквально повис на ней, прижимая к себе. Следом, сбоку, прилетел Конни. Он сжал ее так сильно, что она натужно застонала, едва успела обнять его свободной рукой. Живой. Ох, как хорошо. А он как-то… надсадно, обвиняюще бормотал: — До последнего не верил, Сашка. Не верил. Вернулась. Блядь, я… вот… я… Саша прижала его крепче, улыбаясь и чмокая пушистую от отросших немного волос макушку. Армин легонько смеялся ей в ухо. Их сильное тепло окружило ее, посылая дрожь по промерзшему телу. Она, смеясь, подняла глаза и встретилась взглядом с Жаном, который сидел на постели и сердито смотрел на нее. Ей стало стыдно, что она его разбудила. Наверное, потому и рассердился. Но он тоже встал и обнял ее третьим, спереди, прихватив длинными руками и Армина, и Конни. Саша со смешком проговорила: — Прости, что разбудила. Простите, просто не сдержалась… Жан рявкнул, глядя сверху вниз, раздраженный и взъерошенный со сна: — Дура совсем?! Мозги не варят с голодухи?! Первым делом обязана к нам зайти! — Э-эй… ты прям… будто бы тоже рад меня видеть? – Он действительно… действительно будто бы испытывал какое-то сильное чувство, с которым едва справлялся. Сашу это порядком удивило. Она и не думала, что он тоже будет переживать, если она умрет: расстроится немного – это максимум, на что она рассчитывала. Жан возмущенно расширил глаза на эту фразу, хватанул ртом воздух, а потом… поцеловал ее! Точнее, произвел какой-то непонятный жест, будто клюнул, быстро прижавшись к ее рту плотно сомкнутыми губами. Если это и был поцелуй, то крайне сердитый. Скорее — альтернатива затрещине. Но это выбило ее из колеи, заставив смущенно потупиться. Конни потянул ее к своей постели. Саша совсем уж возмущенно запротестовала. Друг отпустил ее, как-то потерянно стоя рядом с кроватью и не глядя ни на нее, ни на кого-то еще. Это было совсем на него не похоже! Ни вот это безмолвное требование остаться, ни подобная растерянность… Теплый Жан прижался к спине, едва слышно проговорив на ухо: — Семья. Саша едва не застонала. Зажала рот рукой, почувствовав, как глаза обожгли слезы. Оглянулась на так близко стоящего Жана, прошептав одними губами: — Все? Он кивнул, и подтолкнул ее в спину. Саша сама забралась на постель, прямо в одежде, потянув Конни за собой. Когда он закутался в одеяло, как маленькая гусеница, и угрюмо окинул бегающим взглядом комнату, Саша обняла его, позволив пристроить голову у себя на плече. Так Рик обнимал Соню на привале – так они спали. Только тут роль мужчины и женщины была наоборот. Саша вытянулась и скрестила ноги в щиколотках, пристроив подушку Конни под голову. С другого бока упал Жан. Оказывается, они с Конни спали рядом. Хорошо, что он тут же отвернулся спиной и накрылся с головой одеялом. Как только Конни уснет – Саша пойдет к себе. Кто-то потянул ее за щиколотку. Не хотелось выныривать из такого уютного сна. Было очень тепло и хорошо. И сон такой приятный… даром, что она его забыла. Понимание прокрадывалось в блаженное сознание медленно. Она в теплом сплетении рук и ног. Сами они изображают три ложки – маленькая, побольше и совсем большая. Саша прижимает Конни к животу, как большую игрушку, а Жан пригреб длинной рукой к себе их обоих. А над ними стоит Тали с невероятно измученным лицом. Она и не заметила его тут вчера. Ох, уснула все же! Хорошо, что Тали разбудил! Девушка осторожно выпуталась из рук приятелей, выползая из постели. Ее хвостик сбился набок, форма помялась немилосердно. Девушка благодарно кивнула ему, прошептав: — Спасибо. Думала уйти, как Конни уснет. — Я слышал. Тали робко поглядел на ее плечо, а потом приподнял руку и дотронулся. Сжал, ласково потрепал и заверил, глядя такими большими, глупыми, тоскующими глазами: — Я рад, что ты вернулась. Саша чмокнула его в щеку и вышла вон. Ее ждала перспектива помывки в ледяном душе… но нет! Сначала досыпать!