Взрослые дети

Ханджи помассировала пальцами виски, поморщившись от ощущения сальных прядей. Наверное, можно и воды нагреть, и помыться. Ночевать они все равно будут здесь, в Рагако. Они нашли три дома, которые были наиболее целыми. Их и заняли. Ханджи знала, что Моблит думал, будто она не заметила, но она видела… Как он тихо раздавал приказы, а солдаты растекались по домам, аккуратно извлекая личные, почти интимные вещи в каждом доме. И рыли могилы. Конни подсказал. Например, что ползунки в пятом доме действительно должны были принадлежать двухлетнему малышу. Младшая сестра писала ему о том, что у соседей родился ребенок. А вот костюмчик на четырехлетнего ребенка из третьего дома был оставлен на память, а его бывший хозяин на самом деле был ровесником Конни. Первый дом. Пять могил: на бабушку, мать, отца, старшую дочь, младшего сына и его жену. Второй дом. Одна могила — на одинокого старичка, доживавшего свой век. Третий дом. Крепкий, большой дом. Одиннадцать могил… Из всех могил, что отрыли разведчики, по указанию Конни было сделано и двадцать детского размера. В одну, размером под десятилетнего ребенка, Конни лично положил старую мальчишескую рубашку, новенький пиджак, штаны, ботинки и подвеску. На толстом кожаном шнурке болтался диск, сделанный из обрезков кожи, складывающихся в переплетение узоров. Ручная работа. Немного топорная, словно ее делал ребенок. Зое не хотела бросать Конни и была в это время рядом. Похвалила некрасивую подвеску. Парень невесело хмыкнул и сообщил: — Я когда на скотобойне работал — она там, за холмом, — он неопределенно махнул рукой в сторону, — постоянно обрезки кожи воровал. Все так делали. И мама шила нам крепкие ботинки и одежду. Оставались совсем крошечные лоскуты. Я из них научился делать всякие украшения. Не очень здорово. Я тогда еще не думал, что мне выпадет шанс в армию попасть. Думал, что будет приработок. Если бы научился хорошо, можно было бы продавать городским — это же кожа, как-никак. Городские девицы удавились бы за такое богатство. Я потом получше научился делать, но тогда не умел. Вот этот я выкинуть хотел, а Мартин почему-то запал на него. Отнял и таскал с собой постоянно. Может… ему нравилось думать, что он носит с собой что-то от старшего брата… у меня… знаете, не было много времени на него. Ханджи закусила кожу на костяшках кулака, не зная, что ответить. Но точно нельзя было рыдать, глядя на этого импровизированного «Мартина», лежащего в могиле. А Конни со скорбно опущенными уголками губ и отрешенным взглядом направился к развалинам своего дома. Титана, так и лежащего в руинах, он просто игнорировал. Ханджи все же не сдержала короткого, скулящего возгласа, когда увидела, как Спрингер тащит аккуратный парадный костюмчик своей сестры. Костюм был таким… милым. Как и ее солнечное имя — Санни. Синее платье, светлая жилетка, белый бант. И маленькие ботиночки с кокетливыми синими лентами вместо шнуровки. Конни попытался завязать эти ленты бантиком, но грубые мальчишеские пальцы к такой работе непривычны. Ханджи улыбнулась и помогла. Ее пальцы тоже не привыкли мастерить бантики. Но ради уже не существующей семилетней девочки стоило постараться. Так они и стояли вдвоем, около трех могил. В могиле отца лежали его вещи. Рыть четвертую Конни запретил. Он стоял спиной к дому, и Ханджи думала, что он так и не обернется. Но он смог. Покосился через плечо на титана, изучая его искоса, а потом… запел. Это была самая известная, самая заезженная до дыр песня. Та, которую поют детям перед колыбелью, та, которую тихо мурлычут влюбленные. Обычная, такая… деревенская. А у Конни оказался такой славный голос. Разговаривая с ним, Зое ни за что бы не подумала, что он может так прекрасно петь. Титан, рвавшийся из пут и издававший скорбные, жалобные звуки все это время, притих и успокоился. Как только это произошло, Конни оборвал песню, сипло оповестив: — Я на самом деле петь не люблю. Но когда Санни была маленькой и постоянно плакала, ну, знаете, когда у детей зубы режутся, она успокаивалась, если я говорил. И мама смеялась, а потом заставляла петь ей колыбельные. И принялся закапывать. Зое помогала. Она не знала, как дети плачут, когда у них режутся зубы. Ей вдруг отстраненно подумалось, сколько вообще ее знакомых обладают такими познаниями? Может быть, Моблит? Он тоже старший ребенок в семье, насколько Зое помнит личное дело. Все это к чему… Моблит думал, что она не видит. А она видела. Как он отдавал приказы, и они хоронили. И Моблит тоже закапывал эти личные, почти интимно личные вещи, покрывшись испариной, стянув куртку, морщась от боли. Потом присел рядом с ней на крылечке. Был уже вечер. Ханджи куталась в большой платок одной из местных женщин. Он был цветастым, кокетливым и пах так приятно… смесью выпечки, тушеных овощей и цветов. А на плечах Моблита болтался пиджак одного из местных мужчин. Чтобы не пачкать форму. Все равно потом все, что здесь останется, упакуют и отправят в приюты и на переработку. Так они и сидели рядом. Как женатая парочка после тяжелого рабочего дня. Странная ассоциация. Женатые делили бы чай и обнимались бы. А они — не обнимались и делили флягу с пойлом. Моблит нашел в одном из домов. Конни пропал. Ханджи хотела его искать, но Бернер сказал, что видел, как тот вскрыл погреб соседа, достал оттуда несколько бутылок и ушел в поле. Пусть его. Пусть побудет один. Надо сделать вид, что никто ничего не заметил. Грустный это был день. И вечер. Но это была какая-то… спокойная грусть. Вон как славно. Тепло. Пахнет травами, яблонями, сверчки стрекочут, фыркают лошади и оставшаяся без присмотра скотина в стойлах. Куры кудахчут. А разведчики молча пьют, изредка переговариваясь. Но тихо, не повышая голоса. Это странно для ее команды. Если командир дикий, то и подчиненные такие же. У Ханджи была шумная команда, в которую не пойми как затесался тихоня Бернер. А теперь вот все тихие. Кошка прибежала, обогнула Зое по дуге и потерлась доверчиво о сапоги Моблита. Говорят, если мужчина хороший, добрый и сильный, то кошки будут ему доверять. Эта умильно растеклась и размурлыкалась от его мимолетной, небрежной ласки. Ханджи смотрела, как его длинные пальцы перебирают короткую шерстку, чешут за ушками, под подбородком, гладкие бока, и от всей души понимала эту животинку. И почему мурлычет так, будто сейчас лопнет от одного переполняющего ее звука и нежности, и почему вертится и подставляется. Надо ее покормить чем-нибудь… Тишина стояла почти абсолютная. Ребята молча разглядывали внутренние помещения дома. Громом раздался чих Эрена. Пылинки густо танцевали в солнечных лучах, пробивающихся сквозь окна. Эрен громко и досадливо застонал, заслужив строгий взгляд сестры. Микаса выглядела уставшей, под глазами залегли тени. Ее ребра уже были в порядке, но все же долгая тряска в телеге не пошла ей на пользу. Криста, которую так трудно было называть вслух Хисторией, изучала носки своих ботинок, скрестив руки на груди. Армин с приоткрытым ртом обводил взглядом полки со старой, грязной посудой. Саши не было — она носилась где-то снаружи. Жан аж здесь слышал ее одобрительные или гневные возгласы. Наконец, девушка присоединилась к ним, сунув нос в дверь: — Кирштайн, докладываю! Есть амбар и кладовка. Но в амбаре ничего хранить нельзя — там мыши. Огород зарос к чертям собачьим, но есть овощи — те, что без ухода разрослись и не погибли. Но самое главное! — Девушка распахнула дверь, торжественно возвышаясь на пороге и не обращая внимания на ветерок, заставляющий ее юбку обрисовывать ноги. — Есть малина! Есть смородина! Только без ягод, но и так сойдет. И есть… ши-пов-ник!!! Та-да!!! Жан взъерошил ладонью затылок, против воли улыбаясь на ее восторженные вопли, но все же проворчал: — А малины много? И чего ты так радуешься смородине без ягод? — Да ты что?! Да я тебе из листьев, да с шиповником, да с малиной такой отвар заварю, что язык проглотишь и удавишься! Это ж вкуснятина! Да тут же готовить и ссать от радости! Да ведь картошечку со смородиновым листом! И укропчиком сверху посыпать! Да еще редиску с морковкой пооткопать, щавеля натолкать, смородиновый лист и малиновых тоже, но чуть-чуть, только для вкуса, да кипятком залить и дня на три в темное место… да ты хоть понимаешь, какая вкуснятина получится?! Во время речи она медленно приближалась, протягивая руки в умоляющем жесте и широко распахнув глаза. Орала, улыбалась, радовалась и даже немного подпрыгивала. Когда дошла до него, Жан все же взял эти протянутые руки в свои ладони, наклонился над восторженной девицей и доверительно сообщил: — Ты чокнутая. Ты же знаешь об этом? Широкая улыбка неуверенно дрогнула, и девушка нервно поинтересовалась: — Я сказала что-то не то? Она обвела взглядом остальных. Армин и Эрен так же улыбались, глядя на нее, Микаса сердито хмурилась, переводя взгляд с лица Эрена на Сашу. Криста мельком улыбнулась, но осталась отрешенной. Армин рассмеялся, подойдя к ним, перехватил одну из Сашиных рук и пожал с быстрой улыбкой: — Только аппетит раздразнила. Ну, давай, заваривай свой отвар — сама сказала! Я воды поставлю. Девушка радостно пискнула и попыталась убежать обратно, но Жан ее остановил, так и не выпустив руки: — Э, нет. Нам задерживаться нельзя, иначе до ночи не вернемся. Со мной поедут… эмм… Саша и Армин. Микаса — за старшую. Он развернулся, готовясь покинуть дом, когда услышал фырканье Микасы: — Да уж наверное… Развернулся, удивленно глядя на нее: — А ты возражаешь? — Очевидно — нет. Парень смутно догадывался, что этот комментарий должен что-то значить, но совершенно не мог понять, что именно. Поэтому он просто скрестил руки на груди и вопросительно уставился на нее. Микаса заговорила таким тоном, словно объясняла придурку очевидное: — Мы должны охранять Эрена и Хисторию всеми силами. Ты оставляешь их двоих всего с одним охранником — со мной. А я еще не в форме. — Что ты предлагаешь? — Оставь нам Армина. Жан развел руками. Он начинал раздражаться. Мельком повернувшись к Армину, он проговорил: — Чувак, извини. Но! Армин у нас мозг. Он не самый сильный из нас, и мы это все знаем. Я сильнее. Саша сильнее. Я командир. И я сказал, что со мной поедут Армин и Саша. Микаса встала, глядя на него в упор. Они почти лоб в лоб стояли и гневно таращились друг на друга. Остальные переглядывались, испуганно округлив глаза. Эрен насмешливо фыркнул. Он-то знал, что бывает с теми, кто перечит его сестре. С другой стороны, Кирштайн был на удивление нечувствителен к страху перед кем бы то ни было. Эрен предпочитал думать, что это признак безмозглости, а не наличия яиц. Микаса тихо проговорила: — Я тебя командиром не выбирала. — Ты солдат. Я солдат. Тебе сказали, что я за старшего. Почему те, кто старше по званию, так решили, а? Может, потому, что считают тебя тупой горой мышц, как Райнера? Может, потому, что думают, что из всех тут у меня одного голова на плечах? — По сравнению с Армином, например? — По соотношению силы и разума. Из всех здесь присутствующих я разве что за Браус пошел бы. Может, за Леонхарт и Фубаром, если бы они не были за плохих ребят. За Марко, если бы он был жив. Но даже над ними меня ставили командовать в Тросте. За тобой, Эреном и Хисторией — не пошел бы. И не потому, что вы слабые или глупые. Хочешь поговорить обо всем этом? Хочешь поговорить о том, кто кому доверяет и кто чьи приказы исполняет? Микаса моргнула, на секунду прервав зрительный контакт, но все равно упрямо продолжила гнуть свое: — Я хочу поговорить о твоей неразумности! Ты оставляешь их с ослабленным бойцом. Я не смогу гарантировать того, что могу защитить их и… Эрен возмущенно прикрикнул: — Микаса! Ты мне не мать! Жан набрал в грудь воздух, выдохнул и попытался донести свою мысль помягче и с другой стороны: — Ничего не случится. Я проверил все, лично окрестности объездил. И Саша тоже — ты же знаешь, что она хороший следопыт. Я оставляю именно вас, потому что Хистория и Эрен не должны светиться, а ты должна отдохнуть. А мне самому нужны руки, чтобы мы смогли загрузиться за один заход. И если хоть что-то произойдет, то это Эрен и Хистория будут защищать тебя, а не наоборот. Они не малые дети. Я не понимаю… На этот раз голос подала Саша, перебивая его: — Жан, прекрати оправдываться. Твой приказ правильный, и это все поняли. Она подошла вплотную к спорщикам, на удивление серьезная и строгая, и положила руку на плечо Жана, не глядя на Микасу: — Ривай сказал, что ты командир. И правильно. Я никого другого слушать бы не стала. И ты отдал приказ. Армин, пойдем! Она развернулась, стремительно выскочив из дома. Армин последовал за ней, бросив предупреждающий взгляд на Микасу. Расстроенный Жан вышел за ними, попытавшись напоследок поймать взгляд девушки. Но она сердито отвернулась, уйдя куда-то вглубь дома. Жан бросил ей в спину: — Акерман, ты должна отдохнуть. Это приказ. Девушка подняла кулак с оттопыренным средним пальцем. Жан рыкнул, глядя на это исподлобья. Хистория молча провела ладошкой по его предплечью в успокаивающем жесте и легонько подтолкнула к выходу. Жан просто хотел, чтобы Микаса чувствовала себя рядом с ним в безопасности. Хотел, чтобы она понимала, что он ни за что не оставит ее в опасных условиях. А она… Спустя примерно полчаса Армин задремал на лавке в телеге, а Саша перебралась к Жану, усевшись рядом с ним. Перехватила поводья и с ухмылкой, тихо, чтобы не разбудить второго парня, заговорила: — Да ладно тебе дуться. Зато она обратила на тебя внимание. Жан только раздраженно фыркнул: — Я нихрена не понял, что это было. Я о командирстве не просил. А она… Умная же девка, чего она?.. — Она хотела, чтобы все ее детки были под присмотром. И Армин тоже. А то как же! Отпустить его с нами двумя? С заносчивым зазнайкой Кирштайном и безмозглой идиоткой Браус?! Нет-нет, не бывать такому! Саша передразнила надменный тон Микасы и сама же и рассмеялась. Жан подумал. Жан немного обиделся. Потом подумал еще. А потом понял, что улыбается. Браус смешно хихикала. А еще протягивала ему тонкую, знакомую флягу, извлеченную из своей вечной набедренной сумки. Горячительное и девичий смех успокаивали. Жан глотнул, но потом велел Саше не пить — оставить на обратную дорогу. К тому же и Армин проснулся после того, как телега подпрыгнула на кочке. Повозился немного, поерзал. В этот день был холодный ветер, и парень просто-напросто мерз. Укутавшись в один плед, он протопал к ребятам и укрыл их обоих вторым пледом. И немного позавидовал в душе Кирштайну, потому что сидеть под одним пледом рядом с девушкой, пусть это и всего лишь Саша, — довольно волнительное приключение. Ведь профессиональными солдатами они успели стать раньше, чем успели побыть взрослыми.