Взрослые дети

Ривай чуть подтолкнул лошадь пятками и поравнялся со Спрингером. Парень всю дорогу молчал, но, что более непривычно — он не косился. Все, кто оказывались рядом с Риваем по первому времени, искоса изучали его, пытаясь сопоставить в голове все слышанные когда-либо сплетни о нем и сам вид невысокого и худощавого мужчины. Спрингеру было насрать. Он изредка что-то бормотал, обращаясь к лошади, но в основном подремывал. Ривая эта беспечная закрытость в себе даже начала подбешивать. Словно он сделал ошибку, выбрав его последним из своего нового отряда. Как дите непуганое. Но, приглядевшись, он понял, что эта беспечность довольно напускная. Пусть сам Ривай обучения в кадетском корпусе и не проходил, видно, что в ребят вбивали хорошую науку. Спрингер так и стрелял глазами по сторонам, оценивая местность и выглядывая возможных преследователей. Один раз, когда Ривай велел ему поехать ведущим, Конни даже увел их от основной дороги, сделав крюк в час. Сказал, что что-то заметил и решил не рисковать. Теперь Ривай решил завести хоть какой-то диалог: — Ну и что ты думаешь о том, что титаны — это бывшие люди? Конни удивленно округлил глаза и довольно резко гавкнул на него: — Они не бывшие! …сэр. — Ты так говоришь из-за матери или действительно так думаешь? В смысле — эти титаны отличаются от Эрена. Они были такие же тупые и кровожадные, как и обычные. — Имир. Вы ее не видели. Ее тело титана похоже на тех, кто бродят за стенами. Это Эрен, Энни, Бертольд и Райнер другие. Имир была похожа на остальных титанов. И у нее тоже не было половых признаков. Я имею в виду — Энни превращалась в женскую особь титана. А Имир и моя мать… ну, у них не было груди, бедра тоже не женские. Я к тому, что Имир могла из вполне обычного титана превращаться в человека. Значит, они все не бывшие люди. Они все живые. — И мы найдем способ со всем этим разобраться. — Я надеюсь. После некоторого молчания Ривай предпринял еще одну попытку достучаться до закрывшегося в себе ребенка: — А если нам придется снова их убивать? Ты сможешь? Конни долго изучал собственные руки, стискивающие поводья, а потом робко уточнил: — Можно личный вопрос, сэр? — Валяй. — А вы — сможете? Простите, но вы выглядели расстроенным там, в комнате командора. — Я просто… принял к сведению этот новый факт. Не думаешь же ты, что даже я не могу удивляться? — Нет, не думаю, простите. А я… ну, смогу, конечно, почему бы и нет. Ривай насмешливо и недоверчиво поглядел на парня. Слишком уж бахвалисто это прозвучало. Конни пожал плечами и криво, невесело улыбнулся: — Вы же городской человек, да? Вы про больных животных знаете? — Я не вожусь с животными. Расскажи, коли хочешь. Времени все равно телега. — Бывает так, что бараны или козы заболевают… ну, если долго не убирают в загоне, то под навозом заводятся черви. А животные, которые ищут травку, ковыряют эту массу носом. Черви заползают через ноздри и начинают жить в мозгу. Тогда животные сходят с ума и набрасываются на всех вокруг. Вообще-то такого стараются не допускать, так что я застал такой случай лишь однажды. Тот баран кусался и гонял других. Его застрелили издалека, не подобраться было. Просто мир так устроен, что иногда приходится убивать. Простите, у меня нечасто спрашивают моего мнения, я хреново объясняю… — Ничего, я уловил. Ривай нахмурился, глядя между ушей лошади на дорогу. Жан задумчиво уточнил: — Ты видел? Почти никого не было. Армин кивнул, погруженный в свои мысли. Саша серьезно проговорила: — Люди так и продолжают отсиживаться в подземельях? Я не понимаю одного… что они едят там? Основная еда здесь, в пределах Розы. Прошла неделя. Как они?.. Армин странно, болезненно сморщился и потряс головой: — Тогда… пять лет назад — это было ужасно. Помните, как голодали все? А деревни, как Сашина, и вовсе чуть не погибли. Каждого это затронуло. А теперь? Хорошо, что у них хотя бы нет необходимости отправлять на убой такое количество человек. Им просто предложат вернуться по домам. И будут силком выгонять за Шину, когда поймают. Но люди боятся, многие откажутся вернуться на территорию, где уже были замечены титаны. Жан фыркнул: — Жители Троста вернулись в дома уже на следующий день после того, как собрали трупы. Армин вскинулся: — Кстати! Как твой дом это все пережил? — Нормально. Сестра рассказала мне потом, что она выехала к дому первая, переживала, что если там разруха или еще что подобное, то мать расстроится. Хотела свести ущерб к минимуму. А закончила тем, что отмывала кровь от крыльца, пока мать не видела. Саша тоже вставила: — Отец вернулся в Даупер. Он выезжал вместе со мной, только в другую сторону. Парни удивленно уставились на нее, а Армин с испугом воскликнул: — Но тогда же еще было небезопасно! Саша пожала плечами: — Я рассказала, как убивать титанов. А в деревне были мечи. Помните, нам на уроках рассказывали, что семьдесят лет назад разведка еще сражалась мечами? У нас есть кузница, и у каждого дома есть сабли и так далее. Так что папа решил, что так будет безопаснее, чем оставаться на территории Шины. Видели бы вы эту толпу! Моя деревня уже пострадала от голода. Проще страдать от него там, где ты сам себе хозяин, чем там, где все зависит от чужой милости. В прошлый раз я папе это говорила, но он меня не слушал. А в этот раз послушал. Но… я думаю, тогда все было по-другому. А теперь мы со старшими совещались, и они все подсчитали, что такими темпами люди начнут драться за еду примерно через пару дней. Тогда руководителю гарнизона уже пришло сообщение о том, что пролома нет. Я думаю, это было примерно в тот день, когда вы сразились с Райнером и Бертом. Старшие решили, что это означает что-то большое, важное. Если нет пролома, но титаны все равно откуда-то взялись. Это значило что-то такое, во что не стоит влезать простому народу. Что-то, из-за чего большие шишки начнут драться, разбрасываясь жизнями людей. Поэтому они ушли. Сказали, что титанов скоро все равно повырежут, а если нет, то с одним или двумя деревенские и сами справятся. А меня отправили обратно в разведку и запретили писать домой. Они же узнали обо всем только из-за меня, потому что я отиралась в гарнизоне и все слышала. Папа сказал, что я не должна с ними связываться, чтобы меня не заподозрили в разглашении. А еще сказал… Сашины глаза были пустыми и какими-то болезненными. Словно она знала что-то, с чем не могла справляться. Впрочем, того, что она уже произнесла вслух, хватало, чтобы отправить ее в карцер на месяц. И хватало, чтобы взгляд стал пустым и болезненным. Армин и Жан тревожно переглянулись. Отрядный гений мягко подтолкнул: — Что сказал? Саша неуверенно потеребила юбку, но открыла рот для ответа. Жан перебил: — Да ладно, Армин. Нам не нужны секреты ее семьи, если она сама не захочет рассказать. А сам незаметно пнул ее под лавкой. Не то чтобы он ожидал каких-то ужасных откровений или не доверял Армину… просто ему вдруг стало страшно. Он за полтора месяца жизни узнал столько страшных секретов и увидел столько смертей, что узнавать секрет девочки, которая всегда весело хохотала, а в последнее время ходила тихой и пришибленной… Нет, не так. Он мог справиться с любым знанием. Даже если она тоже вдруг оказалась бы титаном, как Энни. Он просто… не хотел, чтобы о чем-то подобном узнавали другие. Он не сможет ее защитить в таком случае. Жан быстро перевел тему: — Так ты у нас можешь сражаться мечом? Девушка хмыкнула: — Старым типом не смогу — он весит, как я сама. Но на саблях и шпагах могу. И кинжалами тоже, и на ножах. Но на ножах хуже, на ножах у нас Конни мастер. Жан и Армин дружно загомонили о том, что они это помнят. Многие с их курса не раз проверили на себе ту виртуозность, с которой Конни на спаррингах умудрялся ткнуть деревянным обучающим инвентарем в те места, о которых ты даже не задумывался. Ханджи закончила доклад, наконец взглянув на Эрвина. — Ник по-прежнему не передумал. Но я не перестану стараться. Кнутом не прокатило, так что попробую пряником. Побуду хорошей девочкой. Эрвин, не отрывая взгляда от окна, тихо произнес: — Почему ты не смотришь мне в глаза, Зое? Ханджи вздрогнула. Он редко называл ее по имени. Как и о всяких революциях он редко разговаривал. Женщина бодро взобралась на кровать, зажав бедра полулежащего командира между колен. Почти как любовница. Нависла над ним, вплотную приблизив к нему лицо с широкой улыбкой. Весело округлила глаза и довольно протянула: — Я смотрю тебе прямо в глаза, Эрвин! И считаю, что тебе нужно побриться. Эрвин фыркнул, смахнув ее прочь здоровой рукой. Ханджи перекатилась на кровати, одним прыжком оказавшись на ногах. Хитро глянула на него через плечо: — Я велела нашей жуткой ведьме-коронерше готовить урну для Майка. Эрвин вздрогнул так сильно, что это выглядело почти как горизонтальный прыжок. Лицо стало таким бесстрастным, что смех пробирал. — Ты нашла?.. — Хочешь, принесу? Попрощаешься. Правда, он воняет. — Много? — Палец. Печенку. Кишки подбирать не стала. И вот. Та-да! Она швырнула ему на колени окровавленную нарукавную нашивку. Эрвин пробежал по инициалам подушечкой большого пальца. Потом долго тер глаза ладонью, будто стирал усталость. Смотрел прямо перед собой, сжимая нашивку в кулаке. Ханджи успела нагреть воду и взбить пену. Даже ожидающий за дверью Моблит успел явиться. Зое весело прощебетала: — Наверное, на свете не найдется мужика с достаточно стальными яйцами, чтобы позволить мне себя побрить? Она хищно ухмыльнулась, раскрывая опасно сверкнувшую в свете свечей бритву. Моблит укоризненно глянул на нее и осторожно извлек предмет из тонких пальцев. Впрочем, ее заместитель удивил ее, когда не стал брить Эрвина сам, а ровно проговорил: — Командор, вода остывает. Приступите, пожалуйста. Эрвин все с той же каменной рожей прошел к умывальнику. Ханджи хотела возразить, ведь она именно за помощью Моблита и позвала. Но Бернер кинул на нее свой знаменитый нечитаемый взгляд. Тот самый, который говорил Ханджи о том, что она таки докопалась до пределов его терпения, но который она так ни разу и не смогла расшифровать. Женщина сочла за благо промолчать и не лезть в мужской ритуал. Эрвин хрипло бросил ей: — Ханджи, загляни во второй ящик стола. Там папка с номером три. Вынь письмо на имя Майка. Женщина с любопытством полезла выполнять. Эрвин осторожно водил бритвой, удаляя основную щетину. — Ого! Тут и мне письмецо! — Не трогай. Достань, что велел. Еще раз с любопытством глянув на немного пожелтевший конверт с ее именем, она извлекла письмо для Майка. Протянула командору. Смит покачал головой, поглядел на него пустыми глазами, а потом тихо бросил: — Кинь в камин. — Эй! — Я сказал. Кинь. Его. В камин. И отвернулся, не глядя на хмурую, почти разозленную заместительницу. Моблит обтер бритву полотенцем и потянулся к руке командора: — Давайте попробуем. Эрвин предоставил ему кисть с растопыренными пальцами. Моблит расположил рукоять бритвы одним концом между указательным и средним пальцем, а другим — между мизинцем и безымянным. Рукоять мягко лежала на пальцах командора, зажатая лишь мизинцем и указательным, а само лезвие торчало сбоку. Зое смотрела, как горит старое письмо, строки которого уже никто не узнает, кроме самого Смита. Командор осторожно оттягивал кожу на шее свободным большим пальцем, неловко добираясь лезвием до трудных уголков. Моблит равнодушно, но внимательно следил за процессом, скрестив руки на груди. Странно было видеть эту позу в его исполнении. Его привычной позой ожидания были сцепленные по-военному за спиной руки. Но спина болела, он еще опасался к ней прикасаться. Зое медленно кипела. В голове мелькнула шальная мысль бросить и нашивку в огонь. Может, хоть это заставит Эрвина зашевелиться. Смит порезался. Моблит забрал бритву, промокнул кровавую ранку и аккуратно добрил окружность этого места сам. Потом вернул бритву командору, изобразив тот же странный обхват. Процедура продолжилась. Ханджи захотелось выть. Ханджи молчала. Голос Моблита был просто по-волшебному мягким и успокаивающим в этом гробовом молчании: — Постарайтесь взять левее, сэр. Возможно, вы не отхватите себе ухо. — Да, благодарю. И у Эрвина красивый голос. Тоже мягкий и спокойный. Ханджи визгливо расхохоталась, развалившись на постели и топоча ногами по полу. Мужчины даже не обернулись. Жан нашел Сашу на крыльце в одиночестве попивающей свою кружку с отваром. Как она и обещала — то, что она приготовила им для питья, было потрясающе вкусным. Он молча сел рядом. Не говорил сам, просто смотрел на звезды, как и она. Его посетила мысль, что девушки как раз нечто подобное должны воспринимать романтичным. Он так и спросил: — Эй. Это романтично — сидеть вот так вдвоем на крылечке при свете звезд? Так в книжках пишут — я читал. — Ага. Романтично, аж усраться. Особенно, когда ты рот открываешь, Кирштайн. Там романтики выше крыши. Жан фыркнул и понятливо заткнулся. Впрочем, Саша решила по-своему и грубовато хохотнула, будто делилась шуткой: — И правда романтично. Обнимешь меня? А и обнимет! Почему нет? Так как Жан сидел ступенькой выше, он просто перекинул ногу так, что девушка оказалась сидящей у него между колен. Потянул ее за плечо, позволяя опереться на свою грудь. Саша довольно вздохнула. Ее хвост мешал ей откинуть голову ему на плечо, и девушка распустила волосы. Вот это зрелище Жану действительно понравилось. Саша неловко двинула локтем. Жан едва успел дернуть ногой, чтобы бедром отвести опасность от самого важного: — Эй, осторожнее! Чуть… Саша хохотнула, но замерла. Потом хрипло, как-то тоскливо спросила: — Как думаешь, мы хоть когда-нибудь доживем до того, что сможем вот так посидеть с любимыми? С тобой тоже хорошо, но с любимым парнем, я думаю, было бы еще лучше. — Эй, это вот вообще не романтично сейчас было. — Ага. А ты представь, что вместо меня Микаса. Жан представил. Не сказать, что испытал от этой мысли какой-то особый восторг. Он думал, что ощущения были бы ровно теми же самыми. Разве только чуть больше торжества. Так и сказал: — Не вижу разницы. Саша устало покачала головой: — Ох, Жан… ты иногда дурак дураком, ты знаешь? Но это было милое замечание, спасибо. Но не удивлюсь, если ты себе так и не найдешь жены. — Не гони лошадей, картофелина. И вообще, сиди и радуйся молча, тебе тут такой парень себя вместо кресла предлагает. Девушка послушно заткнулась. Правда, ненадолго. Через пару минут тихонько, почти шепотом заговорила: — Папа велел рассказать все про Эрена и суд. Про реакцию властей. Потом расспросил про командора и вообще про уклад в армии. Как живем, какие отношения между людьми… а потом сказал, что с таким открытием, как Эрен, все взбаламутится. Сказал, чтобы я молчала, была незаметной, как таракан. И велел не писать ему. Но не объяснил, почему. Как думаешь, почему? Он не хочет иметь со мной дел из-за Эрена, из-за армии? Жан не стал отвечать сразу. После того, как он так тормозил с пониманием, что его подозревают в предательстве, тогда — еще до Берта и Райнера — он научился доверять этому скребущему предчувствию в мозгах и заднице. И сейчас оно было. Он не знал этого мистера Брауса, но то, что он сделал по рассказу Саши, то, что он вернулся в деревню… это впечатляло. Жан думал. Саша думала. Она подняла голову и заглянула ему в лицо округлившимися глазами. И снова в них мелькнули только боль и страх. Он не мог облечь смутную догадку в слова. Она, видимо, тоже. Жан пресек это сам, поднявшись на ноги: — Я не знаю. Пойдем, а то еще решат, что мы вместе. Будут дразнить потом. Он протянул ей руку, помогая подняться. Саша не возражала. Жан поежился от ощущения прохлады, скользнувшей по груди там, где только что было приятное тепло чужого тела. Эрвин споткнулся, упав на кровать. Успел выставить перед собой свободную от бутылки руку. И, только упав, вспомнил, что ее больше нет. Алкоголь полился на постель и на грудь. Командор протянул одно из любимых Риваевых проклятий и выпрямился. Сдернул простыни и скомкал в кучку. Даже в таком состоянии он не станет спать в луже алкоголя. Голова закружилась из-за резких движений. Он решил подышать свежим воздухом в открытое окно. На пути выскочили препятствия в виде стула, стола, кресел и вездесущей кровати. Мебель объединилась и выступила против командора! Но Смит победил. Он добрел до окна и там допил подарок Пиксиса. Ухмыльнувшись с мальчишеской хулиганистостью, он вышвырнул бутылку из окна, с любопытством наблюдая, как она разобьется. Красиво разбилась, зазвенела. Эрвин откупорил следующий подарок. Уже третий пошел. Кляксы крови сложились на нашивке в веселую кровавую рожицу. Инициалы Майка, вышитые полукругом вдоль края, складывались в бурую до черноты улыбку. Эрвин с пьяным счастьем улыбнулся в ответ. Все правильно — если они с Майком пили, они непременно смеялись. Так было всегда, так и теперь. Это успокаивало.