Взрослые дети

Адлер Хинвич проскользнул в лабораторию, прекрасно зная, что найдет там командира даже в это время суток. Капитан плохо спал не только из-за больной спины, но и из-за множества дел. Несмотря на все происходящее, поддерживать видимость работы разведки в штатном режиме было необходимо, а учитывая то, что погибло больше половины… Адлер застал Бернера протирающим лицо водой над умывальником. Командир резко обернулся на тихий звук, который Адлер намеренно издал. Иногда хотелось взять и научить его различать самые крошечные шорохи, различать даже по колебанию воздуха, что к тебе кто-то подкрадывается. Адлер все это умел, и ему хотелось, чтобы Бернер умел тоже. Он был хорошим командиром, которого Хинвич боялся потерять. Бернер быстро вытер лицо рукавом, с молчаливым вопросом уставившись на своего лучшего солдата. Хинвич был почти на десять лет моложе — на семь, если быть точным — и служил в разведке четвертый год. И он был таким солдатом, о котором командир и мечтать не мог. Бернер берег его и иногда боялся, что Ривай может положить на него глаз и попытаться переманить к себе. Иногда Моблит думал, что, если бы это произошло, он, пожалуй, действительно сразился бы за него. Хинвич не только выжил на протяжении четырех лет, но еще был первоклассным сталкером. Вот и теперь он тихонько пробрался в комнату и негромко прошелестел своим зловещим голосом: — Я не смог пробраться в казармы Ника. Там полиция, куча их солдат расставлены в темных углах и закоулках — не подобраться и не подслушать. Я смог узнать только одно — Ник найден мертвым. Моблит уставился на Хинвича с таким изумлением, что слов не надо было. Как? Где был ты? Что произошло? Конечно, наблюдение за Ником не было постоянной обязанностью Адлера — он просто проверял его время от времени, сменяясь периодически с парнями Кейджи. В конце концов — Хинвича использовали на полную катушку, как какую-то машину. И все же… Моблит так привык, что Адлер знает все, может оказаться где угодно и когда угодно, что слышать о его бессилии было удивительно. Хинвич расценил взгляд командира по-своему и виновато потупился. Это был редкий момент, когда через его зловещий сумрачный вид проступал его возраст — всего двадцать один год. Парень глухо буркнул: — Простите, сэр. Моя вина. Я заметил новых людей, но не понял, не связал… Моблит, пытавшийся переварить информацию в кратчайшие мгновения, отмахнулся от извинений: — Ты не виноват… черт! Он с силой потер лицо, пытаясь собрать мысли. Как?.. Что это значит теперь?.. — Сэр, можно вопрос? — М? — Если я заметил новых людей около полуночи, а заявление о том, что его нашли мертвым, сделали только сейчас, то… его убили еще раньше? Как полиция узнала об этом раньше меня? Я сменил Рейфа в восемь часов. Он сказал, что Ник в порядке и собирается спать. За эти четыре часа его убили и полиция узнала… это… Моблит тихо, ровно, но напористо уточнил: — В чем твой вопрос? Они оба знали, в чем, но Моблит хотел заставить произнести это вслух. В конце концов, каким бы существом Адлер ни был… несмотря на то, что он мог сливаться с тенями, к нему невозможно было подкрасться незамеченным и он, откровенно говоря, иногда казался сильнее самого Моблита, он оставался молодым парнем. И ему нужно было руководство. Его нужно было учить признавать темные стороны. — Это то, что я думаю? — Хинвич опасно, мрачно глянул исподлобья. — Скорее всего. Так… поднимай Рейфа, и дуйте туда. Слушайте, смотрите… разнюхайте все, что сможете! Потом доложите. Я пойду туда с Ханджи. — Они не пропускают никого. Я пытался воспользоваться званием. — Ты не майор и не капитан. Иди. — Есть. Он даже уходил тайком — тихо и быстро, словно испарялся. Странный паренек. Ханджи не открыла на стук, что не удивляло. Он самолично транспортировал ее тело сюда всего три часа назад. И он знал, что когда она вырубается, ее не добудиться, пока она не восстановится. Моблит приоткрыл дверь, проскользнув в комнату майора. Конечно, он бывал тут не раз. Но… он никогда не был в комнате Ханджи в такие… интимные, беззащитные моменты. Он, бывало, сидел и хмурился тут, пока она носилась в пижаме между умывальником и шкафом, бдительно следя, чтобы она именно забралась в постель, а не уселась за рабочий стол, чтобы поработать «еще пару минуток». Но он всегда уходил, иногда прихватив с собой все свечи и лампу, чтобы она точно не уселась работать, и, разумеется, в сопровождении ее угрюмого ворчания. Он не видел, как она засыпала, как она расслаблялась, какие позы принимала во время сна. Он просто видел близорукий рассерженный взгляд над натянутым под подбородок одеялом: «Доволен теперь?». И то, что ему сейчас предстояло все это увидеть, немного волновало его. Это даже пробивалось через панику и целый ворох раздраженных, испуганных, отчаянных и сердитых мыслей, вызванных новостью о смерти священника. Да и чувствовал он себя как какой-то робкий мальчишка, когда осторожно приблизился к кровати и позвал ее по имени. Она аккуратно спала. Он почему-то думал, что она раскидывает руки и ноги и вертится по постели. Почему-то так, даже несмотря на то, что он видел на вылазках, каким компактным и неподвижным комком она становится, если приходится спать вместе со всеми — на земле, в заброшенных зданиях или еще где. Моблит осторожно потряс ее за плечо. Ханджи среагировала, но, находясь в полубессознательном от усталости состоянии, она проснулась не до конца. Уставилась на него подслеповато одним глазом, слегка улыбнулась и обхватила его руку, обняв ее и прижав к себе, и свернулась комочком, довольно вздохнув. Как ножом по сердцу, честное слово. Моблит потянул руку, позвав: — Зое, проснись. Я настоящий и принес плохие новости. Девушка подскочила, даже слегка вскрикнув. Вылупилась огромными глазами, рассеянно и так по-женски, так беспомощно мягко, напуганно. Моблит чувствовал себя так, будто очутился в теплой, сонной ловушке, когда наружу пытаются прорваться его собственные желания и нужды. Он разбил это наваждение так, как и нужно было. Без жалости к себе или к ней: — Пастор Ник мертв. — Что?! Браус не заметила их приближения, снова и снова перебрасывая вилами сено и что-то бормоча себе под нос. Ривай разбирал некоторые слова, но в общем и целом понять ее не мог. Это была совершенно непередаваемая речь. Спрингер рядом позвал каким-то странным тоном: — Саша! Я вернулся. Это прозвучало не как: «дорогая, я дома», а так, как мог бы явиться к матери солдат с поля боя. Жалобно, со стиснутыми зубами, задавленным страхом и горем. Девушка мгновенно среагировала, отбросив вилы и подбежав к ним, прихватив поводья их лошадей обеими руками. Глянула сначала на Конни, улыбнувшись ему и быстро выпалив: — Как ты?! Потом все же опомнилась, быстро повернувшись к нему, вежливо кивнув и ровно, приложив слишком уж много усилий, чтобы голос был бесцветным, поприветствовала: — Добро пожаловать, командир. Ривай спешился, поморщившись и почесав натертую ляжку. Сухо спросил: — Как вы тут? Происшествий не было? — Нет, конечно. Жан хороший командир. Ривай сделал мысленную пометку: она не только близка со Спрингером, но и защищает Кирштайна даже тогда, когда он в этом не нуждается. — Да я не об этом. Ладно. Распрягай. Он ушел, краем уха уловив, как ребята о чем-то зашептались. Выглянул из-за угла, чтобы убедиться в том, что они только и ждали, когда же он скроется с глаз, чтобы броситься в друг другу в объятья. Хоть обжимались они довольно невинно, Ривай отметил, что ему придется как-нибудь выяснить, спят они друг с другом или нет. По крайней мере он заметил, что Спрингер по женской части уже явно не мальчик. Ривай видел, как тот заглянул в одно сомнительное заведение перед тем, как они уехали из города. Когда вернулся, спиртным от него не пахло, а вот рожа была чуть более расслабленная и довольная, чем обычно. Впрочем, даже эта недолгая радость у кого-то между ног не могла стереть следов скорби с лица пацана. А вот девице Браус это удалось. Тьфу ты. Хоть собирай парней и объясняй им о всяких болячках и рисках. Этого он явно не учел, когда собирал себе малолеток под начало. С Гюнтером, Эрдом и Ауруо о таком думать не приходилось. А ведь речь не только о пацанах. У него еще три девчонки в команде! И тоже младше Петры, которую он едва-едва понимал. А о девицах… такого типа, как эти солдаточки, их потребностях и желаниях, он знает и вовсе хер да немножко. У него, конечно, была Изабель, но… Ривай думал, что между семейными девочками, пусть и пережившими каждая свой ужас, воспитанными, хорошо выученными девочками-солдатами и беспризорницей из подземелий есть большая разница. Петра была совсем другой, например. Эти тоже были другими. И иногда Риваю казалось, что их присутствие заставляет его чувствовать себя немного не в своей тарелке. Будто… смущали его? Пф…