Вельвет

      Глава 8. Глеб       Дав себе выспаться допоздна, начал день с того, что уже сидел за компом, вперив взгляд в чужие страницы. Какого чёрта я смотрю их? Ведь все эти самопиарящиеся люди мне абсолютно безразличны и даже… чуточку противны. Активно пропагандируют, каждый день меняют аватары, плодят свои физиономии и дружат только с красивыми, вешая их фотки себе на стену и подписывая: «Самый красивый Димочка, мой лучший друг». Собирают льстивые слова и нескончаемые комплименты, тысячи подписчиков, сотни лайков под фотками. Завидно ли мне? Завидно, что меня никто не комментит, не читает, не льстит, не звонит мне, моя стена не разрывается от глупых фраз и картинок, посланных искренними жополизами?! Я никому не нужен. Всё, что я оставляю после себя в сети — только моё, только для меня. Даже в этом я аутист и эгоист. Так… завидно ли мне? Хочу ли я быть таким же популярным, чтобы безразличные мне люди писали: «Ты лучше всех, сэказный, лапочка, такой милый, ты моя красотуля, обожаю тебя!»? Почему меня тошнит от всего этого? От восхищений, от конструктивной критики, от пустых душ, пожранных сетевым червём?! Дрянно. На душе дрянно. Люди злят. Не хочу с ними общаться, не хочу их любить, не хочу ими восхищаться, не хочу им улыбаться, не хочу смотреть в их лица. Я нервно поднялся со стула так, что он выехал из-под меня, прокатившись на колёсиках ещё около метра. Прошёл к окну, за которым печальные ветви плакали оранжевой листвой. Мать не разрешает мне, но я закурил дома, не открыл окна, не вышел на лестницу, закурил, презрительно сжимая сигарету большим и указательным пальцами. «Не хочу быть таким…» — зло подумал я. Мимолётная слабость и разочарованность прошли, я вернул стул на место и сел, зажав сигарету во рту. Руки ловко нашли сохранённую ссылку. Та девчонка так и не написала мне. Собственно, на что я рассчитывал? Я открыл её страницу, пробежался взглядом, обнаружив, что новых постов нет. Зайдя в личную переписку, неожиданно для себя увидел её сообщение. «Если ещё не расхотел, могу составить тебе компанию. К четырём часам дня я иду в книжный на Полянке. Встретимся у дальнего входа. Не опаздывай. Уйду». Я посмотрел, когда отправлена. Дата стояла сегодняшняя, в 01: 25 минут по московскому времени. Неожиданный поворот. Ради любопытства я, разумеется, схожу. Бескомпромиссные экспромты — в них есть особая пикантность. Либо сегодня я узнаю, кто она такая, либо никогда. Этакий прыжок в пустоту, игра в рулетку. Что-то фатальное было в её сообщении и всей этой ситуации. Мне было интересно. Эксперимент, опыт. Я посмотрел на часы, прикидывая, когда мне надо выходить.       День был пасмурный, но остервенело яркий, октябрь сыпал красными листьями, оранжевыми опахалами каштанов и совершенно зелёными гигантскими, словно лопухи, листьями тополей-переростков. Я решил пройтись пешком, знал, что приду раньше неё. Ни за что не опоздаю. Какая она может быть? Да какая угодно. Если у неё есть что-то внутри, разговор сам склеится. Мне отчего-то не было страшно, я не нервничал, не ломал голову вопросами. Осенний сквер ослепительно обжигал своими красками. Он пёстрым облаком висел во влажном пространстве серого города, наполняя воздух красной пылью, даже облака и небо, казалось, приобретали краски африканской засушливой саванны. Словно фильтр цвета красной глины. Мне сразу вспомнились суетливые сурикаты, прячущиеся в норы и стоящие на посту, судорожно нюхающие воздух. Я, будто сурикат из фильма BBC, втянул носом воздух и поднял воротник пальто. Свежо. Ноги мерили тротуары, уши воспринимали городской стрёкот, глаза выхватывали случайных прохожих, вывески, рекламу на асфальте. Выхватили они и кое-что ещё, неприметное для многих. На Серпуховской площади со старого высокого дома сняли рекламу диванов от фабрики «8 марта» — огромнейший плакат, который целиком завешивал стену уже много лет. Стена оголилась и поразила меня. Я вспомнил что-то важное, что-то далёкое, словно и не из моей жизни. Достойно и патетично смотрели на меня трое комсомольцев. Правый держал в руках спутник. На фоне красной мозаики — комсомольцы цвета слоновой кости, как находка археолога. И надпись: «МЫ СТРОИМ КОММУНИЗМ!». Я шёл, не смея оторвать взгляд. История оживала. Я чувствовал что-то сродни тому, когда бродишь по Пушкинскому музею и смотришь на египетские росписи. Космизм! Время!       Я спустился в подземный переход, прошёл мимо ларьков и услышал, что поёт Цой. Цой пел! Голос был его, но когда я повернул за угол, мой временной портал начал закрываться: Цой был не Цой, а какой-то неизвестный человек, который всё-таки очень хорошо и похоже пел, терзая гитару, которая резво и раскатисто стреляла звуком о бетонные холодные стены. Времени у меня был вагон, но скорость моя была такая же быстрая, как мысль. Ускользающая. На подходе к книжному магазину раскинул свои палатки рынок выходного дня. Он пестрел лубочными поделками, шерстяными носками, пахучими колбасами и халатами. Я проворно преодолел его, свернув к дальнему входу книжного. Посмотрел на часы. Полчаса как минимум в запасе. Я прошёл внутрь, отыскивая стеллажи с художественной литературой, которая была не так уж и художественна. Найдя нужную полку, я стал искать Берроуза, вытаскивал одну книгу, другую. Всё это я уже читал, а хотел найти кое-что слишком странное, чтобы быть напечатанным. Книги этой, конечно же, не было. Тогда я полистал Керуака, потом полистал Мисиму. Поставил увесистый том на полку, опечалившись, что как обычно первых томов нет. Люблю я запах типографской краски, люблю держать книгу в руках, а не читать неживой цифровой текст. Это как ритуал. Читаю я мало. Но книги люблю. Если читаю, то чаще запоем. Запой — это свойство моей жизни. Всё делать запоем. Мизантропный запой, потом запой общения, запойные компьютерные игры, запойная вдохновенная учёба, запойная работа и запойное «ничегонеделание».       Я посмотрел по сторонам, поглядывая, кто ходит между полок, и гадая, может, она сейчас рядом со мной? Стоит и листает Рю Мураками? Я пошёл дальше мимо полок… Или в отделе фантастики выбирает новую книгу о вампирах? Вампиры же нынче повальны. Куда ни плюнь — инфернальщина в противовес глобальной христианизации. Я вновь глянул на часы в телефоне и решил, что пора двигаться к выходу, — вдруг уйдёт капризная писательница постов?       Без десяти четыре я был возле входа. Скромно стоял в углу, поглядывая то на пару девушек, завёртывающих подарки в яркие упаковки в маленьком киоске на выходе, то на престарелого толстяка в пальто, курящего трубку, то на проходящих мимо людей. Прохожие мельтешили, взгляд зацеплял то одни женские ноги, то другие. «Ну, где же ты?» — думал я, периодично поглядывая на время. Пятнадцать минут прошло, а её так и не было. «Сорок минут жду — и ухожу», — чётко решил я, закурив сигарету. Мимо продефилировали молодящиеся дамы, я проводил их взглядом. Кто-то подошёл. Это я увидел боковым зрением. Я повернулся и увидел перед собой длинноволосого парня, который жестом просил прикурить. Я молча достал сигарету и протянул ему, но он не торопился уходить. И вдруг спросил:       — Потерянный, ты… не потерялся ли?       Вопросом он поставил меня в тупик. Я завис, залип, словно муха на клейкой ленте. Абсурдность вопроса была первостепенной. По определению ясно, что потерянный потерян. В чём суть вопроса-то? Вторая мысль пошатнула мой разум окончательно. Мозг выстраивал логические цепочки, искал взаимосвязи и нехитрым методом дедукции, вычислял.       — Тебя… послала она? — неловко мямля, спросил я.       — Если хочешь, можешь убегать… Я не обижусь, — хитро проговорил он, держа в зубах сигарету.       — Бить меня пришёл? — спросил я исподлобья.       — Нет, — коротко ответил он.       — Тогда смысл бежать?       Он пожал плечами и добавил:       — Ну, откуда я знаю… От разочарованности?       — Если бы я бегал от разочарованности, был бы олимпийским чемпионом по лёгкой атлетике! — эмоционально бросил я.       Он расхохотался.       — Отлично… Так что? Две чёрные вороны встретились?       Я, нахмурившись, оглядел его, пытаясь понять смысл, который он вложил в это словосочетание. Он был весь в чёрном. Чёрные узкие джинсы, чёрные кеды, чёрная короткая куртка, чёрные вьющиеся волосы по грудь. Посмотрел себе под ноги. И — абсолютно чёрный я.       — Итак? — вновь спросил он. — Если не бегаешь, давай кофе попьём? Спросишь что-нибудь. Тебе же есть что спросить? Или есть что сказать? Тогда послушаю.       — Давай, — пожав плечами, кивнул я.       Мы двинулись к ближайшей кофейне, я шёл рядом с ним, стараясь не сильно его рассматривать. Ростом он был на полголовы выше меня, орлиный нос. В профиль он напоминал североамериканского индейца, разве что вороньего пера в волосах не хватало. Нестандартная внешность, выражение лица какое-то едва саркастичное, словно бы он украдкой смеялся над миром и всем, что его окружало. Из рюкзака за его спиной торчал скейт. Я неловко спросил:       — Катаешься?       — Катался… до сегодняшнего дня.       Он вдруг резко остановился и вынул из рюкзака скейт. Скейт был сломан пополам, острые края торчали клином и, кажется, крошились.       — Фига́-а! — присвистнул я.       — Покатался сегодня… Откатался, — хохотнул он.       Кажется, его это веселило и совершенно не разочаровывало. Он снова засунул части скейта в рюкзак и, бросив его за спину, начал живо рассказывать о своём злоключении. Открыв стеклянную дверь кофейни, он пустил меня вперёд, а я выбрал стол у окна.       — Обидно, — проговорил я, выслушав его, — когда вещь служит долго, ты срастаешься с ней воедино. Я трудно расстаюсь со старым барахлом, если у него есть история.       Я небрежно бросил пальто на стул, когда к нам рысью подскочил официант, быстро записывая в блокнот короткий заказ моего нового приятеля. В этот момент я понял, что так и не узнал его имени. Недолго думая, я за компанию заказал тот же кофе, что и он.       — Так кто же автор дневника? — спросил я, взяв в руки салфетку, крутя её и рассматривая логотип кофейни на ней, то и дело поглядывая на него.       — Изначально моей младшей сестры, пока туда не вклинился я. Процентов семьдесят теперь — мои.       — Весело, — подытожил я. — Наверное, вы дружные. Я не заметил подмены.       — Обычные, — пожал плечами он.       — Значит… Кенида? — спросил я, назвав ник автора дневника.       — Да. Вполне антично, и мне нравится.       — Дай-ка припомню… юная дева-феменистка, которую трахнул возле моря Посейдон, после чего исполнил её величайшее желание, превратив в молодого юношу, — я хитро посмотрел на него. Смутить его не удалось. Если я ощущал некоторую неловкость, чувствовалось, что он расслаблен.       — Читал Википедию? — съязвил он, приподняв одну бровь.       — Нет. Мифологический словарь. Дома на полке стоит. Однако, ты уже не Кенида, ты — Кеней. Как видят мои глаза, Посейдон уже посетил тебя, — ухмыльнулся я, ожидая, что он разозлится.       — Пять баллов. Подколол, — он откинулся на спинку кресла и продолжил: — Но лучше зови меня Тимур, потому что я не хочу до конца своих дней зваться Кенеем. К тому же, он плохо кончил.       — Я знаю. Кентавров тебе стоит обходить стороной. И… что там с твоей младшей сестрой? — поинтересовался я, когда со стуком на стол встали две чашки кофе.       — Ей четырнадцать. Она слишком юна, слишком невинна и, как выяснилось, безсисечна. Вряд ли она воспламенит твой пыл. Хотя ты лучше, чем мы тебя представляли, — рассмеялся он. — Зато я — не то, что ты себе представлял.       — Знаешь, — начал я, — когда у меня был модем… медленный ужасный модем был ведь когда-то пределом мечтаний… короче, засел я в один фэнтэзийный чат, где собирались Тёмные. Там я познакомился с существом по имени Всадник, а потом оказалось, что их двое, — выяснилось при встрече. Они были байкерами — он и она. Чёрт… И тогда я тоже не заметил раздвоения.       — Как мне тебя звать, Потерянный? — спросил он, в лице его на секунду отразилась сокрытая печаль.       — Глеб, — коротко ответил я.       Мы лениво допили кофе. Я настоял на том, чтобы оплатить всё. Он не сильно сопротивлялся. Всё, что я успел понять — так это то, что он сквозил пофигизмом. По сути, мы говорили ни о чём. Ни он, ни я не стали изливать душу и заговаривать о содержании его постов в интернете. На улице уже смеркалось. Мы добрели до метро. Спускаться в подземку я не собирался. А он протянул мне руку для пожатия и попросил:       — Телефон свой надиктуй и мой сохрани. Если увидишь на улице кентавров, предупреди обязательно. Они обычно по одиночке не скачут. Всё больше стадом. Я должен быть готов.       — Окей, — улыбнулся я и надиктовал ему свой номер. Он позвонил, задребезжали гитарные рифы на моём мобильнике.       — Нормальное музло. Одобряю. Скинешь.       — Оке.       — Я бы нормально на скейте домой поехал, но… облом, сам понимаешь.       Он махнул рукой и, развернувшись, побежал вниз по ступенькам.       Я побрёл к проезжей части и вытянул руку, ловя машину. Тёмно-синяя «семёрка» остановилась, молодой парень был готов подвезти за двести рублей прям до дома. Когда я вылез из машины, было уже совсем темно. На кухне горел свет. Я открыл дверь ключом. Мать сидела за столом, вращая вокруг оси чайную чашку. Мать была печальна и неразговорчива. Одна рука подпирала подбородок. Я скинул обувь, повесил пальто на вешалку и подошёл к ней, встав напротив.       — Ты чего?       — Да ну… — бросила она, нахмурив брови.       — На работе что-то?       Она покачала головой.       — Как ты сходил? — поинтересовалась она, чтобы перевести тему. — Встретился?       — Да.       — Не слишком весёлым выглядишь, — заговорила она, почти не глядя на меня, — у нас это семейное, по-видимому, как там ты говоришь? Фаталити?       Я уставился на неё, пытаясь понять, к чему она ведёт.       — У тебя с девками… и у меня с мужиками… фаталити. Кромешное.       — Блин… мам, — промямлил я, как ребёнок, — дело не в тебе…       Она не хотела говорить. Свою нескладывающуюся личную жизнь она держала при себе, зато в моей участвовала, проявляла интерес и активность. Наверняка думает, что я не пойму.       — Иди, — процедила она недовольно.       Я ушёл, закрыв плотно дверь своей комнаты.       Никто не воспринимает меня всерьёз. Даже она сейчас. Как неродная. Не поделится, не расскажет, пряча чувства. Хочет казаться железной леди. Бесит. Никому не нужный. Теперь даже она на вопрос «ЧТО?», отвечает пустым «НИЧЕГО!». И… гонит, как будто мне четыре года. Я стянул с себя серо-чёрный полосатый свитер и со злобой бросил его на письменный стол. Мятый ком задел мышь, комп загудел, просыпаясь.       — СУКА! Ненавижу тебя! — пролаял я, надавив большим пальцем на кнопку Power. Долго с силой давил. Выключайся, дрянь! Вырубайся!       Комп сопротивлялся, жужжа, но, наконец, поник, замолчав, как отключённый робот. Уронил мёртвую голову, немигающе смолк.       Решил не включать его. Больше не включать. Не сидеть в интернете, пропасть оттуда. Никто не заметит. Удалить к чёртовой матери все аккаунты, все фотки. Обнулить информацию. Меня всё равно не существует. Я выключил свет и завалился на кровать, не снимая джинсов. Плевать… И лишь в голове пульсировала брошенная в сегодняшнем разговоре фраза: «…есть что спросить… есть что рассказать?..». А сказать и спросить было нечего, потому что незачем. Всё — пустота… И меня, возможно, не существует…