Вельвет

      Глава 9. Тимур       — Не смотри на меня так, — процедил я с презрением.       Но она не отводила взгляд. Словно сверлила меня, приворачивая болтами к дивану. Я приложился к стеклянному стакану с коктейлем и отвёл глаза, рассматривая незнакомые лица в толпе. На сцене пока было пусто, но музыка играла, увлекая тела на танцпол. Я знал, что она услышала меня, и ожидал, что на этом нелёгкий разговор окончится. Но я сильно ошибался. Разговаривать она не собиралась. Я ощутил лёгкое прикосновение к своему уху и левой ноге.       — Будь моим, — настойчиво прошептала она, извиваясь змеёй, едва касаясь моего тела, — хотя бы сегодня… один раз… — Настойчивость её поражала. Она не зря торчала весь вечер возле меня, ожидая, когда я, наконец, напьюсь до состояния невменяемости.       Только вот ждать ей пришлось бы долго. От её прикосновений я ощутил лишь брезгливость. Сначала к ней, понимая, что гордости в ней не осталось совсем. Секунду спустя чувство брезгливости к самому себе всколыхнулось и опало, пробежав по клеткам кожи. Значит, она считает, что и у меня гордости не осталось, вообще… и мне совершенно наплевать, с кем спать. Уверенность, с какой она подтверждала касаниями свои притязания, разозлила меня. В конце концов, кто здесь проститутка? Я или она?       — Я не буду тебя трахать! — отчётливо проорал я, чтобы заглушить музыку. — Хотя бы потому что, у тебя нет пробела между ляжками, а я это не люблю. Тебя как ни раздвигай — не раздвинешь, хер докопаешься!       Звучало это хамски, но я не задумывался. Просто сказал то, что в момент пришло мне в голову при одном её виде. Она моментально оттолкнула меня, коктейль выплеснулся из стакана и попал на одежду, брызнул на пол, окропив, словно кровью. Развернувшись, она ушла, всем своим видом пытаясь подчеркнуть своё оскорблённое достоинство, будто бы оно было. Как будто минуту назад она не ластилась ко мне, словно уличная драная кошка, не тёрлась о мой бок, похотливо мурлыкая в ухо, не оттопыривала свой зад, истекая желанием. Звуки оглушили меня, затылок обдало кипятком, злоба набрасывалась на мою голову, вливаясь, заполняла её под завязку. Мысли роем влетели вместе с облаком злобы. Какого чёрта я опять здесь? Опять напиваюсь по накатанной, опять пустые, разгорячённые музыкой и алкоголем шмары лезут мне в штаны, потому что я, сука, не откажу! Я же никому не отказываю! Как же так — со всеми спал, с ней не спал?! Народное достояние, блядь!       Я поднялся с дивана, на который тут же плюхнулась пара: обвивающиеся, сплетающиеся конечностями, впившиеся друг в друга, извивающиеся, словно личинки насекомых. Я улыбнулся крутящейся вокруг меня вакханалии, прошёл в потёмках, продираясь сквозь потную толпу. Я ощутил прилив дурноты. Временная слабость, которую я подавил в себе силой воли. Выбравшись из душного зала, прошёл на улицу. Кто-то курил у входа. Почему так дрянно мне на этом празднестве энергии и сладострастия? Я опустился на корточки, водя пальцем по песчинкам на асфальте. Я бы мог пойти и веселиться до утра с друзьями брата. Отдаться шуткам, отдаться алкоголю, влюбить в себя очередную старшеклассницу, отдаться ей, ловя влажные поцелуи, опустить её на колени, взлететь, оставив её далеко внизу, сглатывать пенные брызги Посейдона. Я бы мог. Это уже было много раз в моей жизни, это стало привычкой. Только его друзья — не мои, а девы, опускающиеся на колени — служат чужой цели. И когда так паршиво, что хоть вой — даже сказать об этом некому. Потому что я по определению выть не могу, человек-позитив, я должен летать стрекозой, пропивая лето, пропивая осень, смеяться во всё горло и кричать от раздирающей изнутри воли к жизни. Что-то изменило меня незаметно, исказило моё отражение в зеркале. Внутри пульсировала ритмично, но занудно какая-то новая неведомая меланхоличная энергия, как в песнях ранних британских романтиков. Оставаться с собой наедине больше было невозможно. Бежать подальше от навязчивых мыслей, отвлечься, забыться, поговорить с кем-нибудь… С кем?.. Неожиданно я вспомнил потерянную чёрную ворону, хотя, по сути, не на ворону он был похож, а на потрёпанную неряшливую галку. Я вспомнил о нём, и образ галки предстал перед моим воображением. Я не выдержал и расхохотался. Лицо его было обиженное на весь мир, но с чувством собственного достоинства. Тогда, сидя напротив него в тёплой кофейне, ароматно пахнущей, я остро понял, что он другой. Не такой как я, не такой как парни во дворе, пьющие, чтобы забыться, чтобы не тревожить демона внутри, рождающего сомнения. Я решительно вынул телефон из кармана куртки и позвонил ему. На дворе была ночь. Гудки занудно вторили занудным же отголоскам мыслей в голове. Он не отвечал. Но мне больше было некому позвонить. Я слушал гудки, находя их мелодичными. Я позвонил раз, позвонил второй, решив, что буду слушать гудки всю ночь. Они успокаивали, казалось, что кто-то ответит. Когда-нибудь… Обязательно. Но гудки прекратились, и трубку наполнила трескучая тишина.       — Эй! — прокричал я в пустоту.       Трескотня и шорох усилились. И послышалось сонное, слегка хриплое «Да».       — Эй, Глеб… Это Тимур. Ты спишь, что ль?       На том далёком сотовом зависла тишина, он вникал.       — Уже не сплю, но мозги туговато соображают. Извини… — протянул он.       — Слушай, можешь приехать сейчас?       — Ч-чего? — промямлил он. — Куда? — Ощущалось, что моя просьба поставила его в тупик.       — Да я в клубе подвисаю… в центре города. Присоединяйся!       — Блин… я пас, извини…       — Почему? — напирал я, чувствуя его категорическую лень.       — Ночь… Мне завтра рано вставать. И… я не люблю клубы.       — Ты зануда, Потерянный! — рассмеялся я.       — Я не люблю, — сосредоточенно произнёс он, понижая голос, давая понять, что это не обсуждается.       — Чёрт, ну что ты за человек, а? Тебе ночью звонит приятель. Значит, не просто так звонит? А?       Он промолчал на мою тираду, но я не привык отступать. Настроение моё снова повышалось, неприятная шеренга мыслей прошла через перевал, скрывшись из виду. Я снова был прежний. Меня веселил он. Но я чувствовал, что вряд ли вытащу его из дома, упрямец хренов.       — Мне позарез надо поговорить. Просто так поговорить. Если ты по клубам не ходишь, может… я к тебе приду? Ты просто выйдешь на полчасика на лестницу или к подъезду. Постоишь со мной, поговоришь. Мне полегчает, и я уйду. Знаешь, бывает такое, когда надо просто с кем-то поговорить. У тебя бывает?       — Думаю, нет, — однозначно ответил он, но после паузы добавил: — Мне обычно не с кем говорить, я привык. Но знаю, что бывает. Я не такое чмо, как ты думаешь…       — Я и не думаю… Я вообще редко думаю, это у меня плохо получается! — хохотнул я. — Так я зайду? Остаётся надеяться, что ты не в Южном Бутово живёшь, а то у меня на такси денег нет, а пешком, я боюсь, не дойду.       — Я в начале Ленинского живу.       — Ого! Это мне знатно подвезло сегодня! Сорок минут бодрого хода — то, что мне сейчас необходимо.       — Адрес в смс скину. Ты на сотовый отзвони, я выйду, а то перебудишь всех в квартире.       — Лады, — довольно проговорил я и положил мобильник обратно в карман.       Я отправился по ночному городу, всё ещё активно живущему. Машины ехали куда-то, фонари освещали влажный асфальт. Он казался глубоким тёмным каньоном, и лишь лежащие на нём листья давали ощущение гладкой твёрдой поверхности. Я быстро шёл, хотя периодично выдавал нехитрые кривые траектории. Алкоголь слабо, но выветривался из головы с потоком прохладного ветра. Я смотрел вперёд перед собой, сейчас у меня была цель. Просто идти куда-то — уже цель. Меньше мыслей, меньше едких сомнений. Лишь бы не оставаться с самим собой наедине. Я зашёл во двор, где гулко отдавались звуки с шумного проспекта. Посмотрел вверх, разглядывая спящие окна. Пара окон испускала яркий тёплый свет. Я позвонил, он сбросил. Пройдя на небольшую детскую площадку, я сел на качели, едва скрипнувшие железными цепями. Минуты через две среди тускло освещённой площадки появился его сутулый тёмный силуэт. Он подошёл к качелям и тихо сел рядом на соседние.       Я слегка покачивался из стороны в сторону, смотря вверх, пытаясь преодолеть взглядом тёмный колодец зданий, узким кольцом окружающих маленькую детскую площадку. Я молчал. Он молчал. По проспекту с диким рёвом пронеслись мотоциклисты, эхо прокатилось по стенам, зазвенев в старых стёклах, унеслось в ночную высь. Рядом с ним было комфортно молчать. Казалось, он внимательно слушает тишину, ожидая, что я вот-вот что-то скажу, что-то важное, что-то ценное. Я почувствовал, как он едва уловимо напрягся, когда я нарушил безмолвие.       — У тебя девушка есть?       Он покачал головой. Я посмотрел в его сторону, пытаясь разглядеть его профиль, освещённый отсветом фонаря.       — Странно. Ты вроде ничё такой, не урод. Девкам должен нравиться, — подвёл я итог, очерчивая взглядом его прямой нос, с покачивающейся, словно маятник серьгой, в ритм… в такт движениям детских качелей.       Он едва усмехнулся.       — Не урод? — переспросил он.       Я слышал язвительные тона в его голосе, словно вся накопившаяся в нём вредность гнусавыми нотами вырвалась наружу.       — Может, я моральный урод? Ты просто не знаешь меня, ещё понять не успел, оценить не мог в полной мере мою уродливость!       — Да ладно тебе, — я посмеивался, видя, как он на глазах начинал меняться. Скучающее спокойствие и лёгкая ирония в глазах с едва уловимой ухмылкой, которые он демонстрировал в тот раз, улетучились. Он злился. Похоже, я наступил на его больную мозоль.       — Поверь, тёлкам по хрену на твои моральные качества, бебик! — я специально назвал его этим омерзительным «бебиком», мне дико хотелось разозлить его сильнее.       — Что за херня? — он исподлобья посмотрел на меня со своих качелей. — Что за дерьмо ты несёшь?       Качели тихо скрежетали, он сидел на них недвижно, сунув руки в карманы, нахохлившись, повернув голову и яростно смотря мне в глаза. Я не выдержал и рассмеялся. Дикая волна веселья накатила на меня, я смеялся над ним, над всей этой нелепой ситуацией, над собой и этим тёмным двором. Я не мог остановиться. Было в этом смехе что-то нездоровое, истерическое, пьяное. И лишь ощущение, что меня стошнит, если я не прекращу эти сардонические содрогания, остановило меня.       — Я смотрю — тебе вроде полегчало, — раздражённо проговорил он, поднимаясь с качелей. — Я пойду тогда.       Насколько мог быстро я схватил его за предплечье левой руки.       — Да постой ты… Блин…       Он остановился, не смотря на меня. Взгляд его блуждал где-то в тени, как и он сам. Черты его скрывали волосы и густая темнота. Не знаю, зачем я смеялся над ним, но мне совершенно не хотелось, чтобы он вот так ушёл, злой, обиженный. Я интуитивно знал, что он и так обиженный на что-то в своей жизни, и добавлять новый слой мне не хотелось. Я же не для этого поднял его среди ночи, вытянув из дома. Мне даже стало стыдно. Я заметил, что всё ещё держу его за рукав пальто. Неловко отдёрнув руку, я путано проговорил:       — Сядь. Сядь, пожалуйста…       Прозвучало это как-то по-попрошайски. Но он послушался и неторопливо сел обратно, проскрипев цепями качели. Мы молчали какое-то время, и он спросил:       — Ты пил?       Я кивнул.       — Если бы ты знал, сколько я всего выпил за последнее время… — ответил я, склонив голову так, что кольца волос касались коленей.       — Я бы тоже напился. Если б не был трусом. Ненавижу это состояние.       — Я впитал алкоголь от семени отца. На генетическом уровне.       — А я впитал материнские страхи с её молоком. Теперь стараюсь не расстраивать её.       — Схожее дерьмо, болезнь одна, только проявляется по-разному.       — Угу… и лечится симптоматически. В твоём случае — алкоголем, в моём — затворничеством в четырёх стенах.       — Только не помогает ни хрена. Алкоголь не спасает, и даже девки не спасают. К алкоголю толерантность, а девки… ненастоящие…       — Может, тоже толерантность? — вдруг усмехнулся он.       Скабрёзная шутка вертелась на языке, но я решил не выпускать её в осенний воздух, вместо неё предположив:       — Может, тоже запереться? — спросил я, глядя на него.       Он улыбнулся в ответ.       — Знаешь, я всё-таки ненадолго, ты уж извини, завтра на учёбу попасть надо бы, — процедил он, покачиваясь.       — В школу? — хохотнул я.       — Четвёртый курс универа, придурок! — возмутился он.       — Ба! Да ты старше меня, а выглядишь как нелепый мальчишка!       — Думаю, хватит оскорблений на сегодня, — едва улыбаясь, проговорил он, поднявшись.       Я медленно последовал за ним.       — Давай одну сигаретку на двоих и по домам, — предложил он, прикуривая.       Стоя у приоткрытой парадной железной двери и придерживая её, чтобы она не захлопнулась, он крепко затянулся. Раз, другой выдыхал он в прохладный воздух клубы струящегося дыма, тающего серой дымкой. Время словно бы затянулось, я разглядывал его красивый прямой нос и тени, прыгающие по лицу. Его сигарета торчала во рту. Я подошёл и вынул её, крепко и со вкусом затянулся и, приблизившись так, что стали различимы крапинки на его радужке, выдохнул дым прямо ему в лицо. Какая-то сила толкнула меня ещё ближе, но губы его ускользнули, он ловко проник в подъезд, ухмыляясь, проговорил в сокращающийся дверной проём:       — Придурок ты, сначала справку принеси, что ты незаразный!       Дверь стукнула, прилепившись на магнит. Я стоял перед закрытым проёмом, наглухо перегороженным, улыбался, смотря сквозь него, вслед Потерянной чёрной вороне, взбегающей по ступенькам вверх. Пепел осыпался мне под ноги, я стряхнул его и, смакуя, затянулся… одной сигаретой на двоих…