Вельвет

      Глава 13. Тимур       Я узнал его со спины. Одинокая фигура, облокотившаяся на каменный парапет, выделялась ярким синим пятном на белом снегу. Взгляд его, скорее всего, был направлен на противоположный берег Москва-реки. Я подошёл и молча встал рядом с ним. Как два подобных треугольника мы что-то искали глазами на том берегу. Так продолжалось какое-то время. Я ждал от него чего-то: слова, движения. Но он был нем, как зимующие рыбы на дне реки. Я решил быть осторожным сегодня. Я, кажется, впервые в жизни осторожничаю и выбираю выражения. Не молчи же! Скажи что-нибудь! Он полез в карман куртки. А я внимательно ожидаю, продолжая блуждать глазами по горизонту. Достал сигареты, закурил, в варежках запутался, нелепый. Длинная чёлка снизу покрылась льдом от горячего дыхания. Сжал потрескавшимися губами сигарету, из носа пар, поправил шапку, натягивая её сильнее на глаза. Молчит, партизан.       — Хорошо, что ты пришёл, — говорю ему.       А он лишь затягивается сигаретой, втягивая и без того худые щёки. Что ж ты так боишься? Сомневаешься? И заражаешь своим сомнением. Не было оно свойственно моей ветреной натуре, но, видимо, передаётся половым путём.       — Испугался моей чудесной семьи? — спрашиваю, не дождавшись ответа. — Меня испугался?       — Себя, — громко ответил он, уверенно.       Я отвернулся от опостылевшего пейзажа, развернувшись спиной к леденящему каменному парапету.       — Никогда больше не игнорь меня, — строго проговорил. — Я тебе не надоедливая поклонница. Я — нечто большее в твоей жизни. Просто ты упрямо мне не веришь.       — Самоуверен! — зло хихикнул он и впервые посмотрел мне в глаза.       Лицо его расслабилось, я ощутил эту смену настроения. Мне удалось расплавить его внутренний холод. Пошёл процесс электролитической диссоциации. Положительно заряженные ионы устремились ко мне. Физика и химия.       — Мы могли бы изначально быть лишь хорошими друзьями, но… нам было этого мало.       — И я не буду показывать пальцем, кто начал, — он лукаво выгнул одну бровь.       — Я не люблю себя ограничивать. Сделал так, как хотел. Жалеешь? — спросил я, сверля его глазами. Если я ошибся в нём, ответ должен быть положительный.       Он ощерился своей обычной нигилистской ухмылкой.       — Я не привык жалеть о том, что сделано. Предпочту продолжить в том же духе, чтобы было больше поводов усомниться.       Я рассмеялся, мотнув головой, теряя нить его логики.       — А вообще, пойдём ко мне, я задубел уже, откровенно, м? — кивком предложил я.       Колебаний с его стороны не было.       Классические соседи на лестнице. Ужимки, смешки, разъедающий запах бычков. Сначала «этикетом» положенные разговоры о морозе на улице, жалобы на холод в квартирах, на отсутствие отопительной трубы в подъезде, упоминание о том, что «Глеб — милый мальчик», расспросы, кто он, откуда взялся, предложение выпить водки в честь знакомства. Дома весёлая Катька. Встречает. Оделась даже более женственно, чем обычно. Загоняет нас всех на кухню пить чай. Квартира моя меняется до неузнаваемости. Чувствую себя в гостях от обилия внимания. Сестра находит с ним темы для разговора. Улыбается во весь рот. В итоге суёт ему в руки гитару, чтобы он наиграл ей какую-то песню. От неугомонной девчачьей болтовни, тепла и чая, я погрузился в задумчивое созерцание. Достаточно было прийти ему, и тут же обыденный мир перевернулся, взгляды устремились на него. Новая игрушка в женских руках. Как радуются они, как ликуют, смеются и посылают лукавые взгляды. Как хорошо известны мне эти ужимки и прыжки. Я всегда подыгрывал им, а он честный. Даже не понимает, что происходит. Подсели они на него. Собственническое чувство подняло голову, разбуженное звонкими женскими голосами. Оно тёмным густым облаком заполняло меня изнутри. Я посмотрел на часы. Можно было бы скинуть на то, что завтра всем в школу, на учёбу, на работу и типа пора спать, но было только восемь вечера. Отец в ночную смену работает, домой можно не ждать. Я обдумывал план эвакуации нас из воодушевлённого женского коллектива, когда у Марины запел мобильник.       — О, папик звонит! — задорно сказала она.       Я напряжённо вслушивался. На сей раз мне подвезло, Марина слегка расстроенно, но как обычно резво попрощалась, поднялась с табуретки, оправив свою короткую джинсовую юбчонку. Ольга решила уйти вместе с ней. Мы остались с сестрой. А она была сегодня взрывоопасно активна. Подростковые гормоны — я всё списал на них. Лениво поднявшись, чтобы налить себе чаю, я разочарованно посмотрел на затылок Глеба и протянул руку к чайнику, заметив, что вынужден манипулировать предметами над его головой. Каверзная мысль пришла мне в голову из ниоткуда, это было сродни творчеству. Я взял со стола вазочку из-под варенья, в которой на дне остался лишь сладкий сироп, и… якобы совершенно случайно и неповоротливо вылил содержимое на Глеба. Приторная и липкая жидкость попала ему на волосы, на шею, испачкала толстовку с капюшоном.       — Ахт, ёб твою мать! — пробасил я, округляя глаза, добавляя естественности своим движениям.       Глеб инстинктивно стал трогать своё плечо и, естественно, пальцы его увязли в варенье.       — Блин, что это? — растерянно спросил он, вертя пальцами у лица.       Катька тут же подскочила, тараторя что-то о том, какой я неуклюжий кретин. Я принялся извиняться, объяснил, что отвлёкся на чайник и пролил.       — Эту проблему я решу, не парьтесь. Всё… короче, Глеб ща идёт в душ мыться, а ты давай прибери тут всё. Вон — посуды сколько перевели, а сами упёрлись по домам! — недовольно пробурчал я. — А я тебе шмотки чистые подберу, — категорично проговорил я Глебу.       Катька, ворча, стала собирать посуду в раковину, я подтолкнул Глеба, проведя к ванной.       — Да ладно, я ща бомбер скину и бошку вымою. Фигня… — начал он, но я втолкнул его в ванную.       — Ты хочешь, чтобы я тебя всего вареньем перемазал? — усмехаясь, спросил я, прикрывая дверь, слыша, как в кухне громко шумит вода.       Он растерянно улыбнулся, сведя брови на переносице:       — Подлец! Ты просто хитрый подлец…       — Не удивляйся. Я тебе одолжение сделал, иначе она бы, — я кивнул в сторону кухню, — тебя заманала до полуночи.       — Можно подумать ты мне предоставил выбор…       — Я предоставляю тебе альтернативу: либо тебя заманает она, либо я. И пошевеливайся, пока там посуда не кончилась.       Воздух в ванной становился влажным и тёплым, успокаивающе шелестела вода, микроскопические капли летели во все стороны, опадали на скользкие кафельные стены, сползали улитками вниз, скатываясь в чугунную ванну, летели под ноги, оседали в мельчайших волосках на теле. Кожа его была покрыта мурашками, тонкие волосики на руках встали дыбом, как у испуганного кота шерсть на хвосте. Влага облепляла его тело, шёл пар, затуманивая мне голову, затягивая глаза томной поволокой. Глаза его были закрыты, вода струилась по контурам лица, очерчивая плавные плоскости. От него исходил едва уловимый запах, разбуженный горячей водой, расширившей поры эпителия, он оседал в моих носовых пазухах. Мой обонятельный анализатор подал сигнал, я невольно потянул ноздрями, ведясь на химическое воздействие феромонов.       — Мокрая псина, — просипел я, касаясь своим торсом его. Вода мчалась по нам, застревая в местах соприкосновения тел, влажная кожа его прилипала к моей. Сейчас он имел абсолютную власть надо мной, управляя моими нехитрыми нейроэндокринными реакциями. Как дребезжат электрогитарные рифы, резонируют струны, так подрагивали клетки моего податливого тела, трепетно отзываясь на визуальные стимулы и обоняние.       …Touching you… Touching me… Oh, God… You’re touching me… Всё, не имеющее смысла, вылетело из головы жёлтой канарейкой, оно вспорхнуло, выскользнув через открывшуюся щель увлечённости, упорхнуло на свободу сквозь душный пар и запотевший потолок, покрытый масляной краской времён застройки, сквозь бетонные перекрытия, выше, дальше. Ничто не могло отвлечь моего внимания: ни сестра, колупающаяся на кухне, как вылупляющийся неоперённый птенец; ни старший брат, могущий нанести неожиданный визит с очередным партзаданием, не терпящим отлагательств; ни хмельной отец или наоборот строгий и уставший от работы, а посему требовательный и критичный. Эти люди отвалились кусками старой краски от моей ванной комнаты только потому, что посреди неё был этот нелепый мокрый мальчишка. Кажется, только сейчас мне стал близок смысл фразы: «I believe in the thing, called love…».

***

      — Кать, подожди меня! — звонко прокричала полненькая низкорослая девчушка, на ходу застёгивающая пуховик и пряча голову в капюшон, выскользнув на морозный декабрьский воздух.       Окликнутая подруга и не собиралась никуда бежать, ожидая у колонн школы. Она едва уловимо улыбалась уголками губ и подвижными шаловливыми глазами.       — Знаешь, — как заговорщик зашептала она, — помнишь, я рассказывала тебе про одного интернет-персонажа?       — Да, — лицо подружки загорелось, обрамлённое мехом от капюшона, то ли от слишком острого интереса, отдающего перцем «чили», либо от сильного мороза.       — Он вчера опять был у нас, представь… — она приподняла бровь, оскалив улыбкой задорный острый клык во рту.       — Ого… И чего?       — Он играл для меня на гитаре. Прикинь? Расспрашивал меня про увлечения, про школу, там… про прочую фигню. Весь вечер торчал у нас. И… — глаза её возбуждённо загорелись, — он остался у нас ночевать!       Внимательно вкушающая историю подруга поджала губки, покрытые блестящим малиновым блеском, казалось, вся она превратилась в слух.       — Утром, пока он спал, а брат в душе торчал, я зашла и сфоткала его на мобильник. Смотри…       Она извлекла из кармана короткой куртчонки мобильник и несколькими уверенными движениями пальцев растянула изображение на весь экран. Две девчачьи фигуры склонились над экраном.       — Прикольный… — проговорила закутанная девчонка.       — Он даже во сне харизматичный… — мечтательно проронила она.       Что-то совершенно новое бодро шагнуло в её жизнь. Внутри при мыслях о нём разливалось тепло, а под закрытыми веками мелькали малиновые пятна.