Одна вершина тесна для двоих

Игра судьбы или закономерность? Сулейман не мог ответить на этот вопрос наверняка. В любом случае, это было чертовски несправедливо. Несправедливо и больно, словно в груди разгорелся огонь. Сулейман с ужасом осознавал происходящее: вот сейчас, прямо в этот самый момент его сын, его обожаемый Баязид покинул этот мир. И самое жестокое обстоятельство: великий султан, повелитель огромной империи не мог сделать ровным счётом ничего. Время будто замедлилось, заставляя острее ощущать чувство собственной беспомощности. Раны, серьёзные раны и страшные ожоги отняли последние силы юного шехзаде. Смерть не щадит никого. *** Сдавленные стоны спящего мужа пробудили Хюррем. Он метался в постели, очевидно, его одолел кошмар. — Сулейман, Сулейман, проснись, — трясла она спящего за плечи. Словно вырвавшись из страшной погони, султан резко поднялся на постели. Он тяжело дышал и с испугом смотрел вокруг себя. — Успокойся, всё хорошо, — Хюррем обхватила его руки своими. — Это лишь дурной сон, не более. — Сон? — Конечно, — её ласковый взгляд успокаивал не меньше голоса. — Принесли весть, что наш сын уже очнулся, ему гораздо лучше. — Тогда самое время его навестить. *** — Сюмбюль Ага, как могло такое произойти? Просто уму немыслимо, — восклицала Михримах Султан, шествуя по коридору вместе с главным евнухом. — Тем не менее, это так, госпожа. Причина пожара потрясает своей простотой и невиданной безответственностью: всему виной халатность двух поваров, дежуривших в эту ночь. Как выяснилось, они просто напросто оставили свой пост. — Оставили? Интересно, интересно. Либо они полные дурни, не дорожащие своей жизнью, либо у них была действительно веская причина, что маловероятно, — рассуждала султанша, а в глазах её сверкал недобрый огонёк. — И вот вопрос: как же так вышло, что подобные личности допускаются к служению нашей семье? К самой могущественной семье во всей империи, к династии Османов? Сюмбюль внутренне сжался и нервно сглотнул. Михримах усмехнулась: — Неужели у тех, кто заботиться о подборе слуг для дворца Топкапы не хватает мастерства и проницательности определить, что собой представляет человек? Почему в процессе работы не выявляются такие вот безответственные личности, способные подвергнуть опасности жизни людей, что служат благу нашего государства? — Но, султанша... — попытался что-то вставить евнух. — Сюмбюль Ага! Во дворце моего отца происходит недопустимая вещь: нарушение дисциплины. Ты подумал, к чему могло бы привести подобное отношение, не повези шехзаде Баязиду чуть больше? Да и вообще, почему жизнь моего брата должна подвергаться опасности? С какой стати эти повара живы и здоровы, а шехзаде нанесён вред? Хвала Аллаху, по прогнозам лекарей, через неделю он будет полностью здоров, но что бы произошло, будь судьба к нему менее благосклонной? Страшно представить! Я надеюсь, что виновные понесут самое суровое наказание из возможных в такой ситуации. Каждый в этом дворце должен понять, что будет в случае нарушения дисциплины. Ты лично проследишь за тем, чтобы как можно больше слуг увидели, к чему может привести пренебрежение своими обязанностями, — на мгновение остановившись, Михримах гордо подняла свою очаровательную головку и двинулась дальше более быстрым шагом. Впечатлённый Сюмбюль еле поспевал за госпожой. Он никак не ожидал от юной султанши такой решительности и твёрдости. Да, Михримах была чертовски похожа на свою мать. В ней горел тот же огонь, та же властность была её сутью. *** В сущности, серьёзного поводов для волнения не было. Здоровью молодого шехзаде был принесён лишь лёгкий вред: несколько ссадин и царапин, пара ожогов и рана на правой руке от неловкого падения на штырь в полу. Но поднятая паника сделала своё дело: к утру многие обеспокоенные родственники переступили порог Топкапы, готовые выразить сочувствие или поздравления по поводу того, что худшее обошло султанскую семью. Шехзаде Баязиду порядком надоели эти чересчур озабоченные лица, раздражающие вопросы и советы. Сегодня он успел уже выслушать братьев, сестру, обоих тётушек и даже беременную кузину. Но более всего, конечно (как и всегда, впрочем), наследника тревожили объяснения перед отцом и оправдания перед матерью. И Баязид не мог сказать наверняка, чего он ожидал с большим страхом. — Баязид, — прозвучал твёрдый голос отца. — Повелитель, — склонил голову шехзаде. Он всё ещё был прикован к постели. — Прежде всего: как ты себя чувствуешь? — конечно, формальные вопросы ещё никто не отменял. — Мне уже значительно лучше, повелитель, — краткий ответ. Не стоит вдаваться в подробности. — В таком случае, я надеюсь, ты объяснишь мне, по какой причине оказался в момент пожара непосредственно невдалеке от малой кухни, которая находится в противоположной части дворца относительно твоих покоев, где ты должен был находиться в столь поздний час, — что ж, закономерный вопрос. Но чертовски неприятный. Остаётся надеяться, что оправдания будут приняты без подробных расспросов и нравоучений. — Повелитель, я просто... — так, спокойно, не сбиваться, главное — уверенность в том, что говоришь. — Я был в саду. Мой учитель говорит, что прогулки перед сном полезны для здоровья, — неплохо, звучит убедительно. Грех не поверить. — Насколько я помню заведённые правила, жителям Топкапы запрещается покидать стены дворца более, чем за два часа до того времени, когда вернулся ты. Конечно, исключая особые случаи. Но, судя по всему, твой — не особенный, — самое время опустить глаза долу и притвориться, что тебя здесь нет. — Баязид, — продолжал султан, — я много раз беседовал с тобой по поводу твоего поведения. Не единожды слышал от тебя заявления, что больше подобного не повториться. Но вновь и вновь я вижу, что ты не прислушиваешься к моим словам, — о, нет, только не это. Сейчас начнутся разговоры, вся суть которых сводиться к тому, что «некто» — недостойный сын. — Повелитель, если честно, то я не просто так был в саду, — о, нет, кажется не стоило перебивать отца. — Неужели? — в его тоне чувствуются грозные нотки. — Я тренировался в бою с саблями, — теперь этот аргумент кажется не таким уж и прочным, как раньше. — И с кем же? — о, Аллах, повелитель словно знает, что это самый нежелательный вопрос и специально задаёт его. Конечно, можно сказать — с янычарами или охранниками, но он сразу почувствует, что это ложь. — С Каганом, — за этот ответ можно получить порядочную долю чтения морали, но врать, всё-таки, не стоит. — Сынок, как я замечаю, ты всё реже следуешь тому, что я тебе говорю. Каган — сын беглого преступника, в прошлом — мелкий воришка и мошенник. Никто не даст гарантии, что он не только поступками, но и помыслами встал на путь исправления. Его держат при дворце только за невиданную выносливость и сноровку в работе помощником конюхов. Каган дурно влияет на тебя, — от укоряющего взгляда султана хочется провалиться сквозь землю. — Я простил его после вашей совместной выходки в дворцовой школе: сорванный урок географии, помнишь? — ещё бы, такое не забывается. Было весело, но наказание последовало суровое — удвоенное домашнее задание на три недели вперёд. — Простите, мне очень стыдно, — а ещё и обидно за потраченные на корпение над скучными книгами часы. — Мне тоже стыдно, Баязид. Неужели я столь плохой отец, что не в состоянии добиться от собственного сына послушания? Когда прекратятся эти бесконечные разборы полётов? Когда ты наконец поймёшь, что пора взрослеть? Посмотри, до чего ты довёл мать — она нервничает, переживает, а ты ночами разгуливаешь по улице, да ещё и с этим подозрительным мальчишкой, — его настроение хуже, чем предполагалось. В таком состоянии он готов на самые решительные меры. — В прошлый раз, когда ты сломал руку, то не учился, пока она полностью не зажила. Теперь же, несмотря на то, что она вновь повреждена, ты не прекратишь занятий. До тех пор, пока не сможешь писать — будешь отвечать урок устно. А насчёт Кагана... Твой приятель больше не служит во дворце. Он был предупреждён, но вновь ослушался. За всё приходится платить, — его финальная фраза звучит устрашающе. Слава Богу, разговор окончен. Не вымолвив больше ни слова, падишах покинул комнату сына. Баязид с облегчением вздохнул, но увидев вошедшую вслед за отцом мать, понял — слишком рано. Хюррем Султан торопливым шагом приблизилась к постели сына и присела на край. Она с содроганием глянула на забинтованную руку и спросила: — Баязид, сынок, сейчас тебя ничего не беспокоит? Ничего не болит? А если болит, то как? Сильно или терпимо? — вот и начали проявляться первые признаки чрезмерной заботы. Она всегда этим отличалась. — Нет, матушка, я в порядке. Только вот рукой пошевелить не могу, но скоро всё заживёт. Вам не стоит волноваться, — Хюррем Султан не любит дежурных ответов, особенно от своих детей. — Повелитель рассказал мне, почему ты оказался на кухне. Ты прекрасно знаешь, что я не одобряю нарушений порядка, но вопрос в другом: почему непременно надо было влезать в этот пожар? — ах, мама, мама! Делает вид, будто не знает ответа. — Я не мог пройти мимо, там были люди. Пожар ещё только начинался, у меня был шанс спасти рискующих задохнуться в дыму людей, и я им воспользовался. Неужели я мог уйти, зная, что требуется помощь? Там было много народа: рабыни, евнухи, даже пара охранников, но все они при виде дыма и пламени превратились в обезумевшее от страха стадо, по-другому не скажешь. Несмотря на то, что слышались крики о помощи, женские крики, никто не сделал ничего путного, лишь мешая и сея панику. Мне пришлось рискнуть и пройти между огнём, по местам, где не бушевало пламя. В одной из дальних комнат две девушки находились: одна была без сознания, вторая страшно напугана. Я вынес обморочную на руках, а её подруга вцепилась в меня, не отходя не на шаг. Не вмешайся я, обе они погибли бы. Сейчас с ними всё в порядке? — да, это было жутковатое приключение. — Баязид, ты поступил, как настоящий герой, — руки матери тепло обнимают. Она безмерно любит и гордится. — Ты спас этих девушек, но тебе будет горько узнать, что они ответственны за этот пожар, — эти слова похожи на шутку. На не смешную шутку. — Двое поваров, дежуривших в ту ночь, во всём признались. Как выяснилось, они имели связь с теми девушками, Берной и Сулико. А теперь догадайся, чем занимались эти парочки в такое позднее время, находясь наедине друг с другом? — ясное дело, чем. Не обладай Хюррем Султан чувством приличия, то в красках описала бы программу культурного вечера молодых людей. По её глазам было видно, насколько она возмущена. — Неудивительно, что дежурные напрочь забыли свои обязанности и не уследили за печами, — эх, надо бы этих дежурных... — Но где они были в момент пожара? — странно, но никто их не видел. — Увидев, что натворили, повара попытались бежать из дворца, но их вовремя задержали. Они будут казнены, — что ж, это достойное наказание для трусов, не сумевших ответить за свои деяния и бросивших женщин в беде. — А что будет с теми хатун? — ах, бедные девушки! — Они уже собирают вещи. Отныне их дом — Старый Дворец. Здесь им не место, в Топкапы такие не нужны, — по правде говоря, Берну и Сулико даже жаль. — Баязид, ты уже не маленький. Давно пора понять, как должен себя вести наследник султана Сулеймана. Ты не можешь подвергать свою жизнь разного рода угрозам, для это существуют другие. Я знаю, что ты очень храбр, всегда смотришь в лицо опасности, но пойми меня: я не переживу, если с тобой что-то случиться. Ты — частичка моей души, как и все дети, но частичка особенная, не похожая на остальные. Мой искренний и смелый сын, Баязид, я чувствую, что могу не сомневаться в твоей любви ко мне, но боюсь, что снова вернусь в ад ожидания и неизвестности, когда с тобой снова что-то случиться, — она плачет, быстро утирает слёзы. — Всегда, чтобы не произошло — береги себя, Баязид, — её руки снова обвивают сыновью шею, а губы прижимаются к любимому лицу. Она — мать, близко к сердцу принимающая любые страдания своих детей: и моральные, и физические. *** — Паша Хазретлери, царевич прибыл. — Отлично, — потёр руки Лютфи, — Ты можешь идти, Мерджан. В своём кабинете дворца Топкапы за дорогим письменным столом красного дерева восседал Великий Визирь, давно ждавший сообщения слуги. Паша пересматривал некоторые документы, но тотчас отложил их, чтобы встретить дорогого гостя. Царевич Девлет Гирей был татарином, внуком Менгли Гирея Хана и приходился падишаху Османии немного немало двоюродным братом. Его отец погиб совсем молодым во время египетской компании прежнего султана, Селима Явуза. Всё детство Девлет провёл на родной крымской земле, в последние годы участвуя в кровавой борьбе за ханский престол. Вот уже шестьдесят лет Крымское ханство находилось в вассальной зависимости от Османской империи. Первым ханом, правящим под контролем султана (тогда царствовал знаменитый Мехмед Завоеватель) стал Менгли Гирей, отец Айше Хафсы Султан и ещё восьмерых сыновей. После его смерти начался длительный период борьбы за власть. Политические убийства, заговоры, интриги — брат ополчился на брата. Сын Менгли, Мехмед, правил восемь лет, его сын Гази — всего полгода, его дядя Саадет — меньше девяти лет, его племянник Ислям — пять месяцев. На протяжении последних семи лет Крымом правил Сахиб Гирей Хан, дядя и главный враг Девлета. При прежнем хане, Саадете Гирее, который также приходился ему дядей, Девлет Гирей занимал должность калги-султана, то есть официального наследника престола. Но, не выдержав тягот власти, которая в любой момент грозила уйти из рук, Саадет добровольно отрёкся от царствования. Татарская знать, недовольная его правлением, с одобрением восприняла эту новость. После краткосрочного правления хана Исляма, на троне, по одобрению султана, воцарился Сахиб Гирей. Через несколько лет он заключил в темницу взбунтовавшегося против него Девлета, с которым с давних пор находился в неприязненных отношениях. Два года пробыл царевич в тюрьме, позже хан его помиловал и выпустил на свободу. Оказавшийся на воле Гирей понял, что в родной стране ему жизни не будет: Сахиб Гирей не простил и найдёт способ избавиться от него. Оставался достойный выход из положения: направиться в Османию, ко двору султана Сулеймана, с которым у царевича были неплохие отношения. Стоило попытаться их улучшить. Вот так и оказался в столице Османской империи Девлет Гирей. Ему шёл двадцать седьмой год от роду. Внешностью он был весьма привлекателен: высокий, в прекрасной физической форме. Чертами лица царевич выдался в отца — коренного татарина: смуглая кожа, плоский лоб, карие глаза, прямой нос, выразительный подбородок. Волосы его были короткие и тёмные. Девлет Гирей был приятным в общении человеком, умел подладить разговор под себя, расположить собеседника. В высокопоставленном кругу он блистал умом и манерами, а среди друзей и близких слыл умелым рассказчиком и понимающим человеком. — Добро пожаловать, Девлет Гирей, я рад тебя видеть, — радушно распахнул объятия Великий Визирь. — Здравствуй, Лютфи Паша, давно не виделись, — широко улыбнулся царевич. Мужчины вели знакомство ещё с военного похода султана Сулеймана десятилетней давности: Девлет тогда был совсем юным, а Лютфи и не грезил о должности Великого Визиря. Они сразу же подружились, нашли много общего, кто-то скажет: встретили родственные души. Не раз потом виделись: Лютфи Паша даже в Крым приезжал как посланник османской делегации, которая от лица султана приветствовала нового правителя, хана Сахиба. Пожив в Бахчисарае, столице Крымского ханства, паша начал неодобрительно относиться к правителю: его настораживали слишком вольные действия Сахиба Гирея. Конечно, мнением Лютфи никто не интересовался, но для себя он решил навсегда, кого хотел бы видеть на крымском престоле. — Ну, рассказывай: как добрался? — Лютфи опустился на тахту и предложил гостю сделать то же, однако тот предпочёл остаться на ногах. — Как только я выехал из Бахчисарая, меня ждало увлекательнейшее путешествие по Родине: от динамичности движения кровь играла в жилах, я удостоился посещения самых необычных мест, где только ступала нога татарского царевича, — он усмехнулся, поглаживая подбородок: — Ммм... Никогда не забуду заросли дикого шиповника, чудом не развалившийся домик в лесу, а также все роды и виды питейных заведений, где так легко можно затеряться в обществе колоритнейших людей. Столько нового узнал. — Сахиб посылал за тобой погоню? — Не без этого, не без этого, — проговорил Девлет, вертя в руках фигурку деревянного орла, что украшала письменный стол. — И всё же тебе удалось скрыться. — Сам погляди, — возвёл вокруг себя руки Девлет. — И что же ты намерен делать дальше? — Для начала было бы неплохо разведать обстановку, — в его глазах заиграл хитрый огонёк. Официальная цель визита Девлета Гирея в Стамбул формулировалась просто: набраться опыта при дворе такого великого падишаха, как султан Сулейман. Неофициальные стремления были безграничны. Мечта стать правителем Крыма не оставляла царевича, втайне он надеялся когда-нибудь осуществить её, но понимал, что сейчас для этого не было ни сил, ни достаточной поддержки. Султан Сулейман доверял своему дяде, хану Сахибу и желал, чтобы так продолжалось и дальше. Что ж, время покажет, что к чему. *** Не прошло и получаса со времени прибытия царевича в Топкапы, как он уже был принят самим султаном. Войдя в шикарные покои падишаха, Девлет не поразился, подобно многим, роскоши убранства. Он сам тяготел ко всему прекрасному и дорогому, в глубине души зная, что достоин самого лучшего. С именитым кузеном Гирей держался весьма достойно: не унижался, в манерах и речах его не было и тени раболепства. Лишь однажды показанная улыбка не угождала, а словно выставлялась напоказ. Настал момент, когда собеседники почувствовали, что общие разговоры о приезде гостя, погоде и последних политических событиях затянулись. Тогда султан пригласил гостя на террасу, где уже ждали остальные члены семьи. — Познакомься, Девлет Гирей, это Хюррем Султан, — представил падишах жену. — Добро пожаловать, — натянуто улыбнулась Хасеки. — Чрезвычайно рад познакомиться с одной из самых великих женщин на свете, — поцеловал руку султанши царевич. — Слава о вашей красоте гремит по всей Европе и Азии. Крымчане безмерно гордятся, что вы родились именно на наших землях. — И всё же в Османской Империи я провела большую часть жизни. Я уже почти коренная турчанка, — усмехнулась госпожа. Этот человек первый, кто заговорил с ней о Родине за последнее время. — Кем бы вы ни были, для меня большая честь увидеть вас воочию. В ответ Хюррем снова усмехнулась. Этот юнец явно льстил ей, что не было замечено остальными. — А это мои сыновья: шехзаде Селим и шехзаде Баязид, — указал султан на детей. — Шехзаде, — низко поклонился Девлет, — Мне приятно познакомиться с такими бравыми наследниками. Братья переглянулись: обычно их называли наследниками только когда речь заходила о моральных устоях и поведении. Но Девлет Гирей явно хотел похвалить их. Поэтому, чуть помедлив, в ответ они с достоинством кивнули. — Шехзаде Джихангир, — представил султан своего младшего. — Шехзаде, — с улыбкой склонил голову Гирей. — Несмотря на молодость, вы кажетесь мне будущим успешным воителем. — Я больше люблю науку, — тихо вставил Джихангир. — Да неужели? Вот совпадение! У меня как раз имеется интереснейшая книжица под названием... А впрочем, это чуть позже, — внезапно что-то вспомнив, царевич отступил и в три шага оказался у дверей. Там он резко развернулся лицом к присутствующим, да так, что полы его кафтана взметнулись, словно ветер. — Повелитель, султанша, шехзаде, прошу несколько минут внимания. Он деловито хлопнул ладошами, и двери растворились. Пред взором предстали слуги царевича, несшие несколько сундуков и сундучков. Поставив вещи на пол, они, пятясь, удалились. Девлет подошёл к одному сундуку, открыл его и начал свою речь: — Я не мог приехать в прекраснейший Топкапы просто так, не отблагодарив за гостеприимное приветствие его хозяев, — начал Гирей, кинув мимолётный взгляд на Хасеки. — Повелитель, я понимаю, что вас сложно чем-либо удивить, а уж тем более сделать ценный подарок, ведь все сокровища мира лежат у ваших ног. Но, тем не менее, я надеюсь, вам будет приятно иметь в своём владении эту саблю, — и царевич достал из узкого сундука внушительных размеров оружие. Длинная сабля с узким клинком и кривым лезвием имела тонкую, но прочную рукоять с выгравированной надписью, сообщавшей об имени владельца. Ножны из дорогостоящего металла были украшены арабесками и отрывками из Корана. При взгляде на оружие любому становилось понятно, что сабля не только не дешёвая, но и не новая, а значит, имеет свою собственную историю. Султан, взяв подарок в руки, внимательно осмотрел его: — Эта сабля когда-то, верно, срубила немало голов, но ныне ей не повоюешь. Между тем, должен отметить, что она весьма оригинально исполнена: на кавказский манер, эти чудные узоры, выдержки из священного Корана о предназначении истинного воина... — султан задумчиво принялся изучать текст надписей. — Сабля, что сейчас в ваших руках, повелитель, много лет назад была дарована вашим дедом, великим султаном Баязидом, другому деду, хану Менгли Гирею, нашему общему предку. — Вот как? И при каких обстоятельствах? — с ноткой недоверия поинтересовался падишах. — Это было в день окончания совместного похода султана Баязида и хана Менгли. Именно тогда и было принято решение сочетать браком османского наследника Селима и дочь крымского хана Айше, ваших достопочтенных родителей. — В таком случае значимость этого подарка трудно переоценить. Он сам является частью османской истории, он видел славные годы прошлого: наверняка он сослужил хорошую службу хану Менгли. Но ещё кому-то она вряд ли пригодиться, — высокомерно заметил падишах. — Всё же я прикажу беречь оружие надлежащим образом Беседу прервало дуновение воздуха. Резко растворились двери, и на пороге явилась раскрасневшаяся от спешки Михримах. Её локоны небрежно разметались по плечам, накидка сбилась, как и подол платья, но столь естественный вид ещё больше красил её. — Повелитель, валиде, — девушка присела в поклоне, — Прошу простить моё невольное опоздание, — и тут она заметила гостя. Высокий, статный, не дурен собой — Девлет Гирей сразу привлёк внимание Михримах. Повелитель тут же представил их друг другу, последовал обмен банальными фразами, затем султан объявил о том, что не может долее задерживаться и величественно удалился. С уходом государя присутствующим будто стало легче: всё вели себя свободнее. Хюррем Султан пристроилась на широкой тахте прямо на краю террасы, у перил, с высоты обозревая окрестности. — Хасеки-султанша, — с почтением обратился к ней Девлет, — позвольте и вам преподнести дар от всего сердца, — и царевич протянул госпоже сундучок красного дерева, на крышке инкрустированный полудрагоценными камнями всех оттенков синего. — Но он заперт, — повертев вещицу в руках, объявила Хюррем. — Ах, да. Простите мою оплошность, — Гирей поспешно протянул султанше маленький позолоченный ключик. Ловко повернув ключом в замке два раза, Хюррем подняла крышку. — Ах, какое чудо, — сдержанно улыбнулась султанша, увидев сверкающую корону, что покоилась в сундучке. Головное украшение из серебра было очень похоже на её собственную золотую корону, только было изготовлено из других материалов с вкраплением драгоценных камней: изумрудов, рубинов, сапфиров, топазов и гранатов. В центре, в форме пятиконечной звезды с помощью тончайшей дорогой проволоки был изображён цветок. Хюррем пристально посмотрела на Гирея и вымолвила: — Благодарю вас, царевич. Вы сумели доставить мне удовольствие, — она протянула руку. — Всегда рад стараться, — поцеловал изящную ручку крымчанин. — А что вы подарите мне, Девлет Гирей? — вступил в разговор средний шехзаде. — Баязид, — Хюррем наградила сына укоризненным взглядом. — Что я такого сказал? — недоумённо развёл руками юноша. Девлет Гирей улыбнулся: — Шехзаде, наберитесь немного терпения, ваш и шехзаде Селима подарок я не смог доставить прямо сюда. Они ждут вас на конюшне... — Неужели вы привезли нам настоящих крымских русаков? — радостно воскликнул Баязид. — Именно так, — кивнул Девлет. — Ах, как же долго я о нём мечтал! — ещё громче воскликнул шехзаде. — Баязид, не стоит столь бурно выражать свои чувства, — с укором обратилась к сыну Хасеки. — Всё же помни, что ты наследник, и вокруг тебя важные люди. Юноша уже кипел, его так и тянуло что-то ответить матери, но одёргивание старшего брата остановило его. К тому же, ничего хорошего из неподчинения Хюррем Султан не вышло бы, и поэтому Баязид вздохнул и молча склонил голову. — Вам, младший наследник, — обратился царевич к Джихангиру, — как и обещал, дарю книгу. В ней собраны все самые важные и интересные сведения о полуострове Крым — нашей с вашей матушкой Родине. Хюррем с недоверием оглядела Гирея: чего он добивается, постоянно упоминая о её происхождении? — Спасибо, я непременно буду читать эту книгу, — робко поблагодарил царевича шехзаде. — Настал и ваш черёд, султанша, — обернулся Девлет к Михримах. — И что же ждёт меня? — Вот это, — вложил Гирей ей в руки маленькую круглую шкатулочку из слоновой кости. — Султанша, блеск ваших прекрасных глаз вряд ли сможет почувствовать конкуренцию, но всё же примите в дар от меня, — она раскрыла коробочку, — это кольцо. Золотое колечко с крупным бриллиантом показалось взору султанши. Она аккуратно взяла его в ладонь. — Какой прекрасный камень! — восхитилась она. — Госпожа, этот бриллиант таит в себе чудный секрет. Смотрите! — с этими словами он посмотрел через полупрозрачный камень на солнце. Михримах сделала то же самое и воскликнула: — Удивительно! Он играет всеми цветами радуги! Они такие яркие, дивные, так и хочется смотреть, не отрываясь. — А если проделать то же самое, глядя на луну, камень приобретает насыщенно-голубой оттенок. — Правда? — изящно улыбнулась Михримах, — Я непременно посмотрю через этот бриллиант на луну, — пообещала султанша и надела колечко на палец. Девлет ещё немного посмотрел в сторону султанской дочери, но его прервала Хюррем, заметив: — Что ж, Девлет Гирей, порадуйте же моих сыновей, лично показав им тех коней, что ожидают их. Надеюсь, шехзаде останутся довольны. — Конечно, госпожа, — поклонился Гирей и направился вместе с братьями к выходу. Михримах ещё некоторое время глядела царевичу вслед, не замечая пристального взгляда матери. — Что, что такое? — невозмутимо спросила она, оторвавшись от своих дум. Взглянув на новое кольцо дочери, что неистово сверкало на солнце, только что показавшемся из-за облаков, Хасеки задумчиво протянула: — Грядут перемены. *** Вечером того же дня Девлет Гирей ужинал у давнего друга, Лютфи Паши. Там же собрались и домочадцы хозяина: жена Шах и дочь Эсмахан. Крошка Назлыхан, радуя домашних, уже спала крепким сном. По случаю приезда дорогого гостя и любимой дочери ужин был особенно щедр. К столу уже подали три основных блюда: эльбасан тава — баранина, запечённая в соусе, жареные кальмары и так называемый «суп невесты»: вкуснейшее блюдо из мяса и овощей на основе томатной пасты. Кроме того, на столе в изобилии были острые, солёные и кисловатые традиционные закуски, фрукты, сладости и напитки. На ширу — виноградный сок, особенно налегала беременная Эсмахан, заедая его то рахат-лукумом, то пирожком с ягодами. Мужчины, конечно же, предпочтение отдавали мясным блюдом, не брезгуя, впрочем, и чудно приготовленными закусками. Шах Султан почти не притронулась к ужину, с удовольствием отведав лишь пахлавы. После трапезы гостей и хозяев развлекали девушки-танцовщицы, а после них и рабыня-певица. — Эти девицы, конечно, не дурны, но моих красавиц никто не затмит, — заметил Гирей, наблюдая за танцовщицами. — О чём это вы? — тут же поинтересовалась Шах. — Ах, султанша, наш царевич тут такую штуку провернул, — усмехнулся Лютфи. — Расскажите же, Девлет Гирей, — попросила и сидящая рядом Эсмахан. — Раз госпожа просит — не могу молчать! После церемонии подарков, в том числе хождения в конюшню с шехзаде... — Славных ты жеребчиков отыскал, надо сказать! — вставил Лютфи и тут же захохотал. От еды и некоторых напитков он изрядно расслабился. Шах Хубан лишь с укором взглянула на супруга. — Ну, так вот, — продолжил рассказ царевич, — Султан Сулейман оценил мой подарок немного не так, как я ожидал. — Совсем не так, — протянул Лютфи. — Паша! — не выдержав, шикнула Шах на мужа. — Всё-всё, я молчу. — Хоть сабля и имеет памятную ценность, повелитель остался почти безразличен. Но у меня в запасе было то, от чего он вряд ли откажется. — Что же это? — полюбопытствовала Эсмахан. — И, правда, что это? — с загадочным видом произнёс Гирей. — М-м-м, драгоценности? — попыталась угадать девушка. — Или некие важные сведения? — предположила Шах. — А может что-то нематериальное? Духовные ценности, знания... — снова высказалась Эсмахан. Присутствующие с непониманием оглядели девушку. Лютфи, покачав головой, выдал ответ: — Женщины. — Женщины? — в один голос удивились Шах и Эсмахан. — И верно, — одобрительно кивнул царевич, — прав паша. Что, как не красота юных дев заставляет мужчин забывать обо всём на свете? Кто не мечтает иметь подле себя хорошенькую девицу? — султанши со значительным видом переглянулись. — Вот и падишаху пришлись по нраву две юные крымчанки, приподнесённые в дар от чистого сердца. Томная красавица Гюзиде, с изящной походкой и несравненными волнами рыжеватых волос, чувственна и молчалива. Молодая Фелике имеет миленькое личико, совершенное тело и голос; её заметишь издалека по копне огненно-рыжих волос до пояса и звонкому заразительному смеху, — отпив из стакана, царевич продолжал: — Эти наложницы достойны быть подаренными самому султану, можете не сомневаться. — В таком случае будет небезосновательно возлагать на них большие надежды, — отметила Шах. — Хоть повелитель и распустил почти весь свой гарем, он не откажется от такого чудесного подарка. Хюррем не сможет ничего сделать. Если только она... А впрочем, я надеюсь, были приняты нужные меры относительно их безопасности. — Разумеется, госпожа. При мне султан Сулейман поручил главному евнуху поселить моих девочек в отдельную от остальных рабынь комнату. — Это звучит как начало истории успеха, — довольно отметила Шах Султан. — Я не сомневаюсь, что девушки придутся по нраву моему брату. — Да будет так, госпожа. Через некоторое время женщины покинули зал: за Шах явилась няня младшей дочери, а Эсмахан попрощавшись с отцом и гостем, последовала за матерью. Лютфи Паша, приказав слугам убрать всё со стола, повёл друга в свой кабинет, чтобы поговорить с глазу на глаз. Придя, визирь тут же расположился в кресле за столом, Девлет же расхаживал по комнате, рассматривая всё и вся. — Скажи-ка мне, любезный, что ты собираешься делать в ближайшее время? — начал паша, вольготно усевшись на мягком сидении. — В первую очередь, посетить благословенный хамам, затем недурно поспать, а завтра можно и по городу прогуляться: столица, всё-таки, — он подошёл к широкому венецианскому зеркалу и начал оправлять сбившийся ворот кафтана. — Ну а если по истине, то я не прочь ещё раз увидеться со своим кузеном. Надеюсь, он обрадуется мне так же, как и я ему. — Повелитель сейчас занят, у него тотальные инспекции и проверки, да и дела семейные, знаешь ли, не ждут. В последнее время, я заметил, он не в очень хорошем расположении духа. — Вот как? — повёл бровью Девлет. — Отчего же сие приключилось? — Мне кажется, это связано с его характером: султана что-то гложет, какие-то тяжёлые думы. Знаешь, время от времени у него наступает период раздумий и привязанности к философии: чтение подобной литературы, беседы с учёными мужами, поездки в хранилища, библиотеки, мечети... — Прости, я перебью тебя. Сахиб Гирей иногда тоже устраивает подобные маскарады: ходит в мечети, занимается чтением, раздаёт милостыню бедным и всё подобное. Но за этим не стоит ничего кроме лжи и обмана. Хан лишь пытается выглядеть «беленьким» в глазах народа, не более. А те, кто считает иначе, долго не живут... — лицо говорившего было относительно спокойным, лишь в глазах была отчётлива видна вся ненависть, что чувствовал Девлет по отношению к дяде. — Понимаю тебя, — вздохнул Лютфи. — Но у нашего повелителя совсем другое: абсолютно безграничная власть ни к чему его не обязывает, репутация падишаха априори совершенна. Только вот думы, что одолевают султана, могут иметь многочисленные последствия. И тот, кто знает направление мыслей государя, владеет почти такой же властью, как он сам, — визирь, о чём-то задумавшись, молча уставился в одну точку. — Ну а... — царевич пристроился на софе, — Что там насчёт семейных сложностей? — встретив непонимающий взгляд друга, Девлет добавил: — Ты говорил, что он занят делами государственными и семейными. А? — Да, верно, — потянулся и подставил руку под голову Лютфи. — Двое старших сыновей султана сейчас наместничают санджаках. — Ага, знаю! Мехмед, сын Хюррем — в Амасье, а самый старший, Мустафа, сын Махидевран — в Манисе. Так, и что у них происходит? Лютфи Паша рассказал царевичу об общем течении событий: об основных делах, затеянных шехзаде, об их успехах, мнении народа и знати. Основная мысль сводилась к тому, что Мустафа на посту санджакбея в сравнении с братом смотрелся более успешным наследником, хотя, в общем-то, ничего особенного не делал, лишь поддерживал должный порядок в отведённой ему провинции. Мехмед старался, проводил реформы, пытался улучшить жизнь простого народа, но толку от этого было немного. Возможно, свою роль играл маленький управленческий опыт, а может быть его планы были не доработаны до того состояния, чтобы с успехом воплотиться в жизнь. — Как бы то ни было, наследники всегда доставляют своим родителям бездну хлопот, — подвёл итог Лютфи. — Наследники? — скривился в улыбке Гирей. — Н-наследники, — непонимающе повторил паша. — А наследницы? — Что наследницы? Девлет полулёг на бок и подложив под себя подушку, обратился к Лютфи: — Растолкуй-ка ты мне одну вещь, любезный паша, ведь мне самостоятельно этого не понять. Как же так вышло, что ты отдал свою любимую дочку, свою милочку, свет в оконце за такого человека, как Бали Паша? Говорят, всю жизнь он был заядлым бабником, а теперь доставляет юной султанше одни лишь огорчения: на службе часто пропадает, дома почти не бывает, — Девлет взглянул на задумавшегося Лютфи и осторожно добавил: — Да и эта история с таверной ему доверия не добавляет. Скажи, ты правда думаешь, что он принесёт твоей дочери счастье? Визирь, до этого ровно сидевший в одном положении даже слегка встрепенулся, услышав вопрос царевича. — Я поражён твоей осведомлённостью, Гирей. Тем не менее, обладание подобными сведениями не даёт тебе и толики права обсуждать жизнь моих дочери и зятя, — в тёмных глазах великого визиря блеснул огонёк злости. — Эсмахан и Бали — прекрасная пара, замечательные супруги, из них вышла хорошая семья. Служение нашему великому государству — это великая честь, а не повод для разногласий, и Эсмахан это ясно понимает. И ещё, — паша пристально взглянул на собеседника, — те женщины, с которыми мой зять был связан ранее — в далёком-далёком прошлом, и на нынешнюю жизнь никак не влияют, — немного помолчав, он добавил: — В скором времени у них появятся дети, наладится семейный быт, всё-таки первый год после свадьбы весьма нелёгок для молодых супругов. А те, кто посмеют обсуждать или осуждать моих детей — очень об этом пожалеют, это я гарантирую. — Ох, паша, я не знал, что эта тема так заденет тебя, — промолвил Девлет. — Однако Эсмахан... — Я настоятельно рекомендую тебе сменить тему разговора, — заметно напрягся Лютфи. — Ну, хорошо, — не возразил Девлет, — О чём желаешь поговорить? — Расскажи, как прошла встреча с повелителем, шехзаде и султаншами. — Ммм... — задумался Гирей, — довольно неплохо, хотя один момент меня слегка смутил. Благодаря твоим письмам я заранее был готов к знакомству с султанской семьёй. Всё сошлось: Хюррем Султан за любезным обращением прячет недоверие, шехзаде ещё вовсе юны и не опытны (хотя наследник Селим вёл себя гораздо умнее и сдержаннее наследника Баязида), шехзаде Джихангир был рад любому вниманию. А вот Михримах Султан... Я никогда не видел, чтобы в одной девушке было собрано столько грации, красоты и очарования. Госпожа солнца и луны может с лёгкостью вскружить голову кому угодно, — усмехнулся Девлет, — но не мне. — От чего же, Девлет? — подивился паша. — Ты мужчина, что надо: происхождение, молодость и обаяние на твоей стороне. — Но, к сожалению, в этот список не входит богатство, — пожал плечами царевич. — И кстати, эти пресловутые «дары от чистого сердца» влетели мне в копеечку. Я остался практически без денег! — пожаловался он. — В последние дни я изрядно потратился на дорожные издержки, жалование слугам и «бакшиш» нужным людям. Ты не одолжишь другу пару тысяч акче? В ближайшее время доходов не представится, если только на меня с неба не упадёт мешок, доверху набитый золотом. Ну, или хотя бы серебром. С минуту подумав, Лютфи вскинул руку вверх и заговорщическим тоном начал: — Есть некое дело, Гирей. Прибыльное, не хлопотное, но опасное... Внезапно, на долю секунды уловив неясный шум, Девлет Гирей настороженно покосился на дверь. Знаком прося пашу умолкнуть, он бесшумно подкрался к двери: так и есть — приоткрыта. Резким движением ноги вышибив дверь, царевич цепко схватил за ворот подслушивающего агу и затащил внутрь. Притулив бедолагу к стенке, он отточенным движением выхватил из-за пояса клинок и приставил к лицу евнуха: — А ну-ка, друг мой, скажи мне: неужели тебе совсем не дорога собственная голова? — от страха несчастный не смел и дышать, дрожа всем телом. — Если скажешь, кто тебя нанял, то останешься в живых. Хотя нет, погоди-ка, кого я обманываю? Давай так: расскажешь всё сразу — твоя смерть будет быстрой. Обещаю, — последнее он особенно выделил, будто в его обещании заключалась вся суть. — Ну же, не тяни, — Девлет приблизил сталь к горлу раба, — Мне кажется, выбор очевиден. По крайней мере, для тебя. — Ты заставляешь ждать царевича, — значительным тоном заметил Лютфи Паша. — А ведь он прав! — покачал головой Гирей. — Прости, но я предупреждал. Считаю до пяти: раз, два, три, четыре, пять! — и он больно резанул по животу несчастного, впрочем, не нанеся смертельной раны. — У тебя ещё есть шанс расстаться с жизнью без мучений. В этот раз я буду менее терпелив, запомни это. На счёт три: раз, два... — Стойте! Я всё скажу... — пролепетал несчастный, кривясь от нестерпимой боли. — Имя! — навис над упавшим на пол евнухом грозный паша. — Это она... Хюррем Султан... — последовал протяжный стон от боли. — М-м-м, Хюррем Султа-а-н! — значительно протянул Гирей. — А как мы узнаем, что это правда? Вдруг ты, покрывая своего истинного хозяина, пытаешься оклеветать достопочтенную госпожу? — Она... это точно она. Её служанка ждёт меня у окна в восточном крыле, что недалеко отсюда. Я должен... должен был передать... а-а-а! — боли стали невыносимыми. — Что именно? — То, что узнаю о вас. Она знала... давно знала, что царевич приедет. У неё есть план... — В чём он состоит? — Сжальтесь, умоляю! — завыл несчастный, — Больше мне ничего неизвестно, я всего лишь евнух. У неё по всему дворцу есть глаза и уши, она всё знает... всех. Она одолеет вас... — точным движением Девлет Гирей вонзил клинок в плоть аги: мгновение, и он не дышит. Царевич тут же подскочил с места, с омерзением оттолкнув от себя тело. — Что ж, Хюррем Султан, вы показали свои истинные намерения, — скривил губы Девлет. — Ждите ответных действий. *** Ветер ласково треплет волосы, солнце светит в меру ярко, тёплыми приятными лучами лаская лицо, небо притягивает взор ненавязчивыми кучевыми облаками. Что ещё нужно для хорошего настроения в столь погожий день? Но всё же Михримах Султан грустила. Сколько бы она не гуляла, даже в самых прекрасных местах, настроение её не улучшится. Султаншу, с детства привыкшую к роскоши и великолепию, сложно удивить чем-то красивым. Если действительно понравится ей что-то — лишь одарит одобрительным взором и слегка улыбнётся. Вот и живописнейшие дворцовые окрестности не прельщали взгляда госпожи. Они ей были изучены вдоль и поперёк, стали совершенно привычными. То, что поражало и восхищало остальных, особенно никогда не видевших Топкапы, в ней не вызывало даже тени улыбки. Ах, эти тяжёлые думы, неприятные мысли... Не первый день они в разлуке, далеко не первый. Но султанша устала. Устала ждать этих так долго идущих писем, устала предаваться приступам тоски, устала от этой чёртовой привязанности, у которой, возможно, нет будущего. Михримах не из тех, кто опускает руки. Но волей-неволей и она приходила в уныние, едва в её голову приходили мысли о будущем. Будущее — такое неизвестное и манящее, пугающее, невообразимое, желаемое, воображаемое... Можно ли подчинить себе ещё не произошедшее? А управлять им? И если да, то как? Столько вопросов, на которые слишком мало ответов. Это затягивает и не отпускает, унижает и возвеличивает. Так надо, так должно быть — говорят ей. Но правда ли это? Как выйти из этого непрерывного круга нескончаемых, вгоняющих в тоску вопросов? Михримах знала лишь одно: она запуталась. И ей нужен был тот, кто помог бы ей разобраться, понять себя и мир вокруг. Или не нужен... Стоит ли кому-то поверять свои чувства? Опять вопрос без ответа... Ещё осенью Рустем отбыл в свой санджак, с тех пор они не встречались. А как хотелось! Выходом стали письма: тайные, писанные с волнением, ожидаемые с нетерпением. Но из Стамбула в Диярбакыр почта идёт невыносимо долго! Поначалу хотелось писать, делиться, передавать чувства. А потом... Всё как-то надоело, наскучило, что ли. Она стала забывать их свидания, письма содержали одно и то же, а мечты о будущем совсем не приносили радости. В какой-то момент Михримах заметила, что его послания изменились. Словно он не по доброй воле, а так, от скуки или по принуждению ей пишет. Не было больше той душевности, обожания, надежд. Нелегко всё это... Встряхнув головой, словно стремясь избавится от тяжёлых дум, султанша огляделась по сторонам: занятая своими мыслями, она добрела да дворцового ипподрома. Решение пришло мгновенно. Она обернулась к шедшей позади служанке: — Беги на конюшню, пусть мне лошадь подготовят, мою любимую. Михримах полюбила ездить верхом. И, надо сказать, отчего-то давно она этим не занималась. Теперь же представился прекрасный шанс. К тому же на ипподроме почти никого не было, это даже к лучшему. Самое время развеяться и прокатиться верхом. — Госпожа, — вернулась через несколько минут девушка, — Ваша лошадь на днях повредила ногу и ещё нескоро сможет выйти из стойла. Раздосадованная Михримах направилась в сторону конюшни. Именно сейчас ей больше всего хотелось оказаться в седле своей любимой лошади, она подходила султанше больше всех. Спокойная нравом, лёгкая в походке, красивой белой масти: Звёздочка была подобрана именно для дочери султана. Кстати, этим лично занимался Рустем. — Я хочу вот этого коня, — указала султанша слугам на элегантного жеребца караковой масти. Он только что ей приглянулся, и прежнее желание иметь Звёздочку тут же было отметено. — Госпожа, простите, но этот конь неспокоен нравом. Он вам не подойдёт, — предупредил главный конюх. — Метин Ага, да как ты смеешь мне указывать! Я сама знаю, что мне подойдёт, а что нет. Как тебе хватает дерзости возражать султанше? — голос Михримах стал непомерно жёстким, что всегда появлялось у неё в минуты раздражения. — По вашей вине Звёздочка теперь больна, и я не имею возможности оседлать её. Это огорчает меня. Вы знаете, что бывает, когда что-то огорчает Михримах Султан? — если бы она взглядом могла метать молнии, то осмелившийся возразить слуга был испепелён небесным огнём. — Я вам скажу, что бывает. Тот, что стал причиной моего недовольства, неизменно расплачивается за это, — ротик Михримах скривился в усмешке. — Ты уяснил это, Метин Ага? Главный конюх больше десяти лет прослужил при султанском дворе и обязанности исполнял с присущим ему усердием и порядочностью. Сам падишах знал и ценил его, а другие слуги боялись и уважали, ибо этот человек не боялся сказать правду даже вышестоящим. Теперь же, услышав выражения, в которых Михримах Султан изящными словами угрожала ему, конюший не стерпел: — Вы не правы, госпожа. Ни я, ни мои подчинённые не виноват в том, что ваша лошадь повредила колено, такова её природа. — Да неужели? — воскликнула Михримах. — Оказывается, во всём виновна природа этой твари! А я-то думала, что ваши работники не уследили за ней. — Нет, султанша. Из-за излишне флегматичного нрава Звёздочка не сумела вовремя среагировать на препятствие и повредила ногу. Но уверяю вас, в ближайшие дни она поправиться. — Какое ещё препятствие, Метин? Что вы сделали с моей лошадью? — Успокойтесь султанша, всем коням регулярно устраивают тренировки: пробежки, полосу препятствий и прочее. Так вышло, что Звёздочка сама навредила себе, у неё плохо развиты внимание и сообразительность, — терпеливо объяснил ага. — То есть, — взмахнула ладонью Михримах, — Ты хочешь сказать, что моя лошадь ещё и глупа! Ты смеешь утверждать, что она плоха. Следовательно, султанской дочери предоставили плохую лошадь. Второй раз за день меня огорчают, — протянула она последние слова. — Я уже сказала, что из этого выходит. Если вы сейчас же не подготовите для меня коня, что я выбрала... Ну, вы понимаете, что будет, — приподняв подбородок, маленькая султанша гордо удалилась, оставив оторопевшего Метина Агу выполнять её прихоть. Настроение снова стало не радужным. Ещё хоть одна неприятность, и она сорвётся на первого попавшегося. К счастью, коня привели довольно быстро. Вскочив в седло, Михримах против обыкновения начала разгоняться. Жеребцу словно понравился такой настрой наездницы, и он с радостью рванул вперёд, отбивая копытами ритм. Султанше даже понравилось необычное ощущение скорости, словно сама свобода стремилась ей навстречу. Удивительно, но даже лёгкая тень боязни куда-то улетучилась. Давно ей не было так хорошо. Дуновения воздуха заставляли развеваться на ветру распущенные волосы и наброшенную на плечи накидку. Подставив нежное личико ласковому солнышку и крепко держа уздечку, Михримах отдалась приятным ощущениям и поэтому не сразу почувствовала, что ситуация выходит из-под контроля. А резвый караковый конь, почуяв свободу, помчался вперёд, не обращая внимания на попытки султанши хоть немного сбавить ход. Привыкнувшая к всегда послушной Звёдочке Михримах растерялась, столкнувшись с буйным нравом животного. Она не знала, как можно повлиять на ситуацию и предалась панике. А конь тем временем начал брыкаться, стараясь избавиться от седока, задерживающего его. Михримах дрожала и кричала от ужаса: руки её мёртвой хваткой вцепились в поводья, а ноги с силой вжались в стремена. Внезапно, тряхнув головой, конь предпринял новую попытку стряхнуть с себя наездницу: девушка едва удержалась в седле. Она уже ничего не соображала, и изо всех сил тянула за поводья. Голова животного подалась назад; конь оторвал передние ноги от земли, становясь на дыбы. Судорожно пытаясь сообразить что делать, Михримах не удержалась и полетела назад, истошно закричав. В голове мелькнула мысль, что она расшибётся, но чьи-то ловкие руки подхватили её, едва она начала падать. Неловко хватаясь за всё подряд, султанша одёрнула руку, нечаянно схватившую волосы того, кто её поймал, как только почувствовала, что находится в безопасности. На миг взглянув в лицо спасителя, Михримах потеряла сознание. *** Открыв глаза, девушка увидела стены родной комнаты и сидящую рядом мать. — Доченька, наконец-то ты очнулась! — с облегчением вымолвила султанша. — Как ты себя чувствуешь? Михримах прикрыла глаза: в теле ещё чувствовалась слабость. — Немного устала. — Ничего, это скоро пройдёт, как сказала лекарша. Это всё от сильного испуга. Помнишь, что с тобой было? — Да. — Ах, как же я испугалась, когда мне сообщили об этом! Как вообще случилось, что ты оказалась на этом неуправляемом коне? Впрочем, это не важно, всё выясним позже. Но представь, что было б, если бы ты упала прямо на землю? С ужасом представляю. Аллах уберёг тебя, Михримах, послав на помощь храброго Девлета Гирея. Ты помнишь? Это он оказался рядом и спас тебя. Да, она помнила. Помнила его уверенное выражение лица в то мгновенье, когда она посмотрела на него. Будто бы царевич заранее знал, что так всё и будет, и он, без сомнения, предотвратит падение Михримах. — Но как он вообще там оказался? — удивилась дочь. — Не иначе, как не мог оторваться от созерцания прекраснейшей из султанш, — улыбнулась Хюррем. — Мама, — укоризненно вымолвила Михримах. — Это не важно. Главное — царевич спас тебя. Кстати, знаешь, что он сказал, когда отец говорил с ним? В ответ на пожелание одарить его чем угодно за твоё чудесное спасение, Девлет Гирей попросил лишь одного: встречи с тобой. Знай, — значительно проговорила Хасеки, — Я не могу противиться этому невинному да к тому же законному его желанию. Но учти, что мне совсем не нравятся те взгляды, что ты бросаешь на него со дня знакомства. — Матушка, я не понимаю, о чём вы говорите. «Ты всё прекрасно понимаешь, Михримах — не следует притворяться передо мной. Я наперёд знаю все твои мысли. И будь уверенна, от меня ты ничего не утаишь!» — говорил за свою хозяйку её взгляд, так знакомый юной султанше. Привстав с места, где сидела, Хюррем Султан наклонилась к дочери и поцеловала её в лоб: — Поправляйся, милая. Сегодня вечером Девлет Гирей будет ждать тебя. Поблагодари его за своё спасение. — Конечно, матушка, — привычно кивнула Михримах. — Но не переусердствуй, — грозным тоном посоветовала она напоследок. Тем же вечером Михримах, как ни в чём не бывало, в спешке крутилась по своим покоям, подбирая наряд. «Так, жёлтое с перламутровыми пуговицами я уже не раз надевала, на синее с оборками у меня нет настроения, а бархатное зелёное – вообще для холодных времён», - думала султанша, выбирая платье. - Гюльнара, где новые наряды, которые я заказала у портных на прошлой неделе? - Простите, госпожа, но пока принесли только это, - развернула служанка нежно-розовое платье. - О, нет! – с досадой воскликнула Михримах, - Они опять всё перепутали! И вышивка не та, что я хотела, и подол длиннее… Отправь его на переделку. Хм, - в последний раз взглянув на платье, состроила недовольную улыбку девушка, - эта портниха ещё и спинку выточила тканью, светлее, что я просила. - Простите, моя госпожа, - подала голос Гюльнара, - но спинка именно того оттенка, который вы хотели. - Нет уж! Ты что, думаешь, что за неделю я забыла, что именно целый час втолковывала мастерам? Я отлично помню, что хотела ткань ярче. - Но султанша, вы же сами выбрали её… - Молчи, пожалуйста! Я не имею желания выслушивать замечания своей рабыни! – повысила голос Михримах. – Иди лучше принеси шкатулку с серьгами, а * и * пусть захватят сундучок с ожерельями и диадемами. Ещё около часа дочь султана крутилась перед зеркалом, выбирая, что наденет сегодняшним вечером. Надо сказать, выбирать было из чего. Под наряды юной госпожи были выделены отдельные покои, что были едва ли не больше её собственных. Драгоценности, украшения, средства красоты и разные милые побрякушки занимали всего один шкаф, но сам шкаф был просто огромен: занимал собой всю стену и пространство от пола до потолка. Некоторые вещи с верхних полок без помощи стульчика было просто не достать. Для этой цели Михримах держала при себе девушку по имени *. Её нельзя было назвать красавицей, но ростом она превосходила всех женщин и большинство мужчин. - Муарзам! Кис-кис-кис, – позвала девушка свою кошечку. Подхватив на руки подбежавшее животное, девушка ласково прижала её к себе и погладила по головке. – Подумать только, совсем недавно ты была маленьким несмышлёным котёнком. Да, теперь ты почти большая, - в ответ кошечка тихо замурчала. – Вы принесли с кухни то, что я велела? – обратилась султанша к прислуге. - Госпожа, - робко ответила одна из девушек, - Повара отказываются выделять на корм кошке мраморную говядину. * Ага сказал, что она может поесть и обычного мяса. - Неужели во всём Топкапы не найдётся кусочка для моей Муарзам? – Михримах нахмурилась. – Знаете, мне кажется, что ты, *, забыла упомянуть, что просишь мясо не для обычной кошки. Муарзам – особенная. Знаешь, почему? - П-потому что она такая красивая? – попыталась угадать девушка. - Дело не в этом. Муарзам – моя кошка, - не добавив больше ни слова, Михримах положила животное на софу. Затем она последний раз взглянула в зеркало, оправила сбившуюся прядь и вышла из коридора. Служанки молча переглянулись. Одна из них осталась следить за кошкой госпожи, а вторая со всех ног побежала на кухню. *** - Султанша, вы просто ослепительны! – восхитился Девлет Гирей при виде Михримах. Вечером на террасе, при блеске зажжённых факелов Михримах действительно блистала. Платье, которое так долго искала девушка, оказалось ярко-алым. Сложного покроя, с широким подолом и узкими рукавами, грудь расшита бисером и блёстками – Михримах любила такие наряды. Украшения с рубиновыми вставками: серьги, ожерелье, диадема ярко мерцали при свете факелов. Тонкий полупрозрачный платок, цеплявшийся за головное украшение, позволял рассмотреть изящные локоны, спрятанные под ним. - Чудесный вечер, не правда ли? – взглянула Михримах на Девлета. - Самое дивное явление природы меркнет рядом с вами, - ответил царевич и подал султанше руку. Они подошли к перилам. Пролив Босфор в этот вечер был особенно великолепен. Последние отблески заката отражались в его гладких водах. Тёмные облака, плывущие по небу, придавали шарма этой чудной картинке. Где-то вблизи противоположного от дворца берега плавал одинокий парусник, изредка над водой проносились чайки, с востока дул свежий ветер. - Раньше никогда не видел такой красоты, - промолвил царевич. – Это что-то действительно великолепное. - Правда? Вы тоже так считаете? – искренне удивилась Михримах. - Ну конечно. В Крыму такого точно не увидишь. - Знаете, я очень люблю стамбульские вечера, - поделилась девушка. – Несмотря на то, что я привыкла к роскоши и красоте, меня не устают поражать такие явления как, например, заход солнца над водами Босфора, - она ненадолго всмотрелась вдаль и продолжила: - Хочется верить, что я умею ценить и понимать красоту. Вы не думайте, что я просто богатая избалованная девчонка, не знающая жизни. Я… - Говорят, главного конюха выгнали из дворца за то, что тот посмел не угодить вам, - прищурился Гирей. - Он заслужил такое наказание, - уверенно отвечала Михримах. – Кстати, это из-за него я едва не расшиблась, упав с лошади. - В таком случае я должен благодарить того конюха за возможность быть полезным вам. Михримах слегка улыбнулась и оправила платок. - Льстец, - прошептала она по-русски. - Нисколько, - ответил царевич на том же языке. - Вы понимаете то, что я говорю? – ахнула султанша. Вот уж неожиданность! - Конечно. Я всю жизнь прожил там, где половина моего окружения говорят по-русски. Это третий язык, знакомый мне. - Русский, османский… Полагаю ещё один – крымский? Девлет Гирей наградил Михримах очень удивлённым взглядом. - Что такое? – затревожилась она. Последовал взрыв смеха. - Над чем вы смеётесь? – полуобиженным тоном вопрошала девушка. - Ах, простите мою невольную усмешку, - промолвил Гирей, всё ещё улыбаясь. – Скажите, вы действительно считаете, что мой родной язык – крымский? - А разве нет? - Судя по всему, вы не знаете, но крымского языка не существует. - Но как же… - Татарский, султанша. Но если вас это успокоит – я говорю на крымском наречии. На такое заявление Михримах не нашла ничего лучше, как звонко рассмеяться. Между тем смех сестры привлёк внимание шехзаде Селима, стоящего на балконе своих покоев, которые были ровно на один этаж выше террасы и немного левее её. Молодой наследник битый час пытался написать хоть пару связных стихотворных строк, но вдохновение словно отвернулось от него. Не помогала даже развернувшаяся перед ним великолепная босфорская панорама. Заинтересовавшись тем, что творилось выше, Селим изо всех сил попытался прислушаться к разговору. Но из этого ничего не вышло: ветер дул совершенно в другую сторону, унося слова прочь от шехзаде. Отчаявшись что-либо услышать, Селим упорно продолжил изводить чернила: сегодня муза явно изменяла ему. — Что это ты там записываешь? — раздался за спиной знакомый голос. — А! Баязид! — шехзаде поспешно скомкал исписанный листок. — А у меня новости есть, — загадочно потёр руками Баязид. — Выкладывай, — пододвинулся ближе Селим. — Нас в санджаки отправляют! — с непередаваемым выражением радости воскликнул шехзаде. — Да что ты? Не может быть! — поразился Селим. всё ещё не веря. — И отец нас отпускает? — Вот именно! Более того, — значительным тоном подчеркнул юноша, — согласна и мама. — О, да, это действительно важно. Поверить не могу... — Правда, есть одна маленькая оговорка... — Ха! Как же я сразу не догадался! — саркастически усмехнулся Селим. — Ну, в общем: мы едем в санджаки братьев. Повелитель решил, что нам пора на практике понять, что представляет собой управление провинцией. Некоторое время каждый из нас будет гостить в санджаках Мустафы и Мехмеда. — И кто в каком? — затаил дыхание Селим. В голове крутилось лишь одна слово: «Маниса, Маниса, Маниса...» — Угадай-ка! — нагло прищурился Баязид. — Я, верно, в Амасью, а ты... — предположил худшее наследник. — Э, нет, Селим, даже не надейся! С Мехмедом буду жить я, — объявил Баязид. — Я, я, и я, — самодовольно добавил он. — Хорошо, раз так решил повелитель — погощу у Мустафы, — притворно вздохнул наследник. Селим перевёл взгляд на небо: что-то в нём стало такое приятное, безмятежное, завораживающее. И тут же, буквально за мгновение, в голове родилась первая строка будущего стихотворения.