И имя ему - "Грех"

Неделя проходит незаметно. За вечными тренировками, от которых ломило тело, за очередным уроком этикета и очередной лекцией о том, как нужно вести себя с клиентом. Это замкнутый круг... всегда повторяют одно и тоже, изо дня в день, из года в год. Но теперь все это доставляло Бекхену радость. Он занимался усерднее, пел мелодичнее и танцевал изящнее. А все ради Ангела. Впервые за столько лет бессмысленного существования и одинаковых, словно штампованных на конвейере, дней, у Бекхена появилась цель и Мечта. Он хотел стать лучшим за всю историю города, заполучить власть, популярность, деньги. Но желал он это отнюдь не для себя... Он мечтал заработать столько денег, чтобы откупиться уже навсегда. Выкупить Ангела и увести его с собой, показать ему Большой Город. Вот только сделать это было совсем непросто. Каждый, кто попадал в этот город не как клиент, уже не выбирался отсюда никогда. Если только не выплачивал огромную сумму Главе Города. Но на это никто не шел - настолько гастрономической была цена свободы. Но эта несбыточная, по сути своей, мечта давала Бекхену смысл жизни, который он потерял давным-давно... будучи еще восьмилетним ребенком. Он теперь легче отзывался на свое идиотское, как он считал, прозвище. Дива. Что за глупости такие? Он никогда не ощущал себя Дивой. Но раз уж его так прозвали, то надо соответствовать, иначе - никак. Он теперь с готовностью подставлял мордашку визажистам, которые удивлялись покорности будущей гейши, ведь обычно приходилось воевать с ним минут двадцать, пока мальчишка не сдавался и разрешал нанести на себя косметику. Бекхен ненавидел видеть себя накрашенным. Он тут же превращался в роковую жрицу любви, хотя внутри оставался тем же простым парнем. И этот резонанс его просто убивал. Но теперь, он и сам старался красится и просил визажистов научить как правильно. Такое перевоплощение, конечно, удивляло. И учителей и даже Хозяина, но никто не протестовал, ведь в кои-то веке Бекхен выполнял все, как надо. Не увиливая и не отлынивая. В тусклых, безжизненных, обычно, глазах, теперь горели огоньки, а сам он излучал энергию. Стал лучше петь и танцевать, перестал быть рассеянным и даже, кажется, будто полюбил свое дело. Вот только он любил отнюдь не свое ремесло, а ту сумасшедшую идею, которую вынашивал внутри себя, думая о ней день и ночь. Он ложился спать - перед глазами всплывал образ Ангелочка; он просыпался, а в голове была только одна мысль: "Я должен стать лучшим, чтобы вытащить Ангела из этого разврата!" Мысли-мысли-мысли. Бекхен мечтал о будущем. О своем... об их будущем, словно влюбленный дурак, закрывал лицо руками и улыбался. Счастливо так, как не улыбался никогда. Во всяком случае, сколько он себя помнит. А помнит он себя ровно с того момента, как попал в этот Город Грехов. Он так хотел вновь увидеть эти глаза и эту улыбку, до того, что кости от предвкушения ломило. Но он должен был тренироваться и репетировать ради их будущего. И, наконец, Бекхен встретился со своим Ангелом вновь... Спустя две недели после их первого знакомства. Был солнечный день и в кои-то веке Бекхену разрешили взять выходной и просто погулять по городку. Чего он тут не знал? Но когда гуляешь в свое удовольствие, то даже этот город, который Бекхен так ненавидел, становился каким-то совершенно иным. Конечно, одет он был как подобает, да и вел себя, как истинная гейша. Теперь он красился каждый день и вел себя, как Дива. Постоянно. Казалось, Дива, что раньше была лишь маской, которую Бек надевал время от времени, теперь становилась чем-то внутри него и, порой, он уже не различал, где Бекхен, а где Дива. И разные ли, вообще, это люди... Он осторожно семенил по аллее, здороваясь со знакомыми коротким кивком, одаряя их надменным взглядом накрашенных глаз. Он искал глазами свободную скамейку, чтобы присесть, как взгляд его упал на мальчишку, сидящего неподалеку. Сердце моментально участило свой ритм, отплясывая в грудной клетке неведомые танцы, а по лицу стала расползаться широкая, неконтролируемая улыбка. Но, совладав с собой и подавив некий приступ, дабы не спугнуть Ангелочка, Бекхен осторожно двинулся в сторону скамейки, на которой с ровной спиной сидел объект его воздыхания. - Давно не виделись, - с легкой улыбкой говорит Бекхен, видимо, появившись для знакомого незнакомца слишком внезапно, что тот аж чуть дернулся. - О... - он улыбается этой его чертовой фирменной улыбкой, такой великолепной, что Бекхен вновь не чувствует ног, норовя упасть, - Знаешь, я удивлен, что мы не виделись с тобой до нашей первой встречи и после нее... в нашем-то маленьком городе... - задумчиво тянет он, вновь улыбаясь, - К тому же, мы должны были встречаться на чайных церемониях, ведь все майко туда ходят, - кивнув на разодетого по всем правилам Бекхена, бормочет Ангел. - Да... - Бек прикусывает губу, смотря куда-то в сторону и почесывая затылок, портя укладку. Вел он себя сейчас совсем не как гейша и даже, не как ученик, не говоря уже о том, чтобы быть Дивой. Рядом с Ангелом он этого не мог. Даже несмотря на макияж и одежду, Бекхен все равно умудрялся казаться обычным парнем. Наверное, таким он был только рядом с этим существом с огромными наивными глазами, который даже не представлял насколько свел с ума человека напротив за одну только встречу. - Скоро дебют... я много занимаюсь... - Бек мнется, словно последний школьник, хотя его с малых лет обучали очаровывать, покорять и заставлять млеть перед ним каждого. Этому учат всех в этом городе. Чертова конкуренция. И только сейчас он вспоминает, где же все-таки видел это лицо. На чайных церемониях, куда для практики водят майко. Тогда Бекхен был слишком занят собой, собственным самокопанием и убеждению себя в никчемности своей жизни, чтобы заметить своего Ангела. - Я так и не знаю твоего имени, - бормочет Бек, садясь рядом и подправляя свое кимоно, не спотыкаться о которое тот научился только на третьем году. - Никто не знает. И я не знаю. Гейши не имеют имен, - тихо замечает парень, - Есть только прозвище, но я ужасно его не люблю... Дио. Что за глупость, не считаешь? - Не глупее моего, - обреченно вздыхает Бекхен. Дио. Теперь он знает хотя бы прозвище своего Ангела, а значит, стал на шаг ближе к нему и своей иллюзии. С каждым словом, произнесенным Дио, пусть даже самым неважным, но обращенным к Бекхену, воздушные замки последнего взлетали все выше и выше, а ведь чем выше они поднимаются, тем больнее их неминуемое крушение. Но Бекхен слеп. - Прозвище должно быть говорящим, раскрывающим суть, завлекающим... А что - Дио? Ничего. Пустой звук. Вот, твое прозвище какое, скажи? - Дива, - кривится Бекхен. Он не хочет быть Дивой рядом с ним. Он хочет быть самим собой, но ему как всегда не дают этого сделать. Внезапно он слышит смех у самого уха. Такой добрый, теплый, чистый. От него у Бекхена сводит живот и дрожат коленки. Этот смех. И вновь воздушные замки Бекхена устремляются выше, минуя облака. - Дива? Ты серьезно? На кого-кого, а на Диву ты мало похож, - Дио смеется. Ненатурально, черт возьми. А Бекхен слеп и глух на оба уха, строящий свои иллюзии, свои замки и верящий в эфемерное будущее. Но от смеха Дио, такого чистого и звонкого, млеют все, кто бы его не услышал. Он обучен. Как и все, живущие здесь. Он выдрессирован, как полагается, на все сто. - А я и не Дива-то вовсе, - честно признается Бекхен, - Я - всего лишь человек, надевающий время от времени маску великолепной Дивы. А вот ты, - Бек поворачивает голову к шатену и улыбается одними глазами, - Ты вот, к примеру, на Ангела похож. Самого настоящего. Твои глаза и взгляд в них... Твои губы и улыбка на них... Твой смех и то, что он творит со мной... все это ангельское чудо... - откуда, черт его дери, Бекхен мелет эту романтичную чушь? Он говорит самую настоящую чушь, которую не сказал бы никогда, ни за что, не под какими пытками, потому что это все - любовная, черт побери, чушь, в которую парень не верил никогда в своей жизни, до прихода в нее этого чертового Ангела. - Оу... я не знаю, что сказать, - смущенно прикрывая глаза, бормочет Дио, а уголки его губ трогает легкая улыбка. - А ты и не говори ничего... - выдыхает Бекхен, наблюдая эту картину маслом. Черт возьми, насколько же этот Ангел идеален. Этот легкий румянец от морозного воздуха на его щеках, дрожащие ресницы и пухлые губы, такие идеальные. Бекхен не смеет оторвать взгляда от его собственного чуда. Восьмого чуда света. - Ты не можешь так говорить, ведь так нельзя... Существуют правила и прямо сейчас, смотря на меня такими влюбленными глазами, ты нарушаешь одно из них, - голос такой нежный, а взгляд совсем наивный. - Мне плевать... - словно завороженный шепчет Бекхен, поддаваясь вперед. Сейчас он чувствовал себя мотыльком, ослепленным и не видящем ничего, кроме яркого света перед собой, что нес в себе смерть. - Чщ-щ, - хмыкает Дио, приставляя указательный палец к своим губам, - Тише. Нас могут увидеть и тогда ничем хорошим это не кончится, - он поднимается со скамейки и, склонившись над Дивой, оставляет легкий, едва ощутимый поцелуй на его щеке, а после изящно удаляется прочь, оставляя влюбленного идиота в одиночестве.