И имя ему - "Грех"

Солнце опускалось все ниже и ниже, а идти обратно Бекхену совсем не хотелось. Он был измотан очередной тренировкой, где его обучали плавно двигаться и красиво петь. Где ему сотый раз повторяли, что он должен быть идеальным, чтобы клиенты хотели его и он зарабатывал больше денег. Бекхену миновало пятнадцать и теперь он основательно готовился к своему дебюту. Гейши дебютируют в шестнадцать. А поэтому тренировки Бекхена становились жестче и жестче с каждым днем. Они выматывали его. Он танцевал до кровавых мозолей и пел до того, что срывал связки, наутро лишь хрипя и шепча, не в силах сказать и слова. За это он часто получал. В Домах Гейш часто и даже с удовольствием применялись телесные наказания. Хозяева показывали загордившимся гейшам, кому они на самом деле принадлежат. Только гейши высшего ранга имели право иметь собственный Дом, либо унаследовать тот, в котором обучались с ранних лет. Бекхен часто плакал в подушку от усталости и ощущения загнанности. Он все чаще ощущал себя зверем в клетке. Без надежд на светлое будущее. Все его будущее было расписано. Он дебютирует и, несомненно, станет лучшей гейшей города. Это даже не оговаривалось, это должно было быть само собой разумеющимся, ведь он лучший ученик одного из лучших Домов в городе. Потом он унаследует Дом Карадзуки, ведь хозяин в нем не вечен. Вот только о последнем все старались молчать, ведь помимо Дивы в Доме обучались, жили и работали еще несколько гейш, и все они наивно надеялись на то, что именно они унаследуют Дом. Но разумом каждый все-таки понимал, что не смогут тягаться с Бекхеном после его дебюта. У него же - не было мечты, цели и того, ради чего стоит жить. Он просто жил... нет - существовал. Мерно выполняя все возложенные на него обязанности. Он действительно превратился в куклу. Без чувств, мечт и жизни. Зимний холод пробирал до костей, но Бекхен упрямо сидел на заснеженной лавочке одного из парков, не желая идти обратно и выслушивать очередные бредни, которых за все эти годы наслушался вдоволь. Сейчас его душила обида. Обида на судьбу и его участь. Ему всегда было чуждо ремесло гейши, которому его так упорно обучали и которое, как назло, так легко ему поддавалось. Все эти мучения, сон в неудобных одеждах на деревянных "подушках", словно они жили в прошлом веке, все эти обряды, все эти наставления... Все это просто душило и убивало. Он еще даже не стал полноценной гейшей, но уже, будучи лишь майко - учеником -, он уже ненавидел все это. И от безысходности он просто сходил с ума, иной раз до крови царапая тело, отчего потом огребал от Хозяина. Его душило бессмыслие его существования. Кто он по сути? Разукрашенный мальчишка, созданный ублажать старых, богатых извращенцев. Несмотря на меховую накидку поверх кимоно, мальчишка продолжал дрожать словно осиновый лист, кусая губы и надеясь, что завтра не проснется с красным горлом и температурой. - Тебе не холодно? - вдруг слышит он чей-то голос и нехотя поднимает взгляд на незнакомца. На вид тот был его ровесником. Его чересчур пухлые губы были прикусаны, а какие-то слишком большие глаза смотрели с удивлением. Наверное, Бекхен выглядел по меньшей мере странно, раз вызвал интерес у прохожего. Этот незнакомец выглядел так невинно, что у Бекхена в голове вертелся один только вопрос: "Что здесь делает это невинное создание?". Он даже не заметил, что за одежды были надеты на Ангеле - так он его прозвал. Это лицо. Эти большие глаза и улыбка, которой он вдруг улыбнулся - все это заставляло Бекхена млеть. Это лицо было самым невинным и прекрасным из всех лиц, что доводилось видеть мальчишке. - Эй, все хорошо? - незнакомец улыбнулся. Как-то нежно и совсем тепло, отчего по телу Бекхена пробежала дрожь. Его улыбка - широкая и светлая, похожая на сердечко, словно заставляла парня напротив светится, будто тот действительно был Ангелом посланным с небес. Бекхен не понимал, как можно, не зная даже имени и, вообще, увидев человека в первый раз в жизни, быть на все сто уверенным в том, что это самый прекрасный человек на земле. Быть уверенным в том, что человек напротив чист и невинен. Быть уверенным в том, что ради этого человека стоит жить... А быть может, воспаленный, задыхающийся разум Бекхена всего-лишь искал поддержки, найдя ее в первом прохожем? Но самому Бекхену было на это глубоко плевать. Кажется, у него появилась надежда, цель, мечта... Увести этого невинного ребенка отсюда. Ухитрится обойти здешние законы и выбраться на свободу, ради этого Ангелочка. Все эти мысли вихрем проносятся в голове Бекхена за какую-то долю секунды. - О.. ох, прости, - Бекхен неловко почесывает затылок, улыбаясь в ответ, - я, кажется, задумался... - Ничего, с кем не бывает. Я присяду? - и вновь эта улыбка. Завораживающая, от которой сердце трепещет и собственные губы вздрагивают в несостоявшейся улыбке. Бек отодвигается, давая Ангелу возможность расположиться рядом. А после поднимает глаза к, затянутому тучами, небу, тяжело вздыхая и вновь переводя взгляд на незнакомца. - Погода не из лучших, да? - спрашивает незнакомец с его этой чертовой улыбкой. Бекхену кажется, что этот мальчишка какой-то неправильный для этого города. Здесь, чтобы выжить, нужно иметь смекалку и коронный взгляд, словно все вокруг отбросы общества. Нужно быть, по меньшей мере, стервой, если только не настоящей сукой. Иначе остальные, кровожадные суки, которыми кишит этот город, просто сожрут тебя с потрохами. Да что там, Бекхен и сам такой, когда в образе. А в образе он всегда, если только не остается наедине с самим собой, что случалось так редко. А Ангел казался Беку таким невинным, чистым, наивным. Эти глаза просто не могли врать. Эти губы просто не могли кривиться в усмешке. Только через какое-то время Бекхен понимает, что это лицо ему знакомо. Отдаленно и, словно бы, не оно вовсе. - Погода действительно унылая... Вот только в этом городе даже в самый солнечный день ощущаешь себя так погано, - с ухмылкой замечает Бекхен. - Почему же? Этот город не так уж и плох. Иногда даже весело бывает... Вдруг его новый знакомый дергается, словно бы что-то вспомнив, а после изящно поднимается со скамейки. - Извини, мне пора. Еще встретимся. - Но как тебя зовут? И как мне тебя найти? - спохватывается Бекхен, подрываясь с места и чуть не слетая со своих сандалий, которые гейши были вынуждены носить круглый год вне зависимости от времени года и погоды. - Мы еще встретимся. А пока, давай без имен, так веселее, - вновь легкая улыбка на этих пухлых губах, а после Ангел разворачивается и с легким звоном семенит прочь. И только через несколько минут до Бекхена доходит, что на Ангеле была одежда, какую носил он сам. И сандалии его издавали мелодичный звон. И только сейчас он замечает этот вкрадчивый голос, изящные манеры, нужную, отрепетированную кротость. Но Бекхен попросту ослеплен и не хочет ничего принимать. Домой он приходит только спустя час, когда время близилось к восьми вечера. Он тут же сбрасывает одежду и обнаженным валится на кровать. Холодные, источающие свежесть, простыни нежно обволакивают его, отчего Бекхен тут же проваливается в небытие. Ему снится сон. Светлый, теплый. Словно он стоит посреди огромного пшеничного поля, где колосья ему по грудь, а свет от солнца такой яркий, слепящий. Бекхен улыбается, щуря глаза и ощущая какое-то вопиющее наслаждение и тепло. Отовсюду слышится звон сандалий... Особенный звон. Тот звон, который издает его Ангел. Бекхен пытается разглядеть его, но ничего не получается. И только потом он осознает, что этот слепящий свет исходит, отнюдь, не от солнца, а от человека... нет - Ангела! Он всматривается, пытается увидеть его и даже зовет, но Бекхен ослеплен ярким сиянием... слишком ослеплен.