Vampire AU (Immortals)

Сон давался Санхеку с трудом, и он проснулся задолго до заката, гораздо ближе к полудню, чем хотелось бы, учитывая, что он лег спать уже утром. Довольно предсказуемо, что ему приснился визит Джехвана накануне вечером; Джехван признался, что любит Санхека так же сильно, как и раньше. Возможно, даже больше. А когда этот сон закончился, ему снились кровавые переулки и клыки, перегрызающие горло. Он лежал в постели, глядя в потолок — привычное занятие — и наконец собрался с духом, чтобы встать, поесть, принять душ. Сегодня у него был выходной, и он не был уверен, как он к этому относится. В голове было слишком много мыслей: тревога за друзей, за себя, за Джехвана. Но в то же время он не хотел находиться под открытым небом, не имея защиты в виде солнца. Пить было еще рано, но он достал из холодильника бутылку водки, отвинтил крышку и сделал глоток. На вкус она была похожа на кислоту и обжигала до глубины. После этого он поставил бутылку на место, надеясь, что она немного успокоит его нервы и поможет справиться с тревожной дрожью. У него было несколько отчетов, которые он откладывал и которые принес домой, чтобы поработать над ними. Так что он решил заняться этим, чтобы убить время. Ночь предстояла долгая. Он разложил бумаги на полу в гостиной и сел рядом с ними, скрестив ноги, а сам стал писать на журнальном столике. Свет менялся с течением времени, и когда комната стала окрашиваться в розовые тона, Санхек закрыл жалюзи, чтобы не видеть, как чернеет небо. Он совершил ошибку, положив руку на маленький столик и положив на нее подбородок, когда работал. На середине доклада он незаметно для себя задремал, осознавая, что это происходит, но он был так измотан, что просто позволил сну захватить себя, намереваясь отдохнуть совсем недолго. Его чары зудели, колючие, и ему это не нравилось, тревога пронзала его нутро. Он медленно поднял голову и увидел Джехвана, сидящего на диване и наблюдающего за ним с мягким выражением лица. Его сердце заколотилось, и он резко вздохнул. — Джехван, — сказал Санхек. — Как ты… — Через окно, — сказал Джехван, и Санхек, не поворачиваясь, понял, что окно было широко открыто, и это было неправильно, но в то же время как будто не имело значения. — Я хотел поговорить с тобой. Санхек со странным чувством осознал, что сидит на полу, а Джехван — на диване, как бы нависая над ним. — О чем поговорить? — О нас двоих, — сказал Джехван и опустился на пол, встав на колени рядом с Санхеком, который откинулся назад, пытаясь увеличить пространство между ними. — Санхек, так больше нельзя. Санхек тяжело сглотнул, заметив, как глаза Джехвана на мгновение опустились к его горлу. — Что ты имеешь в виду? Джехван подался вперед, уперся рукой в пол совсем рядом с Санхеком, и у последнего перехватило дыхание. — Неужели ты умрешь, не поцеловав меня в последний раз? Теперь взгляд Санхека упал на губы Джехвана, и он, ох, как же он хотел. — Мы… я… я не могу, Джехван, — сказал он. — Я боюсь. — Я знаю, что в прошлом я говорил тебе, обещал, чтобы больше не причиню вреда, — хрипло произнес Джехван. — Я знаю, что нарушил это обещание. Но Санхек, ты же знаешь, что сейчас я скорее предпочту пытку серебром, чем снова причиню тебе хоть какой-то вред. А тебя скоро не станет. Что тебе терять, в такой ситуации? Серебро. Чары Санхека горели. — Мое сердце, — сказал он дрожащим голосом. — О, Санхек, — прошептал Джехван. — Оно уже мое. Нет. Санхек отшатнулся назад, и Джехван выглядел таким печальным, таким мягким и таким… таким живым. — Нет, — сказал он вслух, на этот раз. — Пожалуйста… — он отпрянул в сторону, поднялся на ноги и обнаружил, что открытое окно уже у него за спиной. На улице была ночь, за окном темно, слишком темно. Фонари были погашены. — Санхек… — произнес Джехван, его голос звучал настойчиво, глаза были широко раскрыты и смотрели на что-то через плечо Санхека. Санхек не видел, как из темноты появились руки, но он знал, что они были там за долю секунды до того, как сомкнулись вокруг него и потянули его назад, прочь от света и тепла его дома в холодную темноту. Он коротко вскрикнул, его голова соскользнула с кофейного столика и с грохотом упала на пол, покрытый тонким ковром. Боль почти не ощущалась, он был слишком занят тем, что судорожно оглядывал комнату с колотящимся сердцем. Джехвана не было. Джехвана здесь никогда не было. Санхек посмотрел на окно. Оно было закрыто, жалюзи плотно задернуты, но даже сквозь них Санхек видел слабый желтоватый свет уличных фонарей. Сон. Все это было сном. Эта мысль могла бы успокоить его, если бы не тот факт, что его татуировки на самом деле горели, а домашние чары предупреждающе вздрагивали. Осознание того, что ему это не просто приснилось, заставило и без того бешено колотящееся сердце забиться еще быстрее, и на мгновение он почувствовал тошноту от страха. Наверное, это просто Воншик, подумал Санхек, пытаясь побороть остатки сонливости и ругая себя за глупость. Или один из четырех вампиров, которых ты знаешь. Соберись, Санхек. В дверь постучали, и Санхек встал, пошатываясь, чтобы открыть ее. Когда он проходил через кухню, его взгляд скользнул по часам — боже, он был в отключке уже пять часов. Неудивительно, что он чувствовал себя разбитым. Татуировки взбудоражили его, он был на взводе настолько, что решил проверить через глазок, прежде чем открывать дверь. Хотя если бы вампир действительно хотел добраться до него, его не остановили бы двери. Или стены. Воспоминания о сне заставили его содрогнуться, когда он осторожно подошел к двери и взглянул на гостя. На пороге стоял Джехван, и Санхек резко вдохнул, испытывая одновременно облегчение и страх. Неужели подсознание Санхека вызвало его? — Джехван, — прошептал он, и лицо Джехвана вытянулось. Санхек замер. Он нащупал ручку двери, отпер ее и распахнул настежь. — Джехван, — повторил он, как только дверь открылась, и Джехван посмотрел на него немигающим взглядом. — Я… я не ждал тебя. — Извини, я просто… я нашел еще кое-что твое, — сказал Джехван и протянул Санхеку грязно-серый сверток, в котором тот узнал свою старую толстовку для сна. Он не ожидал этого. Он машинально протянул руку, чтобы взять ее, не решаясь выйти за пределы домашних чар. Только не с Джехваном перед ним. Настоящим Джехваном. — Я думал, ее слопала стиральная машина, — сказал он, прижимая толстовку к себе и замирая от потрясения. — Она… она пахнет тобой. Джехван пристально наблюдал за ним. В чем-то это напоминало недавний сон, и Санхек постарался выбросить его из головы. Джехван не был сном. Джехван не мог заглянуть в сердце, душу и разум Санхека, читая его, как страницы книги. Джехван мог мучить его только относительно обычным способом. Этот Джехван имел рану в сердце. — Она была в моем доме довольно долгое время, — тихо произнес Джехван в ответ, и Санхек покачнулся. Джехван отвернулся, хмуро опустив глаза к полу, и Санхек облегченно выдохнул. — Чем именно я пахну? — Розами, — сразу же сказал Санхек и поднес толстовку к лицу, слегка понюхав ее. Глаза Джехвана раскрылись шире. — Розами, землей и… чем-то электрическим и сладким, что ассоциируется у меня с вампирами. — Это магия внутри нас, которая позволяет нам существовать, — прошептал Джехван. Санхек закрыл глаза и глубоко вдохнул, позволяя аромату проникнуть в него. Он не успокаивал, а вызывал ощущение тепла и тоски одновременно. — Санхек, — тихо сказал Джехван, — Хакен извинился передо мной прошлой ночью. Глаза Санхека распахнулись, и он убрал толстовку от лица. — Что? На лице Джехвана появился призрак улыбки. — Он извинился. Я сказал ему, что он задолжал извинения и для тебя, но… не похоже, чтобы он спешил. Поэтому я решил, что должен сказать тебе сам. Санхек моргнул, губы слегка растянулись в изумлении. — Это было… правильно с его стороны, — неуверенно произнес Санхек. Он внимательно посмотрел на Джехвана. — И… с тобой все в порядке? — Не лучше и не хуже, чем прошлой ночью, — просто ответил Джехван. Наступила пауза, затишье, и Санхек понял, что должен воспользоваться моментом и поблагодарить Джехвана, пожелать ему спокойной ночи. Это было бы разумно и безопасно. Сон был еще слишком свеж, а Санхек все еще слишком раним. Но Санхек никогда не поступал разумно или безопасно. — Я думаю… если ты не занят… — начал Санхек, и Джехван посмотрел на него глазами, в которых светилась надежда, заставившая Санхека замешкаться, но не остановиться. — Не хотел бы ты зайти и поболтать? Джехван, казалось, лишился дара речи, но он кивнул, и Санхек отступил назад, чтобы он мог войти. Он закрыл за Джехваном дверь, размышляя, зачем он так поступил. Возможно, ему нужно было что-то, что могло бы помочь ему, реальное воспоминание, чтобы стереть сон. У Джехвана не было сердца Санхека. Неважно, что говорило подсознание Санхека. Их реальность всегда отличалась от того, что снилось Санхеку. — Ты… — Джехван начал, а потом остановился и нервно облизнул губы. Санхек надеялся, что не было заметно, как он следил за его движениями. — Хочешь поговорить о том… что ты сказал в прошлый раз. О своих проблемах? Это было бы справедливо, ведь ты помог мне справиться с моими, а я должен быть рядом в ответ. Санхек был застигнут врасплох этим вопросом. Ему и в голову не приходило. — Нет, — сказал он, теребя толстовку пальцами. — Нет, я просто… я хочу притвориться, что мы оба не сломались, хотя бы на время. Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? — он не знал о чем, не продумал все до конца. Это была какая-то проверка. Испытание для него. Испытание для Джехвана. Джехван, в свою очередь, прошел мимо Санхека и медленно направился к гостиной. Он был похож на животное, попавшее в новую обстановку — сначала принюхивался, потом осторожно двигался. — Например? — спросил он. — Ты сможешь учуять тут только грязные носки, — сказал Санхек, проходя в гостиную и усаживаясь на край дивана. — М-м, — Джехван как будто согласился и рассмеялся, когда Санхек на него посмотрел. — Ты не ответил на мой вопрос. — Я не знаю, — в отчаянии сказал Санхек, и Джехван наконец сел на другой край дивана, очевидно, обнюхав все грязные носки. — Я бы… — ох, он вдруг почувствовал себя полным дураком. — Два года назад ты рассказывал мне всякие мелочи о своих артефактах или о своей жизни, и это всегда было интересно, ты выглядел счастливым, рассказывая о них. — Да, мне нравится рассказывать о себе, — сказал Джехван, жеманно убирая с себя воображаемые ворсинки. — Можешь рассказать мне о своей человеческой жизни? — спросил Санхек, надеясь, что это не переходит какую-то грань и не заводит их на болезненную территорию. — Я всегда хотел это знать. Джехван перестал собирать ворсинки с брюк и вдруг стал каким-то мрачным. — Что ты всегда хотел узнать? — спросил он, голос был напряженным и тихим, и Санхеку пришлось побороть дрожь. — Все, что помнишь, — ответил Санхек, и это почему-то заставило Джехвана немного улыбнуться. Разговоры об истории могли стать для Санхека хорошим способом отвлечься. В детстве он всегда проявлял интерес к истории, который сохранился до сих пор. — Ты родился так давно… На что это было похоже? Чем отличалось от современности? Были ли у вас лошади, ездили ли вы в повозках… Джехван рассмеялся, и глаза его заблестели. Это казалось… таким реальным. — Спрашивай по очереди. — Сколько девичьих сердец ты разбил? Округли, пожалуйста, до десяти, — сказал Санхек, и сердце его заколотилось при виде этой улыбки, что только еще больше рассмешило Джехвана. — Как будто я могу посчитать, — сказал Джехван, все еще улыбаясь, и Санхек тоже улыбнулся. — Ты же знаешь, я был дворянином, так что да, у моей семьи были лошади, — продолжил Джехван, голос его был слегка рассеянным, словно он погрузился в воспоминания. — У меня также был бассет-хаунд. Родители купили его для моего старшего брата еще до моего рождения, но он очень ко мне привязался. Он скончался до моего совершеннолетия, но в детстве был очень полезным компаньоном, когда я воровал персики с соседней фермы. Санхек рассмеялся. — Я не удивлен, что ты сделал что-то подобное. — Нет, не удивлен, — сказал Джехван. — Это похоже на меня. Не то чтобы моя семья не могла позволить себе купить персики, но… я не знаю. Мне не нравилось, что меня контролируют, но также я думаю, что мне просто нравились острые ощущения. А краденные персики вкуснее, знаешь ли. Санхек представил себе Джехвана, маленького ребенка, бегающего и играющего в зеленых полях, с гончей по пятам, в окружении семьи, которая, судя по всему, любила и заботилась о нем. Это делало все последующее гораздо печальнее. — Но у вашей семьи были лошади? — спросил Санхек. Джехван кивнул. — Ты умеешь ездить верхом? — Конечно, я умел на них ездить. С детства мне давали уроки, но лошади меня никогда особо не любили. Не сошлись мы с ними характерами. — Я не уверен, что кто-то вообще по-настоящему сходится с лошадьми, — заметил Санхек. Джехван ткнул пальцем в лицо Санхека. Санхек закатил глаза и передвинулся, подмяв под себя ноги. Джехван откинулся назад к спинке дивана, на его лице появилась легкая улыбка. — Ты бы так не говорил, если бы видел моего старшего брата. Иногда люди просто умеют обращаться с лошадьми. У меня такого не было. Возможно, они чувствовали мое черное сердце. — Возможно, — согласился Санхек. Джехван сверкнул острым взглядом, который был по большей части притворным. — Лошади казались мне вонючими существами, и я избегал их, как только мог. Но мои родители хотели, чтобы мы могли ездить на них — в те времена это было частью жизни, ужасно неудобной, но еще более неудобной, если ты не умел ездить… И да, — добавил он, увидев, что Санхек открыл рот. — У нас была повозка. Но обычно она использовалась только по особым случаям. Мы ездили в ней на вечеринки или балы по соседству. Для простых светских визитов — никогда. — Это восхитительно, — пробормотал Санхек, вовсе не язвя. Образ Джехвана, скачущего на лошади и носящего фрак, действительно был, мягко говоря, очарователен. — Однажды лошадь лягнула меня по голове, — почти рассеянно сказал Джехван, хотя ухмылка, которой он одарил Санхека, когда тот дернулся, означала, что он точно знает, о чем говорит. — Вот как сильно лошади меня недолюбливают. — Лошадь лягнула тебя по голове? — спросил Санхек, голос его был немного сдавлен. Он осмотрел голову Джехвана, но шрама, конечно, не обнаружил. Джехван, похоже, понял, что он ищет, потому что протянул руку вверх и коснулся макушки головы, чуть дальше пробора. — В основном я сам виноват, — сказал он, и Санхек закатил глаза, потому что он и сам бы догадался об этом. — Мне было двенадцать, кажется. Я был в конюшне, играл с парой конюхов. Они были примерно моего возраста, молодые, но уже достаточно взрослые, чтобы работать в то время. Думаю, после случившегося у них начались ужасные неприятности. Я не уверен, что когда-либо видел их снова, если подумать. Меня не должно было удивлять, что мои родители уволили бедных детей за то, в чем была полностью моя вина. — Что ты натворил? — Я гремел дверью одной из конюшен, чтобы заставить животное нервничать. Конюхи пытались оседлать ее для меня, чтобы я мог покататься, и я подумал, что это будет уморительная шутка. Подозреваю, что они так не думали. Тогда я подошел, взял ее за хвост и… ну. Она ударила меня ногой по макушке. У меня и раньше бывали травмы головы — всего за год до этого во время грандиозной кражи персиков я упал в ручей и ударился головой, — он коснулся места вдоль линии роста волос. — Здесь до сих пор остался очень слабый шрам… — Я знаю, — сказал Санхек, не успев остановиться. — Я заметил его очень давно. Заметил, когда однажды остался на ночь, Джехван спал рядом с ним. Это была очень слабая белая линия, лишь немного нарушающая линию волос Джехвана. Он гадал, отчего она появилась. Теперь он знал. Грандиозная кража персиков. Джехван запнулся и опустил руку. — Да, — сказал он, казалось, немного растерявшись. Затем он прочистил горло, возвращая себе самообладание. Санхеку стало интересно, о чем он думал. — Ну, был тот случай, и другие до него. Я был безрассудным ребенком. Но это было другое. Крови было не так много, но я два дня пролежал без сознания, поговаривали, что я мог умереть. И все из-за того, что я вел себя исключительно несносно. Он одарил Санхека мягкой, милой улыбкой, которая была самоуничижительной и грустной, но без жалости к себе. Может, и не стоило бы, но Санхеку нравилась эта улыбка. Еще больше ему нравилась та, что была совершенно чистой и искренней. — Джехван, — спросил Санхек. — Когда ты узнал, что владеешь магией? Глаза Джехвана замерцали, но он не отпрянул. — Вскоре после этого, — ответил он, все еще улыбаясь своей грустной, милой улыбкой. — Иногда я думаю, не потому ли я не умер в детстве, не оно ли спасло меня. — Как ты узнал об этом? — спросил Санхек, так как Джехван, похоже, был открыт для этой темы. — Однажды я спросил Кенсу, как он это выяснил, и он сказал, что поджег шторы в кабинете директора школы. Предположительно, силой мысли, а не огнем, — добавил Санхек, и Джехван рассмеялся, а грусть ушла. — А у тебя было так же интересно? А персики участвовали? — Не дразни меня по поводу моей короткой карьеры персикового вора, — сказал Джехван, все еще хихикая, но потом стал немного серьезнее, хотя улыбка застыла в уголках его рта. У него были такие красивые губы. И улыбка была немного кривой. — Это было весной, — начал он медленно, словно ему приходилось напрягаться, чтобы вспомнить. — Это было весной, и был конкурс, в котором участвовала моя мама. Раз в год все дамы в округе собирали розы в своих садах и выставляли их на конкурс, и дама с самой красивой розой что-то выигрывала. Я уверен, что там был приз, но единственная причина, по которой все участвовали — это право похвастаться перед остальными, — Джехван закатил глаза. — Но моя мать очень увлеклась этим занятием и брала меня с собой в сады, чтобы я помогал ей выбирать лучшие розы. И прогонять кузнечиков, которые их поедали. — Ты поджег кузнечика? — спросил Санхек, чувствуя, что где-то здесь и крылся ответ. Джехван надменно фыркнул. — Нет, — сказал он. — А теперь перестань перебивать, иначе я не расскажу тебе остальное. — Ладно, — проворчал Санхек, затихая, и на мгновение улыбка Джехвана снова стала шире, а желудок Санхека сделал сальто-мортале. Джехвану потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить, и некоторое время он провел в задумчивости. Санхек наблюдал за ним, вглядываясь в его лицо, изгиб челюсти, полноту рта так, как не позволял себе уже очень давно. Удивительно, как… как он выглядел совершенно не изменившимся. Таким же, как и два года назад. — В тот год у нас случились поздние заморозки, — сказал Джехван, когда наконец снова заговорил, слишком погрузившись в свои мысли, не замечая пристального взгляда Санхека. — Поэтому все расцветало медленнее. Я просто… Я помню, как моя мать дотронулась до бутона и сказала, что хотела бы, чтобы он расцвел вовремя. Я последовал за ней и тоже прикоснулся к нему, — пальцы его правой руки дрогнули. — Я попросил его расцвести, и он расцвел. Санхек перестал дышать, прислушиваясь. — И как цветок выглядел? Джехван опустил взгляд на колени, ресницы красиво опустились на фоне бледных щек, и он улыбнулся, втайне про себя. — Он выиграл конкурс. Вот она, улыбка, тот Джехван, который держал Санхюка в плену, Джехван, который являлся Санхеку во снах. Но сейчас он не спал, этот Джехван был реальным, таким реальным, и Санхек чувствовал его тепло… Внезапно Санхек осознал, что наклоняется, вклиниваясь в личное пространство Джехвана, и отшатнулся назад, едва не свалившись с дивана. Сердце заколотилось в груди, и он поднял руку, надавив на него, чтобы заставить замедлиться. Джехван моргнул. Невозможно было не заметить, как колотится сердце, но он, казалось, не замечал, как тело Санхека выдает его. Улыбка понемногу сходила с его лица. Санхеку было больно видеть, как она уходит. Он жаждал больше Джехвана. Джехвана, который так быстро менялся, который неделями не называл Санхека любимым, который не показывал клыки так давно, что Санхек не мог вспомнить. Санхеку хотелось увидеть их снова. Поцелуй меня в последний раз, подумал он. Он почувствовал, что краснеет, кровь прилила к щекам. — Почему ты краснеешь? — спросил Джехван. — Это из-за того, что я сказал? Я еще не рассказывал эту историю Воншику, и если в ней есть что-то странное… — Нет, — быстро прервал его Санхек, возблагодарив всех богов за то, что Джехван не обладает способностями своего двойника из сна. — Дело не в этом, я просто вспомнил кое-что, что… — он сделал паузу: слова Джехвана дошли до него, и он слегка сузил глаза, не то чтобы с подозрением, но, может быть, чуть-чуть. — Ты говорил с Воншиком о своей человеческой жизни? Джехван снова улыбнулся — настоящей улыбкой, от которой он выглядел юным и красивым. — Немного. Его и Хонбина часто забавляют мои смертные выходки. Господи. Сердце Санхека заколотилось так, будто он попал в какую-то дерьмовую романтическую комедию, и он серьезно больше не мог выдержать. Он не мог смотреть на Джехвана, улыбающегося ему вот так, и думать при этом здраво. — Тебе лучше уйти, — сказал он, чувствуя, что его язык онемел и стал бесполезным. Улыбка Джехвана дрогнула. — Скоро рассвет, ты не должен… это не… — Ах да, — сказал Джехван, плавно поднимаясь на ноги. — Я должен вернуться в свой склеп чудес. Сухое остроумие было привычным, знакомым, но в нем не было той остроты, к которой привык Санхек. Он не знал, что с этим делать, и не мог ничего ответить. Он даже не смог встать, обнаружив, что слишком потрясен. — Будь осторожен, возвращаясь домой, — сказал Санхек, и Джехван странно посмотрел на него. — Я вампир, помнишь? Это ты у нас смертный, — сказал Джехван, на мгновение окинув взглядом лицо Санхека. — Поспи, Санхек. Ты выглядишь таким изможденным, на тебя больно смотреть. — Я плохо сплю, — сказал Санхек, слабо улыбнувшись. Джехван смотрел на него сверху вниз. — Жаль, что у меня не осталось магии, — прошептал он. — Как бы я хотел исцелить тебя, заставить расцвести под моими пальцами, вернуть цвет твоему лицу и свет твоим глазам. Пальцы правой руки Джехвана снова дернулись, и Санхек затаил дыхание. Прикоснись ко мне, подумал он, и каждая его частичка жаждала этого. Пожалуйста, пожалуйста… Раздался громкий звук, резкий гул, и Санхек с Джехваном подскочили. Это был телефон Санхека, вибрировавший на журнальном столике из-за полученного сообщения. Санхек разглядел отправителя — Ильхуна — и сглотнул, вспоминая, где он, кто он. Реальность за пределами этого момента. Джехван отступил назад, лицо его исказилось. — Я пойду, — сказал он. — Спасибо тебе за это. Мы должны поговорить еще раз, когда-нибудь. Санхек мог бы ответить, что именно, он не знал, но Джехван уже ушел. Проклятые вампиры. В отличие от Хакена, Санхек даже не услышал, как закрылась дверь. Телефон снова зажужжал, и он, наклонившись вперед, взял его с журнального столика. «Нападение, снова» — гласило первое сообщение, и Санхеку показалось, что кто-то схватил его сердце ледяным кулаком. «Не на одного из нас,» — гласило второе сообщение, и Санхек попятился — «еще один из полиции. Досуха». Он положил телефон на диван рядом с собой, чтобы тот не издавал резких звуков, если Ильхун снова напишет. Он потер лицо, обнаружив, что его руки дрожат. Он чувствовал, что близок к слезам. Толстовка, его толстовка, лежала на углу дивана, и Санхек притянул ее к себе, прижал к груди. От нее пахло розами, Джехваном. Этот запах был частью Санхека, укоренился глубоко внутри него. Он возвращал его к долгим ленивым ночам в постели Джехвана, к кончикам пальцев на коже Джехвана, жаркой и гладкой, покалывающей его собственную кожу. Он вспоминал Джехвана в своих объятиях, себя в объятиях Джехвана, моменты, когда они так переплетались, что невозможно было понять, где кончается один и начинается другой. Он снова вспоминал, как утыкался носом Джехвану за ухо, как его волосы щекотали лицо Санхека. Он вернулся в моменты, когда целовал Джехвана, губы которого были такими мягкими, хотя он выглядел так, будто был сделан из мрамора. На вкус он был совсем не таким, как на запах. Цветы, розы и насыщенный аромат влажной земли — вот чем пах Джехван. Но на вкус он был похож на кровь, медную и густую. Санхек неожиданно рассмеялся. Джехван буквально олицетворял собой могилу. Земля, цветы и кровь. Он откинулся на спинку дивана, подтянул к лицу толстовку, вдохнул так глубоко, что ему показалось, будто легкие могут лопнуть, и взмолился, чтобы какой-нибудь бог смилостивился над ним перед смертью.

***

Джехван знал, что не должен этого делать, но на мгновение задержался у двери квартиры Санхека, прижавшись спиной к стене, чтобы успокоиться. Эта встреча была агонией, восхитительной агонией, радостной и волнующей, но в то же время разрушительной и изнурительной. Был момент, когда Санхек, казалось, просил Джехвана протянуть к нему руку, прикоснуться, но Джехван знал, что тот просто проецирует его собственные отчаянные желания. Он так сильно хотел прикоснуться к Санхеку, что сопротивляться было все равно что пытаться противостоять гравитации. После этого он почувствовал, что снова разваливается на части, и ему нужно было сделать паузу, чтобы собраться с мыслями. Но таким образом он услышал звук, из квартиры, когда Санхек начал тихонько плакать. Любовь моя, — подумал он, и эти тихие звуки разжалобили его сильнее, чем даже собственная боль, — мне так жаль. Это Джехван виноват. Он не знал, как именно, просто знал, что это так. Так же, как виноват и в его смерти. Санхек был слишком юн, чтобы нести такое бремя, слишком юн, чтобы смерть преследовала его мысли. Джехван сам навлек на него это. Иногда он задумывался — ведь он жил как Элимия, но не являлся лучшим видом, как Тэгун. С годами он накопил отдачу. У разных существ это проявлялось по-разному. Чаще всего она медленно просачивалась в повседневную жизнь, и для таких, как Джехван, это означало, что ему становилось все труднее переносить свет, все труднее двигаться, отдача постоянно тяготила его, как железный шар с цепью. Но в редких случаях она проявлялась в значительной степени, в одном событии. И хотя Джехван старался не думать об этом, иногда он все же задумывался, не это ли событие, не это ли и есть его воздаяние от баланса. Если Санхек умрет в наказание Джехвану за его грехи. И Джехван ничего не мог сделать в этот момент. Это было хуже всего: он стоял в тускло освещенном коридоре, слушал тихий плач Санхека, и ничего нельзя было сделать.