Vampire AU (Immortals)

Чары Санхека не переставали покалывать. Он знал, что после того сна он был на взводе, и татуировки питались его тревогой. Но они, в свою очередь, заставляли его еще больше волноваться, по задней стороне шеи пробегали мурашки. — Санхек, — сказал Сондже, и Санхек обернулся, чтобы посмотреть на него; он вглядывался в темный переулок, в поисках движения. — Ты залипаешь. — Я просто проявляю бдительность, как велел Крис, — ответил Санхек, засунув руки в карманы пальто. Отчасти он был рад, что не работал один; Сондже зачастую мешал Санхеку погружаться в собственные мысли, но в то же время… — Почему Ильхун взял отгул? — Он захотел остаться с Хеншиком на ночь, — сказал Сондже. Его дыхание выходило белым паром, когда он говорил. — Хеншик уволился, и они оба не знают, как себя дальше ощущать и что делать — И ты не захотел остаться с ними? — спросил Санхек, бросив на Сондже понимающий взгляд, которого тот решительно избегал. — Я подумал, что они заслуживают того, чтобы провести ночь в наедине, — твердо ответил он, и Санхек хмыкнул. — Я знаю, что ты остался, потому что знал, что тебя поставят напарником ко мне, — сказал Санхек. — Я ценю твое намерение, Сондже, но Ильхун скоро вернется. И тогда я снова останусь один. — Ты должен стать нашим партнером на какое-то время. Ты такой упрямый, — сказал Сондже. Он вывел их за угол, на новую пустую улицу. Было слишком холодно, темнота стояла тоже слишком давно, никто не бродил по улицам. — Учитывая последние нападения, сегодня ночью это будет один из нас. Если все продолжится в том же духе. — Ты собираешься защищать меня? — спросил Санхек, чуть улыбаясь, но Сондже был серьезен. — Да, — просто ответил Сондже. — Если смогу. Это немного растрогало Санхека, и он знал, что на его лице отразилось удивление. Сондже был хорошим другом, но Санхек не был уверен, что заслуживает его. Он слишком много лгал Сондже, чтобы скрыть кровь на своих руках. Но и рассказать ему он не мог — ни о Хакене, ни о Джехване, ни, тем более, о предсказании Ильхуна. Санхек знал, что Сондже скоро придется с этим справиться, когда все сбудется, но Санхек не хотел причинять ему боль заранее. Ему приходилось переживать боль Джехвана, и хотя он не думал, что Сондже любит его так же сильно, как Джехван, он определенно был ему небезразличен. — Мне бы хотелось, чтобы ты рассказывал мне, о чем думаешь, когда у тебя такое выражение лица, — сказал Сондже, и в его глазах была боль. – Ты всегда выглядишь таким печальным. Санхек шаркнул ногами по тротуару. — Позволь и мне защитить тебя, Дже. Лицо Сондже скривилось. — Санхек… — начал он, но осекся, плечи его напряглись. — У нас гости, — прошептал он. Санхек чувствовал пульсацию в чарах, тепло солнца на спине, но не был уверен, что на этот раз угроза была реальной. Однако раз Сондже тоже почувствовал ее, значит, так и было. Он прислушался к своим ощущениям, выпустил чутье, и ему показалось, что за их спинами находится вампир. Его снова начала бить дрожь, но он заставил себя немного замедлить шаг, не настолько, чтобы это было заметно, но достаточно, чтобы Сондже немного опередил его. Так мишень становилась привлекательнее: можно было незаметно схватить отстающего. К тому времени, когда человек оборачивался, его спутник уже исчезал. Дыши, напомнил себе Санхек, сохраняй спокойствие. Он делал это уже много раз, но в этот момент он думал только об Исине, застегнутом в черный мешок для трупов, о слезах Лухана. Заплачет ли Сондже, когда Санхек умрет, или поведет себя как Минсок, превратится в холодный камень. Заплачет ли Джехван, или он уже выплакал все свои слезы. Санхек почувствовал, как внутри него что-то щелкнуло, и паника, ядовитая и мощная, выплеснулась наружу, заставив его застыть на месте. — Сондже, — задыхаясь, проговорил он, но его тату солнца вспыхнула, как настоящее пламя, и было уже слишком поздно. Руки, руки, тянущиеся из темноты, схватили Санхека сзади, и он закричал, энергия его чар вырвалась из него гораздо сильнее, чем обычно, возможно, подстегнутая паникой. Вампир издал слабый стон, а затем отступил, отпустив его, и Санхек отпрыгнул в сторону, чувствуя, как в горле поднимается желчь. Он увидел блеск глаз Сондже, вампир стоял на коленях, прижав руки к груди от боли, причиненной чарами Санхека. Затем Санхек опустился за землю, ноги ослабли, когда Сондже резко рванул вперед мимо него. Он двигался очень быстро, сильно отличаясь от того времени, когда они перестали быть напарниками. Одно лишь мгновение, и нож Сондже вонзился в грудь вампира, и тот был мертв. Как положено. Санхек уставился на тело, теряясь во времени. Все происходило перед его глазами, но он не мог осознать реальность. — Ты что, застыл? — спросил Сондже, задыхаясь. Он выглядел потрясенным. Когда Санхек ничего не ответил, Сондже опустился рядом с ним на колени и положил руку ему на плечо. — Санхек… По щеке Санхека скатилась слеза. Он даже не заметил, как его глаза наполнились влагой. — Я схожу с ума, — сказал он. — Нет, это не так, — Сондже взял лицо Санхека в свои руки, чтобы тот смотрел ему в глаза, а не тупо пялился на труп вампира. — Ты замер, такое бывает, мы все на взводе, мы все… мы все боимся, Санхек, — Санхек не ответил, не смог ответить. Его охватило желание увидеть Джехвана, но это было бы слишком жестоко, слишком эгоистично, так что, кроме этого, он хотел увидеть Воншика или Хакена. Его своеобразную семью, члены которой когда-то были охотниками, которые погибли, и которые могли его понять. Сондже поднимал Санхека на ноги, руки были нежными, но настойчивыми, и Санхек позволял тащить себя по улицам, пока они не вернулись в штаб. Он почти не помнил дорогу. — Мы должны кому-нибудь рассказать об этом, — говорил Сондже, пытаясь усадить Санхека на стул, но его слова заставили Санхека немного прийти в себя. — Они заставят меня с кем-нибудь объединиться, — сказал он, и по лицу Сондже было понятно, что он считает это вполне разумным решением. — Я не могу. — Я только что спас тебе жизнь, потому что ты застыл, — огрызнулся Сондже, разозлившись из-за страха. Санхек напугал его. — Если тебе нужен напарник, пока этот вампир не исчезнет, то так тому и быть. Санхек прислонился к краю ближайшего стола. — Это ведь не он, правда? — прошептал он. — Это был обычный кровосос. — Скорее всего, да, — пробормотал Сондже. Он огляделся по сторонам, и Санхек тоже воспользовался моментом. В штабе было несколько человек, но было ясно, что сегодня ничего не произошло. Значит, нападения не было. Санхек чувствовал себя так, словно его сейчас снова начнет тошнить. — Мне нужно идти, — сказал он. — Ты можешь рассказать об этом кому угодно, подать рапорт, я подтвержу. Но сейчас мне нужно идти. — Ты не можешь, — сказал Сондже, схватив Санхека за руку, когда тот попытался протиснуться мимо него. — Новое правило помнишь? Когда смена заканчивается, ты остаешься до рассвета. Санхек не забыл. Но он не мог ждать рассвета, когда те, кого ему нужно было увидеть, бодрствовали только в темноте. — Мне нужно идти, мне… мне нужно с кем-то поговорить. — Поговори со мной, — сказал Сондже, и его голос треснул от эмоций. — Санхек… Санхек покачал головой. — Оставайся здесь, — прохрипел он. Он встретил взгляд Сондже, полный заботы, боли и любви. — Оставайся здесь, будь в безопасности. Сондже смотрел, как он уходит, как выходит из штаба, не останавливая и не следуя за ним. К счастью, он припарковался совсем рядом, но он был слишком взвинчен, и прогулка показалась ему вечностью. Поездка была еще хуже. Всю дорогу Санхек напрягал все свои органы чувств в поисках малейшей опасности. На его машине не было такого количества защитных чар, как на патрульной машине полиции. Когда он приблизился к дому Джехвана, напряжение в нем ослабло, поскольку он знал, что другие вампиры вряд ли станут пересекать территорию Элимии. Он никогда не думал, что будет рад темноте и мраку туннелей, ведущих к дому Джехвана, но сегодня было именно так. Он чувствовал себя в безопасности, точно так же, как при свете солнца. Входная дверь, как обычно, была не заперта и открылась, стило ему лишь коснуться ее. Кончики его пальцев все еще дрожали. — Привет? — позвал он, и голос его прозвучал слабо, поглощенный темнотой. — Санхек? — раздался глубокий голос Воншика, более сильный, чем его, и Санхек, вздохнув, шагнул дальше в дом. Все трое обитателей дома собрались в гостиной. Хонбин примостился в углу дивана, положив ноутбук на бедра, а Воншик — в противоположном углу, играя на планшете. На мягком кожаном кресле сидел Джехван, скрестив ноги, и читал пожелтевшую книгу в мягкой обложке. Все трое посмотрели на Санхека, когда он вошел, это пристальное внимение напрягало, и все же вид их успокаивал его, как бальзам. Несмотря на их вампиризм, он чувствовал с ними связь, которой не было у его друзей-людей, что-то вроде родства душ. Джехван медленно закрыл книгу, а Воншик поднялся с места. Хонбин что-то нажал на своем ноутбуке и закрыл его. Санхек подумал, что они все сидят и отдыхают, вместе, как единое целое. От этой мысли ему стало тепло и одновременно больно. — Простите, я не хотел вас беспокоить, — пробормотал Санхек. Воншик покачал головой, но заговорил Хонбин. — Мы не делали ничего важного, — Хонбин наклонил голову. — Ты в порядке? Ты бледный. — Я был на охоте, — запинаясь, ответил Санхек, не зная, как объяснить. Джехван смотрел на него, не отрываясь, сосредоточенно. — Что-то случилось? — спросил Воншик, в его голосе прозвучала тревога. Санхек не ответил, обнаружив, что, несмотря на желание поговорить, ему не хочется признаваться нынешней компании в том, что он застыл во время нападения. Воншик и Хонбин не осудили бы его, но реакция Джехвана его беспокоила. Вместо того чтобы говорить и тянуть время, он подошел к Воншику, жестом попросив его пересесть поближе к Хонину, и опустился на освободившееся место. Санхек оказался рядом с Джехваном, на расстоянии вытянутой руки, но Джехван находился справа от него, а Хонбин и Воншик — слева, а значит, Санхек мог отвернуться от Джехвана и смотреть только на Воншика и Хонбина. Он не знал, удастся ли ему что-нибудь сказать, если он будет смотреть на Джехвана, зная о его реакции. — Это был патруль, — сказал Санхек, устраиваясь в углу дивана. — И на меня напал вампир. Он умер. Все нормально, я в порядке, но… меня вдруг осенило, что однажды меня не станет. Хонбин и Воншик посмотрели друг на друга, потом на Джехвана и снова на Санхека. Ему было интересно, что они увидели на лице Джехвана. — Малыш, — тихо начал Воншик, но Санхек его перебил. — Просто… как вы с этим справились? — тихо спросил Санхек. — С чем именно? — прошептал Хонбин. Санхек опустил взгляд на колени. — С осознанием того, что скоро умрешь. Воншик и Хонбин снова переглянулись. На этот раз они были задумчивы. — Что касается меня, — медленно произнес Хонбин, — то я справлялся с этим тем, что старался никогда не жить наперед. Я всегда уходил из дома, не рассчитывая вернуться. Или, по крайней мере, старался, — его взгляд переместился на лицо Воншика. — Из-за Воншика стало… Трудно. Отчасти поэтому я так старался сохранить дистанцию между нами. Мне всегда казалось, что у нас нет будущего, из-за того, кем мы были. Санхек подумал о Джехване. Он не был уверен, что их ситуацию можно было бы описать простым словом «трудно». — А для меня это не имело значения, — тихо сказал Воншик. — Потому что, хотя я тоже в какой-то степени руководствовался мыслью, что следующего раза может и не быть, я использовал это как причину, чтобы всегда отдаваться каждой эмоции, каждым отношениям. Возможно, завтра я не смогу сказать, что люблю тебя, поэтому я скажу это сейчас, — он протянул руку, чтобы переплести свои пальцы с пальцами Хонбина. — Но мы оба знали, что однажды один из нас или оба не вернутся домой, и смирились с этим. — Ты должен, если хочешь охотиться, — тихо сказал Хонбин. — Однажды ты окажешься на охоте и поймешь, что это не игра. Этим все и закончится. Санхек смутно помнил, как давным-давно Хакен напутствовал его такой же речью. Тогда до него еще не дошло, потому что Санхек был глуп, молод и бессмертен в своем воображении. Теперь все было иначе, все было неотвратимо, и Санхек все еще пытался принять все это как реальность. — Я боюсь, — признался Санхек. — Я не знаю, что делать. Наступила тишина. — Просто живи, Санхек, — сказал Воншик в тишине. — Ты всегда горел ярко, как Хакен. Просто продолжай гореть, продолжай жить, не сдерживаясь и не сожалея, пока… — он прервал себя и посмотрел их с Хонбином переплетенные пальцы, словно это давало ему утешение. Санхек сглотнул, рот его искривился, и он кивнул. Гореть, гореть, пока не погаснет, как мерцание пламени свечи. Он мог это сделать. Он мог попытаться. – Я… — Хонбин сказал это тихим голосом, похоже, смутившись. — Я сегодня не питался, — он с извинениями посмотрел на Санхека. — Прости, я знаю, что ты хотел поговорить, но мне нужно об этом позаботиться. Санхеку показалось, что волшебство момента рассеялось, а Воншик, похоже, встряхнулся. — Ах, да, точно, мы же собирались… Хонбин и Воншик посмотрели через плечо Санхека, на Джехвана, но Санхек не смотрел, не мог. — Я останусь, — сказал Джехван, ничуть не смутившись. — Санхек все еще выглядит шокированным. Воншик и Хонбин оглянулись на Санхека, тот кивнул, но не посмотрел ни на одного из них. Он знал, что в какой-то момент ему придется остаться один на один с Джехваном, даже если для этого было слишком рано. — Да, вы можете идти, а я останусь здесь и… поговорю с Джехваном. Воншик и Хонбин выглядели немного неуверенными, но им нужно было идти, поэтому они поднялись на ноги и двинулись к прихожей. Не успели они уйти, как в голову Санхека пришла одна мысль. — Хонбин, — сказал Санхек, и Хонбин с любопытством обернулся. — Ты… ты не жалеешь о том, как жил, когда был человеком? — Санхек посмотрел на Воншика. — А ты, Воншик? Воншик покачал головой, и Хонбин сказал: — Если учесть, что сейчас мы оба выбрали тот путь, который прошел Воншик, то я думаю, что он был прав. Я… я во многом себе отказывал, но все было напрасно. Тогда у меня могло быть многое из того, что есть сейчас, но я избегал всего этого, потому что считал лишь временным. Но на самом деле, даже если бы я не был охотником, моя жизнь все равно была бы переменчивой. Нет смысла жить так, даже если тебе кажется, что каждая ночь будет последней. Санхек вспомнил о Чонсоке. В значительной степени к их расставанию привела неизбежно сокращающаяся продолжительность жизни Санхека. Конечно, еще большая часть проблемы заключалась в том, что Санхек не любил его, но… Как человек, он понимал мысли Хонбина. Как мог Хонбин с чистой совестью строить свою жизнь с Воншиком, зная, что однажды он умрет на охоте. Или наоборот. Это было несправедливо. Это было несправедливо по отношению к тем, кто остался в живых. Голос в глубине души шептал, что если это нечестно по отношению к Чонсоку, то нечестно и по отношению к Джехвану, но Санхек отмахнулся от него. — Воншик жил так и страдал еще больше, когда тебя обратили, — прошептал Санхек, и Хонбин вздрогнул. Воншик обнял Хонбина за плечи и сказал: — Да, но в конце концов это был мой выбор, — он печально улыбнулся, и Санхек задумался, а был ли у них вообще выбор в любви. — И в конце концов, малыш, то, как ты справишься с этим состоянием, тоже зависит от тебя. Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты умирал с сожалениями, поэтому я… я говорю: просто живи, понимаешь? Живи так, будто каждая ночь — последняя, живи так, будто не знаешь, что она последняя. Санхек прикусил нижнюю губу и смотрел, как Воншик и Хонбин уходят. Он быстро моргнул и сделал несколько глубоких вдохов. Он все еще не смотрел на Джехвана. Раздался тихий звук движения, а затем Джехван сказал: — Не хочешь ли ты поговорить об этом подробнее? — его голос был до боли ровным, без эмоций. Санхек перевел взгляд на Джехвана, который сидел, подогнув под себя ноги, и, черт бы его побрал, выглядел так, словно был сделан из камня. — Джехван, — произнес Санхек хрипло, — пожалуйста, не веди себя так, будто моя смерть станет для тебя большим бременем, чем для меня, который… который действительно умрет. Джехван стиснул зубы, Санхек увидел, как напряглись мышцы его челюсти. — Тебя не станет, и хоронить тебя придется именно нам, — прошептал Джехван, уставившись в какую-то точку на дальней стене. — Лучше бы ты бросил охоту. Санхек провел ладонями по глазам, пытаясь прогнать слезы. — Ты же знаешь, что это ничего не изменит. Ему казалось, что стены смыкаются. — Нет, — сказал Джехван с такой силой в голосе, что это прозвучало болезненно. — Нет, не изменит. Вы — люди, и все вы когда-нибудь умрете. Охотитесь вы или нет, этого не изменить. Он словно пытался убедить себя, смириться с этим. Они сидели молча, Санхек пытался обдумать все это, прижав ладони к закрытым глазам. По большому счету, он и так проживал каждый день и каждую ночь так, словно они могли стать последними. Он… он даже считал, что живет слишком эмоционально, беззаветно заботится о друзьях, съедает целую коробку пиццы, когда ему вздумается. Его представление о полноценной жизни было, пожалуй, немного туманным. Единственное, в чем он действительно сдерживался, так это в Джехване. В этой области он сдерживался очень сильно, отчаянно. И он устал. Это было несправедливо. Но жизнь была несправедлива. И Джехван сделал свой выбор. Санхек должен был сделать свой собственный. Санхек отнял руки от лица и посмотрел на Джехвана, который не двигался. Джехван казался мраморным, но в этот момент в нем было что-то неописуемо хрупкое. — Джехван, — сказал Санхек, нуждаясь перед смертью в одном-единственном мгновении, когда он мог бы позволить себе любить Джехвана так, как ему очень хотелось. — Я хочу услышать, как ты играешь на пианино. Пожалуйста. Ты все время говоришь «в следующий раз» или «когда-нибудь», но я не могу так жить. Джехван не двигался и не отвечал, просто смотрел на дальнюю стену, как будто и вправду был статуей. Санхек наблюдал за ним, ждал, молился, чтобы Джехван исполнил его желание, прежде чем он уйдет навсегда. Возможно, Джехван чувствовал, что это последнее желание. После долгого молчания он наконец пошевелился и молча уставился на Санхека, его лицо было совершенно нечитаемым. В конце концов, он так же молча поднялся на ноги. Санхек моргнул, удивляясь, что Джехван согласился, и удивляясь, что это произойдет сейчас. Он вздрогнул, когда Джехван, на мгновение забывшись, протянул Санхеку руку. Санхек тоже забылся и уже почти взялся за нее, но тут Джехван выхватил руку и отвернулся, слегка сгорбившись. Санхек тяжело вздохнул и встал, следуя за Джехваном в коридор. Вспомнив темноту и холод глубины дома, Санхек взял с каминной полки подсвечник и не спеша зажег три свечи, стоявшие на подставке. Джехван исчез, но Санхек знал, куда он направляется, и в конце концов нашел его где-то в глубине дома, где Джехван ждал его, словно бледный призрак. Он выглядел таким хрупким, словно был фарфоровым или бумажным. Санхек понимал, что это несправедливо, он выводит Джехвана из зоны комфорта; возможно, тот не был готов такому, а Санхек пользовался им, используя угрозу скорой смерти. Но Джехван был единственным человеком, с которым он поделился этим, единственным, кто знал эту тайну, и если Санхек должен был противостоять ей каждое мгновение, то Джехван тоже должен был попытаться. Он должен был жить сейчас, в этом самом моменте так же, как и Санхек. А в этот самый момент Санхек хотел услышать, Джехван играет, хотел увидеть образ того человека, которым Джехван был в прошлом. И может быть, может быть, каким он мог бы стать в будущем. В том будущем, которого Санхек не увидит. Санхек жалел, что у него нет больше времени. Следы их шагов с прошлого раза все еще были видны в пыли на ковре. Только две пары. С тех пор Джехван сюда не возвращался. Когда они подошли к большой двери, искусно украшенной резьбой в виде цветков лотоса, Джехван просто уставился на нее. Санхек хотел что-то сказать, но не знал, что именно, момент был упущен, когда Джехван дрожащей рукой взялся за ручку и нажал. В слабом свете свечей комната выглядела несколько иначе. Джехван, как и в прошлый раз, прошел мимо покрытых простынями диванов и стола, направляясь к фортепиано в конце комнаты. Если бы Санхек остался жив на следующей неделе, он бы вернулся сюда и заглянул под все покрывала, рассмотрел бы каждую деталь, но сейчас он чувствовал, что Джехван и так с трудом держится на плаву. Он не хотел топить его еще больше. Джехван остановился у пианино, в нескольких футах, словно боялся его, осторожничал. Санхек подошел к нему и протянул подсвечник. Джехван поднял на него глаза, полные узвимости и боли и, взял подсвечник из рук Санхека, тщательно следя за тем, чтобы их пальцы не соприкасались. Освободив руки, Санхек подошел к инструменту, схватил тяжелую белую ткань в кулак и резко сдернул, так что она упала на пол. Пламя свечи заколыхалось, но затем выровнялось, осветив все мельчайшие частицы пыли, парящие в воздухе в виде крошечных золотых искр. Джехван сделал шаг назад. — Санхек, — мягко, с мольбой произнес он. — Я думаю, тебе это нужно, Джехван, — прошептал Санхек. — Я думаю, тебе нужно это сделать, а мне нужно быть здесь. И у нас осталось не так уж много времени. Джехван тяжело сглотнул, а затем медленно шагнул вперед, минуя Санхека. Он поставил подсвечник на пианино, двигаясь очень аккуратно, затем глубоко вздохнул и сел на скамью. Санхек подошел и встал у пианино, сложив руки на полированном дереве, чтобы видеть лицо Джехвана. Он ждал. Джехван легко, почти благоговейно прикоснулся к крышке над клавишами, а затем взглянул на Санхека. — Я… я не знаю, что играть. В большинстве произведений, написанных во время моей смертной жизни, нет пения, или оно довольно громкое и резкое. Сердце Санхека заколотилось. — А ты умеешь петь? Джехван приподнял крышку, обнажив клавиши цвета слоновой кости и черные, сияющие в свете свечей. Он не притронулся к ним. — Умею. — Я бы тоже хотел это услышать, — сказал Санхек, размышляя, не слишком ли многого он просит и от Джехвана, и от себя. Джехван облизнул губы, положив руки на верхнюю часть бедер. — Я могу сыграть тебе что-нибудь из более позднего времени. Я предпочитаю эти композиции, там мягче лирика и голос. — Ты… ты продолжал заниматься этим? Заниматься музыкой даже после… — спросил Санхек. — После моей смерти — да, — пробормотал Джехван. — Я… я продолжал заниматься музыкой даже после того, как перестал играть. Просто… просто слушал, смотрел на ноты. Я никогда не играл ни одной новой песни, и это было так давно… — он прервался, на его лице читалось страдание. — Не знаю, смогу ли я. Санхек не знал, что сказать, что он вообще может сказать. Джехван стиснул зубы, сжал рот в жесткую линию и поднял руки вверх, кончики пальцев легли на клавиши. Свет свечей делал цвет его кожи теплее, отчего она казалась румяной и почти, почти человеческой. В тишине раздался высокий и чистый звук первой ноты, после чего Джехван судорожно выдохнул, закрыв глаза. Санхек, в свою очередь, словно не дышал, не сводя глаз с лица Джехвана. Джехван снова взял ту же ноту, потом вторую, третью, и только после этого остановился, осторожно дыша. Он играл так несколько секунд, медленно, осторожно, выбирая клавиши по отдельности, а не как единое целое, без какого-либо темпа. Санхек не стал мешать ему, потому что не мог представить, каково это, насколько ему тяжело. Не столько вспомнить, как играть, сколько вспомнить себя. — Хорошо, — прошептал Джехван и, прочистив горло, попробовал снова. На этот раз под его пальцами зазвучала мелодия, которую Санхек не знал, да и не хотел знать, настолько он был незнаком со всем, что выходило за рамки его ограниченного времени. Джехван видел, как один за другим сменяются века, и в этот миг Санхек ощущал это, чувствовал в воздухе между ними, трепещущем от нот и магии. Затем Джехван перевел дыхание и начал петь. Он пел так же неуверенно, как и играл поначалу, но голос его был сладок и насыщен, как мед, он мягким эхом разносился по комнате, возвращаясь обратно призраком прошлого. Санхек не понимал слов, но в них сквозили эмоции, а может быть, это был просто Джехван, внутри которого жила энергия, не уступающая по силе Хакену, пылающая сквозь смену сезонов, пока его мастер не убил его тело, а после чего наступила медленная, мучительная смерть сердца, разума и души Джехвана. В этот момент Джехван пел, не двигаясь, и каждый миг, прошедший между ударами сердца Джехвана и настоящим, столетия спустя, освещался мягким светом свечи, и единственным свидетелем был обреченный на смерть человек. И Санхек мог видеть. Он видел все, наблюдая, как Джехван изливает сердце, которого, по его словам, у него не было, через ноты, исчезающие в темноте. Он видел Джехвана как человека, играющего под льющимися из открытых окон солнечными лучами, с радостью в голосе вместо боли. Санхек знал, что этого уже никогда не будет — ни солнечного света, ни биения сердца, ни человечности, которую он потерял. Но у него было кое-что еще. Оно было маленьким и только начинало зарождаться, Джехван только начал собирать его из осколков всего, через что ему пришлось пройти, но оно существовало, и оно было прекрасно. Санхек вцепился в край пианино с болезненной силой, во рту пересохло, а глаза стали влажными. Я уже влюблен, подумал Санхек, и тут же все встало на свои места, словно выбитое из сустава плечо. Я влюблен в человека, которым он был, и в вампира, которым он пытается стать. Джехван замолчал, его голос надломился от эмоций, и он наклонил голову, его руки сыграли последние несколько нот, после чего они тоже угасли, и наступила оглушительная тишина, в которой Санхек слышал только биение собственного сердца. Он знал, что Джехван тоже его слышит. Казалось, что они находятся вне времени, этот момент слишком бесплотен и неосязаем. И он подходил к концу. Джехван опусил крышку над клавишами так же осторожно, как и поднимал, он не смотрел на Санхека, снова закрываясь, как только мог. Санхек не хотел допустить, чтобы этот момент угас, растворился по углам, превратившись в воспоминание, но у него не было слов; внутри него бушевала буря, душила его, разрывала на части, ему хотелось упасть к ногам Джехвана и разрыдаться. Джехван стоял, не отрывая глаз от скамьи, а Санхек был поражен. Так больше не могло продолжаться. Они не могли больше так поступать. Они не могли… Джехван сделал шаг навстречу Санхеку, чтобы выйти из комнаты, и Санхек потянулся к нему, быстро, гораздо быстрее, чем смог бы остановить себя. Он обхватил лицо Джехвана, приблизился к нему, прижав Джехвана к пианино, и поцеловал его. Джехван напрягся, но его губы были такими же мягкими, какими их помнил Санхек, а его кожа превратилась из холодной в горячую. Он отчаянно вцепился в плечи Санхека, пытаясь вывернуться, отклонил голову назад и оторвался от губ Санхека. — Нет, — задыхался Джехван, его голос срывался на всхлипы. — Нет, пожалуйста, Санхек… Его ноги подкосились, и Санхек вместе с ним сполз на пол, пока они оба не оказались на коленях на мраморе. Санхек держал лицо Джехвана между ладонями и целовал его лоб, веки, щеки, даже когда из глаз Джехвана начали капать слезы, красные и густые. Джехван вцепился руками в его рубашку, дрожа и используя Санхека как опору, чтобы удержаться хотя бы в вертикальном положении. — Пожалуйста, — прошептал Джехван, зажмурив глаза и отшатнувшись назад, словно Санхек причинял ему боль. Возможно, Санхек реально делал ему больно. — Я скучал по тебе, — произнес Санхек, и Джехван открыл глаза, его лицо было сплошным отчаянием. — Ты действительно намерен сломать меня до самого основания, не так ли? — с трудом произнес Джехван. — Я никогда не хотел причинить тебе боль, Джехван, — честно ответил Санхек, чувствуя, что его переполняет чувство вины. — Я никогда не хотел, чтобы кому-то из нас было больно, — он провел большими пальцами по щекам Джехвана, вытирая кровавые слезы, и глаза Джехвана снова закрылись. — Прошу тебя, — прошептал Джехван, — пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Санхек прижался ртом к губам Джехвана, останавливая его, и Джехван обмяк, не сопротивляясь. Его губы раскрылись в дрожащем вздохе, он обхватил шею Санхека. Ему было так тепло, так тепло, и он все еще ощущал вкус мяты и меди, утопая в объятиях Санхека. Он дрожал, как лист на осеннем ветру. Он тоже чувствовал себя таким же хрупким. Санхеку было больно от этого. Под коленями Санхека был твердый мрамор, поэтому он развернул их, осторожно подхватил Джехвана и положил на пол. Джехван с готовностью поддался, хотя из его груди вырвался всхлип. — Не делай этого, Санхек, — задыхался Джехван, раздвигая ноги, чтобы Санхек мог устроиться между ними, его руки лежали на полу возле головы, позволяя Санхеку брать и брать. — Не надо… если ты не хочешь этого… Ты убьешь меня. Я не вынесу этого. Санхек прижал их тела друг к другу, одна рука у головы Джехвана, другая — под его поясницей, что заставило Джехвана выгнуться и еще больше прижало их тела друг к другу. — Я серьезно, — сказал Санхек, и Джехван закрыл лицо руками, разрыдавшись всерьез. Он попытался вывернуться, но Санхек держал его крепко, Джехван позволил Санхеку держать его крепко. — Я… Джехван, я не могу давать обещания, не могу дать тебе все, что ты хочешь от меня. Но я не собираюсь брать свои слова обратно. Я не знаю, что будет дальше, но я знаю, что готов попробовать, — его голос дрожал от непролитых слез, и он пытался сморгнуть их. — Что попробовать? — Джехван застонал, убрав руки с лица, и посмотрел на Санхека. Санхек сглотнул, и одна слезинка упала на щеку Джехвана. — Попробовать быть вместе. На этот раз, как следует. Лицо Джехвана искривилось. — Люби меня, — прохрипел он, протягивая руки вверх, касаясь кончиками пальцев челюсти Санхека, его щек. Его касания оставляли кровавые следы. — Люби меня, пожалуйста, пока ты не покинул меня, пока мне не пришлось тебя хоронить, пожалуйста, пожалуйста… Думаю, я уже люблю, подумал Санхек, но пока не мог выдать этот кусочек правды. Поэтому он снова поцеловал Джехвана, и тот всхлипнул ему в губы.