Левая рука Кальва

Друс постоянно куда-то уходит из лудуса. Иногда в одиночку, иногда с телохранителями, но обычно в это время я тренируюсь и не могу проследовать за ним, не привлекая внимания. Я не спускаю глаз с задних ворот, выжидаю, пока он не выйдет за них в одиночестве, и, наконец, это случается, когда я не занят. Я выскальзываю со двора и следую за ним за ворота. Он оглядывается по сторонам через каждые несколько шагов, но меня не замечает. На улицах довольно много прогуливающихся людей, так что я с легкостью лавирую между ними, скрываясь от его взгляда. Улица недостаточно запружена народом, чтобы я мог упустить Друса из виду, но, затерявшись среди зевак, я не обращаю на себя внимание. Улица ведет от Форума к рынку, и через полквартала маскирующий меня людской ручеек превращается в плотный и суматошный поток. Друс исчезает из вида, появляется, пропадает снова. Я было подумал, что потерял его, но он снова мелькает перед глазами, и я продолжаю его преследовать. Какая-то телега застревает колесом в мостовой посреди улицы, останавливается, как валун в реке, собирая вокруг себя непроходимую толпу. Люди толкаются, кричат, и я, проклиная все на свете, с трудом прокладываю себе путь. Останавливаюсь. Осматриваюсь. Многие люди одеты в серое, но серого капюшона не видно. Нигде… Он ведет меня через рынок к развалюхе, похожей на ветхие бордели, окружающие амфитеатр. Останавливается на пороге, и я прячусь за прилавком мясника. Друс оглядывается. И исчезает за дверью. Я остаюсь в тени, с непринужденным видом рассматривая людей, снующих по рынку. Вскоре с другой стороны появляется еще одна замотанная фигура, своим желанием быть неузнанной еще больше бросающаяся в глаза. Тонкие женские пальцы прижимают капюшон к лицу. Низко склонив голову, она выделяется на фоне тех, кто идет с прямой спиной и непокрытой головой. Медленно приблизившись к зданию, где ее, видимо, ждет Друс, она бросает взгляды по сторонам, и тут капюшон приоткрывается достаточно, чтобы рассмотреть ее лицо. Верина. Я вжимаюсь спиной в каменную стену и выдыхаю. Значит это правда. Друс – любовник госпожи Лаурея, человек, которого я должен был найти. Боги, что же теперь делать? Я не спешу уходить. Может, мне нужны более убедительные доказательства, может, я еще не решил, каким будет мой следующий шаг, но я не могу заставить себя сдвинуться с места, пока… пока они не выйдут? Пока не уверюсь окончательно? Не знаю, но пока я просто брожу среди толпы, делая вид, что присматриваюсь к товарам, и продолжаю следить за зданием, из которого рано или поздно выйдут Друс и Верина. И тут я замечаю его. Завернутый в плащ, укрывшись в тени, он подобрался к двери гораздо ближе, чем я. Он едва виден, он напряжен как хищник. Следит. Ждет. А я слежу за ним. И жду. Он застыл на месте. Но не я. Верина выходит первая. Ее волосы и одежда не растрепаны, но дымчатая краска вокруг глаз размазана, а на пылающих щеках пролегли влажные дорожки. Она торопливо ныряет в толпу и направляется на север, к вилле своего мужа. Замотанная в плащ фигура приходит в движение, медленно приближаясь к ней. Мое сердце чуть не выпрыгивает из груди, между нами слишком много людей. Он доберется до нее раньше, чем я настигну его. Я оглядываюсь и в нескольких шагах замечаю лавку ювелира. - Тот мужчина, - я указываю на преследователя, - Я видел, как он прикарманил твой товар! - Что? – поворачивает голову ювелир и, пока он смотрит в сторону, я хватаю с прилавка браслет. - Что он… - Я видел, как он взял его, - настаиваю я, - он украл то, что лежало здесь… - Эй! - кричит ювелир, - Ты! Вернись! Головы поворачиваются в нашу сторону. - Тот человек! – ювелир бешено тычет в него пальцем. – Он вор! Замотанный мужчина оглядывается, а я как бы невзначай встаю так, чтобы он не смог увидеть меня. Пока прохожие гонятся за ним, думая, что он вор и вынуждая его свернуть с дороги, ведущей на север, в проулок, я украдкой возвращаю браслет на прилавок. И ухожу из лавки, спеша догнать Верину. Я держусь от нее на расстоянии, не упуская из виду, до самой виллы. Там я позволяю теням скрыть меня и жду, пока охранники не откроют ворота. Она благополучно возвращается домой, а я возвращаюсь по темнеющим улицам. Миную рынок и обхожу Форум с южной стороны, чтобы не столкнуться с человеком, преследующим Верину, и возвращаюсь в лудус. Всю дорогу мое сердце бешено колотится. Подтвердились не только мои подозрения о связи Друса и Верины, выяснилось, что в это вовлечен еще один человек. Не сложно догадаться, что он там делал, что было у него на уме. Даже если он не собирался убить Верину или Друса, сомневаюсь, что его намерения были добрые. Я мог позволить ему довести дело до конца. Просто стоять в стороне, и пусть эту ситуацию разрешит кто-то другой. Но я не могу. Не могу поступить так. Меня, как и любого в фамилии, казнят при малейшем подозрении в убийстве Друса, но даже будь моя жизнь в безопасности, я просто… не могу. Очевидно, что за этой попыткой последует другая. Я не могу рисковать, положившись на удачу. Вопрос в том, как я могу быть уверен, что мне удастся остановить его в следующий раз? *** - Доминус, - я стою перед ним навытяжку, а он, как обычно, пьет вино, сидя в любимом кресле. - Гладиатор, - он едва заметно кивает, и я позволяю себе слегка расслабиться. - Доминус, - я пытаюсь не коситься на Арабо и второго телохранителя, смутно различимого за спиной Друса, - мне нужно поговорить с тобой. Наедине. Друс смотрит на меня поверх чаши и взмахивает свободной рукой. - Оставьте нас. Слуги уходят. Дверь закрывается. Мы остаемся одни. Друс выжидательно смотрит мне в глаза. Я заставляю свое сердце успокоиться. - Мне нужно отлучиться из лудуса. На несколько дней, не больше. Он застывает. - Зачем? - Тот, кто шлет сообщения наружу, - торопливо поясняю я, - в лудусе никак себя не обнаруживает. А таскаясь за каждым, кто выходит из ворот лудуса, я только вызову подозрения, - я ищу в выражении лица Друса признаки того, что перешел границы дозволенного. - Продолжай, - его голос ничего не выражает. Я делаю глубокий вдох. - Если я буду снаружи, то смогу незаметно проследить за ним. И узнать, с кем он встречается. Друс прищуривается и слегка наклоняет голову, но молчит. - С твоего разрешения, - продолжаю я, - я бы хотел ненадолго прервать тренировки. Семь дней, возможно, меньше. Если бы я мог подготовиться до того, как он выйдет из лудуса, и проследить за ним так, чтобы никто не заметил моего отсутствия… Ланиста барабанит пальцами по стенке чаши. Взгляд его становится рассеянным. Мое сердце стучит как бешеное. - То есть ты просишь, чтобы я освободил тебя от тренировок, – наконец произносит он, - перед самыми Римскими Играми? Я перевожу дыхание. - Да, чтобы найти того, у кого есть связь с кем-то снаружи. В этот раз он замолкает надолго. Затем медленно кивает. - Хорошо, - он откидывается на спинку. - Я разрешаю. И ожидаю, что ты будешь возвращаться до заката. Иначе… - он делает взмах, - ты свободен в передвижениях, если это нужно для того, чтобы найти злоумышленника. Вот и все, и я с трудом удерживаю вздох облегчения: - Благодарю, Доминус. - Я жду результатов, - говорит он, - будешь докладывать мне каждый вечер по возвращении, и если я узнаю, что ты потратил драгоценное тренировочное время зря, жди последствий. Фантомная боль обжигает мне спину, напоминая о каждой отметине, оставленной плетью в яме в мою первую ночь здесь. - Я понимаю, Доминус. - Хорошо. Свободен. *** Весь день я держусь как можно дальше от лудуса. Один раз я встречаюсь с Атаем и говорю ему, что еще ничего не выяснил. Он предупреждает, что Кальв теряет остатки терпения и клянется отозвать меня через неделю. Большую часть времени в ожидании Друса я слоняюсь по улице, связывающей лудус и рынок. Тщетно. За четыре дня он ни разу не вышел за ворота лудуса. Зато выхожу я, и мои отлучки не остаются незамеченными. В первый день, когда я после отчета Друсу возвращаюсь на тренировочную площадку, лишь пара голов поворачивается в мою сторону. Сикандар и Хасдрубал добродушно подшучивают, расспрашивая, где меня носило, пока они надрывались на тренировках. На второй день вопросы звучат более резко и несут в себе смутную угрозу. На третий никто не произносит ни слова, но все смотрят мне вслед. Я напряженно жду расспросов, но их нет. Ни во время еды, ни по дороге в казармы. Тишина выбивает меня из колеи. Я вспоминаю, как меня отделали в ночь по прибытии сюда, и нервничаю еще сильнее. Когда охранник запирает мою клеть, я трижды проверяю замок. Дважды вскакиваю, чтобы проверить его снова. Дверь заперта, но в и первую ночь было также. Это не помешало тем людям добраться до меня. А ведь тогда они не были злы. У них не было причин подозревать меня в чем-либо, кроме излишней самонадеянности относительно места в здешней иерархии. И сегодня, как и тогда, мне не остается ничего, кроме как лежать здесь и ждать их визит, если он состоится. Движение. Почти не слышное, но тем не менее… Судя по шагам и дыханию, их гораздо больше одного. Как рой невидимых насекомых, они приближаются к двери. Щелчок. Скрип. Замок. О боги… Сердце выпрыгивает из груди. Поворачиваю голову к двери. Звон. Звон. Звон. Скрип. Скрип. Я подскакиваю с лежанки и делаю шаг к двери. Тени снаружи едва различимы во тьме. Невозможно сосчитать. Один? Пять? Дюжина? И… Огромная ручища выныривает из открывшегося проема и хватает меня за горло. Затем другая. Я вцепляюсь в предплечья, пытаюсь разжать пальцы, но мой слух притупляется. Сознание затуманивается. Наступает темнота. Я грохаюсь коленями об пол, и мир снова обретает четкость под звуки скрипящей двери. Ладонь, затыкающая мне рот, не дает ни единого шанса закричать. Меня толкают на пол. Кто-то прыгает мне на спину. На одну руку наступают. Другую прижимают коленом. Чей-то вес давит на ноги. - Молчи, - рычит кто-то на ухо, - или я сверну тебе шею. Понял? Я киваю насколько позволяет рука, зажимающая мне рот. Через секунду она исчезает. - Где ты пропадал последние несколько дней, - спрашивает Сикандар, и я понимаю, что именно он сидит на моей спине, - и какие делишки ты обсуждаешь с Друсом по возвращении? – он вдавливает меня лицом в каменный пол. – Говори… - Тише, Сикандар, - резко вмешивается кто-то, я думаю, это Луций, - не оставляй следов на его лице. - Что? Не оставлять… - Хочешь, чтобы Друс что-то заподозрил? Ответа нет, но давление ослабевает. - Отвечай, - похоже, это Квинт, - немедленно. Я делаю вдох, и в рот попадает грязная солома с пола. Я кашляю, отплевываюсь и морщусь, когда ко мне наклоняется Сикандар. - Говори, - рычит он прямо мне в ухо, - или утром на лестнице с тобой случится несчастный случай. Я сплевываю остатки пыли и соломы. - Возвращаясь в лудус, я отчитываюсь перед хозяином, - цежу я сквозь сжатые зубы. - Это его приказ, клянусь. - Отчитываешься о чем? - О том, что вернулся, идиот. - И куда же ты ходишь, - в спину сильнее упирается колено, - говори, Севий. Я морщусь от того, что ребра грозятся треснуть под его весом. - О чем ты докладываешь хозяину? – требует ответа Луций. - Говори, гладиатор. О чем ты ему рассказываешь? - О чем? – переспрашиваю я. - А о чем я могу ему рассказать. О том, что вы стаскиваете меня ночью с лежанки… Пинок в бок заставляет меня утихнуть. - Достаточно. Что вы обсуждаете за закрытой дверью? Мое сердце бьется о сдавленные ребра. - Ничего, что касалось бы фамилии. - Тогда что? – сплевывает Сикандар. – Говори, будь ты проклят. Я судорожно придумываю ответ. - Мунерарий Августалий, он… - под давящим коленом Сикандара дышится тяжело. - Он хочет нарисовать меня на афише. Для игр. Портрет выдающегося бойца. Давление на спину чуть ослабевает. - Он левша, - говорит кто-то. Скривившись, я пытаюсь вдохнуть немного воздуха. - Ему было нужно, чтобы я продемонстрировал свои бойцовские навыки. И посидел, пока художник изображает мое лицо на афише. - Я ему не верю, - бормочет Луций, - он якшается с Друсом с тех пор, как… - Потому что Друс до сих пор считает меня одним из тех, кто шлет послания из лудуса, - говорю я, пытаясь извернуться и через плечо рассмотреть говорящих, - он подозревает меня, идиот. - Как и мы, - парирует Луций. – Либо ты общаешься с кем-то снаружи, либо шпионишь за нами для Друса, - бесшумное движение. Следующие его слова звучат намного ближе, как будто он встал на колени за моей спиной. - Насколько мы можем судить, Севий, ты угроза для каждого человека в этой фамилии. - Я ни для кого не опасен. Клянусь. - Тебе же лучше, если это так, - слова Квинта пропитаны смертоносным ядом. – Мы наблюдаем за тобой. За каждым твоим шагом. За каждым твоим разговором с хозяином. - Какие бы дела ни связывали тебя с Друсом, - подхватывает Квинт, - ты можешь обсуждать их во дворе. - А если он зовет меня к себе? - спрашиваю я, вздрогнув, когда колено парфянина упирается мне в спину. - Если он зовет тебя к себе, что ж, это его право, - отвечает Луций. - Но если ты сам побежишь к нему, то пожалеешь, что мы не свернули тебе шею сегодня. - И запомни, - заканчивает Сикандар, - если ты дашь нам хотя бы повод подумать, что ты предал нас, и из-за этого кто-то из нас окажется в опасности, мы обеспечим тебе случайное падение с лестницы. Он сильнее вжимает колено мне в спину. - Понял? Я морщусь от боли и с трудом выдыхаю: - Понял. Колено исчезает. Нога едва задевает меня. Дверь закрывается. Коридор пустеет. А я не могу сомкнуть глаз до утра. *** Они следят за мной, как и обещали. Стоит мне уйти или вернуться, стоит сделать хоть взгляд в сторону комнаты Друса. Я почти не сплю, вскакивая с лежанки при каждом звуке, что могли бы издать люди, пришедшие напомнить мне о своих угрозах или исполнить их. Семь дней, предоставленных мне Друсом, на исходе. У меня осталось время до заката, и мне нечего предъявить ему. Сомневаюсь, что он выпустит меня снова, не сейчас, когда приближаются Римские игры. Прячась в тени неподалеку от задних ворот лудуса, я не могу найти себе место. Шрамы под туникой, на щеке и подбородке беспрестанно пульсируют, напоминая, что даже если Друс и дал мне еще немного времени, угрозы других гладиаторов по-прежнему реальны. Этим утром Фортуна впервые на моей стороне: Друс покидает лудус. Один. Я следую за ним по улице, мимо Форума, через рынок к какому-то зданию, затерянному на шумной, узкой улочке, кишащей людьми. Как я и подозревал, я не единственный, кто интересуется тайными любовниками. На расстоянии следует еще один мужчина, его лицо скрыто капюшоном. Когда Друс исчезает внутри дома, незнакомец остается ждать снаружи, расслабленно и небрежно подпирая стену, если не обращать внимания на руку, лежащую на рукояти на поясе. Наблюдая за закрытой дверью, он внимательно разглядывает толпу. Поворачивается налево, проверяет дверь, поворачивается направо, проверяет дверь. Он настороже, как бродячий кот, пальцы сжимаются и разжимаются на едва заметной рукояти. Мне не видно его лица, но, похоже, меня он не заметил. Когда я медленно приближаюсь к нему справа, его поза не меняется. Солнце еще не высоко, повсюду лежат глубокие тени, не говоря о стремительно густеющей толпе, так что мне легко затеряться. Просто и потерять его из вида, и сердце у меня екает из-за каждой телеги, проезжающей между нами, или человека, загораживающего мне обзор. Госпожа Верина появляется на пороге, и он приходит в движение. Как и я. Он приближается к ней, а я следую за ним, считая шаги и подстраиваясь под его темп. Ему остается примерно десять шагов до Верины, когда я заступаю ему путь, и, как я и рассчитывал, мы налетаем друг на друга. Изображая попытку удержаться на ногах, я заезжаю локтем ему в грудь. Он отшатывается, но тут же выпрямляется. - Эй! – хватаю я его за руку. – Смотри куда идешь! - С дороги! – вырывая руку, рычит он и снова устремляется за Вериной. - С дороги? – я хватаю его снова и дергаю на себя. – Ты ударил меня, гражданин! Он выкручивает руку, пытаясь вырваться, и я бью его в лицо кулаком. Он уворачивается, резко разворачивается и наносит удар мне в живот, заставляя согнуться пополам. Солнце блестит на металле, и я слышу чей-то крик, когда лезвие рассекает воздух. Я блокирую его запястье ладонью. Кинжал с лязгом падает на землю, и я хватаю его второй рукой. Он пытается отстраниться. - Эй, да что тебе… - и тут капюшон соскальзывает с его головы. Наши глаза встречаются. Я срываю капюшон и ошарашено замираю. - Иовита? - Будь ты проклят, идиот, - рычит он, – из-за тебя нас обоих убьют. - Не я хожу по улицам с ножом. Он пристально смотрит на меня. - Отпусти меня, гладиатор. Это не твое дело. - Правда? – завожусь я. – Тогда что аукторат делает на рынке с ножом за поясом? - Защищает свою шкуру, - он безуспешно пытается оттолкнуть меня, - от грязных плебеев, которым везде мерещится опасность. - Ну конечно. Единственная опасность здесь – это ауктораты, рыскающие по улицам с оружием, – с усмешкой отвечаю я. Он хмурится, затем бросает взгляд мне через плечо и грязно ругается. Я сильнее сжимаю его запястье и оглядываюсь как раз вовремя, чтобы увидеть выходящего из здания Друса. Иовита хватает меня за одежду и затаскивает в ближайший переулок, где нас не увидят люди с улицы, включая нашего ланисту. Он вдавливает меня в стену и приставляет к шее другой нож. - Я же сказал, это не твое дело. Возвращайся в лудус, приступай к тренировке и забудь о том, что видел, иначе я перережу тебе глотку во сне. Я сглатываю, и кадык задевает лезвие. - Почему ты преследуешь его? - Друса? – смеется Иовита. – Думаешь, я приперся сюда, чтобы следить за ним? - Тогда женщину. Иовита сразу прекращает смеяться, и кинжал сильнее впивается в горло. - Это твой последний шанс, Севий. Убирайся. Немедленно. - Скажи мне вот что… - я не договариваю и отбрасывая его руку с ножом. Клинок падает на землю, и я со всей силы заезжаю Иовите в челюсть. Он быстро выпрямляется и снова впечатывает меня в стену. А потом бьет меня в солнечное сплетение. Снова. Он подается назад, но я заезжаю коленом ему между ног, и он хрипит от боли. Я замахиваюсь на него, и когда я едва не теряю равновесие, он пихает меня локтем в грудь, и мы оба валимся на мощеную мостовую. Кулаки, ноги, локти, колени, в ход идет все, чем можно нанести удар. В какой-то момент Иовита протягивает руку к оброненному оружию. Я осознаю это за мгновение до того, как лезвие успевает вспороть мое бедро. Я пригвождаю его руку к земле и трижды жестоко и быстро бью его в лицо. Пока он оглушен, хватаю его за другое запястье, но он намертво вцепился в нож. Он пытается ударить меня головой, поэтому я вскакиваю и вынуждаю его перевернуться на живот. Завожу руку ему за спину, он продолжает пытаться достать меня, но когда я начинаю выкручивать руку, он издает рев боли, и нож выпадает из ослабевших пальцев. - Ты покойник, Севий, - рычит он, и пытается высвободить руку. Пробует подняться, но я снова фиксирую его, в этот раз обхватив шею. - Не думаю, - отвечаю я, пока он все еще пытается вырваться. Я усиливаю захват на его горле. Иовита задыхается и брызжет слюной, трепыхаясь подо мной. Ему удается освободить одну руку и перекатиться на бок, и я слишком поздно понимаю, что он снова завладел ножом. Он замахивается, лезвие сверкает в опасной близости от моего локтя. Я спешно хватаю его за голову и дергаю ее вбок. Слышится тошнотворный хруст, Иовита замирает и обмякает. Тяжело дыша, с отчаянно колотящимся сердцем, я выкарабкиваюсь из-под него. Вокруг никого, кто мог бы что-то слышать или видеть, поэтому я убираюсь как можно дальше, поспешно покидаю переулок и кружу по улицам, пока не оказываюсь на безопасном расстоянии от тела Иовиты, где-то среди полуразвалившихся лачуг. Удостоверившись, что я один, наконец-то останавливаюсь и перевожу дыхание. Что собирался сделать Иовита? Убить Верину? Убить их обоих, и Верину, и Друса? Действительно ли Кальв послал его? Зачем, кто еще работает на него, и только ли мне дано задание собрать сведения? Кто еще получил приказ убить? И почему я не получил такой приказ? Или возможно, все еще впереди? Меня передергивает, когда я задаюсь вопросом, как скоро до Кальва дойдет весть о смерти его человека в лудусе - если Иовита действительно был его человеком? И что тогда? Что случится с Вериной? С Друсом? Со мной? Если в фамилии оказался один человек, собравшийся причинить вред Верине, скорее всего, есть и другие. Возможно, среди них есть и те, кто просто собирает сведения, и те, кто должен убить. Вероятно, они работают на Кальва. Кому еще интересна Верина и ее интрижки? Я должен предупредить Друса, даже если наш разговор наедине вызовет новые сомнения. Я обязан предостеречь Друса, даже если каждый мой шаг, особенно после смерти Иовиты, только усугубит подозрения фамилии. У меня просто нет выбора. Никому из фамилии нельзя доверять. Друс и Верина в смертельной опасности. Будь прокляты все угрозы, но я должен предупредить его.