Левая рука Кальва

- Севий, да что с тобой творится? – Тит подбирает с земли мой меч и подает его мне рукоятью вперед. – Вот почему нельзя прерывать тренировки на несколько дней кряду, идиот! Если Друс увидит, как ты дерешься, то ты сразу окажешься в яме. - Если доживу до этого события, - бормочу я под нос. Я вернулся утром сразу после столкновения с Иовитой, а сейчас уже далеко за полдень. Друса все еще нет. Чтобы избежать новых подозрений, я сразу присоединился к бойцам, тренирующимся на площадке, но чувство тревоги не отпускает меня. Надо поговорить с Друсом, и как можно скорее. Тит стучит мечом по своему щиту: - Давай, еще разок. Может, в этот раз ты не будешь драться как баба? - Как баба? – усмехаюсь я и принимаю защитную стойку. - Ты прямо напрашиваешься, чтобы тебе отрезали кое-что лишнее. Он тоже встает в стойку и машет мне щитом: - Ну давай, попробуй. Мы начинаем новый раунд, но едва успеваем скрестить мечи, как скрип петель заставляет нас повернуть головы к воротам. Во двор входит какой-то человек. Один из охранников машет из-за его спины новичку: - Позови хозяина, немедленно. Ступай! Новичок срывается с места и, промчавшись через площадку, скрывается за углом. Спустя минуту он возвращается, едва поспевая за Друсом и его двумя огромными телохранителями. У меня екает сердце. Он здесь? Когда он вернулся? - Ты Друс? – спрашивает незнакомец. - Я, - отвечает Друс, скрещивая руки на груди, - а кто интересуется? - Я просто возвращаю кое-что, принадлежащее тебе. Он поворачивается к воротам и свистит. Тут же появляется раб, медленно толкающий перед собой тележку, и у меня перехватывает дыхание. Все оборачиваются, шум тренировок стихает, и в наступившей тишине слышен только скрип колес. И жужжание мух, роящихся над телегой. Раб наклоняет тележку, и с нее вместе с грязной соломой скатывается тело. Голова болтается на сломанной шее и бьется о землю, поднимая облако пыли. - Судя по жетону, он твой, - говорит гробовщик. Раб бесцеремонно отпихивает тело ногой и выравнивает тележку. Перед уходом гробовщик оборачивается. – Хорошего дня, господин. - Что? – Друс показывает на тело. - Ты собираешься просто бросить тело у меня во дворе? Мужчина пожимает плечами: - Я делаю свою работу. На жетоне написано, что он принадлежит тебе, так что теперь это твоя проблема, - он подзывает раба. – Пошли. Колеса тележки скрипят и трещат, гробовщик и его раб уходят, оставив после себя труп и роящихся над ним мух. Друс выплевывает им в спину проклятие. Затем он смотрит на тело и резким жестом приказывает своему телохранителю: - Переверни его на спину, хочу посмотреть, кто этот идиот. Телохранитель переворачивает труп, и готов поспорить, что только я не удивлен, узнав Иовиту, мертвыми глазами уставившегося в небо. Сердце бьется где-то в горле. Я с трудом удерживаю дрожь в коленях. Друс знает. Другие тоже знают. Времени мало, слишком мало, и нет никакого способа выяснить, что за опасность грозит Друсу. Больше ждать нельзя. Его нужно предупредить. Ни о чем не догадывающийся Друс пинает тело. - Аукторат, что ли? – ворчит он. – Дорогие ублюдки, - он подзывает щелчком пальцев одного из тренеров. – Возьми трех людей, вынеси его из лудуса и сожги где-нибудь с наветренной стороны, - он морщит нос и машет рукой перед лицом. – Быстрее. Пока проклятой мошкары не стало еще больше. Три человека послушно поднимают тело Иовиты и выносят со двора. Друс осматривает собравшуюся толпу. - Что? Трупов никогда не видели? Возвращайтесь к тренировкам, пока не составили ему компанию. Мы тут же принимаемся махать мечами. Проклятье, что мне делать? Любая попытка заговорить с Друсом наедине привлечет внимание, и тогда меня точно убьют. Теперь, когда все знают о смерти Иовиты, времени остается еще меньше. Все зависит от того, сколько еще человек замешаны в этом. Что еще хуже, Друс остается на площадке и начинает в сопровождении телохранителей прогуливаться между дерущимися парами. Подходить к нему сейчас неосмотрительно. Только не здесь. И лишь богам известно, сколько времени у меня есть, прежде чем кто-то сделает следующий ход. Он приближается, вот-вот пройдет мимо нас с Титом, и будь я проклят, но я не могу сосредоточиться. Мне слишком много известно. И еще больше неизвестно. С Иовитой покончено, но, возможно, он был не один. Я кошусь по сторонам. Филосир облокотился на корыто с водой и наблюдает за двумя новичками, которые учатся обращаться с деревянными щитами. В паре шагов от него яростно сражаются Квинт и Луций, поднимая сандалиями облако желтой пыли. Есть ли у меня основания подозревать, к примеру, их? Друс собрал нас вместе, потому что мы ауктораты, но есть ли причина сомневаться в них больше, чем в других? Не знаю. Я просто не знаю. Я знаю лишь то, что Иовита пытался убить Верину и, вполне возможно, Друса. Этот факт мучает меня, как зудящий укус насекомого. Я должен рассказать ему. Но вокруг слишком много людей. И они узнают, если я попрошу Друса о встрече раньше, чем будет сожжено тело Иовиты. Или их подозрений будет достаточно, чтобы перерезать мне горло только для того, чтобы увериться: мои дела с Друсом не угрожают фамилии. Схватка с Титом завершена. Он отходит отдохнуть, а я смотрю на оружие у себя в руке. Перевожу взгляд на ланисту, прогуливающемуся по двору и наблюдающему за дерущимися бойцами. Желудок крутит от напряжения, сердце неровно стучит, но вариантов у меня мало, как и времени. - Сикандар, – зову я здоровенного парфянина, который ожидает напарника, отошедшего попить воды. Я взмахиваю деревянным мечом. – Давай разомнемся. - Ну держись, - он подбирает оружие и щит и присоединяется ко мне в круге. Я не обращаю внимания на Сикандара. Привычными отработанными движениями я подставляю меч и щит, удерживая его на расстоянии, но атакую больше для виду, а не чтобы победить. Все мои мысли вертятся вокруг Друса и сокращающегося между мной и прогуливающимся по площадке ланистой расстояния. Он приближается и, видимо, собирается переговорить с одним из тренеров или проконтролировать бойцов, сжигающих тело Иовиты. Я считаю шаги Друса. Время замедляется. Сжимаю кулак. Друс почти рядом. Еще ближе. Совсем близко. Сейчас! Без колебаний и предупреждений я швыряю меч на землю и стремительно бью Сикандара в лицо. - Какого… - отшатывается Сикандар, но быстро приходит в себя и выпрямляется. Он сбивает меня с ног, мы с бранью барахтаемся в пыли, только кулаки мелькают. Он бьет меня в челюсть, и от боли на мгновение туманится рассудок, но драться я не прекращаю. Опрокидываю Сикандара на спину и замахиваюсь снова, но огромные ручищи вздергивают меня на ноги. Рядом раздается крик Друса: - Что тут происходит? Во имя… Я вырываю руку, поворачиваюсь на голос и с размаху наношу удар. Мой кулак встречается с его лицом Все присутствующие дружно ахают, и, пока Друс от удара летит назад, время останавливается. Он еще не упал, а меня уже скрутили его похожие на быков телохранители. Сдвоенный вес этих громил выдавливает весь воздух из моих легких. Они роняют меня на землю, и мне в горло впивается острое лезвие. - Стойте! – приказывает Друс. Сидящие на мне мужчины замирают. Меч замер у моей глотки, я пригвожден к земле, но никто не шевелится. Могу поклясться, что мертвая тишина наступила во всех Помпеях. Сикандар протягивает Друсу руку, чтобы помочь подняться. Не обратив на него внимания, Друс вытирает текущую из носа кровь. Кровью сплевывает в пыль под ногами. И я читаю в его ледяном взгляде смертный приговор. - Ты в порядке, Доминус?- спрашивает Сикандар. - В полном, - рявкает Друс. Арабо тоже протягивает ему руку, но ланиста поднимается самостоятельно. Отряхиваясь от пыли, он не сводит с меня глаз. Сплюнув в песок, он приказывает. – Хасдрубал, Сикандар. В яму его. Немедленно. Пока я не убил его на месте. Сикандар с Хасдрубалом молча тянут меня за собой, уводя с тренировочной площадки. Мне не нужно смотреть по сторонам, чтобы знать, что все гладиаторы и тренеры смотрят мне вслед и гадают, не свихнулся ли я. И не убил ли только что их всех. Мы выходим со двора, и Сикандар впивается пальцами мне в руку. - Ты сошел с ума? – шипит он. – Тебе повезло, что он не приказал распять тебя прямо на площадке! - Ты, может, и везунчик, а вот мы точно нет, - рычит Хасдрубал, - жалкий идиот, ты… - Это полностью моя вина, - ровно отвечаю я. - Это не помешает Друсу порешить нас всех, - Сикандар еще сильнее сжимает пальцы. – Если даже хозяин оставит тебя в живых, почаще оглядывайся! - Я смотрю по сторонам с первого дня здесь, – стараясь говорить сухо и уверенно, я молюсь, чтобы никто не услышал бешеный стук моего сердца. Хасдрубал фыркает: - У тебя, видать, в этом немалый опыт. Мы умолкаем. Они продолжают то ли вести, то ли волочь меня в яму. Только перед спуском в подвал Сикандар зажигает факел. Они тащат меня вниз по каменной лестнице в темный коридор, и постепенно свет факела освещает огромную деревянную дверь у нас на пути. От промозглой сырости подвала у меня по спине бегут мурашки. Когда они резко открывают дверь, становится еще холоднее. Я стою посередине комнаты, вытянув руки. «Надо просто перетерпеть». Сикандар молча вешает факел на стену, в это время Хасдрубал срывает с меня тунику. Затем они вместе надевают на меня оковы. Они спаяны с тяжелыми цепями, свисающими с двух сторон из-под потолка, и удерживают мои руки задранными и разведенными в стороны. - Был рад знать тебя, брат, - похлопывает меня по плечу Сикандар. - Передавай привет Гадесу, - подхватывает Хасдрубал. Я не отвечаю. Бойцы выходят из подвала, и я остаюсь один в холодной мрачной тишине. Стою в центре комнаты, скованный немилосердными цепями, и жду. Приближаются шаги. Я прикрываю глаза и медленно дышу. Открывается дверь. Арабо заходит первым. Он дергает цепи и проверяет, не спрятана ли у меня в руках отмычка. Затем он выглядывает в коридор: - Он не опасен, Доминус. Друс входит в комнату в сопровождении второго телохранителя. Ледяной взгляд направлен прямо мне в глаза, но я кошусь на плеть у него в руке. Это не та, что использовал Арабо в мою первую ночь здесь. Ремни длиннее. Жестче. С узелками. Может, даже с привязанными каменными или железными шариками, а может, это простая кожа, поблескивающая в тусклом мерцающем свете. Что бы мне не померещилось в его глазах за те несколько странно тихих мгновений, все исчезло. И теперь передо мной стоит человек, чья жуткая репутация известна даже в Риме. Слегка повернув голову, Друс приказывает: - Оставьте нас. Телохранители повинуются. Они уходят, и Друс тут же запирает за ними дверь. Он снова поворачивается ко мне лицом. - Скажи, почему бы мне просто не убить тебя, гладиатор, - он касается губы и показывает мне капли крови, темнеющие на подушечках его тонких пальцев. – За это я могу распять… - Мне надо было остаться с тобой наедине, - тихо говорю я, - ты в опасности, Друс. Я… - Что? – он подходит на шаг ближе, впившись в меня взглядом. – Говори. Какая опасность? Я понижаю голос. - Я пришел в твой лудус не по своей воле… Друс отходит и скрещивает руки на груди, его пальцы крепко обхватывают рукоять плети. - Объясни. - Я не гражданин и даже не вольноотпущенник. И пришел к тебе не по собственному желанию. Я раб и был послан сюда с фальшивыми документами, - я смотрю Друсу в глаза. – Прости меня. Мой хозяин Кальв Лаурея. Он размыкает губы. - Он прислал меня в твой лудус, - я сдвигаюсь, насколько позволяют цепи, - подделал мои документы и согласие магистрата на то, чтобы я нанялся аукторатом. Деньги? Пятьсот сестерциев от магистрата? – я качаю головой. – Их дал Кальв. Он угрожал, что если я упомяну его имя в лудусе, то магистрат спросит тебя, получил ли ты семьсот сестерциев. Друс издает сухой смешок. - Это очень похоже на Кальва Лаурею, - затем он хмурится, - но зачем он заслал тебя в мою фамилию? Закусив губу, я тяну с ответом. - Он уверен, что у Верины связь с одним из здешних мужчин, и приказал мне выяснить его имя. За одно биение сердца враждебность покидает лицо ланисты. Как и все краски. Плеть выскальзывает из его руки. - Что ты сказал ему? Я мотаю головой. - Ничего. Но я уверен, что господин Лаурея хочет убить тебя или Верину. Возможно, вас обоих. Лицо Друса становится мертвенно бледным. Я отвожу взгляд. - Он уже попытался. Сегодня утром. На рынке. Друс замирает. Он приближается, почти коснувшись меня. - Откуда ты знаешь? Не поднимая взгляд, я шепчу: - Потому что я остановил его. - Ты… - он умолкает, и я представляю, как он в привычной манере изгибает бровь. – Ты остановил его? - Да, Доминус. Он берет меня за подбородок мозолистой рукой, и хотя он не давит сильно, я поднимаю голову, и мы смотрим друг на друга под учащающееся биение моего сердца. - Ты остановил его, – говорит он. И это не вопрос. - Да. - Значит, ты был там, - он убирает руку от моего лица, - на рынке. - Да, - я провожу языком по пересохшим губам. – Я следил за тобой. - Ясно. - Это был не первый раз. Я… хотел быть уверен. Что мои подозрения верны. Он прищуривается и сжимает губы. - Чтобы ты мог отчитаться перед хозяином. - Нет, - торопливо отвечаю я. – Нет. Я… Возможно, когда я только появился здесь, да, я бы так и поступил, но… Боги, я не могу думать, когда он так близко. - Я ничего ему не сказал. Клянусь. И не собирался. - Даже несмотря на приказ? Я киваю. - И когда я понял, что кто-то еще собирается навредить тебе или Верине, то решил остановить его. Друс неотрывно смотрит на меня. - Человек, о котором ты говоришь, что с ним сейчас? Он все еще опасен? - Нет. Не опасен, - я сглатываю. – Он мертв. Взгляд Друса становится рассеянным. - Иовита. - Да, - я мешкаю. – Прости меня, Доминус. Я знаю, это не мое дело. Но если ты встретишься с ней снова, то будешь в смертельной опасности. Вы оба. Друс морщится. - Я знаю, - он рассеянно касается носа, размазывая кровь. - Прости меня, - шепчу я, - я не знал, как еще остаться с тобой вдвоем, не вызывая подозрений. - Подозрений? – спрашивает он. – Подозрений в чем? - Гладиаторы. Они подозревают, что я или твой любимчик, или шпион. Предатель. Они предупреждали, чтобы я не встречался с тобой. Это было… - я тяжело выдыхаю, сгибая скованные запястья, - мне было нужно поговорить с тобой наедине. И чтобы никто не подумал, что я тебе наушничаю. - Ты пришел в мой лудус за сведениями, - он смотрит мне в глаза. – Которые теперь у тебя есть. Его лицо и голос не выражают никаких эмоций. - Почему ты рассказываешь об этом мне, а не Лаурее? У меня нет ответа. Ответа, который можно было бы выразить словами. - Кальв Лаурея мог бы убить тебя за это, - говорит Друс, - как и любой в фамилии, - он делает паузу, - как и я. - Я знаю. - Но ты сделал свой выбор, - говорит он больше себе, чем мне. – Почему? Я едва дышу. - А что мне оставалось? - Выполнить желание своего хозяина, - он переводит взгляд с одного моего закованного запястья на другое. – Убить меня, если он прикажет. Я облизываю губы. - Но он не приказывал. - Пока еще нет, - отвечает Друс. – Но ты уверен, что именно он приказал Иовите убить меня? - Тебя и скорее всего госпожу Верину. Возможно, он приказал кому-то еще. Я не уверен. Острый взгляд Друса все еще пронизывает меня, и я не уверен, что смог бы устоять на ногах, не удерживай меня цепи. Его голос тверд, но как всегда негромок. - А если он прикажет тебе сделать то, что не удалось Иовите? - Я этого не сделаю, - я выдерживаю его взгляд. – Клянусь, не сделаю. Он молчит долго, очень долго. Кончик его языка мелькает в уголке губ, хвосты плети шелестят, когда он переступает с ноги на ногу, но он продолжает смотреть прямо на меня, и я не могу отвести от него взгляд. Наконец, взгляд Друса соскальзывает на свисающую плеть. - Остальные… - он смотрит на меня, - если ты покинешь эту комнату невредимым… - Знаю. Я знал об этом до того, как ударил тебя, - цепи гремят, когда я безнадежно пытаюсь встать поудобнее и набраться решимости. – Делай, что должен. Друс смотрит на меня нахмурившись и открыв рот. Никогда я не видел его таким неуверенным. - Тебя уже наказывали. Ты знаешь, что… - Да, - я давлю в себе дрожь, - знаю. Мы смотрим друг на друга. Молчим. И не двигаемся. Спустя бесконечность, он прячет плеть подмышку. - Спасибо, Севий, - он касается рукой моего лица. – Ты сделал больше, чем можешь себе представить. Прежде чем я успеваю ответить, он выпрямляется и прижимается губами к моим. Мы замираем, даже не дышим, пока он не отступает, глядя мне в глаза. Затем он обхватывает меня за шею и целует меня снова, гораздо увереннее. О боги, каждый его взгляд в мою сторону обретает смысл, как и каждый мой взгляд, когда-либо остановившийся на нем. Даже страх и ожидание боли не в силах унять жар, разгоревшийся от его поцелуя. Я наклоняю голову, когда его губы приоткрываются, приглашая мой язык. Его поцелуй опьяняет, возможно, потому что я никогда не верил, что это может случиться, возможно, потому что это Друс, и я сжимаю кулаки, натягивая цепи, но они крепко держат меня. Несмотря на все усилия, я не могу прикоснуться к нему. Друс отрывается от меня, и наши взгляды встречаются. Он тяжело дышит. Как и я. Снова взглянув на плеть, он говорит: - Боги, помогите мне, я не могу сделать этого. Вздыхает и проводит подушечкой большого пальца по моей щеке. - Ведь ты, скорее всего, спас жизнь Верины. И мою. - Разве у тебя есть выбор? Он прикусывает губу. - Мы оба знаем, что ты не можешь просто выпустить меня отсюда. Иначе у остальных будет еще больше причин считать, что происходит что-то странное. Или решат, что могут безнаказанно нападать на тебя. Друс закрывает глаза и тяжело вздыхает. - Я разбил тебе лицо, - шепчу я. - Я знал о последствиях. Он медленно кивает и открывает глаза. Легко меня целует и отступает, впервые опустив взгляд. Сердце начинает частить, когда он обходит меня. За моей спиной он останавливается. Его кожаный нагрудник скрипит, а длинные жесткие ремни плети бьются друг о друга. - Прости меня, Севий.