Левая рука Кальва

Каким-то чудом ноги все-таки несут меня вперед. Они дрожат, и каждую пару шагов я спотыкаюсь о камни, но мои ноги еще двигаются. И только пара грубых ручищ, поддерживающих меня, не дают мне остановиться и упасть на землю. Они и заставляют меня перебирать ногами. Во рту кисло. Голова кружится и пульсирует от боли. Я не в силах даже поднять ее и позволяю ей безвольно упасть на грудь. И боль. Спина. Плечи. От каждого движения, каждого вздоха, они горят все сильнее. Я устал просить богов о смерти. Возможно, они даруют мне ее, возможно – нет, но у меня не осталось сил даже на молитву. Мир становится ярче. Он слепит. Жара давит и сушит текущую кровь и истерзанную плоть. Когда к моим глазам возвращается способность видеть, я уже снаружи. Вокруг голоса и лязг оружия, но все звуки слышатся будто издалека. Или, возможно, я снова проваливаюсь в небытие, ускользая из этого мира в… - Вставай! – рявкает кто-то мне на ухо. Удерживающие меня руки сжимаются, как клещи. Встряхивают меня. Этот толчок прочищает мой разум. Мы останавливаемся. Под ногами песок. Голоса и звуки схваток полностью исчезли, осталось только затихающее бормотание. - Построились! – раздается крик. – Все! Немедленно! Топот сотрясает землю. Клянусь, каждый шаг отдается в моем теле. Наконец, все действительно замолкают и замирают. Снова шаги, и снова хрустит песок, но на этот раз под ногами одного человека, остановившегося позади меня. - Повернись, Севий, - голос Друса пронизывает меня холодом. «Прости меня, Севий», - будто из прошлой жизни слышу я его шепот. Я разбил тебе лицо, Друс. Я знал о последствиях. Как легко было произнести эти слова тогда. - Повернись. Спиной. Меня отпускают, и я стараюсь удержаться на трясущихся ногах, чтобы совершить простое, но мучительное действие – медленно повернуться кругом. До меня доносится ропот толпы и проклятия. Не уверен, но кажется, кто-то блюет. О боги, да что у меня со спиной, что даже гладиаторы не выдерживают этого зрелища? - Севий, - произносит Друс ледяным тоном, - посмотри на меня. Я сглатываю подступившую к горлу желчь и поднимаю голову. Приходится несколько раз моргнуть, чтобы сфокусировать взгляд. Его лицо так же невыразительно, как и голос. - На колени. Я смотрю ему в глаза. Он выдерживает мой взгляд Прости меня, Севий. Я знал о последствиях. - Хозяин отдал тебе приказ! – рявкает Арабо, и прежде чем я успеваю осознать, он пинает меня под колено. Другая нога подгибается сама, и я падаю на песок. Друс проходит мимо меня. Он снова за моей спиной. Невозмутимый. Я содрогаюсь, прямо как перед первым ударом в яме. - Смотрите на него, - рычит Друс. – Смотрите и запоминайте. Пусть он послужит примером каждому грязному ублюдку, стоящему здесь. Все молчат. Не уверен, что кто-нибудь вообще дышит. Даже я. - Я этого не потерплю, - продолжает Друс. Знакомый звук. О боги! Горло сжимается, и каждая пядь моей искромсанной плоти горит в ожидании новой боли, особенно после слов Друса: - Если кто-нибудь из вас посмеет напасть на меня, как этот идиот, обещаю, что вот это станет только началом вашего наказания. Свист. Ремни высекают новые дорожки пламени на моей спине. С губ срывается непонятный звук, и я падаю вперед на дрожащие руки. Новый свист предупреждает о грядущей боли. Ремни еще не достигли цели, а я уже блюю на песок меж своих рук. Локти едва держат тело. Еще малость, и я рухну. Я едва ощущаю, как ремни в очередной раз взрезают мою плоть. Боль есть, а меня уже нет. Я где-то в другом месте. Каждый ужасный удар все глубже погружает меня в темноту. Каждый удар, счет которым я потерял. Дрожу. Падаю. Подламывается одна рука. Затем другая. Раскаленный песок. Снова боль. Снова рвота. Кровь. Меня пинают в бедро. Я мычу и переваливаюсь на бок. Песчинки впиваются в искалеченные спину и плечо. Я моргаю, чтобы перестало двоиться в глазах, и поднимаю взгляд. На губах Друса играет презрительная усмешка, но на краткий миг, в половину биения сердца, он хмурит брови. Тут же его лицо снова каменеет, и он отводит взгляд. - Оттащите его к медику. После этого он поворачивается на каблуках и уходит. Прости меня, Севий. Я закрываю глаза. Меня хватают под руки. Кто-то рывком поднимает меня на ноги. Темнота. *** От мерзко пахнущей настойки меня снова едва не выворачивает, но она притупляет яростный огонь, сжигающий мои спину и плечи, настолько, что я легко смиряюсь с ее воздействием на желудок. Медик неспешно трудится над моей изодранной плотью, зашивая самые серьезные раны. Наконец он заканчивает. - Пока я не разрешу, тренироваться тебе запрещено. - Хорошо. Думаю, что при всем желании сейчас я бы не смог поднять даже меч. Медик пристально смотрит на меня. - Я серьезно. Если с Друсом будут проблемы, пришли его ко мне. Я лишь молча киваю. Друс. Живот крутит. Рот до сих пор горит от вкуса его губ и языка, но после вечности, что я провел, потеряв разум от боли и кровопотери, я не уверен, что это не было бредом. Мой ланиста поцеловал меня? Невозможно. Почему ты рассказываешь об этом мне, а не Лаурее? – спросил он. - Кальв Лаурея мог бы убить тебя за это. Я знаю. Но ты сделал свой выбор. Почему? Я медленно провожу кончиком языка по нижней губе, пытаясь вспомнить вкус того давно остывшего, а, возможно, и придуманного мной поцелуя. На самом деле, почему? Медик заканчивает перевязывать мою спину и еще раз категорически запрещает мне тренироваться до выздоровления. За мной приходит Арабо. Он заковывает в кандалы мои запястья и лодыжки, и я молча следую за ним из лазарета. Мы пересекаем двор. Я не смотрю на тренирующихся. В этом нет необходимости. Я чувствую их взгляды, любопытные, ненавидящие, даже не поднимая взгляда от песка под ногами. Звуки схватки стихают. Кто-то останавливается совсем. Шепот. Ропот. Боги, не оставьте меня, когда я вернусь к тренировкам, потому что ни один гладиатор не захочет связываться с бойцом, способным напасть на ланисту. Чем дальше они будут держаться от меня, тем больше у них будет шансов выжить, если я выкину что-то подобное снова. Мы все слишком хорошо знаем, что ни один ланиста не потерпит очередного Спартака у себя в лудусе, и ни один гладиатор не захочет умереть, если ланиста заподозрит возможный бунт в своих стенах. Так что, при первой же возможности, они вылезут из кожи вон, чтобы избавиться от меня. Но сейчас, правда, я буду сидеть под замком. Они считают, что меня усиленно охраняют, чтобы не допустить новое проявление агрессии. Что ж, тем лучше. Арабо ведет меня в новую камеру, отделенную от бараков. В ней нет окон. Одна дверь. Два охранника, и я молюсь, чтобы их не подкупили, уговорили или каким-то образом принудили убить меня ради безопасности остальных. Убейте меня. Смерть стала бы милосердием. Я устраиваюсь на узкой твердой лежанке, проклиная солому, впивающуюся в плоть и повязки, передавливающие раны. О боги, хочется умереть. Или уснуть. Хоть как-то забыться. Вскоре, слава богам, темнота накрывает меня. *** Не знаю, сколько я пробыл здесь. Наверно, несколько дней. Грязную миску наполняли холодной кашей… Четыре раза? Пять? Боль ослабла, но исчезнет не скоро. Мое желание смерти или забытья сменилось скукой. Беспокойством. Стены клетки давят, и ходьба из угла в угол заставляет их сжиматься сильнее. По крайней мере, Кальв или Атай не смогут призвать меня отсюда. Прошли все сроки очередной встречи, но я сижу взаперти и действительно не могу покинуть стены лудуса. Я слышу грохот цепей и, подняв взгляд, вижу Арабо, держащего в руках кандалы. - Хозяин требует тебя, - он распахивает дверь. – Немедленно. Я покорно позволяю заковать себя. Гораздо лучше, если остальные как можно дольше будут видеть меня в таком виде и убедятся, что мы с Друсом враги. Арабо ведет меня в знакомую комнату, где нас ждет Друс. Телохранители освобождают меня от оков и выходят, закрыв за собой дверь. Мы остаемся с ланистой наедине. Друс сидит в своем привычном кресле, но не смотрит на меня. В его руках письмо. Губы крепко сжаты, а брови нахмурены, словно слова послания причиняют ему боль. Он медленно, почти благоговейно, скручивает свиток. Не глядя на меня, он спрашивает: - Твои раны. Как… - Они заживут. Он водит пальцем по свитку. - Но тебе больно. - Какое-то время так и будет, - я переношу вес с ноги на ногу, - но худшее уже позади. Когда он вздрагивает, я добавляю: - Это было необходимо. Мы оба это знаем. Друс кивает и протяжно вздыхает. - Мне нужно, чтобы ты доставил это. Верине. Дрожащими руками он растапливает свечой кусочек воска и едва слышно добавляет: - Мне больше некому довериться. Особенно в этом. - Конечно, доминус. Он молча скрепляет письмо печатью, но не вжимает ее в растопленный воск. Когда воск застывает, Друс встает и протягивает свиток, по-прежнему не глядя на меня. Я осторожно берусь за письмо и забираю его. Не поднимая взгляд, Друс говорит: - Госпожа Лаурея будет на рынке сегодня после обеда. Ее сопровождает служанка. Люсия, - с трудом сглотнув, Друс смотрит на письмо у меня в руках. – Отдай его Люсии, но не говори, что оно от меня. Если она спросит, скажи, что Верина поймет от кого. - Я все сделаю, доминус, - я прячу свиток в пояс. - Спасибо, - наконец он смотрит на меня, и, когда наши глаза встречаются, он замирает. – Твоя спина… ты уверен… - Она заживет. Он смотрит мне в глаза. Мы совсем близко, достаточно для того, чтобы дотянуться друг до друга, но никто из нас не трогается с места, а в его напряженном взгляде я вижу тревогу. После долгой паузы он говорит: - Я до сих пор не понимаю, почему ты сделал то, что сделал. Ты знал, что я… - он прерывается и краснеет, - ты знал, что будешь наказан. Что у меня не останется другого выбора. - Я бы поступил так снова, - вырывается у меня. – Даже сейчас. Он размыкает губы: - Я просто не понимаю, почему. Я перевожу дыхание: - Я сам не уверен. Но… ни о чем не жалею. Мы снова смотрим друг другу в глаза, и я задаюсь вопросом, так ли трудно ему дышать, как и мне. Сердце бешено стучит, как и всегда, стоит мне увидеть Друса, и призрачное покалывание на губах говорит, что на самом деле я чертовски хорошо знаю, почему мне не хватает воздуха, почему сердце готово выпрыгнуть из груди, и почему я не раздумывая снова приму ради него любое наказание. Он облизывает губы. - Севий. Я не выдерживаю. Тянусь рукой к его лицу, и, прежде чем успеваю коснуться, его руки обхватывают мою шею, и он привлекает меня к себе, едва не задев губами. И снова мы замираем, тяжело дыша, и я уверен, что он чувствует бешеный стук моего сердца даже через свой нагрудник. Его губы совсем рядом, и дыхание согревает мои губы. Я отстраненно осознаю, что вступаю на новый путь, полный совсем других опасностей, что это полное безрассудство, но в голове остается только одна мысль, об аромате выпитого им вина, витающего в воздухе между нами. Он выдыхает и отстраняется, не отводя взгляда: - Я твой хозяин, Севий, но… я не буду заставлять тебя. Я прикрываю глаза и прислоняюсь лбом к его лбу: - Это твое право. - И как твой хозяин, я даю тебе выбор, - наши губы едва касаются друг друга. – Я не сплю с мужчинами, которые не хотят меня, - в его шепоте чудится тихое отчаяние, - Севий, скажи мне… Я накрываю его губы своими. Он вцепляется мне в волосы и отвечает на поцелуй. Он нежен, но педантичен: уверен, каждое место, где меня касаются его губы или дразнит его язык, обдуманно. Он дергает меня на себя, мы спотыкаемся, и он ударяется спиной о стену. Я ругаюсь на его броню, проклятущий пояс, не дающие покоя раны у меня под туникой и все, так сильно разделяющее нас, что я никак не могу понять, чувствует ли он то же, что и я. Внезапно Друс кладет руки мне на плечи и отталкивает на полшага. Он бессильно откидывает голову на стену: - Яйца Юпитера, мы не можем сделать это. Я отступаю, но прежде чем между нами разверзается пропасть, Друс снова тянется ко мне, и я хватаюсь за края его нагрудника. Его поцелуй требователен и безжалостен, и я целиком разделяю его агрессивный голод. Мои руки скользят вниз, и пальцы кружат вдоль плотно подогнанных полос по бокам его брони. Юпитер, Нептун и Венера, я готов отдать все на свете, чтобы сорвать эти полосы и почувствовать его плоть, пусть даже через одежду. Я готов на все, чтобы преодолеть все эти… Друс снова вырывается. - Прости… - он смотрит мне в глаза. – Мы… Он не может говорить. Я тоже. Я едва дышу. Словно в комнате закончился воздух. Затем Друс прочищает горло и опускает взгляд. - Тебе пора идти. Она скоро будет там. - Хорошо, - я показываю на спрятанный в поясе свиток. – Уже иду. Я поворачиваюсь к двери. - Севий. Я останавливаюсь и снова поворачиваюсь к нему. - Да? Он стоит ко мне спиной, повернув голову, поэтому я вижу только профиль. - Ничего не было, - снова ледяной тон ланисты, но не такой резкий и жесткий, как обычно. – Или опять окажешься в яме. Ясно? - Да, доминус. Едва слышно он шепчет: - Свободен. *** Арабо снова сковывает мои запястья, и мы выходим через передние ворота лудуса. Нас провожают взглядами. Шепотками. Лишь богам известно, что гладиаторы подозревают теперь, не зная, вернусь ли я живым. Телохранитель Друса сопровождает меня, удерживая за локоть, пока мы не скрываемся из виду. Затем он снимает с меня оковы. - Подожду тебя здесь, - говорит он. Я киваю. - Я скоро вернусь. Я проверяю снова, чтобы быть уверенным: свиток надежно спрятан под туникой, царапая и раздражая мою изорванную и еще не зажившую плоть. Он там, где должен быть, и я спешу вниз по улице, к рынку. Пересекая Форум, я чувствую, как начинает частить сердце. Толпятся мужчины в тогах, туда-сюда ходят политики, собираясь в группы, чтобы обсудить свои политические дела. Судя по ярким пурпурным полоскам на одеяниях, среди них есть даже сенаторы. А там, где сенаторы, присутствуют и другие государственные деятели. Любой из них может оказаться Кальвом Лауреей. На переполненном рынке этот страх отпускает, и я перестаю искать Кальва, чтобы найти его жену со служанкой. Вокруг толпы людей, среди них много жен патрициев и их слуг. Я видел Верину лишь пару раз: когда она посещала лудус, и когда ее лицо случайно мелькнуло под капюшоном во время встречи с Друсом, но я все равно узнаю ее. Пока я разыскиваю ее, ревность клубится у меня внутри. Я не могу уверенно назвать ее причину. Да, между мной и Друсом пылает какой-то необъяснимый огонь, над которым мы оба не властны, и он намного жарче, чем чувства, которые зажигались у меня к прежним любовникам. Но каким бы оно не было, в сравнении с тем, что связывает Друса с Вериной - это лишь свет факела рядом с великим пожаром в Риме. Меня он может хотеть, но ее он любит, я видел, как откровенно они страдают друг без друга, и спутать это с чем-то другим невозможно. Истина проста, и как бы сильно мне не хотелось единолично владеть Друсом, это желание ничего не изменит. Вот и она. Без сомнения, та самая женщина, что приводила внука в лудус поиграть с гладиаторами. Она у лавки ювелира в конце квартала. Ее окружает толпа женщин, и пусть я без труда выделяю среди них госпожу Лаурея, узнать ее служанку я не в силах. Затем Верина улыбается ювелиру и переходит к другой лавке. За ней по пятам следует молодая женщина. Они останавливаются у нескольких торговцев, продающих товар с телег и шатких палаток. Верина жестом приказывает служанке ждать и исчезает в магазине мясника за скоплением палаток. Пока Верины нет, Люсия гуляет по многолюдному рынку, придерживая корзину у бедра. В последний раз я осматриваю толпу в поисках Кальва или другого человека, который может следить за мной или женщинами. Удостоверившись, что преследователей нет, нагоняю служанку у телеги виноторговца. - Ты Люсия? Женщина оборачивается, в страхе распахивает глаза и напряженно замирает. - Я… - Я не причиню тебе вреда, - я понижаю голос и оглядываюсь по сторонам. – Ты Люсия, служанка госпожи Лаурея? Глаза становятся еще шире, она отступает и кивает: - Да. Я засовываю свиток в корзину: - Передай это своей хозяйке. Люсия переводит взгляд со свитка на меня: - От кого, мне сказать, это письмо? - Она поймет. Скажи лишь, что это срочно. - Как я могу быть уверена… - Прошу, - шепчу я, - очень важно, чтобы она получила это послание. Лично. Люсия медлит еще минуту, с опаской глядя на меня. Затем она прячет письмо на дне корзины: - Хорошо. Я передам. - Спасибо. Я ухожу, не дожидаясь возвращения Верины, и бегом покидаю рынок, стараясь убежать от этого письма как можно дальше. И с каждым шагом приближаясь к Арабо, я молюсь, чтобы на этом все закончилось. *** Прошло несколько дней после того, как Друс отправил меня передать письмо Люсии. Мне остается лишь надеяться, что раз Друс с Вериной прекратили встречи, у Кальва не осталось причин для подозрений. Но я не уверен, что останусь в живых после того, как он доберется до меня. Останься я здесь, мне тоже конец: спина скоро заживет, и мне придется вернуться к тренировкам. Израненную плоть пробирает знакомый мороз, и я пытаюсь выбросить из головы мысли о неопределенном будущем. Я все еще нахожусь в одиночке под усиленной охраной. Выхожу только по зову Друса или к медику, и сегодня, услышав тяжелые шаги Арабо и гремящие кандалы в его руках, пытаюсь не блевануть. Однажды он придет за мной, чтобы отвести в казармы. К тренировкам. К смерти. Арабо снова ведет меня к Друсу, и я четко осознаю: что-то не так. Когда телохранитель расковывает мои руки, Друс мерит шагами комнату перед креслом, в котором обычно так непринужденно устраивается. Он молчит, пока Арабо не уходит, и мы не остаемся одни. Не глядя на меня, он говорит: - Я получил письмо. - От кого? - От… - он делает паузу, - от Верины. Она говорит, это срочно. Ужасно срочно, - он не останавливается, придерживая локоть рукой и начиная грызть ноготь. – Она никогда не звала меня так. - Со всем уважением, Друс, - отвечаю я, - если господин Кальв перехватит … - Я знаю о риске, - рявкает Друс и выдыхает, - извини. Я… - он умолкает, - слушай, как много известно Кальву Лаурее? Я качаю головой. - Не знаю, - отхожу от двери и понижаю голос, чтобы меня не было слышно за дверью. – Он лишь сказал мне, что у его жены связь с кем-то в этом лудусе. Он не знал имя, и мне ничего не сказал. - Будто жены других политиков никогда не трахаются с мужчинами из этого лудуса, - рычит Друс, - между прочим, они еще и платят за удовольствие. - Возможно ли… - колеблюсь я. - Возможно что? Продолжай. - Мог ли господин Кальв узнать, что его жена приходит именно к тебе? Друс замирает. Он щурится и сильнее вгрызается в большой палец. - Я… думаю. Я никогда не думал, что он узнает об этом, но если ему все известно, она… - он переводит взгляд на меня. – Если он в курсе, что она связалась с ланистой, - он умолкает, трет лоб и медленно выдыхает. – Боги, скорее всего, так и есть. Он бы не стал заходить так далеко, считая, что она спит с обычным рабом, как любая другая женщина в этом городе. Друс проводит дрожащей рукой по коротким волосам. Сейчас это не тот человек, которого я привык видеть. Его самоуверенность и чудовищное хладнокровие исчезли, нет его устрашающей улыбки и привычных угроз, которые он наверняка может исполнить. Сейчас он сам напуган. Растерян. Неуверен. - Ты собираешься встретиться с ней? – тихо спрашиваю я. - Я должен, - сглатывает Друс, - я должен увидеть ее. - Друс… - Я должен, - шепчет он с таким отчаянием, которое трудно от него ожидать. – Что-то не так, и я должен увидеть ее. - Мне кажется, ты балансируешь на острие меча. Друс, я знаю, что это не мое дело, но… - У меня есть выбор? Я не могу объяснить тебе все, но если Верина говорит, что это срочно, я должен увидеть ее. - Я не могу остановить тебя. Ты мой хозяин. - Возможно, в этом вопросе ты гораздо мудрее меня, - он вздыхает, снова потирает лоб. – Если я лишусь остатков разума, то отправлюсь прямиком в дом Лауреи. - Полагаю, она зовет тебя в какое-то другое место? Друс кивает. - На закате, у борделей рядом с амфитеатром. Мы встречались там раньше, - он переводит взгляд на меня, - я не рискну отправиться туда один. Я позвал тебя, чтобы попросить сопровождать меня. В качестве одного из телохранителей. - Я в твоем распоряжении, - отвечаю я, не обращая внимание на неприятные ощущения в животе, - если ты прикажешь… - Я не приказываю, - его голос звучит мягко, нежно и почти умоляюще, - не буду приказывать ни тебе, ни своей охране сопровождать меня туда. Я могу только попросить. - Хорошо, - отвечаю я. – Я пойду. Конечно, я пойду, - я переступаю с ноги на ногу, - но я не в состоянии драться. Пока еще. Моя спина… Друс морщится. - Я знаю, но Арабо в состоянии, и он согласился пойти со мной. Из нас троих… - Все, что захочешь, Друс. - Спасибо, - он касается моего лица и после секундного колебания встает на цыпочки и целует меня. Едва оторвавшись, шепчет: – Это опаснее, чем ты можешь себе представить. Мое сердце учащенно бьется. Не понимаю, говорит он о встрече с Вериной или об… этом… В любом случае он прав. - Я знаю, что это опасно, - я кладу руку на его защищенную кожаной броней талию, - но почему мы… - я не решаюсь продолжить. – А как же Верина? Друс проводит мозолистыми кончиками пальцев по моей щеке. - Вещи не всегда то, чем кажутся, Севий. И целует меня снова. У тебя есть Верина, хочется сказать мне, не буди во мне надежду, Друс. Пожалуйста… Но не отпускаю его и целую в ответ. Броня скрывает его кожу, и я скольжу руками до его шеи, сжимая ее и целуя его жестче. Я знаю, и уверен, он тоже знает, этот миг вот-вот закончится, но пока он длится, я наслаждаюсь им. Постепенно Друс отстраняется и касается лбом моего. - Боги, Севий… Я вздрагиваю от жажды в его голосе, ведь мое желание ничуть не меньше. - Для этого сейчас не время, - он тяжело дышит мне в губы. – Верина. Я… должен увидеть ее. Ревность рвется на поверхность, но я просто киваю и отступаю. Что бы ни связывало его с Вериной, это не может ждать. - Тогда пошли, - я показываю на дверь. Он делает глубокий вдох и кивает. Направляется к двери, но я останавливаю его, положив руку на плечо. - Друс, - я прикрываю глаза и выдыхаю. Открыв глаза, я шепчу, - я не имею права просить тебя, но пожалуйста, пообещай мне, что это будет последний раз. Вас обоих убьют, если… - Это будет последний раз, - он протягивает руку и снова касается моего лица, - мне нужно увидеть ее, я должен знать, что за срочность. А потом… - он умолкает и качает головой, - потом я уже не смогу вернуться туда. *** Мы с Арабо сопровождаем Друса в город. Проходим мимо рынка, приближаемся к амфитеатру через ряды таверн и борделей, и наконец останавливаемся перед ветхим домишком, который выглядит так, будто держится только на капризной воле богов. - Пришли, - говорит он. Я, удивленно вскинув бровь, смотрю на здание: - Это здесь? - Здесь мы встречались раньше, - он жестом приказывает мне следовать за ним, - самое укромное место в городе. Укромнее некуда. Думаю, здесь найдут кого-нибудь, только когда это полуразвалившееся строение наконец рухнет, и вигилы* вытащат из-под обломков раздавленные тела. Узкий коридор похож на взбесившийся лабиринт, иногда тесный проход перегораживают изогнутые балки, поддерживающие потолок. Друс ловко обходит препятствия, но нам с Арабо протискиваться гораздо сложнее. Еще более узкая лестница ведет на второй этаж, ступени скрипят и трещат под нашим весом. Наверху все тоже самое, дерево старое, рассохшееся и потрескавшееся. Дрянная каменная кладка раскрошилась от времени и ветров. Друс толкает полуразвалившуюся дверь. - Арабо, посторожи снаружи. Севий, пойдешь со мной, - он смотрит на нас. – В эту комнату заходит только Верина. Ясно? - Да, доминус, - в унисон отвечаем мы. Оставив телохранителя за дверью, Друс ходит туда-сюда по скрипучему полу. Мы молчим. Домишко стонет и кренится, словно каждый наш вдох грозит разрушить его окончательно. Мы поворачиваемся на звук голоса и шагов и замираем, когда дверь открывается. - Сюда, - Арабо пропускает Верину. Она входит, и когда Арабо закрывает за ней дверь, бросает на меня осторожный взгляд, но затем поворачивается к Друсу. - Я спешила как могла, - говорит она, - ты написал, что это срочно и… - Я написал? – Друс смотрит на меня широко открыв глаза и возражает ей. – Это я получил письмо от тебя. - Ничего не понимаю, - мотает головой Верина, - я ничего не посылала. Мы обмениваемся взглядами. Приближаются голоса. Крики. Шаги. Мы медленно поворачиваемся к шаткой двери. И на нас обрушивается хаос.