The Piano

Как же всё-таки тяжело не видеть его одиноких глаз. Бледного худого лица и тёмных теней под глазами. Плотно сжатых губ, которые никогда не улыбаются. Эрвин даже предположить не мог, что будет так сложно не смотреть на него. Доктор будто бы ослеп, не видя его лица и не сталкиваясь с холодным взглядом. Всю неделю Смиту приходилось смотреть куда угодно, только не на Леви. Даже когда они говорили, он отводил глаза. И очень надеялся, что это хоть как-то помогает парню. Сегодня он закончил работать чуть раньше и пришёл домой тоже раньше положенного. Его тут же встретили приглушённые звуки фортепиано. Сердце в груди прибавило темп. Леви никогда не играл при нём, хотя доктор замечал, что роялем пользуются. Пианист всё время закрывал крышку, только услышав, что попечитель возвращается домой. Похоже, сегодня он увлечён, раз не прекращает игру. Быстро сняв одежду, Эрвин тихо прошёл в гостиную, где стоял рояль и застыл в дверях. Взгляд, на секунду остановившись на лице Леви, тут же метнулся к рукам, оживлённо двигавшимся над клавиатурой. За долю секунды Эрвин всё же успел уловить, что Леви очень сосредоточен, даже агрессивен, и мыслями где-то далеко. А может, наоборот, очень близко. Мелодия была бурной и страстной, а аккомпанемент громкими насыщенными басами подчёркивал её ярость. Эрвин зачарованно наблюдал, как в напряжении двигаются руки, охватывая практически всю клавиатуру, и как изгибается тело, стремясь слиться со звуком. Наверное, это было самое прекрасное, что он видел в своей жизни. Леви закрыл глаза и расслабил руки, когда в мелодии появилась нежность. Страсть утихла, и мягкое мажорное арпеджато завершило пьесу. Продолжая держать педаль, пианист медленно снял руки, провожая растворяющееся эхо. Эрвин тоже вслушивался в него до последнего. А потом зааплодировал. Леви вздрогнул и метнул взгляд на вход в гостиную. Но быстро успокоился, увидев, кто там стоит. — Это было превосходно, — смотря на рояль, а не на самого пианиста, с восторженной улыбкой произнес Смит. — У меня даже внутри всё разволновалось, настолько страстной была эта пьеса. — Тебе понравилось? — не дослушав, перебил его Леви. — Да, очень… Но я не знаю этого произведения. Ты выучил что-то новое? Это… Лист? Или Рахманинов? — спросил доктор. — Нет, это… — парень отвёл глаза в сторону. — Я сам сочинил, — с какой-то неловкостью в голосе признался он. — Что? Это же потрясающе, Леви… — Не так уж и грандиозно, — парень встал со стула и закрыл крышку. — Всё равно кроме тебя никто не услышит. Да и ты не должен был. — Но почему ты не играешь при мне? Я бы с удовольствием послушал тебя, — с некоторой обидой произнёс Эрвин. — А ты и правда держишь своё слово, — смотря ему прямо в глаза и не находя ответного взгляда, произнёс пианист. Врач понял намёк и опустил глаза ещё ниже. — Ты же просил не смотреть на тебя, — грустно улыбнулся он. — Но я не думал, что ты воспримешь слова настолько буквально! Я же не совсем запретил тебе смотреть. А только тем взглядом, — хмуро произнёс парень. — А я другим не могу, — снова в голосе доктора проскользнула вина. Леви сделал глубокий вдох. — А ты попробуй. Когда ты не смотришь, я чувствую только больше опасности. Будто ты что-то замышляешь. Эрвин медленно поднял глаза и взглянул в лицо парня. Тот был очень спокоен и умиротворён. У доктора на лице сама собой расползлась улыбка. — Что? Будто год не видел, — пробурчал подопечный. — Как будто так и есть, — кивнул Смит. — Сыграй, пожалуйста, ещё что-нибудь. Для меня, — попросил он, а затем сел в кресло. Леви так и остался стоять посреди гостиной. — Я никогда ни для кого не играл. Только для себя. Моя музыка, то есть то, что мне нравится — это только для меня. Остальные могут посчитать её скучной или неинтересной. Я не хочу слышать в её адрес что-то неприемлемое мне. — Я хочу услышать. Понять то, что тебе нравится. То, что ты играл сейчас — было превосходно. Другое никак не может оказаться хуже. И ты сам, наверняка, хочешь сыграть перед кем-нибудь, — мягче добавил Эрвин. Пианист ещё похмурился, но всё же подошёл к инструменту. Открыл крышку и сел. Играть для кого-то… легче или сложнее? Конечно сложнее. Это он понял сразу же, как только взял первые ноты. Эрвин смотрит на него. Поглощает часть его. Кто-то чужой вторгается в его мир, в котором раньше никого не было, кроме него самого. Пальцы начинают быстро холодеть, как обычно. Напряжение завладевает телом. Он не может избавиться от мыслей и отдать себя музыке. Может, потому что хочет, чтобы Эрвину понравилось? Чушь. Он должен играть для себя. Какая разница, что кто-то смотрит? Да, разницы действительно никакой, если это кто-то. Но это именно Эрвин. И смотрит он тоже по-своему, заключая в своём взгляде то, чего Леви больше всего не хочет видеть. Но кроме этого есть что-то ещё. Что-то мягкое и нежное, как тепло, которое начинает согревать руки. Играть становится намного удобнее. Леви постепенно успокаивается. Эрвин обещал, значит, сдержит своё слово. Ему можно верить. Хотя… Едва он успел снять руки с клавиатуры, как тут же услышал негромкие хлопки. Эрвин смотрел на него такими довольными глазами, словно кот, объевшийся сметаной. — Больше не получишь, — мечтая стереть эту улыбку с его лица, процедил Леви, закрывая крышку. Смит тут же погрустнел. — Ты жесток ко мне. Ранишь моё сердце, зная, что я буду терпеть до последнего и всё выдержу, — с притворной обидой сказал он. — Не знал, что ты такой неженка, — скрестив руки на груди, парень уставился в окно. Через минуту он почувствовал, как Эрвин подошёл к нему и встал позади. Его осторожное дыхание коснулось темноволосой макушки. Леви не вздрогнул и не сошёл с места, однако невольно почувствовал напряжение. — Да, я всё выдержу, — повторил Эрвин прямо над его головой. — Я понимаю все твои поступки и не осуждаю тебя за угрюмость и скрытность. Ты начал постепенно открываться мне, я — лучше понимать тебя. Уже одно это сближает нас, хотим мы этого, или нет. Он склонил голову и мягкое, едва ощутимое прикосновение долю секунды задержалось на макушке Леви. Он опасался, что его пальцы вновь заледенеют, а тело начнёт бить дрожь, однако этого не произошло. Ничего не произошло. А что Эрвин вообще сделал? — Я не хило проголодался, — его бодрый голос уже раздавался с кухни. Леви ошеломлённо развернулся, поняв, что задумался настолько, что не услышал, как тот ушёл. Похоже, Эрвин заставляет его перевернуть свою жизнь с ног на голову. Пьеса: Muse — Piano Thing