The Piano

Он не вспоминал. Ни дня, ни часа, ни минуты, проведённой вместе. Не мог вспомнить, или не хотел, но от фактов никуда было не деться: Эрвин оставался для него чужим, что бы ни делал. Может быть, доктор смирился бы с этим, и они бы начали с Леви всё с начала, однако у пианиста такого желания тоже не было. Их вторая попытка отношений была противоположна первой. Тогда замкнутый со всех сторон Леви шаг за шагом раскрывался и доверял доктору, привыкал к нему. Сейчас же дерзкий и открытый после лечения, он постепенно начал закрываться и уходить в себя. Если вначале после своей выписки Леви переругивался с доктором и выказывал своё недовольство по отношению к нему, то теперь вовсе был безразличным. Ему стало наплевать на Смита. Что тот делает, что спрашивает, что требует. Ему так же стало наплевать на себя. Леви практически ничего не делал. Ни читал, ни играл, ни убирался. Лишь целыми днями смотрел в окно, либо сидел на крыше. Он мало ел и постоянно пребывал в полусонном состоянии. Вкуса к жизни не было совсем. Об Эрене он тоже не спрашивал и не звонил ему. Однако наверняка думал о парнишке. Его лицо всегда было непроницаемым, и мысли — это единственное, что оставалось сокрытым. Что принадлежало лишь ему. — Это из-за меня? — через три недели их совместного проживания спросил Эрвин, пытаясь насильно накормить подопечного. Тот бездумно смотрел в свою тарелку, даже не осознавая, что на ней лежит. — Нет. Ты же сдержал своё обещание, — глухо ответил Леви, поднимая на него мрачные глаза. — Тогда это из-за лечения? Пианист медленно двинул головой из стороны в сторону, потом опять опустил глаза. — Чем больше я нахожусь в этом доме, тем больше ощущаю пустоту внутри себя. Раньше отсутствовавшее прошлое не мешало мне. Теперь я постоянно чувствую, что моя жизнь продырявлена, словно дуршлаг. Я не могу вспомнить, и от этого будто перестаю существовать, — тихо ответил музыкант. — Я хочу уйти отсюда, чтобы не чувствовать этого, — он отчуждённо посмотрел на доктора. — И не могу уйти, будто что-то держит меня здесь. Я как будто сижу в клетке с невидимыми прутьями… И даже если выйду, той лёгкости, что прежде уже не будет. Что это за чувство такое? — задал он вопрос в пустоту. — Ты всё твердишь, чтобы я вспомнил. Я уже и сам хочу этого. Хочу избавиться от этих белых пятен. Но память не возвращается, как бы я ни старался. Может, потому что этого не должно происходить? Эрвин тяжело выдохнул и склонил голову, запустив пальцы в волосы. Он так надеялся, что стены этого дома и общение с ним помогут Леви прийти в себя. Но ничего не выходит. В клинике подопечный чувствовал себя гораздо лучше, чем здесь. Этот дом и Эрвин угнетают его. Неужели нет выхода? — Я ошибся? — бросив на Леви беглый взгляд, пробормотал Смит. — В клинике ты всё время твердил о нём и не хотел думать обо мне. Я убрал преграду, поселил тебя здесь. Но ты всё равно не можешь вспомнить то, что мы пережили в этих стенах. Где же кроется ключ к твоей памяти? — задумчиво прошептал доктор. Ответ пришёл к нему сразу же, но он не успел его озвучить. — И что ты теперь намерен делать? — без интереса спросил Леви. Смит выпрямился и положил руки на стол. — А ты? Чего ты хочешь? — серьёзно спросил он, не спуская с парня своих голубых глаз. — Вернуться в больницу к Эрену? Там ты почувствуешь себя счастливым? — Вряд ли я смогу почувствовать себя счастливым, когда полностью ощутил эту брешь внутри себя. Да и ты всё равно не отпустишь. Зачем спрашивать, — усмехнулся парень, расслабившись. — Я останусь здесь, с тобой. Но я хочу увидеть его. Дай мне хотя бы получить глоток воздуха. Я… задыхаюсь здесь, — словно в подтверждение своих слов, он освободил шею и расстегнул верхние пуговицы рубашки. — Вот как, — бездушно ответил Эрвин, чувствуя, что у него из-под ног выбили почву. Заключение здесь для него хуже, чем в больнице. Он даже побледнел за эти недели, словно находился в клинике, а не в доме. — Я же сказал, что останусь с тобой. Что тебе ещё от меня нужно? — чувствуя, что Эрвин не собирается давать ответ, спросил Леви. — Ничего, — апатично произнёс доктор, поднимаясь из-за стола. — Почему ты не играешь? В прошлый раз музыка помогла тебе прийти в себя. Она была ключом к спасению, ты хватался за неё в надежде выплыть. И выплывал. Почему сейчас не играешь? Я больше чем уверен, что это и есть твоё спасение. — Я… — Леви странно посмотрел на свои пальцы, а потом скосил глаза на край рояля. На его лице на какое-то мгновение отразились эмоции, но Смит не успел в них разобраться. — Я не умею играть… — выдохнул Леви. — Ты умеешь играть. Просто сядь и попробуй! — настойчиво произнёс Эрвин. Пианист, услышав в его голосе и уловив во взгляде приказ, тут же выстроил вокруг себя невидимую защиту. — Я не могу, не помню, не знаю. Если так сильно хочешь, то заставь меня, — колко прошипел музыкант. Эрвина его ответ расстроил ещё больше, однако доктор никак не отреагировал на это. Он был уверен, что ключ к его воспоминаниям лежит в музыке. Но как заставить его играть? Неужели здесь поможет только сила? Да как она поможет? Он скорее сломает ему пальцы, чем из этого что-нибудь выйдет. А может быть действительно… встреча с ним поможет? Эрвин напряжённо начал обдумывать эту мысль. Эти три недели были не так бесполезны. Тогда, в клинике, Леви хотел строить новую жизнь. Теперь он хочет вспомнить и вернуться к прежней. Как он сам сказал, даже встреча с тем юношей не сможет залатать дыру внутри, что он так зыбко прочувствовал. Теперь она не даст ему покоя и, хочет он того или нет, вернёт к прошлому. Возможно после их встречи снова что-то изменится. Вот только в лучшую или худшую сторону? — Я скажу Ханжи, чтобы она отпустила его на выходные, — как следует обдумав все мысли, пришёл к заключению Эрвин. Леви что-то изобразил на лице и принялся есть, а врач, оставляя его одного, ушёл с кухни. Пианист глубоко вздохнул, чувствуя, как лёгкие с удовольствием наполнились воздухом. Выходные через два дня. Подождать совсем немного — и он вновь почувствует вкус жизни.