Не переоценивайте себя

      Pov Шерлок Случившееся совершенно выбило меня из колеи. Я думал, что изучил своего омегу до мозга костей, полагая, что каждый его шаг мне уже известен. Но, как это ни странно, Джон продолжает меня удивлять. И дело совсем не в злосчастном поцелуе с тем жалким бетой, который по большей мере меня раздражает, нежели заставляет ревновать. Дело в самом Джоне, который попытался таким глупым и совершенно невинным способом привлечь меня. За свою жизнь я встречался с немалым количеством омег, и все они так или иначе уступали неправильному Джону. Омеге, который смог переступить через свою гордость и унижение. Я и сам не мог до конца понять, почему был с ним так груб в его первый, такой важный и волнительный, раз. Когда он завалился домой пьяный и готовый совершенно на всё, мне вдруг подумалось, что я не хочу видеть его удовольствие и слышать стоны. Это было бы слишком правильно и обыденно, совсем, как с другими, шлюховатыми омегами, которым дай только перед кем ноги раздвинуть. Я искренне наслаждался испуганным видом Джона Ватсона, лежащего подо мной в слезах. До крови искусанные губы дрожали, а глаза, ставшие от солёной влаги ярко-бирюзовыми, смотрели на удивление ясно и серьёзно. У Джона сильный характер, который в нём воспитал ещё с детства отец-военный, не терпящий слабости и нерешительности. Всем своим видом доктор Ватсон выдавал переученного альфу: манерой держаться, поступками. С момента нашего знакомства удивлялся, как глубоко это в нём засела система мышления настоящего альфы. Признаюсь, с самого начала я был абсолютно убеждён в том, что Джона надолго не хватит, и не успеет пройти месяц, как этот непримечательный омега влюбится в меня, не устояв ни перед внешностью, ни перед умом, ни перед запахом. Каково же было моё удивление, когда месяц сменился ещё двумя, а в наших отношениях ровным счётом ничего не изменилось. Все мои попытки растормошить его заканчивались полнейшим фиаско: афродизиак в чае, случайные комплементы, страстные взгляды. Его реакции на подобные жесты с моей стороны не было никакой. Он продолжал приходить на Бейкер-стрит, с удовольствием принимая участие в расследовании дел, и без какого-либо сожаления уходя домой. И тогда во мне взыграл чисто животный интерес. Победа в игре «кто из нас двоих настоящий мужик» стала для меня целью всей жизни. Было так забавно наблюдать за выражением лица Ватсона, когда я сделал ему предложение, когда признался в любви. Его удивление и неподдельный страх дорогого стоят. Налицо комплекс неполноценности, который в нём развила сперва мать, а потом уже и жалкий бета-партнёр, изменявший ему направо и налево. Неудивительно, что Ватсон всегда такой сдержанный и не умеющий чётко выражать свои чувства. Он принял и моё предложение и мои чувства то ли потому, что я и сам был ему довольно симпатичен, то ли потому, что в нём зашевелился омега, боящийся одиночества. Но всё это не имело никакого значения, ведь я добился своего. По крайней мере, не должно было иметь никакого значения… Мне нравилось видеть его слёзы, от которых я получал какое-то странное садистское удовольствие, приятными волнами разливающееся по телу и концентрирующееся в центре груди. Но я совершенно не хотел того, чтобы Джон чувствовал себя раздавленным и покинутым, я не хотел делать ему так больно. Чувство вины и вибрирующее напряжение подали идею, которая гарантированно понравилась бы омеге. Раньше я никогда и ни для кого ничего подобного не устраивал, но, тем не менее, был абсолютно уверен, что Ватсон придёт в восторг от романтического ужина с извинениями на горячее. Мой омега никогда не отличался особой сообразительностью или же наблюдательностью, хотя меня этот факт никогда не огорчал: будь он другим, мне было бы слишком скучно. Вот и сейчас, не смотря на сбитые в кровь кулаки, он убедил себя в моём безразличии. Мне бы очень хотелось, чтобы это действительно оказалось так. Я не желал иметь никакого дела с этим бетой, но весь его напыщенный и самоуверенный вид, когда он целовал доктора Ватсона, буквально вывел меня из себя. Я был уверен, что ревновать Джона мне точно не придётся. И его жалкая попытка привлечь моё внимание едва ли переубедила меня в этом. Но инстинкты вновь взяли надо мной верх и я не смог отделаться от желания предъявить права на собственность. И, пока Джон плёлся домой, огорчённый моим «бездействием», я успел догнать бету, несколько раз разбить ему нос и отправиться домой, сделав вид, что ничего не произошло. Кто бы мог подумать, что Ватсон окажется таким впечатлительным и упадёт от расстройства в обморок. Хотя дело тут совсем не в расстройстве и даже не во впечатлительности. За последнюю неделю Джон очень сильно сдал в весе: щёки впали, и без того бледная кожа стала почти прозрачной, голубые глаза болезненно сверкали над опухшими, потемневшими веками. Он загонял себя на работе до истощения, чтобы меньше находиться дома и видеть меня. Только Ватсон мог одновременно так очаровательно и глупо себя вести: всё это время с твердолобой настойчивостью меня избегать, а потом пытаться привлечь к себе внимание. У меня было достаточно отношений с омегами, и все они строились преимущественно на моей страсти к их прелестям. Обычно, не успевало пройти и двух-трёх недель, как в омегах, которые нравились мне только внешне, открывалась тупость, хорошо замаскированная манерами. Я не мог довольствоваться их обществом, которое больше злило, нежели доставляло удовольствие. Поэтому совсем ни странно, что в Джонатане Ватсоне я сразу нашёл верного друга. Если бы обстоятельства сложились немного иначе, то я лишил бы себя удовольствия разжёвывать что-то доктору, который, как мальчишка, слушал меня с открытым ртом. Его недоумение переходящее по мере объяснения в восторг – картина, которую наблюдать без улыбки невозможно. Я нарушил слово, которое дал сам себе восемь месяцев назад – не привязываться к Джону Ватсону ни при каких условиях. Ну как вообще можно устоять перед таким неправильным омегой?.. Может быть, следует отказаться от этой затеи, пока Джон всё сам не понял? Хотя это маловероятно… Мне определённо стоит написать Майкрофту и замять наш план. Пусть мнимая глупость в виде гордости будет уничтожена, пусть спор будет проигран… Но всё это не имеет никакого значения, уже не имеет. Плевать на документы, на Майкрофта, на это глупое пари… И когда в последний раз я отказывался от победы лишь бы угодить кому-то, кроме себя самого? Брат, разумеется, не упустит возможности смешать меня с грязью и съязвить по поводу моей слабости, хотя меня это не очень-то беспокоит. И как только меня угораздило влюбиться в Джона Ватсона?