Восток проливает мед

У Шерлока тонкие пальцы. Джон ловит себя на этой мысли и чуть заметно хмурится (он научился делать это неуловимо, так, чтобы даже всевидящий взгляд его соседа по комнате ничего не подметил). В воздухе пахло чем-то неуловимо весенним — чуть прелой землей, первыми распустившимися цветками фруктовых деревьев у кампуса, легкой горечью, будто что-то сжигают вдалеке и доносятся лишь отголоски чёрного дыма. Джон глубоко вдыхает этот запах, раскладывает его на составляющие, ощущает все его оттенки, пропускает через себя и выдыхает ртом, будто заодно с выдохом выпуская и собственную душу. Потому что запах гари отчетливый и удушливый — так у него внутри догорает сердце. Сердце глупого парня сгорает в конце учебного года, прямо перед каникулами, когда все они разъедутся по домам, оставив студенческое общежитие позади. Первые экзамены, первый курс, первый сосед, — все останется в этом мае. Первую любовь Ватсон готовится оставить в нем уже сейчас, и поэтому жадно украдкой всматривается в очертания чужих рук, губ, носа, глаз, разметавшихся по подушке кудрей, впитывая все эти образы, чтобы удушливым летом ему было от чего сходить с ума. Его сосед в общежитии — Шерлок Холмс — странноватый парень, вечный изгой и фрик, неожиданно ставший важнее всех. Его первая любовь — именно этот сосед. Его первая ошибка — думать, будто у него есть шанс. Потому что Шерлоку Холмсу никто не нужен: ничего важного, ничего связывающего его с лицемерным и глупым обществом, ничего, что могло бы его удержать. А Джон смотрит на спящего соседа, сидя у открытого окна, сквозь тонкие, вздымающиеся на легком ветерке занавески и, кажется, не может дышать от этой гари в весеннем воздухе. Потому что ему нестерпимо хочется удержать этого человека, хочется переплести свои широкие и крепкие пальцы (местами в мозолях, местами слишком шершавые) с чужими тонкими и белыми. Джон отворачивается к окну и всматривается в то, что происходит на улице: от кампуса к кампусу снуют студенты, кто-то кому-то машет, кто-то кого-то куда-то зовет. Все они имеют неплохие шансы влюбиться взаимно. Ватсон снова смотрит на Шерлока и усмехается: никаких шансов. Язвительный, гордый, социопатичный тип. Гениальность, рискованность, беспощадность к чужим чувствам, — вот то, что есть в Шерлоке, что отталкивает всех вокруг, и что так неумолимо и странно притянуло самого Джона. Джон закрывает глаза и растворяется в легком гомоне, доносящемся с улицы, в этом майском воздухе, пропитанном насквозь неуловимым отчаянием и надеждой, чем-то, чего не выразить ни одним словом, чем-то, что намертво впечатывает это мгновение ему в подкорку, будто бы говоря: «Хэй, знаешь, ты никогда не забудешь этот момент, ты будешь помнить ощущение от прикосновений кончиков пальцев к шероховатой столешнице, будешь помнить, как странным образом мерзнут босые ноги, как солнечные лучи играют в темных кудрях самого прекрасного для тебя человека, как ломанные линии его плеч прячутся под тонким покрывалом, как этот горький воздух невидимой пленкой оседает у тебя на языке». И Джон шумно сглатывает, мотает головой, открывает глаза и безумным взглядом оглядывается, пытаясь впитать и запомнить еще больше, еще немного, еще чуть-чуть впитать в себя этого мгновения, так, чтобы потом его, может, разорвало от этого. Он смотрит на брошенные на стуле вещи, на стопки книг, на неясные склянки, на собственную заправленную постель, собранную сумку. Он смотрит-смотрит-смотрит и боится не запомнить это. Боится, что запомнит вопреки всем усилиям только этот запах и горечь в нем. Джон зажмуривается и встает, опираясь ладонями на их общий с Шерлоком стол (впервые за много месяцев чистый от всевозможного мусора и того, что Холмс зовет «экспериментом»), встряхивает головой, как собака и улыбается. Джон достает из заднего кармана джинсов небольшой конверт, придавливает его чашкой Шерлока с недопитым кофе, так, что на белоснежной бумаге остается легкий кофейный развод полукругом. После этого он подхватывает с пола собранную сумку и делает шаг к двери, не оборачиваясь, не собираясь больше думать о том, что ему бы и одного-единственного шанса хватило, чтобы… Едва слышный шорох за спиной и тонкие пальцы обхватывают его ладонь, а хриплый ото сна голос его соседа ворошит угли в груди, будто возможно еще больнее, будто еще не все прогорело: — Джон? Джон не оборачивается и слышит, как ухает в груди его бедное горелое сердце, как в комнате вдруг до беззвучия тихо и пусто, потому что его пальцы сжимают тонкие пальцы Шерлока. Ватсон качает головой и выпутывается из этой хватки, открывает дверь и пытается не замечать замершего на пороге босоногого, с растрепанными ото сна волосами, слишком цепко смотрящего на него Шерлока. Потому что у него нет шансов. Шерлок вчитывается в единственную строчку в этом нелепом письме от его соседа и замирает среди комнаты, будто бы захваченный врасплох этими солнечными лучами, взметнувшимися от ветра занавесками и потоком цветочно-горького, сладкого запаха весны и надежды. Будто в него только выстрелили в упор, а он не знает, куда ему упасть: назад, где этого нет, или вперед, чтобы броситься навстречу всей обойме, а первая пуля — нелепый листок с написанным «У меня нет ни единого шанса, Шерлок?» пустой гильзой замерло на полу. Он бросается к окну, видя удаляющуюся в сторону автобусной остановки макушку соседа, бросается следом, но замирает, набирая трясущимися пальцами смс: >Идиот. Ш.Х. >Миллион шансов, Джон. Ш.Х. >Возвращайся. Ш.Х. Джон получает сообщение за сообщением, но не читает.