Тот, кто с юности верует в собственный ум, Стал в погоне за истиной сух и угрюм. © Омар Хайям
***
Когда я болею, я пишу добро. Иногда хотя бы, ну. Эта часть — для Кэйтрин, потому что я старый человек, дорогая, могу позволить себе нелогичные вещи.
***
Шерлоку пять. Шерлок умеет завязывать несколько морских узлов, в миниатюре, конечно, потому что его руки еще не достаточно сильные, чтобы вязать большие корабельные тросы. Он вырастет, станет пиратом, уйдет в море и никогда не вернется в дом, где над его рассуждениями смеется старший брат. Майкрофт улыбается и за спиной родителей проговаривает беззвучно на немецком очередное оскорбление. Взрослые, в большинстве своем, — осознает он, — не любят чужих выводов. Шерлоку семь. Родители только что перевели его на домашнее обучение, потому что их снова вызвали в одну из частных школ: дети, будь они хоть трижды умными, были детьми своих родителей (ограниченных и тупых, как сказал им в лицо Шерлок), а на младшем Холмсе расцветали очередные следы побоев. Так он понимает, что люди не способны признавать свой идиотизм. Шерлоку десять. Шерлок только что создал, возможно, одно из лучших отравляющих веществ, но его родители стоят в ужасе, и Майкрофт, неожиданно похудевший (неужели смог научиться читать книги про диеты или считать калории?) раздосадованно хмурится. И Шерлок понимает, что ему никогда нельзя ничего говорить об истинном положении дел. Шерлоку тринадцать. Непослушные кудри лезут на лоб, а его долговязая фигура вызывает хихиканье у девчонок и приступы зубоскальства у парней. Шерлок осваивает самостоятельно айкидо и разрабатывает себе систему тренировок, чтобы если еще раз, когда его зажмут толпой в туалете школы (зачем ему школа, кому нужны эти знания, если самое важное он знает сам?) за высказанное обвинение в воровстве, он мог дать отпор. Шерлоку четырнадцать. Он в сидит на хлипком стуле в отделении Скотланд Ярда, где страдающий одышкой и алкоголизмом (имеющий проблемы с азартными играми, близок к разводу? — нет данных) констебель говорит ему «Сынок, ты не прав, не надо врать полицейским, расскажи, что ты видел». Шерлок разрабатывает систему лжи, затрагивающую мимику и жесты, чтобы избежать подобных ситуаций в будущем. Шерлоку семнадцать. Он сидит на рваном матраце в углу заброшенного здания (так банально, Майкрофт, это так банально, но посмотри, какие быстрые мои мысли) и впитывает в себя отголоски крышесносного (морщись, Майкрофт, морщись, эти словечки всегда тебя выводили) полета мысли. Он был собой, всем собой, без этого нелепого тела. Он был своим собственным разумом, без стен, без рамок, он был огромной силой. Шерлок узнает, что такое кокаин и беспомощность старшего брата. И последнее его не заботит. Шерлоку двадцать три. Он снимает квартиру на самой окраине Лондона у своего бывшего дилера, который после неудачной дозы иногда замирает, уставившись в стену на несколько часов. Лучшего соседа и не придумать. Шерлок мог бы защитить несколько кандидатских только на одном этом человеке, потому что тот — воплощение тупости и почти всех людских пороков. Майкрофт пробует власть на вкус и вытаскивает его из этой квартиры. Шерлок находит ему информацию о пропавшей дочери какого-то политика и рассыпается в язвительных комментариях, зная, как его братца ведет от того, что он чего-то не заметил. Шерлоку двадцать девять, когда в дверях морга Бартса появляется Джон Ватсон. Не в привычном понимании, а очень даже живом. И Шерлок… польщен? (Это «восхитительно» было неожиданным, и вероятность такого исхода была крайне мала). Шерлоку хочется сказать что-то про вероятность и теорию относительности, но он видит Джона, стоящего за оградительной лентой так, будто это не он только что убил другого человека ради Шерлока. Шерлоку тоже хочется что-то сделать для Джона, поэтому он не выбрасывает его трость, хотя, совершенно очевидно, что пока Шерлок рядом, она ему не нужна. Ватсон совершенно удивительный человек, не гений, конечно, нет, но он не мешает. Иногда Шерлок готов признать, что тот помогает ему. Шерлоку тридцать, Джону тридцать пять, они живут вместе и это совершенно не тот смысл, который бы Шерлок хотел вкладывать в это предложение. Все потому что Шерлок, страшно подумать, влюблен в своего соседа. И это ужасно нелепо, так глупо и не нужно, что раздражение, угрюмость, жестокость, выплевываются на окружающих с удвоенной силой. Джон только поджимает губы и сглаживает впечатление от Шерлока, иногда демонстративно уходя на прогулку, оскорбленный (и нет, Шерлок не будет извиняться) и непреклонный. Но иногда Джон (сколько тебе лет, Джон?) дурачится и дует Шерлоку в ухо, проходя мимо, видя, что тот задумался, а потом смеется над тем глупым (он уверен, что глупым) выражением лица, что появляется у Шерлока. И игнорировать это странное тепло в груди становится невозможно. Шерлоку нисколько. Джону нисколько тоже. Сейчас, лежа в объятии друг друга, они не имеют лет, прошлых и будущих. Они как два смешанных воедино раствора с идеальной пропорцией и растворимостью, без осадка. Шерлок не может прекратить считывать информацию с каждой клеточки доступной ему кожи (лучики морщинок у глаз, Джон так любит улыбаться, нити седины, потому что «он видел всякое» и линии шрама на плече, как символ того, что могло отобрать Джона у Шерлока еще до их встречи). А Джон не может прекратить улыбаться и говорить, как он, неужели возможно, любит такого странного Шерлока; в неясном свете из окна ночью он кажется очень юным. И Шерлок целует эту улыбку, касаясь пальцами такого нужного ему Джона: впервые в жизни он тоже кажется себе юным.